Сравнения и метафоры.

Для осмысления функционирования эмоций в тексте сказки необходимо понять, какую роль играют метафоры и сравнения в детском сознании и воображении. По мнению Н.Д. Арутюновой метафора позволяет «превращать мир предметов в мир смыслов» (Арутюнова, 1990), таким образом, чувство общности объектов, которое возникает при узнавании связей между ними, дает ребенку возможность глубже понимать и проникать в сущность познаваемой реальности. Также стоит отметить, что метафоры, используемые в сказке, достаточно легко распознаются и часто вовлекают в процесс сопоставления один более конкретный объект, а другой – абстрактный, неявный, который осмысляется именно с помощью первого, более детального объекта. Т.е. метафора в сказке имеет отличия от метафор, представленных во взрослой литературе, она более явная и эксплицитная (Сапогова, 1996). Рассмотрим несколько примеров сравнений и метафор:

Ah, but the diks an' the water-lets, they twists the roads about as ravelly as witch-yarn on the spindles.

Из-за канав и шлюзов тамошние дороги запутаны и переплетены, как пряжа ведьмы. (Г. Кружков)

< …> канавы и каналы заставляют дороги виться прихотливо, точно пряжу на прялках. (А. Энквист)

В вышеприведенном примере происходит сравнение дорог с пряжей ведьмы, вьющейся на прялке. Образ дороги является более конкретным, а образ пряжи – абстрактным, отвлеченным, соотносясь с неким мифологическим, фольклорным образом. И характерные черты одного объекта (пряжи) переносятся на другой (дороги). В обоих переводах сохранена необходимая степень эмотивности, переданная метафоричным уподоблением. Г. Кружков трансформирует частеречную принадлежность оригинальных лексем «twist» и «ravelly», делая их в переводе однородными причастиями, дающими характеристику дорог. Он сохраняет уточнение «пряжа ведьмы», в отличии от варианта А. Энквист. Кроме того, А. Энквист оставляет формальную структуру высказывания оригинала. Если «запутанные дороги» вызывают ассоциацию с трудностями, нелегким путем, но «прихотливо вьющиеся» не вызывают негативных ассоциаций и не содержат отрицательной коннотации.

The old man spun him a wonderful tale about fairies and goblins and witches

Тот стал ему плести небылицы про эльфов, гоблинов и ведьм (Г. Кружков)

Оригинальное словосочетание «wonderful tale» без контекста имеет строго положительную коннотацию, однако в данном примере, оно семантически передает некоторое ироничное настроение, в сочетании с глаголом «to spin» - «to produce, fabricate, or evolve in a manner suggestive of spinning thread». В русском языке существует эквивалентное разговорное выражение «плести небылицы», т.е. «говорить что-л. несуразное» или «лгать, путать; нести околесицу». Таким образом, Г. Кружков реализовывает необходимое значение и эмотивность через компенсацию семантики одних лексических единиц другими.

But farmers and Weald clay, " said he, " are both uncommon cold and sour. "

Но здешние крестьяне холодны и неприветливы, как жижа Вильдских болот» (Г. Кружков).

В данном примере метафорический перенос характеристик болота осуществляется на людей – крестьян. Как и оригинальное «clay», так и лексема «жижа», использованная Г. Кружковым при переводе, вызывают одинаково неприятные, отталкивающие эмоции. В английском варианте, оба прилагательных больше эксплицируют признаки не одушевленного объекта, нежели человека. Г. Кружков с помощью приема модуляции приходит к значению «неприветливый», которое, как нам кажется, становится не релеватно существительному «болото», реализуя больше человеческие признаки. Однако данный пример наглядно закладывает прагматическую направленность высказывания – через создание яркого сравнения и ассоциативных связей между негативными качествами человека и характеристикой природного образа.

'Early in the spring, when the East winds blow like skinning-knives, they gathered again off Segedunum with many ships.

Ранней весной, когда восточный ветер, как бритва, резал лицо, они вновь приплыли в Сегедунум на многочисленных кораблях (Г. Кружков).

Оригинальное словосочетание «winds blow like skinning-knives» интересно тем, что для описания образа действия ветра используется метафоричное уподобление ветра ножу, которое передается эксплицитно. При этом, в переводе Г. Кружков отходит от англоязычного построения фразы и использует глагол, более релевантый не объекту действия, а субъекту – ветру, поэтому получается конструкция «ветер резал лицо», которая также остается метафоричной, поскольку в действительности ветер не может осуществить данное действие, но глагол «резать» передает интенсивность и силу.

'By the end of the second month we were deep in the War as a man is deep in a snowdrift, or in a dream. I think we fought in our sleep.

К концу второго месяца мы увязли в этой войне, как в глубоком сугробе или в долгом ночном кошмаре. Мы сражались будто во сне < …> (Г. Кружков).

В данном случае сравнительный перенос происходит таким образом, чтобы понятия, менее знакомые читателю (война, сражение), «приблизились» через что-то более повседневное и естественное. Сначала состояние войны сравнивается с сугробом на основе физических свойств и ощущений, затем с ночным кошмаром и сном – по ощущениям психологическим. Создается эмоциональное напряжение, нереальность происходящего. Благодаря многомерным сравнениям, складывается объемный образ войны, наделенный вещественными характеристиками.

< …> and again I heard them weigh out peace and war, as they weighed out the gold on the table».

< …> и я снова слышал, как раздавали мир и войну, словно золото, взвешенное на весах менялы (Г.Кружков).

Как и в предыдущем примере, абстрактные, отвлеченные образы «войны» и «мира» сопоставляются с конкретным, материальным объектом – золотом. Однако, с языковой точки зрения, мы видим, что Г. Кружков меняет в переводе основной смысловой глагол «weight out» на глагол «раздавать», что допустимо во избежание повторения одного и того же глагола в обоих частях предложения, но эта замена стирает смысловой и структурный параллелизм высказывания. Подобные сравнения помогают ребенку осмысливать категории одних понятий в категориях других, создавать необходимые ассоциативно-образные связи, когнитивные схемы и установки, во многом формируемые именно благодаря литературе.

В нашей работе мы также рассмотрим сравнения с интертекстуальным компонентом. Интертекстуальность формирует вертикальный контекст литературного произведения, вбирающий в себя информацию историко-филологического, социологического характера (разного рода реалии, литературные аллюзии и цитаты, топонимы). Важность интертекстуальных включений в изучении эмотивно-прагматической установки автора выражается в том, что эмоциональные переживания формируются не обособленно, а в контакте с культурой, как общемировой, так и национальной. Р. Киплинг вызывает определенные переживания у читателей за счёт упомянутых исторических, культурных связей с Родиной, литературой, искусством, мифологией. Рассмотрим несколько примеров интертекстуальных вкраплений:

'It's like the picture in your room - " Sir Isumbras at the Ford ".' The rider turned towards them, and his thin, long face was just as sweet and gentle as that of the knight who carries the children in that picture.

Точь-в-точь как на картине у тебя в комнате: «Сэр Айзамрас у брода». Всадник обернулся к ним, и его длинное, худое лицо оказалось таким же ласковым и добродушным, как у того рыцаря на картине, который перевозил детей через реку (Г. Кружков).

В вышеприведенном примере Р. Киплингом упоминается картина «Сэр Айзамрас у брода» (1857) английского художника-Прерафаэлита Джона Эверетта Милле, на которой изображен средневековый рыцарь, помогающий детям перейти через реку. Название картины отсылает к известному английскому средневековому рыцарскому роману про сэра Айзембраса, личность которого после определенных жизненных событий претерпела глубокие изменения, и из высокомерного человека он превратился в смиренного и почтенного рыцаря. В первую очередь стоит отметить то, что в данном случае происходит не только упоминание некой культурной реалии, но эмотивность базируется на самом образе. Для описания рыцаря в сказке – сэра Ричарда – Р. Киплинг сравнивает его с героем картины, указывая паралингвистические характеристики состояния, эмоции героя – «ласковое и добродушное лицо». Подобный интертекстуальный маркер должен быть либо уже знаком читателю, либо должен вызвать заинтересованность к поиску информации о данном образе для лучшего восприятия описанной эмоции.

Один из интереснейших примеров интертекстуальных вкраплений сказки «Pook of the Pook’s Hills» представлен в рассказе «Weland’s sword». Это авторский вариант стихотворения английского поэта Джеймса Хогга. В оригинале героиня – Килмени, случайно попавшая в волшебную страну фей и эльфов, возвращается в реальный мир после семилетнего отсутствия. В сказке Р. Киплинга отец главных героев – Дана и Уны после того, как дети возвращаются домой и не помнят, что делали днем, зачитывает им стишок, который Г. Кружков интерпретирует с немного иным смыслом. У Г. Кружкова Килмени становится Марго и сам стих приобретает более легкую форму и песенность, на манер традиционных русских детских песен, распространенных в сказках. Таким образом, переводчик не заостряет внимание на языковой форме стихотворения, однако сохраняет его и адаптирует под русские реалии. Это придает тексту не только большую степень выразительности и наглядности, но и обеспечивает создание и высвечивание необходимых связей в сознании ребенка. Ссылки на культурные реалии даются самими героями произведения, что создает большую естественность и достоверность подобной информации.

На основании рассмотренных примеров, можно сделать вывод о том, что интертекстуальность, основанная на культурно-исторических реалиях, аллюзиях, несет в себе прагматическую направленность на развитие любознательности у ребенка, расширение кругозора и формирование ценностных установок, патриотизма и трепетного отношения к своей стране, ее самобытной культуре.

Другим типом метафор, играющих очень значимую роль в языковой реализации категории эмотивности в тексте сказки, выступают зоометафоры.

Жанр сказки требует большей образности, эмоциональности и экспрессивности используемых средств, для привлечения детского интереса, для большего вовлечения читателя в процесс и возможности воспроизвести рисуемые картины в воображении. В тех речевых ситуациях, где во взрослой речи и взрослой литературе, соответственно, количество образных средств значительно меньше, в сказке подобные средства выполняют поясняющую роль и прагматическую.

Метафорическая модель «человек-животное\зверь» является базовой, универсальной метафорой, характерной для любой картины мира. Это связано с тем, что человек на протяжении всей истории человеческой культуры осмыслял мир через понятийную сферу животного мира. Процесс метафоризации возможен благодаря особым «этноспецифическим приращениям», т.е. дополнительным смыслам в коннотации зоонимов (Е.Н, Калиткина. 2011).

Зоонимическая лексика служит для оценки предметов, явлений по этическим и эстетическим нормам языкового коллектива. Метафорическое использование того или иного зоонима возможно за счет сложившегося стереотипа о нем с одним ярко выраженным признаком. Безусловно, подобные оценки отличаются субъективностью восприятия и лежат за пределами сферы сознания, они в эмоциях, симпатиях-антипатиях. Рассмотрим несколько примеров зоометафор и сравнений:

< …> vast town - long like a snake, and wicked like a snake. Yes, a snake basking beside a warm wall!

< …> огромный город, длинный, как змея, и как змея, опасный.Змея, растянувшаяся погреться у подножия Стены! (К)

Сравнение города со змеей позволяет высветить через описание характерных признаков змеи («О коварном, хитром, злом человеке») особенностей города, расположенного у Стены. Не только количественные признаки («long like a snake»), но и качественные («wicked like a snake»), которые относятся не к самому городу, а к людям, находящимся за его стенами. Имплицитно выражается непредсказуемость, коварство или хитрость, царящие в пределах этого места, т.е. придается отрицательная эмотивная коннотация.

«A King without gold is a snake with a broken back, < …> 'it is a good deed to break a snake's back».

Король без золота – все равно что змея с перебитым хребтом; и я скажу вам, что это доброе дело < …> перебить змее хребет.

Отрицательная установка относительно образа змеи неоднократно подтверждается по мере развития сказочных событий. Метафорическое уподобление короля змее помогает Р.Киплингу показать губительность богатства, и негативную трансформацию нравственного облика человека из-за золота. С помощью компаративного оператора «все равно что», использованного переводчиком, маркируется процесс переноса и замещения одного образа на другой.

I warned the old tod and his neighbours long ago that they'd come to trouble with their side-sellings and bye-dealings < …>

Я предупреждал этого старого лиса и его соседей, что темные сделки и ловкие проделки не доведут до добра < …> (Г. Кружков)

Образ лисицы или лиса имеет одинаковые семантические признаки в английском и русском языках при переносе характерных свойств животного на человека – хитрость, лесть, лицемерие, изворотливость. Подобный перенос качеств возможен благодаря известному для автора и читателя потенциала, заложенного в определенный образ, определяемого особенностями психологического и биологического знания о поведении животного и человека. Антонимический перевод «come to trouble» на «до добра не доведут». Ритмично-рифмованное сочетание однородных членов оригинала повторяется в переводе и удачно обыгрывается посредством раскрытия и добавления атрибутивных лексем «темные» и «ловкие», поясняющих сопутствующие им номинативные лексемы.

< …> before he could rise he caught him by the back of the neck and shook him like a rat < …>

А там, не давая опомниться, сграбастал невежу за шкирку и тряс его, как крысу < …> (Г. Кружков)

Данный пример отличается достаточно большим количеством эмотивных акцентов и различных переводческих преобразований. Главным эмотивным акцентом и образом является образ крысы, традиционно ассоциирующийся с мелким, ничтожным человеком, отражая экспрессивно-эмотивную коннотацию неудовольствия, раздражения, презрения. Г. Кружков прибегает к использованию разговорного-сниженного глагола «сграбастал» при переводе стилистически-нейтрального «caught». Кроме того, «caught him by the back of the neck» трансформируется в фразеологический разговорный оборот «сграбастать\схватить за шкирку», отражающий отношение говорящего к субъекту речи. Нейтральное местоимение «him» становится экспрессивно и эмотивно обусловленным существительным «невежа», несущим в себе также и оценочный компонент. Авторская прагматика реализуется в стремлении сформировать определенное отношение и установку относительно поведенческих аспектов и человеческих качеств.

Sit up and beg, for he can turn thee out like a dog, Hugh."

Прислуживать на задних лапах, чтобы тебя не выгнали вон, как собаку» (Г. Кружков).

I am no more than their dog. When I have shown their men the secret short ways across our bogs, they will kick me like one. "

Для них я всего лишь пес. Как только я покажу им тайные тропы через болото, они отшвырнут меня пинком, как пса (Г. Кружков).

В двух примерах выше четко прослеживается отрицательная коннотация зоонимов «собака» и «пес», несмотря на амбивалентность семантических качеств, реализуемых этим образом: 1) собака, олицетворяющая преданность, верность (собака – друг), 2) собака в иерархии (хозяин – слуга). При этом подчеркивается подчинительный, а не партнерский тип общения человека и животного.

< …> he had eyes like an eagle's < …>

< …> глаза у него были зоркие, как у орла (Г.Кружков) < …>

Часто сравнение строится на базовых, общеизвестных признаках, не вызывающих каких-либо затруднений при переводе или декодировании заложенного смысла. Так и в вышеприведенном примере сравнение зоркости глаз человека с глазами орла происходит на основе общеизвестного признака, описываемого в толковом словаре В.И. Даля: «орел — царь птиц, представитель силы, зоркости, прозорливости, благородства». Сравнение с орлом придает высказыванию положительную коннотацию. Стоит также отметить, что переводчик эксплицирует качество, на основе которого проводится сравнение, дополняя лексему «глаза» атрибутивной лексемой «зоркие», номинирующей признак сравниваемого объекта.

Bold as a wolf, cunning as a fox was Witta.

Смел, точно волк, и хитер как лис, был Витта.

Здесь прослеживается иная трактовка зоонима «лис», нежели та, которую мы наблюдали ранее. Контекст определяет валентость эмоции и сообщает дополнительную информацию, позволяющую читателю взглянуть на знакомое понятие иначе, с учетом новых семантических ситуативных приращений. В данном примере смелость и хитрость расцениваются, как положительные качества личности, служащие во благо своему носителю во время сражений с врагом, приносящих пользу союзникам. Г. Кружков при переводе предпочитает калькировать структуру оригинала, поскольку, подобное устоявшееся сравнение знакомо носителям русского языка, также, как англоговорящим читателям.

(Дополнительный ряд примеров перевода сравнений и метафор с зоонимическим компонентом приводится в Приложении).

Стоит также обратить внимание на аффективные обращения с зоонимическим компонентом. Названия живых существ метафорически используются для образной эмотивно-оценочной характеристики лица. Обращения, в которых содержится зоонимический компонент, обладает сильной экспрессивностью и эмотивностью, и информация, связанная с животными образами, усваивается и запоминается быстрее и качественнее.

Back again to earth, old foxes?

Обратно в нору, старые лисы? (Г. Кружков)

Презрительное обращение «old fox» имеет значение «a cunning or sly person», которое в русском языке эквивалентно словосочетанию «старый лис» (хитрый, лукавый человек). Синонимичными также являются разговорные русские эквиваленты «пройдоха» и «проныра». В обоих языках зооним «лиса»/«лис» обладает одинаковой семантикой и в языковых картинах мира несет одинаковые имплицитные признаки, известные из мифологии, фольклора. При переводе Г. Кружков калькирует структурную организации высказывания оригинала.

It was Weland's Ford then, dearie.

Но тогда еще не было моста, голубка (Г. Кружков).

Английское диминутивное обращение «dearie», маркирующее нежное, доверительное отношение, в русском обычно передается через обращения - «дорогуша», «голубка», «душечка». Выбранный Г.Кружковым вариант «голубка» передает необходимый уровень эмотивности оригинала, не является слишком вульгарным или фамильярным. В русской картине мира образ голубки наделяется особой нежностью, легкостью, очарованием и теплотой.

'Tis plain as this coming daylight, ye stockfish! " ( R. Kipling “Hal o’ the Draft”; 123)

Ясно как день ! Эх вы, Фома неверующий!» (Г. Кружков)