Российское (и советское) общество в первой четверти ХХ века.

Состояние российского общества накануне Октябрьской революции 1917 года.

1) Россия оставалась аграрной крестьянской страной;

2) Преобладающим социальным типом россиянина был крестьянин, пятьдесят лет существовавший в условиях после освобождения от крепостного права. Российское крестьянство оставалось в контексте этнического бытия, представляя собой «мир», русский этноцентрум.

3) В России сохранялись параметры традиционного общества. Основная масса населения представляла собой православных верующих, тогда как часть этносов в Поволжье и на Кавказе исповедовали ислам; монгольские этносы – буддизм, а евреи – иудаизм.

4) Россия все еще была сословным государством, перехода к классовому принципу (иерархии, основанной исключительно на материальном факторе) не произошло.

5) Россия была империей, то есть традиционным государством, в котором сохранялось этническое своеобразие масс, наряду с общим для всех койне и военно-политическим централизмом.

6) Развитие капитализма, урбанизация и увеличение пропорции третьего сословия (буржуазии) шло в России довольно быстрыми темпами, но в силу целого ряда факторов (исторических, географических, климатических, социологических, религиозных, психологических, ментальных, культурных, экономических и т.д.) полноценного капитализма, как ранее феодализма, в России не сложилось.

Эти положения показывают, что к октябрю 1917 года с этносоциологической точки зрения Россия, российское общество представляло собой народ (лаос), а не что-то иное. В структуре этого народа сохранялись как этнические пласты (аграрный сектор и малые этносы), так и устойчивая сословная иерархия, постепенно открывающая путь представителям низов для занятия тех или иных позиций в элите – это осуществлялось через образование (разночинцы), экономическую деятельность – промышленность, торговлю, развитие культуры и науки и соответствующих институтов.

В русском народе к началу ХХ века можно было найти и элементы буржуазной нации, которые поспешно были выданы за признаки перехода страны к капитализму. Истинное положение дел в структуре общества (как народа) некорректно оценивалось значительной частью политических элит, стремившейся представить традиционное общество и народ как буржуазную нацию и сложившееся устойчивое капиталистическое общество. В этом были согласны между собой не только представители буржуазных партий, кадеты и октябристы, и часть правых эсеров, но и большевики. Таким образом, традиционное общество с российской спецификой и с элементами, напоминающими западноевропейский буржуазный уклад, было приравнено к полноценному, сложившемуся буржуазному, капиталистическому обществу, по основным параметрам схожему с европейскими странами того времени. Такое расхождение учреждало глубинное противоречие между тем, что имело место в действительности, и тем, как эта действительность была представлена и оценена политическими элитами.

Это противоречие является самым главным фактором для корректного этносоциологического анализа всего советского периода. В 1917 году, к моменту Октябрьской революции, в России существовал народ (первая производная от этноса) со всеми его отличительными признаками:

традиционное государство,

· религия,

· элементы особой цивилизации и культуры.

При этом не существовало полноценной второй производной от этноса (нации) с соответствующими признаками:

· национального государства (со свойственной ему однородностью демоса/населения),

· буржуазного (урбанизированного) общества, с моделью иерархии, основанной на классовом критерии,

· развитой и преобладающей гражданской идентичности,

· ведущей роли промышленного производства в структуре ВВП,

· сформированных институтов парламентской политической и партийной демократии,

· работающей модели разделения властей,

· доминирующего секуляризированного, научного (атеистического, материалистического) подхода к образованию.

Большевики захватили власть в обществе, в котором, следуя их собственной идеологии, захватить ее они не могли даже теоретически.

Если соотнести марксистское учение о формациях с той этносоциологической картиной России октября 1917 года (и ранее, в конце XIX – начале XX века), мы увидим серьезное противоречие, определяющее многие существенные идеологические особенности русского большевизма и, позднее, советского строя. Согласно классическому марксизму, пролетарская революция и построение социалистического общества возможны только после того, как в стране установится капитализм, то есть, в этносоциологических терминах, когда страна станет нацией, национальным государством, со всеми характерными признаками. Поскольку в России в начале XX века буржуазной нации и капиталистической экономики построено не было, социалистическая революция в ней (согласно марксизму) невозможна. То, что Россия была народом и традиционным обществом, а не нацией и не буржуазным обществом, стало центральной темой идеологических дискуссий в русском левом революционном движении конца XIX – начала XX веков. Чтобы настаивать на социалистической революции в России в таких условиях, надо было либо отказаться от марксизма и предложить иную левореволюционную модель, либо отрицать очевидное положение дел.

По первому пути пошли русские народники и социалисты-революционеры (эсеры), которые отвергли марксизм как догму, выдвинули идею крестьянского социализма (то есть социализма, который может и должен быть построен на основе традиционного аграрного общества, без построения капитализма). Элементы капитализма в России признавались эпизодическими и не принципиальными. Историческую особенность российского общества предлагалось признать и принять как данность и бороться за освобождение именно народа – в первую очередь, народных масс для построения справедливого и бесклассового общества на основе русского крестьянства и всех других этносов империи.

По второму пути пошел Ленин и большевики. Эсеры принесли в жертву Маркса, большевики – действительное положение дел в России, то есть саму Россию. Ленин руководствовался волюнтаристским подходом и настаивал на немедленных революционных действиях. Признание объективной картины отодвигало перспективу социалистической революции в России на неопределенное будущее. Ленин пошел другим путем, заменив объективную картину идеологически выстроенной догматической репрезентацией. Капитализм в России есть, нация сложилась, пролетариат сформировался, утверждал он. Значит, пришло время пролетарской революции. Желаемое Ленин принял за действительное, и принялся активно работать с образом так, как если бы это было само изображаемое.

Ленин отождествил капитализм с коротким периодом власти Временного правительства, посчитал, что в октябре 1917-го года с ним было покончено и началась эпоха социализма.

Иными словами, мы получили глубоко противоречивую и парадоксальную ситуацию: социалистическая революция произошла там, где, согласно Марксу, она не могла произойти, а там, где эта революция, напротив, должна была произойти (в странах Европы или США), ничего подобного до сих пор и не случилось. Это затрудняет этносоциологический анализ советского общества: нужно постоянно отделять реальное от догматического.

Советский Союз был парадоксален со всех точек зрения – и с точки зрения марксизма и западноевропейской истории, и с точки зрения логики самой русской истории. Социалистическое общество строилось на базе той реально существующей этносоциологической структуры, которая имелась в наличии – то есть, на основании народа (лаоса), традиционного общества и традиционного государства, империи. Определенные несущие конструкции этого традиционного общества снесли (религию, аграрный уклад большинства населения, сословность и т.д.) большевики. Но другие элементы сохранились несмотря ни на что – общинная психология, интуиция исторической миссии, особенность русского мировосприятия, этнический характер мышления и т.д.

Этнопролетариат – это этносоциологический термин, призванный подчеркнуть закономерность сохранения этнических особенностей у городского пролетариата как социальной группы, приехавшей в город из деревни и, соответственно, соприкоснувшейся с буржуазной средой позднее других слоев общества. Иными словами, пролетариат, появляющийся не из пустого места, а из деревни, то есть из этноцентрума, даже в городских условиях сохраняет определенные живые этнические черты, причем в большей степени, чем у более адаптировавшихся к городу буржуа, то есть представителей третьего сословия. Поэтому всякое обращение к пролетариату со стороны политических сил косвенно несет в себе обращение к этноцентруму и его структурам. Иными словами, в коммунизме, считающем себя наиболее продвинутой фазой социального развития, мы можем распознать многие архаические черты.

Это замечание может быть применено к разным историческим ситуациям, но особое значение приобретает в случае советской истории, в которой городской пролетариат в начале ХХ века был очень слабо развит и пополнялся за счет выходцев из деревни в первом поколении, а в советское время, и особенно в 1930-е годы, за счет насильственной и массовой пролетаризации, которой подверглись широкие крестьянские массы в ходе запланированной тотальной индустриализации. Сталинские реформы, направленные на смычку города и деревни, приводили к перемещению в города огромных крестьянских масс, становящихся рабочим классом, но не способных быстро трансформировать свое этническое архаическое мировоззрение. Так, советское общество заново сталкивалось с этносом, от которого, согласно марксистским догматам, при социализме не должно было остаться и следа.

Минуя этап постепенной и планомерной урбанизации, медленного роста среднего сословия, расширения буржуазных нормативов на широкие слои населения, естественного развития промышленности, классового расслоения, замещающего бывшие сословные отношения, распространения секулярных научных знаний вместо религиозных учений, большевики создали общество, с одной стороны, действительно, модернизированное и индустриализированное, а с другой -- всколыхнули глубинные пласты народа и этносов, поднятых ото сна, перемещенных в противоестественные условия и получивших новый горизонт социального бытия. В этом соединении модернизации и архаики и состоит феномен советского археомодерна. Если на первом этапе Ленин и большевики просто описывали Россию как страну капиталистическую, тогда как в ней еще далеко не сложился полноценный капитализм, то, захватив власть и сумев ее удержать, они принялись самыми радикальными мерами подгонять российское общество под догмы, перепрыгивая в этом процессе через целые исторические эпохи. И поэтому вместе со стремительной модернизацией, индустриализацией и урбанизацией, они получили серьезную архаизацию и ресакрализацию общества. Это сделало советское общество уникальным обществом ярко выраженного археомодерна, чрезвычайно трудным для корректного анализа: в нем провозглашалось одно, делалось другое, а на самом деле, реальность была чем-то третьим.

Можно рассмотреть советское общество в первые годы его существования с точки зрения этносоциологии элит. Хотя коммунистическая идеология предполагает, что коммунистическая партия выражает интересы рабочего класса, в России, где рабочий класс был весьма ограничен количественно и не отличался ярким классовым самосознанием, партия Ленина была современным аналогом «внешних завоевателей», то есть «элитой», осознающей себя чуждой тому обществу, которым ей предстояло править.

Не случайно поэтому, что с этнической точки зрения большевики представляли собой полиэтническую группу, где представители собственно россов (как великороссов, так и малороссов и белорусов) были в меньшинстве. Процент евреев среди большевиков в первой четверти ХХ века был чрезвычайно велик. Они составляли ядро коммунистической партии и основу наиболее важных партийных структур – в частности, ВЧК. Еврейский элемент большевиков сочетался со значительным процентом выходцев из этнических групп российских окраин – например с Кавказа, а также с территории Прибалтики или Польши – Сталин (Джугашвили), Камо, Орджоникидзе, Махарадзе, Шаумян, Дзержинский, Меньжинский и т.д. В целом же мы имеем типичный случай «инородческой элиты», которая только и может быть основой для создания государства в том случае, если среди масс отсутствуют или редки пассионарные типы, или старая элита не справляется с требованиями истории.

Новая большевистская элита на корню уничтожила старую царистскую, и на основании власти над российскими массами принялась творить новый народ – на сей раз советский и, соответственно, новое государство – СССР.

Вывод:

В первой четверти ХХ века Россия остается традиционным государством, которое, радикально меняясь после крушения монархии и Октябрьской революции, сохраняет тем не менее основополагающие признаки традиционного общества, то есть, остается народом. То, что в российской истории так и не сложилось ни полноценного феодализма, ни полноценного капитализма, предопределяет социологическую сущность советского общества – это общество не переходит к нации, второй производной от этноса, и все его трансформации не выходят за рамки народа. Претензии большевиков на то, что капитализм (еще не построенный) и национальное государство (так и не возникшее) уже преодолены в социалистическом обществе, следует признать проявлениями археомодерна и ложных репрезентаций. Тот социализм, который сложился в СССР, нельзя рассматривать как историческое воплощение классической теории Маркса о посткапиталистическом обществе. По сути, этот волюнтаристски созданный социализм более соответствовал эсеровским теориям о построении социализма в аграрной стране, нежели собственно коммунистической марксистской ортодоксии. Но сами большевики упорно придерживались марксистской и жестко пролетарской версии революции и отказывались смотреть на общество трезвым и корректным с этносоциологической точки зрения взглядом эсеров, предпочитая усугублять археомодерн и подстраивать реальность под свои представления. Впрочем, это свойство является весьма характерным для большинства пассионарных элит.