Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 3Гонки на вышибание






Первым делом мне пришлось вырабатывать у Максим Максимыча правильное понимание сложившейся ситуации. К празднику женского равноправия сынку исполнилось полгода, но он умудрялся вить из меня веревки и уже в столь нежном возрасте имел полноценное право голоса. Поэтому пришлось мне идти на ковер и объясняться. А что поделать, если за полгода совместной жизни с моим новеньким сыном я поняла, что он является одновременно и смыслом моей жизни, и ее радостью. Он уже умел улыбаться и, ей-богу, такой улыбке могли бы позавидовать любые голливудские секс-символы. Когда улыбался Максим, в доме загоралось солнышко. И словно отсвет его невинной радости, на всех наших взрослых, замороченных проблемами и подсчетами расходов лицах загорались такие же безосновательные прекрасные улыбки. Когда Максимка купался в маленькой теплой ванночке, я сама всей кожей ощущала восторг его маленького тела. Его ладошки били по воде, а его глаза, и без того напоминающие маленькие блюдечки с чаем, становились еще больше от удивления. Он исследовал весь мир вокруг себя, досадуя, что не умеет, как эти огромные взрослые, дотянуться до всего, чего пожелает. А то бы он… Эх… В общем, с Максимом надо было объясниться, не взирая на то, что говорить он еще не умеет.

– Дорогой, тебе придется иногда оставаться с тетей, что приходила на этой неделе, – произнесла я и с тревогой всмотрелась в нахмуренное сыновнее лицо.

– Как так? Я думал, что эта пытка уже закончилась! – говорили его бровки домиком.

– Ну пойми, я думала, что не сдам экзамен.

– Почему бы ты его не сдала? Ты что, тупая? Я никогда не думал, что родился от тупой матери. Постой, у тебя ж высшее образование. Лукавишь?

– Прости. Я правда не надеялась. А теперь меня взяли и я буду уходить на работу и приносить домой денежки, – попыталась оправдаться я. Максим заинтересованно перевернулся ко мне поближе.

– А они вкусные, денежки?

– Нет, – грустно ответила я и подумала, что для полугодовалого малыша деньги не представляют никакой цены. Ему нужна только грудь.

– Ладно, мам. Допустим, эта дрянь нужна тебе. Но по ночам хотя бы я по-прежнему буду спать рядом с тобой? Мне и так не хватает твоего внимания, – раздалась в моем мозгу мыслеформа.

– Нет, – прошептала я и заплакала. Мысль, что ночью мой мальчик будет плакать, а я не смогу его обнять, расстроила меня до невозможности. – Прости. Простишь?

– Ага, – он уткнулся в мне в плечо и уснул. Мой ребенок.

Первая рабочая смена пришлась на восьмое марта. Тем, кто составляет график выхода в смену охранников, было очевидно наплевать на праздники. Кроме того, я обратила внимание, что никого из женщин я не встретила в тот день. Вокруг меня туда-сюда сновали мужчины. Интересно, что когда я появилась среди них в такой же зеленой красивой форме, они стали смотреть на меня, а не сквозь меня, как раньше. В раздевалке ко мне подошел уютный, как медведь светлоголовый парень.

– Новенькая?

– Да.

– Надо говорить «Так точно».

– «Так точно», – покорно перестраивалась я. Парень засмеялся и сменил гнев на милость.

– Шучу. Валентин. Мы с тобой сегодня в смене. Так что буду за тобой приглядывать.

– Спасибо, – вяло ответила я. Я совершенно не ждала ничего хорошего. Валентин отвел меня на пост. Собственно говоря, в тот момент я первый раз увидела, что такое пост. До этого я думала, что буду сидеть в теплой проходной и жать на кнопки. Есть пропуск – проходи. Нет – строю каменное лицо и вызываю старшего по смене. Реальность разительно отличалась от фантазий.

– Сегодня стоим на воротах, – махнул в сторону тяжелых железных дверей Валя.

– О’кей, – кивнула я и мы принялись стоять. Однако через пятнадцать минут я поняла, что до конца смены достоять мне будет весьма тяжело. К воротам каждые пять минут подъезжали машины. То неизвестные мне марки с дипломатическими номерами, то грузовые фуры с продуктами и еще какой-то ерундой. То русские жигулики, водители которых предъявляли разовые пропуска. Я хаотично дергалась, исполняя приказы Валечки.

– Проверь багажник. Обращайся по-немецки.

– Битте, – отвечала ему я и лезла в глубины огромного Минивена.

– Посмотри днище. Вот зеркальце, – совал он мне в руки длинную палку и я лезла под машину, пачкая рукава. Стоял март месяц, международный женский день и я с каждым часом уставала все больше. К тому же начала замерзать. Я уже почти не чувствовала рук, постоянно намокавших от контакта с теплым подтаявшим снегом на автомобилях.

– Что? Устала? Можешь пойти на десятиминутный перерыв, – смилостивился Валя.

– Куда, – ступила я.

– Я бы советовал в туалет. А то потом еще четыре часа стоять. И не задерживайся, я вызвал сменщика.

– Какого? Зачем?

– Я не могу оставить новичка одного на посту. Так что придется мне уходить только под сменщика. Есть еще вопросы?

– Нет, – я понеслась в сторону головного здания, где действительно по полной программе посидела в туалете, а потом жалобно заскулила в трубку Дашке.

– Я с ума сойду. Еще восемь часов. Как ты это выносишь?

– Я спиваюсь. Зимой после уличных постов всегда отхожу только после коньяку, – поделилась та главным секретом.

– Мне ж нельзя! Вот мука. У-у-у-уу!

– Не плачь. Ты должна быть как кремень. Если правильно сможешь зарекомендовать себя, то будешь стоять потом на нормальных постах. У нас вообще-то женщин на ворота редко ставят. Там сдохнуть можно.

– Тогда почему я? – совсем было уже возмутилась я.

– Ты – новенькая. Тобой сейчас все самые сложные дырки будут затыкать. Видишь, ведь поставили на восьмое марта. И на ворота.

– Мне пора, – вдруг опомнилась я, глядя на стремительно убегающие стрелки часов.

– Удачи, – пожелала Дашка и я отправилась досматривать ужасные холодные и грязные машины посольства. Валя, как я потом узнала, в тот день перевалил на меня работу, которую обязаны выполнять двое. Я осмотрела неразличимую мною серую липкую массу мартовского автотранспорта и к семи вечера просто упала в раздевалке. Ни чай, ни стопка коньяку не спасли меня. Я почти уснула, когда меня растолкали незнакомые охранники и объяснили, что в раздевалках спать не положено. В метро я висела на поручнях и отрубалась, а на моей ветке мне даже уступили место. Что, интересно, такого ужасного выражало мое лицо, что мне, совершенно очевидно небеременной молодой даме уступили место.

Максим встретил меня плачем. Он был голоден, зол и обижен, и как настоящий мужчина устроил мне истерику с разборкой, забыв все, о чем мы с ним вчера договорились. На следующее утро я, совершенно никак не отдохнувшая, в семь утра заступала с Валей, тоже усталым и, не смотря ни на что, вымотанным, на смену в тем же самым воротам. К следующему утру у меня кончилось молоко.

– Первая расплата за право получать деньги, когда все честные российские граждане голодают, – подвела промежуточный итог категоричная Марго.

– Зато не надо будет больше сцеживаться, – попыталась меня порадовать сердобольная Аля.

– Хорошо, что хоть полгода покормила. Все-таки Максик уже – такой богатырь, – нашла нужные слова Зайницкая. После этих первых двух дней я смотрела на нее с гораздо большим уважением, чем до того. Если она выдержала несколько лет работы в подобной структуре, значит она значительно сильнее меня. Еще пара смен на воротах, и я сдамся.

– Не сдашься. Они всегда так делают. До первой зарплаты вываливают на тебя весь ужас, а потом откатывают немного назад. Через пару месяцев человек плотно сидит на денежной игле и уже сам боится, что его выгонят.

– Все понятно, – сказала я и пошла валяться. После ТАКОГО восьмого марта я считала, что имею полное проваляться все мои законные два дня в кровати, целуясь с моим малышом. И никто, даже папа, не стали с этим спорить.

Через две недели жизни по принципу «два дня живу, два – дохну», меня переставили на работу в ночную смену. Те же самые ворота, только с девятнадцати ноль-нуль до семи утра. Ночью с сынком сидела мама, тем более, что с нею он спал лучше, чем с няней, а днем его передавали на мои ошалевшие от непривычной нагрузки руки. График, в который меня впаяли, справедливо считался самым тяжелым. Полный трендец, с точки зрения живого человека, так как ледяные мартовские ночи, когда каждый час стояния дается с ощущением пытки, вызывали приступы панического страха перед будущим. К вечеру, когда я, с трудом умудряясь вырвать хоть три-четыре часа для сна, выпералась на службу, мой моральный облик соответствовал термину «жертва Бухенвальда». Мне казалось, что жизнь не может так размазывать меня по стене. И что никакие семьсот долларов не могут искупить того вреда, который я наношу своему физическому и психологическому здоровью. Иногда в дополнение ко всем тем радостям, что я огребала, стоя на ночном морозе, начальство развлекало нас разнообразными аттракционами.

– Код девять-семнадцать! – раздалось у меня в рации как-то в начале апреля. Я переглянулась с Михаилом, худощавым угрюмым парнем, который сменил Валентина, когда меня переставили в ночную смену.

– Это что? Вроде бомба, – неуверенно принялась вспоминать я.

– Девять-семнадцать? Точно. Бомба.

– И что теперь делать? Мы погибнем? – нелепо испугалась я.

– Какой бред, – фыркнул он, – это скорее всего учебная тревога.

– Точно? – постаралась успокоиться я.

– Не спи. Давай, рапортуй о получении сигнала, – резанул меня приказным тоном Михаил. Я принялась судорожно жать на кнопки рации.

– Пост «Восточный въезд». Лапина. Код девять-семнадцать принят к исполнению, – автоматически выдала я.

– На отработку пять минут, Лапина, – немного помолчав, рявкнула в ответ рация.

– Есть, – вытянулась я. Потом отдышалась и спросила у Михаила, что делать дальше.

– Ищи, – приказал он тоном кинолога. Я принялась бегать вокруг ворот, оглядывая все углы.

– Загляни в помойку. Это обязательно, – помог мне работать Михаил. Я чуть было уже не огрызнулась, что помойку перерыть и ему никто не мешает, но ощущение «испытательного» срока висело надо мной как Дамоклов меч. Я промолчала и методично перетряхнула мусор. Надо сказать, что у иностранцев даже мусор был какой-то эстетский. Никаких тебе сопливых салфеток или плевков. Для этого есть пепельницы, плевательницы и туалеты. Так что мое чувство собственного достоинства почти и не пострадало.

– Пост «Восточный въезд». Лапина. Код девять-семнадцать отработан. Информацию не подтверждаю.

– Давай работай дальше, Лапина. Отмена кода девять-семнадцать, – расслабленно ответила параллельная сторона. Человек на том конце явно сидел в теплом помещении и не копался в помойках.

– Приятных снов, – ляпнула я и отключилась. В тот момент мне уже стало все равно, что со мной за это сделают. Рация помолчала, потом включилась и спросила.

– Лапина. Ты хоть понимаешь, с кем говоришь?

– Никак нет, – отрапортовала я.

– С начальством, между прочим.

– На рации не написано, – снова нагрубила я и подумала, сколько я получу при увольнении.

– Шаров. Дмитрий. Начальник смены, – довольно вежливо представилась рация.

– Очень приятно. Какие будут распоряжения.

– А какие можно? – довольно развязно переспросил Дмитрий Шаров.

– Согласно Уставу, – устало ответила я и начальник наконец оставил меня в покое.

Вообще вечеринки с поисками бомб, террористов, чертей и русалок и прочей болотной нечисти проходили у нас с завидной регулярностью. На каждый случай был свой дурацкий регламент и порядок поведения. Я старалась как могла заучить все, поэтому Устав довольно долгое время был моим главным чтивом на рабочем месте. В редкие часы, когда машины не подъезжали и можно было забраться в плохо отапливаемую тесную будку охранника, я читала его заместо детектива, любовного романа или кроссворда. Все равно ничего другого читать было нельзя, равно как нельзя было на посту пить чай, иметь чашку и кипятильник. Контролировалось все, включая внешний вид. Вплоть до морального облика. Специально ради удовольствия поизгаляться над охранниками к нам под утро, часика так в четыре, когда крыша ехала абсолютно, заваливался проверяющий. Если ему не удавалось словить нас на чем-то преступном, типа чтения или сна, он начинал орать:

– Лапина, почему руки в карманах?

– Холодно, – оправдывалась я.

– Не положено. И что за сонное выражение лица? Где ваша бдительность?

– При мне. Муха не пролетит! – идиотствовала я.

– Муха? Да вы только посмотрите, как у вас сполз галстук. Словно вы тут спали.

– Никак нет. Глаз не смыкаю, – отвечала я. Он с ненавистью смотрел на меня и уходил, чтобы нагрянуть с тем же набором фраз назавтра. Мне было интересно, действительно ли он меня так ненавидит или придуривается? А вообще я начинала приходить к выводу, что главная цель моей работы не столько охрана пресловутой безопасности иностранных дипломатов, сколько уход от наездов начальства и сохранение за собой места. Кажется, по этому принципу работали все в охране. Главное не попасться. Я на всякий случай спросила у Дашки по телефону. Лично мы практически не виделись, потому что смены наши клинически не совпадали. Она подтвердила мои подозрения и развернула тему.

– Плевала вся охрана на безопасность. Главная цель – получить теплый пост и дневные смены. А для этого любые средства хороши.

– Но ведь тут попасться на несоблюдении уставной дисциплины так просто, что лови – не хочу, – высказала наболевшее я.

– А для этого и существует специальная противозалетная система, – посвятила меня подруга.

– Это что? – спросила я с интересом. Она принялась рассказывать и через некоторое время я узнала, что помимо Устава в нашей армии существует неуставной кодекс чести. По нему охранник должен поддерживать охранника.

1. При виде проверяющего каждый обязан сделать все для того, чтобы оповестить ближнего своего, который, возможно, прямо сейчас читает или пьет чай. Для этих целей есть целая система неуставных кодов. Например, сигнал «воздух», переданный с центрального поста означает, что главный посол приехал и есть смысл вытянуться во-фрунт по полной программе. Выражение «Пионервожатый» повествует о том, что скоро по постам пройдется проверяющий. А термин «боевая тревога» предупреждает о выходе на территорию начальника смены, который для охранника самый главный начальник на все времена. Старше нет. Именно начальник решает, кого на какой пост поставить и когда снять. Расписание смен тоже составляется им. Иностранцам все равно, как именно организован график, лишь бы все работало. Так что начальник смены – царь и бог. Всего у нас богов – три штуки. Шаров, с которым я пререкалась по рации и еще двое.

2. Если предыдущие меры не возымели действия и залет состоялся или грозит состояться в ближайшую минуту, каждый охранник обязан предпринять все возможное, чтобы вытащить из залета и себя, и того, кого сможет. Каждый успех в этом направлении делает пребывание в охране более комфортным.

3. Как бы не было тяжело, никогда ни на кого нельзя стучать. Пословица «сор из избы не выносят» имела у нас особо глобальное значение. Ни о чем ни на кого никогда ты не должна стучать. Даже если начальник смены или кто-то из охранников залезут тебе в штаны или изнасилуют. Это твои проблемы. Стучать нельзя. После этого тебя закопают так быстро, что проще уволиться самой и сразу. И не думай, что можно настучать анонимно. У охраны везде свои глаза и уши. А если не хочешь проблем с мужиками, учись охлаждать их пыл.

4. Ты обязан приходить на смену раньше положенного на пятнадцать минут. То есть если ты обязан заступить в девятнадцать ноль-ноль, то лучше будь там в восемнадцать сорок пять, так как твой коллега к этому времени уже похож на труп. Каждая минута в конце смены отнимает у охранника годы жизни, особенно если эта минута проведена в ночной смене на уличном посту.

5. Никогда никого не подставь. Вольно ли, невольно ли. По злобе или по дурости. Никогда не сделай ничего такого, после чего кому-то объявят выговор или предупреждение с занесением в личное дело. Ибо три занесения – это увольнение. А все мы здесь собрались, чтобы помогать друг другу удержаться. Тем более теперь, когда за бортом кризис и дома ждут наших денег жены, дети и мужья.

– Ты все поняла? – переспросила Дашка, глядя в мое зачарованное лицо.

– Не-а. Но ты продолжай, Андерсен, – ответила я.

– Пошла ты в… – ответила она. Я пошла на работу. Но все-таки вскоре настал тот счастливый миг, когда я получила вожделенный конверт и поняла, осознала, почувствовала, для чего мне все это нужно. Я заплатила няне. Я оплатила кредит. Я купила Максиму большую многофункциональную машину с бибикающим рулем, песенками и прочими наворотами. И после этого я упала и счастливо уснула. Впервые за этот бесконечно долгий и трудный первый месяц. Кажется, так просто вышибить меня не получится, решила я.

И напрасно. Не буди спящего тигра, гласит правило. Не расслабляйся, держи удар. Не верь, не бойся, не проси. Все эти истины прекрасно применимы к нашей работе. В конце апреля, когда мой организм уже отупел и перестал протестовать против недосыпа, нагрузок-перегрузок и постоянного стресса, начальство решило, что охранники, упакованные только рацией и дубинкой, не могут обеспечить должный покой стаду мирно спящих дипломатов. Было решено оснастить нас каким-то спреем типа отечественной «черемухи».

– Все должны понимать, что это большая ответственность. С двадцать седьмого апреля в спортзале будет проводиться тренировка по использованию этого средства защиты, – оповестил нас начальник смены.

– Явка обязательна? – переспросили все.

– Абсолютно. Уклонение невозможно, – обрадовал нас он и во вторник нас начали группами загонять в спортзал. Мне «посчастливилось» идти не в первой группе, поэтому я сидела в раздевалке и слышала, как предыдущая группа орала и выла на этих занятиях. Занятия длились около часа, после них народ из зала выползал практически по-пластунски. Многие рыдали. Идти на тренировку после того, как стало ясно, что нас там ждет, хотелось все меньше. Мы с Дарьей попали в одну группу и сидели, прижавшись друг к другу.

– Что ж это такое? – спрашивала у нее я.

– Не знаю. Безумие какое-то, – отвечала она.

– С тобой раньше что-либо подобное было? Это же чистый садизм!

– Никогда. Неужели никак не откосить? – кусала ногти она. А я сидела и чувствовала себя рабыней. Как можно говорить о правовом государстве, если с нами здесь делают все, что только взбредет в голову начальству.

– Милости просим, – издевательски махнул руками в сторону спортзала Валька. На его лице читалось отвращение к себе и ко всем нам. Мы все зашли в зал и оцепенело слушали про эффективность и безопасность этого нового средства.

– При вдыхании спрея происходит частичный спазм дыхательной системы. Человек перестает дышать и на несколько секунд появляется эффект парализации. Это крайне удобно при необходимости захвата или обезвреживания террористов. Вопросы есть?

– Нет, – угрюмо забурчали мы, чтобы не продлевать себе пытку.

– Ну и хорошо. Средство абсолютно безопасно. Через несколько минут все функции организма восстанавливаются.

– А могут быть какие-то вредные последствия? – спросил кто-то из наших.

– Нет. Есть, конечно, определенные противопоказания. Но при возникновении нештатной ситуации это средство наиболее гуманно.

– Прекрасно, – прошептала мне на ухо Дашка, – перейдем к экзекуции.

– Нет, – прошептала я, но отвертеться у меня не был ни одного шанса.

– Для того чтобы вы точно представляли себе последствия действия этого средства, руководство предлагает вам испробовать его на себе.

– В обязательном порядке? – на всякий случай спросила я, уж очень диким мне показалось то, что происходит.

– Да. Сейчас я перечислю тех лиц, которые могут не проходить процедуру по медицинским показаниям, – отбрил меня пижон из иностранного руководства и забубнил фамилии. Счастливчиков набралось всего три человека. Нас с Зайницкой среди них не было. Вот тут я и поняла, что моя работка действительно ничем не отличается от концлагеря. Посреди спортзала, красивого и отремонтированного в европейском стиле нас по очереди подводили к руководящему, он выпрыскивал в лицо ни в чем не повинного человека своего дьявольского спрея. Каждый из нас дико орал пару секунд, пока не наступал обещанный эффект и дыхание оказывалось парализованным. После пары минут удушья два охранника из наших окунали страдальца головой в ведро с холодной водой и отпускали в раздевалку скулить и собираться домой. К работе, естественно, после экзекуции не допускали. Я совершенно не понимала, для чего нужна эта пытка, но когда вызвали меня, подошла на негнущихся ногах к руководящему и громко спросила:

– Вы отдаете себе отчет в том, что это унизительно?

– Ну что вы, – язвительно улыбнулся он, – это совершенно безопасная процедура, призванная ознакомить вас лично с теми средствами защиты, которые будут применяться вами в работе.

– Отлично, – улыбнулась я в ответ и получила повышенную дозу яда, который моментально разъел мне глаза, заставив сжаться и зашипеть от боли. Любыми средствами я заставила себя подавить в себе крик. Стоя словно изваяние, я оторвала руки от глаз и попыталась посмотреть в глаза германоговорящему садисту. В этот момент меня парализовало. Мозг бунтовал со страшной силой, дышать я не могла. На несколько секунд мне показалось, что я умираю. Но вот к моему лицу приблизилась поверхность холодной воды и стало легче. Я попробовала управиться с руками. С трудом они дотянулись до лица. Я размазала воду по щекам и встала. Меня поддержали под руки, но я жестом убрала поддержку.

– Отличное средство, – выдавила я из себя. – Будет пользоваться успехом.

– Рад, что вам понравилось, – произнес руководящий и забыл про меня. Я же шла в полном бешенстве и думала о том, что уже готова разорвать все контракты и подать в суд за унижение личности.

– Ларка, Ларка, прекрати. Стой! – держала меня за руки Дарья.

– Ты что? Как можно это терпеть? – кричала я ей в раздевалке.

– Брось! Они того не стоят! Потеряешь работу.

– И черт с ней, – приближалась к истерике я.

– А как же Макс? Как же жизнь?

– Разве это жизнь? – заплакала я.

– Пойдем домой. Напьемся. Тебе ведь уже можно, – произнесла Дарья и помогла мне одеться. Она выглядела гораздо спокойнее меня. Я в который раз поразилась ее внутренней силе, о которой раньше и не подозревала.

На проходной нас поджидал Шаров. Он осмотрел нас внимательным взглядом своих глубоко посаженных водянисто-серых глаз, почесал белобрысую лысину и с беспокойством спросил:

– Ну, как вы?

– Прекрасно! – отбрила его Дарья и потащила меня к металлоискателю.

– Постойте. Ты-то как? – спросил он лично меня.

– Я? А что? – растерянно оглянулась я на Дарью.

– Понимаешь, мы сами все шокированы. Но это было распоряжение посла. Вот никто и не осмелился перечить. Дикость, в общем.

– А тебе что, меня жалко? – уточнила я.

– Ну да. Ты была так возмущена. Я на самом деле абсолютно согласен с тобой. Унижение чистой воды.

– А Дашку тебе не жаль?

– Почему? – растерялся он.

– А чего ты тогда меня выделил из общего списка. Что такого произошло? Нормальная экзекуция, дай Бог, не последняя. Не напрягайся. Ты-то тут причем? – я так вымоталась и у меня так болели глаза, легкие и голова, что каждая минута пребывания в расположении моей Голгофы доставляла мне страдание.

– Ну ладно. Хочешь, я тебя провожу? – внезапно спросил он. Я дезориентировано посмотрела на Дарью, потом на него. Впервые я смотрела на него не как на начальника смены, а как на простого парня лет так тридцати пяти, на глазах у которого девушкам в лицо прыскали ядом и ждали за это благодарности.

– Извини, Дим, но Ларка сейчас неадекватна. Я сама ее отвезу домой, – решила проблему Даша. Она развернула меня и пинками погнала в сторону метро. Через час мы с ней набирались водкой у меня дома. И уж там мы сказали друг другу все, что мы об этом всем думаем.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.019 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал