Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Сколько раз ты умирал?






 

То, что способно убить тебя,

точно так же может тебя и возродить.

— Борис Божич —

 

Я очнулся и услышал гитарные аккорды. Мелодия звучала вполне отчетливо, тем не менее у меня возникло ощущение, что сам инструмент и исполнитель находятся где-то далеко от меня. К печальному перебору струн добавились ноты, издаваемые плохо настроенной скрипкой. Звучавшая мелодия почему-то напомнила мне танец блуждающих огней.

Эта песня была мне знакома.

Пока я силился разомкнуть слипающиеся веки, высокий тонкий голос пропел:

 

I'm now just behind you

Let me embrace your living corpse[5].

 

Открыв наконец глаза, я увидел ее.

Алексия, по всей видимости, сидела у меня в изголовье, и я мог рассмотреть только ее белое лицо. От остального мира и предрассветных сумерек меня закрывал полупрозрачный занавес из черных волос. Тонкий и в то же время острый аромат опьянял меня, бил в ноздри. Музыка продолжала играть, и я понял, что она звучит где- то совсем рядом от меня.

«Здесь, на том свете, пожалуй, не так уж и плохо», — мысленно сказал я себе, резко выпрямился и сел на край могильной плиты.

Алексия едва успела отпрянуть, чтобы мы с нею не столкнулись. Я огляделся. На соседней могиле сидел Роберт, выдававший арпеджио на гитаре. Рядом с ним стояла Лорена, под смычком которой и звучала скрипка, услышанная мною еще во сне.

Это была та самая песня, которая под Рождество донеслась до меня из-за кладбищенской ограды. Я дослушал ее до конца, наслаждаясь прозрачно чистым голосом Алексии, от которого у меня бежали мурашки по коже.

Наконец замер последний вздох скрипки, а следом перестал звучать и перебор гитарных струн.

Не происходи все это на кладбище, я непременно поаплодировал бы музыкантам и певице за столь замечательное исполнение отличной песни.

Учитывая обстоятельства, я ограничился лишь кратким замечанием:

— Этой песней можно мертвого поднять.

— Об этом и речь, — откликнулась Алексия, подсаживаясь ко мне.

Роберт и Лорена также подошли к нам с довольными улыбками на лицах.

— Принимай поздравления, — сказал мне Роберт. — Ты перешел на ту сторону.

— Не понял. Ты хочешь сказать, что я умер? — вздрогнув, переспросил я, вспоминая свое имя, высвеченное на могильной плите.

Обернувшись, я обнаружил его на том же месте, где видел в последний раз. Дата смерти тоже никуда не делась, не изменилась ни надень. Что-то мне подсказывало, что все это было зловещей, мрачной шуткой этой троицы.

— В некотором роде да, — ответила за друга Лорена, не выпуская скрипку из рук. — Нет, ты, конечно, продолжаешь оставаться в мире живых, но, как и мы, стал другим человеком. Того юноши, которым ты был, больше нет. Он умер. Ты же родился заново.

— Чтобы воскреснуть, сначала нужно умереть, — заметил Роберт.

Я в изумлении рассматривал эту странную троицу. В утреннем свете белый грим на их лицах еще разительнее контрастировал с черными нарядами.

— А эта песня — чья она?

— Моя, — отозвалась Алексия, — В ней поется о грустной девушке, которой нравится бродить по кладбищам, потому что она считает себя уже наполовину мертвой. Как-то раз под вечер, когда она протирала от мусора плиту на какой-то могиле, покойник, лежавший под этим камнем, ощутил себя наполовину живым. С этого и начинается...

— История их любви, — закончила за подругу Лорена. — Роман между жизнью и смертью.

Совсем растерявшись, я поинтересовался, как они все это подстроили и что будет дальше. Мне ответили, что им удалось сделать так, что я сам лег спать на собственной могиле, а остальное было делом техники исполнения их ритуалов. Меня разбудили песней, по сюжету которой мне отводилась роль ожившего мертвеца.

Пока что все сходилось с моими ощущениями и, в общем-то, выглядело весьма правдоподобно.

— А теперь что? — спросил я.

Девушки заговорщицки переглянулись и даже едва заметно улыбнулись друг другу.

Потом Лорена обратилась к своим товарищам с предложением:

— Так что, позволим ему пройти ритуал обретения бледности?

— Нет, это завтра, — вмешался в разговор Роберт. — Он и так уже бледный как покойник, после ночи, проведенной на таком холоде. На данный момент предлагаю считать нас смертными, но пока что живыми. Раз уж людям время от времени требуется поесть, то мое второе предложение будет таким: пошли все вместе завтракать!

 

Без масок

 

Солнце есть не что иное, как утренняя звезда.

— Генри Дэвид Торо —

 

Лихо перебравшись через кладбищенскую ограду, они втроем сели на ступеньках, ведущих к кованым воротам, и стали снимать макияж.

Меня поразило, насколько естественными были их движения, как легко они понимали друг друга, обмениваясь флакончиками с жидкостью для снятия грима и пачками салфеток. Две девушки и парень в этот момент походили на труппу профессиональных актеров, собравшуюся в гримерке. Впрочем, в какой-то мере они и были настоящими артистами.

Я, естественно, не удержался от вопросов:

— Зачем снимать грим?

— В бледном виде мы появляемся только на кладбище, — ответил мне Роберт, который, похоже, был самым здравомыслящим и терпеливым человеком из всей этой компании. — Ты что, хочешь, чтобы нас в городе приметили и стали узнавать? Нет, нам лишние проблемы не нужны.

Договорив, он повернулся к Лорене и стал помогать ей салфеткой стирать с лица остатки грима. Я завороженно следил за тем, как из-под мертвенно-белой маски постепенно проступала нормальная загорелая кожа, отчего овал лица девушки становился менее контрастным, но гораздо более естественным. Она по-прежнему оставалась на редкость красивой, но уникальность ее образа в какой-то мере померкла. Лорена прямо на моих глазах все больше начинала походить просто на одну из тех симпатичных девчонок, которые вполне осознают свою красоту и привлекательность и гордо проходят по коридорам школ и институтов.

— Не поможешь?.. — попросила Алексия, глядя мне прямо в глаза.

Я сел рядом с нею, не в силах скрыть охватившее меня волнение.

— Хорошо, если нас теперь будет четверо, — сказала она, протягивая мне флакончик с очищающим зельем и пачку салфеток. — Вдвоем легче грим смывать. Кому-то одному не придется ждать, когда освободятся другие.

Действуя несколько неуклюже, я попытался воспроизвести те движения, которыми, как мне только что довелось видеть, Роберт помогал смыть белый грим с лица Лорены. Кстати, к этому времени они успели поменяться ролями. Мне почему-то все время казалось, что я слишком сильно давлю на смятую салфетку или ватный шарик и могу сделать Алексии больно.

— Что ты там возишься? — нетерпеливо произнесла она. — Не бойся, нажимай сильнее.

Я стал энергичнее водить ватой по ее щекам, и моему взгляду предстала нормальная живая кожа, по которой были небрежно рассыпаны редкие веснушки.

Мне понадобилось четыре ватных шарика, для того чтобы снять весь грим с этого лица, которое, оставшись без защитной раскраски, по-прежнему излучало невероятную, завораживающую красоту. Огромные глаза Алексии подчеркивала окантовка черным карандашом, и мне почему-то показалось, что эта часть макияжа не является элементом сценического грима.

— Теперь губы! — требовательно заявила она, — Сотри помаду.

Я снова замер в нерешительности, потому что понятия не имел, как стирается с губ помада, наложенная к тому же весьма густо. В конце концов я решил, что лучше всего будет сделать это с помощью влажной салфетки, нашедшейся в футляре с гримом. Я аккуратно протер ею полные губы Алексии, которые вознаградили меня за это благодарной улыбкой.

Впервые за очень долгое время мне захотелось кого-то поцеловать. Эта веснушчатая девчонка с копной черных волос, весело улыбаясь, разглядывала меня так, словно читала мои мысли, видела меня насквозь.

Выдержав паузу, она сказала:

— Можешь быть доволен. Пусть ты еще не прошел ритуал посвящения, но уже можешь считать себя одним из наших. Ни одному чужому человеку мы, бледные, не дозволяем прикасаться к маске, если, конечно, он не желает отправиться на тот свет в момент, когда позволит себе такую дерзость.

Без маски из белил на лице Алексия уже не выглядела так грозно, ее слова прозвучали скорее как подростковая бравада. Да и вся компания, сняв грим, больше походила теперь на детишек, выросших в хороших семьях и развлекающихся тайком от родителей весьма странными играми. Впрочем, должен признаться, что мне было безумно интересно узнать, в чем эти игры заключаются, какие в них установлены правила.

Чтобы подвести разговор к этой теме, я спросил:

— Так когда вы намереваетесь произвести этот ритуал обретения бледности?

Алексия переглянулась с подругой, затем немного подумала и сказала:

— Например, завтра вечером. Что скажешь?

Я, конечно, насквозь промерз и внутренне не горел желанием провести еще один вечер, а то и всю ночь на холоде, но, не желая выглядеть слабаком, решительно кивнул.

В этот момент в разговор вновь вступила Лорена:

— Отлично, только не на этом кладбище. Для ритуала нам потребуется какой-нибудь известный, лучше даже выдающийся покойник. Предлагаю поехать в Аренис-де-Мар.

— Кладбище Синера, — объявил Роберт с улыбкой на губах.

— Вот и договорились, — подытожила Алексия. — Встречаемся на станции Аренис в одиннадцать вечера.

Мы согласно закивали, хотя я, конечно, понятия не имел, во что ввязываюсь. Знай я заранее, чем все это обернется, в тот же миг поспешил бы разорвать все связи, только-только начинавшие устанавливаться между мною и этой компанией, потому что ребята втянули меня в такую историю, которую смело можно было бы разыгрывать в одном из кругов ада.

 

Орден бледных

 

На развилке лесных тропинок я пошел по той, которая

была менее истоптана; в этом-то и заключается

вся разница.

— Роберт Фрост —

 

Пока мы спускались с кладбищенского холма, мои новые приятели вели себя вполне нормально. Они болтали о чем-то своем и перешучивались друг с другом. Я шел чуть позади, чтобы не мешать им и, конечно же, иметь возможность понаблюдать за каждым из этой троицы.

Роберт — действительно очень высокий и при этом худющий — заметно сутулился. Не добавляли гармоничности его облику и черные эластичные джинсы, буквально обтягивавшие длинные тонкие ноги, похожие на ходули. В этих прилипших штанах и в долгополом черном пальто, развевающемся на ветру, он выглядел весьма комично. При этом парень постоянно вертел головой, внимательно слушая то одну, то другую девушку, которые шли по обе стороны от него и постоянно о чем-то говорили.

У меня сложилось впечатление, что этот бедолага здорово попал. Скорее всего, он был безнадежно влюблен в одну из них, а то и в обеих сразу. Девчонки же явно воспринимали его только как хорошего приятеля и, безжалостно раня чувства Роберта, с удовольствием встречались с другими парнями, да еще и обсуждали при нем свои сердечные дела.

Затем я повнимательнее пригляделся к Лорене. Ее покачивающиеся бедра хорошо просматривались даже под кожаным пальто — благо оно было сшито так, что буквально обтягивало фигуру. По тому, насколько решительно она шла по заснеженной дорожке, я сделал вывод, что Лорена — девушка с характером, причем сильным и, быть может, не самым приятным. Я легко мог представить себе, как она на повышенных тонах разговаривает с родителями, пытающимися ее урезонить, а то и вовсе переходит на крик в ходе какой-нибудь домашней ссоры.

Алексию я, естественно, оставил на десерт. На ней было короткое пальто с капюшоном, отороченным синтетическим мехом. Утреннее солнце отражалось в роскошных волосах, как в черном зеркале. Не могу сказать, что я оставил без внимания короткую юбку и видневшиеся из-под нее ноги в плотных зимних колготках. Шагала Алексия так легко и уверенно, что мне казалось, будто ее сапоги, те самые, которые топтали меня еще совсем недавно, не касаются земли.

Я не знал, что и думать о ней, о ее характере.

 

* * *

 

В семь утра все кафе и бары города были закрыты. Работало только одно заведение, находящееся на бульваре Риера — центральной улице Тейи. Платаны, росшие по обеим сторонам бульвара, в это время года были по-зимнему голыми. Такая деталь пейзажа еще больше усиливала ощущение холода на этой улице, переходящей в шоссе, которое заканчивалось тупиком буквально за ближайшей горой.

Столиков на улице, разумеется, еще не было, и официант пригласил нас пройти в зал, стены которого были украшены натюрмортами со всякого рода продуктами и гастрономическими изысками. Сложив руки на груди, он ждал, пока мы разберемся с меню, при этом не без интереса разглядывая троих чужаков. Если бы в Тейе проводился конкурс на специалиста по различению своих и чужих, то Мерфи — официант, успевший поработать едва ли не во всех барах и ресторанах городка, — выиграл бы это почетное звание по праву. Он был просто классическим официантом — внимательным, расторопным и, разумеется, себе на уме.

Девчонки заказали по кофе с молоком и один большой кекс на двоих. Роберт удивил меня, попросив себе лимонад, да не какой-нибудь, а «Биттер Кас» — напиток, который, как мне всегда казалось, предпочитали скорее не юноши готического вида, а немолодые дамы, имеющие обыкновение играть в лото «Бинго».

При этом он так любезно улыбнулся мне, что я рискнул обратиться к нему с вопросом:

— А вы, ребята, откуда будете?

— Кто как. Я, например, живу ближе всех отсюда. У моих родителей дом в Алелье. Лорена — из Бадалоны, а Алексия вообще живет где-то в заднице этого мира.

— Это уж ты загнул, —возразила Алексия. — На данный момент я обитаю в Сант-Кугате.

— «На данный момент», говоришь, — повторил я, мысленно относя ее к категории изрядных пижонок, к которой, как мне казалось, принадлежали почти все девушки, жившие в этом маленьком городке в районе Вальеса.

— Именно так, — кивнув, сказала мне она. — Просто я могу переехать куда-то в любой день. Я там, конечно, выросла, но мне с детства казалось, что моя душа родилась где-то в другом месте.

— Это в каком же?

Глотнув кофе, Алексия заявила:

— Я тебе сразу же скажу, как только найду его.

Вот за такой мирной беседой и протекал наш завтрак.

Я к этому времени успел здорово проголодаться — ведь со вчерашнего вечера за всю бессонную ночь мне удалось подкрепиться только парой яблок — и заказал себе огромный сэндвич с тунцом. Остальные же, потягивая кофе и газировку, обменивались шутками и воспоминаниями о каких-то смешных случаях, происходивших в местах, мне неведомых, и с людьми, мне незнакомыми.

Многократно услышав одно и то же название, я спросил:

— А что такое это ваше «Неграноче»?

Все трое почему-то ехидно переглянулись, затем Лорена презрительно скривила губы и ответила:

— Из всех доступных нам развлекательных заведений этот клуб больше всего походит на то, где мы хотели бы проводить время. Понимаешь, там, конечно, собирается немало лицемеров и ханжей, но музыку играют иногда вполне достойную.

— Особенно когда за пультом Рыжий, — добавила ее подруга. — Он ставит те композиции, которые заведомо должны понравиться кое-кому из гостей, а потом внимательно смотрит, клюнули ли на эту наживку и остальные. В общем, получается это у него очень неплохо.

— По-моему, этот парень просто дает возможность развлечься, когда делать совсем нечего, — несколько обиженно заявила Лорена, которую, судя по всему, зацепили слова подруги. — Я начинаю его замечать, только когда уже совсем скучно становится и делать просто нечего.

В следующую секунду она выразительно посмотрела в мою сторону, чем заставила меня призадуматься. Означают ли эти слова и взгляд, что я могу оказаться интереснее диджея из неизвестного мне клуба? Должен ли я, в свою очередь, обидеться на девчонок за такие сравнения?

Тем временем их долговязый спутник поспешил вернуть разговор в более мирное и спокойное русло.

— «Неграноче» — действительно какое-то особенное место. Мы, между прочим, там и познакомились. Или вы, девочки, уже об этом забыли?

— Да уж, забудешь такое, — явно погрустнев, заметила Лорена, из чего я сделал вывод, что тот вечер в клубе был отмечен не только приятным знакомством, но и какими-то другими событиями, часть из которых Лорена с удовольствием стерла бы из памяти.

— Слушай, наверное, мы тебе уже надоели бесконечными разговорами о тех местах, где ты никогда не был, — вдруг заявила Алексия. — Вот когда станешь одним из нас, сводим тебя в клуб. Я даже сказала бы, что тебе обязательно придется побывать в «Неграноче», если мы тебя к себе примем.

— Много там народу... таких, как вы?

Это «вы» я произнес таким тоном, чтобы сразу дать понять, что вовсе не собираюсь униженно напрашиваться на членство в этом якобы закрытом обществе и что мне вообще нет дела до того, как в их компании принято развлекаться. На самом же деле любопытство разгоралось во мне все сильнее, и я рассчитывал пройти этот чертов ритуал обретения бледности как можно скорее.

— Знакомых у нас там, конечно, хватает, — ответила на мой вопрос Лорена. — Есть ребята, которые слушают ту же музыку, что и мы, разделяют нашу любовь к черному цвету. Но к ордену бледных большая часть из них не имеет никакого отношения. Понимаешь, для них все зловещее и потустороннее — это что-то вроде хобби, способ занятно провести выходные. Для нас же это образ жизни, что-то вроде религии, если так тебе будет понятнее.

После этих слов в нашем разговоре опять воцарилось неловкое и достаточно напряженное молчание. Мне показалось, что настала моя очередь попытаться вернуть беседу в нейтральное русло.

Немного подумав, я поспешил задать, как мне показалось, совершенно безобидный вопрос:

— А фиолетовый цветочек на лацкане — это что-то вроде отличительного знака?

— Не только. Бери выше, — загадочно глядя мне в глаза, ответила Алексия. — Самое важное не цветок, а то, что скрывается под ним.

Я попытался вспомнить эти скромные цветочки и представить себе то, что может под ними скрываться. Получалась какая-то ерунда. Из этого я сделал вывод, что в словах Алексии скрыта некая метафора и их не следует понимать буквально.

Ближе к восьми часам мы вышли на бульвар Риера, уже заполнявшийся первыми пешеходами, любителями встать в выходной день с утра пораньше и прогуляться по еще пустынному городку. Моим бледным товарищам предстояло спуститься пешком по шоссе практически до побережья, где проходила железнодорожная ветка и можно было сесть на электричку, связывавшую наш уединенный городок с остальным миром.

Лорена и Роберт стали о чем-то спорить, постаравшись отойти на достаточное расстояние, чтобы я не понял, о чем идет речь.

Алексия тем временем, наоборот, подошла ко мне, совершенно неожиданно провела холодными пальцами по моей щеке и заявила:

— Крис, а ты красивый. Кстати, можно я так тебя буду называть?

— Можно, — ответил я, вдруг почувствовав, что у меня почему-то перехватывает дыхание.

— Помнишь, что я тебе сказала, когда мы познакомились там, у кладбищенских ворот? Я обещала рассчитаться с тобой за тот пинок, если ты пройдешь испытание. Ты с ним справился, как мы видим.

Она чуть подалась в мою сторону, и я вместо ответа просто закрыл глаза, ожидая, что на моей щеке, а то и на губах будет запечатлен короткий поцелуй. Со мной часто случалось нечто подобное, в основном давно, еще до той страшной аварии. Почему-то вокруг меня всегда крутились девчонки, которым, понимаете ли, обязательно нужно было поцеловаться со мной. Что их так во мне привлекало — честное слово, понятия не имею. Порой я им это позволял, просто чтобы они не обижались и не злились на меня. Разумеется, после первого же навязанного поцелуя я старался как можно быстрее оборвать знакомство с этой девушкой, если, конечно, она сама не нравилась мне по-настоящему.

С того дня, как жизнь для меня разделилась на «до» и «после», я совсем потерял интерес к подобным развлечениям. До меня даже стали доходить слухи, что в институте поговаривают, будто я не только похож на ожившего мертвеца, но и отличаюсь от нормальных парней тем, что девушки меня совершенно не интересуют. Мне было настолько наплевать на так называемое общественное мнение, что я не стал предпринимать ровным счетом никаких усилий, для того чтобы развеять это заблуждение относительно моей сексуальной ориентации.

Сейчас, спустя два года, я вдруг впервые почувствовал желание ощутить прикосновение женских губ. Должен признаться, что Алексии удалось и на этот раз удивить меня, поступить совершенно неожиданно. В общем, никакого поцелуя не было.

— Это тебе, — услышал я ее голос и почувствовал, как она кладет мне в карман какой-то небольшой предмет, судя по всему, прямоугольной формы, — Это твой пропуск в другой мир.

С этими словами она быстрым шагом направилась вслед за своими друзьями по дороге, ведущей к побережью. Из всей троицы только долговязый Роберт соизволил оглянуться и махнуть мне рукой на прощание.

 

Пропуск е темноту

 

Когда музыка закончится — гаси свет.

— Джим Моррисон —

 

Дома мне, естественно, здорово влетело. Отец проснулся часа за два до моего возвращения, изрядно переволновался и уже готов был звонить в полицию, чтобы сообщить о пропавшем сыне.

Я стоически перенес первый эмоциональный натиск, прекрасно понимая, что отец во многом прав. Взбесился же я в тот момент, когда он потребовал, чтобы я запрокинул голову, а сам раздвинул мне веки и стал заглядывать в глаза. В юности отец отучился пару лет на медицинском факультете и время от времени — обычно совершенно неожиданно для меня — вдруг решал попробовать применить на практике обрывки знаний, полученных в незапамятные времена.

— Отец, перестань, я ничего не принимал, даже пива не пил. Поверь, я трезвый как стеклышко.

— Что же ты тогда делал неизвестно где всю ночь напролет? — задал он вполне логичный вопрос, удивленно разглядывая при этом свое пальто, которое я, естественно, снять еще не успел.

— Заболтался с друзьями, сам знаешь, как это бывает. Слово за слово, а смотришь — уже и утро.

— Что за друзья? Наши, из Тейи?

Я прекрасно понимал, что скрывается за этим вопросом. Больше всего на свете отец боялся, что я уеду с друзьями куда-нибудь далеко от города. На мотоцикле. Пассажиром.

— Да нет же, мы всю ночь дома просидели, здесь неподалеку. Наоборот, к нам даже гости приезжали. Одна из девушек была из Сант-Кугата...

— А, девушки...

Это слово отец произнес с явным облегчением. Ощущение было такое, что оно, как короткое заклинание, объяснило ему суть происходящего. Тем не менее он взял себя в руки и продолжал смотреть на меня как нельзя более сурово.

Отец явно хотел, чтобы я воспринял все сказанное им абсолютно всерьез;

— В следующий раз, если тебе вдруг заблагорассудится проторчать где-нибудь в гостях до утра, будь любезен как-нибудь известить меня об этом. Между прочим, мне будет вполне достаточно, если ты пришлешь хотя бы эсэмэс. И еще: я настаиваю на том, чтобы ни при каких обстоятельствах ты...

— Папа, никаких мотоциклов, — закончил я за него эту фразу, — Я все понимаю.

Решив, что отец на некоторое время успокоился, я развернулся и поднялся к себе в комнату. Уже забравшись в душ, я услышал, как в гостиной привычно забубнил телевизор.

«Ну вот, у кого-то день только начинается, а кто-то уже и спать ложится», — подумал я.

К этому времени я действовал практически на автопилоте — бессонная ночь и яркие впечатления сделали свое дело. В общем, про подарок Алексии я до поры до времени благополучно забыл. Уже почти проваливаясь в сон, я вдруг вспомнил про то, что в кармане отцовского пальто лежит какой-то небольшой прямоугольный предмет. Я достал его и обнаружил, что таинственный сувенир завернут в черную папиросную бумагу.

Я нетерпеливо сорвал с подарка несколько слоев темного савана и, к своему немалому удивлению, обнаружил в руках аудиокассету. Под прозрачной крышкой футляра нашлась аккуратно вставленная бумажка с рисунком, на котором цветными мелками была изображена человеческая рука на темном фоне. Я, в общем-то, уже и не удивился, увидев, что эта рука аккуратно сжимает фиолетовый цветок. Я почему-то сразу подумал, что нарисовала эту композицию та самая девушка, которая и сделала мне этот странный подарок.

Под картинкой на темном фоне белыми буквами было выведено название альбома: «Night Shift» [6].

На обороте обложки я увидел перечень из пятнадцати песен, написанный тонким черным фломастером, судя по всему, чуть-чуть дрожащей, но абсолютно точно узнаваемой женской рукой.

Разглядывая кассету, я предположил, что, скорее всего, стал обладателем подборки музыкальных произведений, которые больше всего нравятся Алексии. С одной стороны, я был польщен таким подарком, а с другой — меня весьма заинтересовал тот факт, что в качестве носителя девушка выбрала не что-нибудь, а уже практически антикварную аудиокассету. Интересно, почему она не записала музыку на компакт-диск или просто не принесла мне ее на флешке? На дворе ведь двадцать первый век. Кто, спрашивается, в наше время слушает кассеты?

Аккуратно вставляя «Максвелл» в футляр, я подумал, что, судя по всему, ретро — такой же отличительный признак компании моих новых друзей, как и их эмблема в виде таинственного фиолетового цветка.

Я уже завалился на кровать и был готов уснуть, невзирая на неудовлетворенное любопытство по поводу музыки, записанной на кассету, как вдруг вспомнил, что несколько лет назад видел у отца на антресолях старый кассетный магнитофон, который он зачем-то хранил аккуратно упакованным в обувную коробку.

Дожидаться более подходящего момента я не стал, тихо открыл дверь своей комнаты и так же беззвучно пробрался в отцовскую спальню. Снизу, с первого этажа, по-прежнему доносился приглушенный гул телевизора — по-моему, передавали очередные новости. В общем, у меня были все шансы на то, что моя вылазка пройдет незамеченной. Прежде чем переставить стул поближе к шкафу с антресолями, я непроизвольно посмотрел на столик, приткнувшийся рядом с отцовской кроватью. Там, естественно, по-прежнему стояли в рамочках фотографии Хулиана и мамы, двух привидений, которые не покидали наш дом ни днем ни ночью. Я ничуть не удивился, обнаружив, что антресоли над платяным шкафом сплошь забиты вещами, принадлежавшими когда-то моему брату.

Мне повезло. Я довольно быстро нашел нужную обувную коробку. Сняв с нее резинки, держащие крышку, я обнаружил настоящее ретросокровище: кассетный магнитофон марки «Калифон», которому стукнуло лет двадцать пять, не меньше. Он был сделан из бежевой пластмассы, на его верхней стороне ярко выделялись пять крупных кнопок — четыре черные и одна красная для записи. Уровень громкости можно было регулировать с помощью специальной рукоятки, больше всего напоминающей сделанную из пластмассы шестеренку.

Я аккуратно засунул коробку на ту полку, где она до этого лежала, поставил стул на место и все так же тихо вернулся в свою комнату. Мне просто не терпелось как можно скорее прослушать «Ночную смену», составленную для меня Алексией.

Воткнув вилку магнитофона в розетку, я нажал на клавишу «STOP / EJECT», и в ответ на мои действия с легким скрипом открылась полупрозрачная пластмассовая крышка. Покрутив кассету в руках, я вставил ее нужной стороной в приготовленные для нее салазки и закрыл крышку. Оставалось лишь нажать кнопку «PLAY». Кассета завертелась, из динамика послышалось легкое шуршание. Мне оставалось только ждать, когда зазвучит музыка.

Если не обращать внимания на непрекращающееся фоновое шипение, качество записи можно было считать вполне приемлемым. Первой на кассете шла песня группы «Siouxsie & the Banshees», по которой, собственно говоря, и был назван весь альбом. Сначала зазвучали три ритмично повторяющиеся низкие ноты, а затем к ним подключились жалобные завывания терзаемой гитары. Наконец мрачный женский голос запел:

 

Only at night time

I see you in darkness...

What goes in your mind,

Always silent and kind

Unlike the others...[7]

 

Внезапно дверь в мою комнату распахнулась.

От неожиданности я вздрогнул. Отец стоял на пороге и с удивлением смотрел на старый магнитофон. Тот издавал мрачные звуки прямо с пола рядом с моей кроватью.

Я выключил музыку.

Отец посмотрел на меня очень внимательно, так, словно видел впервые, затем с явно напускным безразличием, как бы невзначай, спросил:

— Что-то случилось?

— Нет, папа, все нормально.

— А почему же ты не спишь?

— Очень хотелось послушать музыку. Мне тут одну кассету подарили. В общем, ты меня извини за то, что я взял эту рухлядь без спросу, но аппарат просто потрясающий!

— Хочешь — забирай его себе, — сказал отец, внимательно глядя на вешалку в углу комнаты. — И пальто, кстати, тоже, — добавил он. — Что-то тебе в последнее время стали нравиться старые вещи...

— Правда? Огромное спасибо! Слушай, а ты не будешь против, если я еще и перекрашу пальто в черный цвет? Оно ведь тебе все равно не нужно.

 

Глаза Сиокси

 

Надейся на все, и ни на что больше.

— Дэвид Сильвиан —

 

До полудня я так и не уснул. Эти старые песни меня просто покорили. Многие из них относились к совершенно доисторическим временам — к эпохе панк-рока. Прослушав очередную композицию на магнитофоне, я останавливал кассету и начинал искать на YouTube видеоролики по названию песни и группы, исполнявшей ее.

Вокалистка «Ночной смены» Сиокси на одном из концертов 1983 года вышла на сцену в длинных черных перчатках. Эта деталь гардероба, естественно, напомнила мне про Алексию. Тот концерт проводился в лондонском Королевском Альберт-холле. Вместе с группой в качестве гитариста выступал не кто иной, как Роберт Смит из «Сиге».

Я прокрутил этот ролик несколько раз, остановил его на заинтересовавшем меня месте и с помощью электронного зума сильно увеличил изображение. Мои подозрения подтвердились. Алексия, оказывается, красилась, подражая Ледяной богине, как иногда называли эту певицу. Глаза, подведенные таким образом, чем-то напоминали египетскую маску. Некоторое время я развлекался, выводя черным карандашом на листе бумаги некое подобие этих загадочных глаз. Результат творческих усилий был повешен на стену в изголовье кровати.

 


 

Слушая оставшиеся песни, я время от времени не то посматривал в эти глаза, не то оборачивался к стене, почувствовав на себе их взгляд.

Где-то в час дня я ощутил дикий голод и спустился на кухню, где поджарил себе картошку и пару эскалопов, обнаруженных в морозилке. Отец к тому времени куда-то ушел, так что я пообедал в тишине и в полном одиночестве. Вымыв за собой посуду, я вернулся к себе и прослушал песню, стоявшую в списке под номером пятнадцать. Это был «Японский ночной портье», начинавшийся с долгого фортепианного вступления. Неизменно печальный Дэвид Сильвиан мрачно вступал со своим постоянным припевом за каждым куплетом.

 

Неге I am alone again.

A quiet town where life gives in[8].

 

* * *

 

Проснувшись в десять часов вечера, я еще некоторое время не мог понять, где нахожусь. Кошмары, мучившие меня во сне, заставляли предположить, что я по-прежнему тусуюсь где-то на кладбище. Но ощущение тепла от включенных на полную мощность батарей центрального отопления навело меня на мысль, что я все-таки дома.

Включив свет, я посмотрел на часы и испугался. Буквально через час меня уже должны были ждать на станции в Аренис-де-Мар.

Одевался я впопыхах, мысленно прикидывая, успеваю ли на последнюю электричку, идущую в нужную мне сторону. Она проходила через Масноу, ближайшую к Тейе железнодорожную станцию, где-то в половине одиннадцатого. Но ведь до этой станции нужно было еще добраться. Прогулка предстояла неблизкая, пусть и по дороге, спускающейся по склону горы.

В тот момент мне казалось важнее всего на свете не опоздать на назначенную мне встречу.

Отец перехватил меня уже на лестнице. Я был в том самом пальто, которое утеплил двойной подкладкой.

— Опять уходишь? — спросил он с явной тревогой.

Я понимал его беспокойство. Сын, живший до поры до времени практически отшельником, вдруг в один прекрасный день словно срывается с цепи и пропадает по ночам, а спит при этом днем. Что-то явно изменилось в моей жизни.

Отца я попытался успокоить беспроигрышным, как мне казалось, доводом:

— Да, понимаешь, папа, я просто с девушкой договорился встретиться, ну, с той самой, про которую тебе рассказывал.

— Ну и дела!.. Похоже, у тебя все серьезно. Слушай, ты, главное, свою подругу не заморозь. Нечего вам шляться целую ночь по городу — пригласи девушку к нам в гости.

— Папа, сегодня она не сможет, мы по-другому договорились. Знаешь, тут такое дело... в общем, не мог бы ты меня до электрички подбросить?

— Ты что, в такое время в Сант-Кугат ехать собрался?

— Мы с ней договорились встретиться в Аренисе и вместе сходить... В общем, там наши ребята собираются. Вот почему я и бегу на последнюю электричку,

— Но ты будешь спешить на нее только в том случае, если я тебе разрешу пропадать по ночам, — напомнил мне отец о том, кто у нас в семье пока что главный.

Мы помолчали несколько секунд, в тот момент показавшихся мне вечностью.

Наконец он сурово посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ладно, я отвезу тебя в Аренис. В конце концов, как твой отец, я имею право знать, с кем ты шляешься по ночам.

— Нет, папа, я бы не хотел...

— Либо так, либо ты остаешься дома, — строго произнес отец.

 

Кладбище в Синере

 

Ненависть и любовь,

скорбь и смех под слепой вечностью небес.

— Сальвадор Эсприу —

 

Сидя в отцовской машине, неспешно, но уверенно уносившей меня на север к Аренису, я был вынужден признаться себе в том, что попал в весьма щекотливую ситуацию. Плохи были мои дела. Отец не вызвался бы везти меня на ночь глядя в соседний город просто для того, чтобы предоставить мне полную свободу развлекаться так, как я считаю нужным.

Нужно было отдавать себе отчет в том, что он никуда не уедет до тех пор, пока не познакомится с моей, скажем так, избранницей. Я представил себе, что его ждет. Вместо предполагаемой гламурной девочки из Сант-Кугата ему предстояло встретиться с тремя привидениями. Да отец, говоря откровенно, просто охренел бы от такого знакомства.

Я мысленно прикидывал, как можно разрешить эту ситуацию сравнительно безболезненно, но ни один из вариантов, приходивших мне в голову, нельзя было назвать хоть сколько-нибудь удачным. К тому же отец подлил масла в огонь, заговорив на тему, которой я постарался бы избежать в общении с ним.

Его слова заставили меня насторожиться еще больше.

— Я, кстати, до сих пор помню стихотворение, которое нас заставляли учить наизусть в школе. Это про кладбище в Аренисе. Знаешь эти стихи? Их сочинил Сальвадор Эсприу. Это он придумал написать название Арениса наоборот — вот и получилось стихотворение под названием «Кладбище в Синере».

— Я вроде бы слышал что-то про эти стихи, — осторожно ответил я.

— Начало, по правде говоря, я плохо помню, а вот вторую половину, наверное, и сейчас смог бы прочитать наизусть, — заявил отец. — Кажется, оно звучит так: «В благородном молчании под сенью прекрасных благородных деревьев я ухожу в забвение. Позади меня остается любовь, позади долгие дороги, позади страдания — последние свидетели моих шагов».

— Грустные стихи, — заметил я.

Отец тяжело вздохнул и сказал:

— Не грустнее, чем жизнь.

 

* * *

 

В Аренис-де-Мар мы приехали без пяти одиннадцать. На станции не было никого, за исключением девушки лет двадцати, стоявшей у выхода с платформы. Она курила и время от времени нервно поглядывала на уходившие вдаль рельсы. Одета эта особа была, надо сказать, весьма рискованно, а высоченные каблуки-шпильки лишь дополняли этот дерзкий образ. Я предположил, что она, судя по всему, ждет своего парня, который должен приехать сюда на последней электричке.

Я понял, что эта девушка — мой последний шанс на спасение. Упускать его было нельзя.

— Слушай, отец, не ходи со мной, — взмолился я, — Сам подумай, как по-дурацки буду я выглядеть, если приду на свидание с папочкой. Я тебе потом ее представлю, если, конечно, мы и дальше будем с ней встречаться.

— А не слишком ли она для тебя взрослая? — поинтересовался он, несколько удивленный моим выбором.

— Девчонка только так выглядит, — продолжал я врать. — На самом деле она не старше меня, а оделась довольно экстравагантно просто потому, что мы собрались в компанию, где будет много гостей постарше. Там все серьезно: шведский стол, бар и все такое...

— Ладно, тебе виднее. Будем надеяться на то, что остатки благоразумия тебя не покинут. Да, кстати, хочешь, я заеду за тобой попозже — когда ты устанешь отдыхать и веселиться?

— Нет, папа, огромное спасибо, но я, наверное, лучше дождусь первой электрички. Что-то мне подсказывает, что веселиться мы будем долго. Наша вечеринка закончится только под утро.

Распрощавшись с отцом, я решительным шагом направился к девушке, курившей на платформе. При этом я больше всего боялся, что именно в этот момент появятся мои новые друзья и тогда все просто пойдет прахом. Я прекрасно понимал, что отец продолжает наблюдать за мной с другого края перрона, и у меня не оставалось иного выхода, кроме как действовать решительно и по возможности убедительно.

Я подошел к девушке, которая оказалась значительно выше меня, и совершенно неожиданно чмокнул ее в щеку. Одновременно с этим дурацким поступком я пустился в сбивчивые объяснения:

— Ради бога, извини. Выручи меня, пожалуйста! Сделай вид, что мы знакомы и что ты рада меня видеть. Тут такое дело — мой отец сейчас смотрит на нас и...

Она непроизвольно оттолкнула меня и вполне ожидаемо начала кричать. К счастью, все это происходило под шум подъезжающего поезда. Отец точно уже не слышал, что именно говорила мне незнакомая девушка.

— Пошел вон, придурок! — кричала она— Совсем охренел! Да как ты смеешь соваться ко мне со своими поцелуями?! Молокосос, напугал меня!

— Я прошу прощения.

— Да катись ты в задницу со своими извинениями! — все так же на повышенных тонах продолжала она. — Значит, придумал какую-то чушь — и дело сделано? Подцепить меня вздумал? Да за кого ты меня вообще принимаешь?

Я оглянулся и, к своему огромному облегчению, увидел, что отца на старом месте уже нет.

В этот момент к нам подошли три парня в кожаных куртках. Выглядели они даже старше девушки и были, конечно, куда сильнее меня. Самый мелкий из этой троицы схватил меня за шкирку и практически отшвырнул в сторону.

— Что случилось? Этот щенок пристает к тебе? — поинтересовался он у девушки.

— Представляешь, этот сопляк подошел ко мне и стал меня целовать! Я его первый раз в жизни вижу, а он, даже не поздоровавшись, с поцелуями лезет, да еще и несет какую-то чушь. У него явно в голове каких-то шестеренок не хватает.

— А вот мы ему сейчас их вправим, — заявил второй парень, поднося к моему лицу здоровенный кулак.

Я понял, что дело плохо, и приготовился получить первую оплеуху, как вдруг на перроне показались три мрачные, но уже знакомые мне фигуры.

Первой перешла в наступление Лорена.

— А ну отпусти его! — закричала она, — Что, самые храбрые — четверо на одного?

Этот окрик несколько сбил с толку любителей подраться.

Присмотревшись к моим защитникам, парни удивились еще больше, и тот, которой держал меня за воротник пальто, изумленно воскликнул:

— Откуда только взялись эти пугала огородные?

Я воспользовался этим замешательством, вырвался из ослабевшей хватки незнакомца, подошел к своим бледнолицым друзьям. Теперь, когда я стоял с ними рядом, мне было не так страшно. Формально говоря, противостояние теперь стало равным: четверо на четверо. При этом я, конечно, прекрасно понимал, что достаточно было пары ударов со стороны противника, чтобы сбить с ног всю нашу компанию.

Не откуда, а куда, — неожиданно вступила в разговор Алексия. — Мы на кладбище идем, у нас сегодня похороны.

Парни, противостоявшие нам, удивленно переглянулись и с уважением посмотрели на Алексию. Ее выходка явно пришлась им по душе.

Затем вдруг заговорила девушка, якобы обиженная мною, которой явно была не по душе перспектива избиения подростков ее защитниками:

— Слушайте, ребята, отпустите вы их, пусть проваливают. Вы на них посмотрите: дети малые, да и только.

 

История маэстро Серхио

 

Бессмертие — это то состояние, в котором пребывает

покойник, еще не осознавший факт своей смерти.

— Генри Лыоис Менкин —

 

Когда стало ясно, что угроза драки миновала, мы перевели дух и двинулись по аллее, идущей вдоль берега моря. Через несколько сот метров мы свернули с нее на дорожку, которая уводила нас к местному кладбищу, расположенному, как и в Тейе, на вершине прибрежного холма.

Шли мы молча, и я воспользовался этими минутами для того, чтобы присмотреться к Алексии в свете фонарей. Ее глаза действительно были подведены на манер Сюзи, отчего лицо приобретало выражение египетской маски с мрачным, глубоким, как смерть, взглядом.

Примерно через полчаса после начала подъема мы решили передохнуть и присели на газон в небольшом сквере. Мои приятели подумали, что лучше поужинать прямо сейчас, чтобы потом — на кладбище — сразу приступить к исполнению ритуала обретения бледности.

Несколько пакетов с бутербродами стали основой нашего ночного пикника. Приготовила их Лорена, она же прикрепила к ним бумажки с нашими именами. На мою долю было припасено то же самое, что и для всех остальных. Чтобы не жевать бутерброды всухомятку, ребята прихватили с собой большой пакет с грейпфрутовым соком и пару банок довольно крепкого пива.

— Я вам никогда не рассказывал историю о маэстро Серхио? — спросил нас Роберт, вытянув длинные ноги и положив их на какую-то кочку в траве.

Мы были слишком заняты поглощением бутербродов, и вопрос Роберта повис в пустоте. Впрочем, самый робкий из известных мне бледных братьев воспринял это молчание как своего рода согласие выслушать его рассказ.

— Это приключилось с моим отцом, когда он был еще совсем молодым. Жил он тогда в Мехико, так уж получилось. Был у него однокурсник-мексиканец, он и пригласил отца к себе в гости сразу после того, как они получили дипломы. Отцу в Мехико очень понравилось. В итоге он там завис года на три, нашел себе работу в какой-то фирме, занимавшейся графическим дизайном, а друг подыскал ему подходящее жилье. В общем-то, дом как дом, единственная проблема заключалась в том, что в этом здании отцу пришлось сосуществовать с привидением.

Последние слова явно пришлись по вкусу Алексии, и она широко улыбнулась. В почти полной темноте, царившей в пригородном парке, ярко сверкнули ее идеально ровные белоснежные зубы.

— Дело обстояло так, — продолжил рассказывать Роберт. — Был среди знакомых друга моего отца один учитель. Я уж не помню, как его полностью звали, но все соседи именовали этого человека учителем Серхио или — из уважения — маэстро Серхио. Он был одиноким и скончался, не оставив наследников. Государственная машина в Мексике работает не слишком быстро и эффективно. Могут пройти долгие годы, прежде чем власти спохватятся и попытаются официально оформить имущество, оказавшееся бесхозным. Когда речь идет о доме, здание может много лет простоять пустым. Если кто-нибудь захочет в нем поселиться, то, в общем-то, не встретит никаких возражений. Более того, с точки зрения окружающих, этот человек как бы становится хозяином помещения. Друг отца хорошо знал этого учителя и посчитал себя вправе предложить моему папаше пожить в доме, оставшемся без хозяина. Разумеется, брать с него деньги за пользование домом было некому. Не по душе вся эта затея пришлась только ближайшему соседу покойного, который сам собирался присоединить участок, принадлежавший учителю Серхио, к своей усадьбе и завладеть освободившимся домом.

— Действительно не зря говорят: бойся живых больше, чем мертвых, — глубокомысленно изрек я.

— Не говори, верно подмечено. Так вот, прежде чем в дело вмешался призрак маэстро Серхио, моему отцу пришлось потрепать себе нервы, разбираясь с соседом, у которого, кстати, была собака — здоровенный и очень злой доберман. Участки в том районе отделялись один от другого металлической оградой, но сосед втихаря проделал в заборе дырку, достаточную для того, чтобы пес мог пролезть в нее и освоиться на новой территории. В общем, когда отец возвращался с работы, его прямо на пороге встречала здоровенная псина, которая воспринимала этот дом уже как свою собственность и пыталась защитить ее так, как умела. К этому надо добавить, что сосед уже давно дрессировал свою собаку именно как сторожа.

— Ничего себе, вот это ситуация! — воскликнула Лорена. — Как же твой отец избавился от этого добермана?

— Он у меня человек не робкий, умеет быть резким, даже грубым, а в молодости, естественно, и вовсе за словом в карман не лез. В общем, отец зашел к соседу и сказал: «Либо ты сейчас же заберешь свою собаку, либо я хватаю мачете и перерезаю ей глотку!» Сосед, видимо, тоже был парень горячий, и в ответ отец услышал: «Если с моей собакой что-нибудь случится, я тебе башку прострелю!»

— Как же поступил твой отец? — вновь спросила Роберта рыжая девчонка.

— Я так понял, что он поспешил рассказать всем соседям, что ему угрожают расправой и убийством. В Мексике люди часто вынуждены так поступать. Если все вокруг знают о вашем конфликте и о том, что тебе угрожали оружием, то человек, у которого есть пистолет, пусть даже и официально зарегистрированный, сто раз подумает, прежде чем нажать на курок.

— Подожди, все это, конечно, интересно, но ты нам обещал не детектив, а рассказ с привидениями, — вступил в разговор я, потому что мне действительно было интересно узнать историю про призрака школьного учителя.

Хлебнув сока, Роберт продолжил:

— Я к этому и веду. Только для начала мне придется рассказать, в каком состоянии находился тот дом, когда отцу отдали ключи от него. Это было одноэтажное строение, каких полным-полно в ближайших пригородах мексиканской столицы. Районы, застроенные такими домишками, местные жители традиционно называют колониями. Так вот, этот дом был очень запущен и едва не разваливался. О чем там говорить, если над двумя комнатами не имелось даже крыши. Ночью можно было лечь на кровать и смотреть на звезды.

При этих словах все мы непроизвольно отвлеклись от рассказа и посмотрели на небо. После нескольких пасмурных дней впервые выдался ясный вечер, и теперь — уже ночью — звезды ярко горели над нашими головами. Неожиданно одна из них словно сорвалась с крепления, прочертила по небосводу стремительную огненную дугу и скрылась за горизонтом.

За ту долю секунды, пока она пролетала над нами, я не только вспомнил о примете, но и успел загадать желание.

«Хочу узнать Алексию лучше и ближе», — произнес я про себя, пока хвост несущегося метеора вспарывал звездную пыль.

В следующую секунду мне стало почти стыдно за такое несерьезное, я бы даже сказал, детское желание. Впрочем, что поделаешь — именно оно первым пришло мне в голову. Оторвав взгляд от неба, я обнаружил, что Алексия внимательно смотрит на меня, едва заметно улыбается, и взволновался еще больше.

Неужели она сообразила, какое желание я загадал? Вдруг девушка задумала то же самое? Тогда получается, что мое желание начинает сбываться!

От этих мыслей, заставлявших мое сердце биться в ритме военного барабана, меня отвлек голос Роберта.

— Ни в одной комнате — ни в тех, что были с крышей, ни в тех, что оставались под открытым небом, — не было ровным счетом ничего. Добрые люди основательно вычистили дом умершего учителя, почему-то оставив нетронутым лишь один сундук, стоявший посередине небольшой комнатушки. Никто не мог сказать, почему мародеры обошли его своим вниманием.

— Что же было в этом сундуке? — спросил я, заинтригованный таким поворотом сюжета.

— Фотографии, сделанные учителем Серхио, и любительские фильмы на восьмимиллиметровой пленке, снятые им же. Сразу хочу сказать, что на снимках и в кадрах самого маэстро не было. Отцу, естественно, стало интересно, что фиксировал на кинопленке и фотографировал бывший хозяин дома; в конце концов он даже раздобыл где-то старый проектор. Увиденное немало удивило его. На всех пленках были запечатлены пейзажи либо интерьеры каких-то необычных зданий. Например, там была короткая зарисовка про прогулку по парку в предрассветных сумерках. На другой кассете обнаружился интерьер церкви, снятый при одних лишь свечах. Но самое главное заключалось в том, что ни на пленке, ни на фотографиях не было людей. Никого! Складывалось такое ощущение, словно маэстро Серхио жил в каком-то необитаемом безлюдном мире. Должен отметить, что ему, по всей видимости, пришлось изрядно постараться, чтобы ни один человек из восьмимиллионного населения Мехико — это не считая пригородов — не попал в кадр.

К этому времени в парке, где мы ужинали, повис густой туман. Если бы не воображение, рисовавшее нам встречу с призраком покойного учителя, мы давно стучали бы зубами от холода. Дождя не было, но, несмотря на это, вся моя одежда отсырела насквозь.

— С того дня маэстро Серхио стал для моего отца кем-то вроде соседа по дому, — продолжил Роберт. — Возвращаясь с работы, он почти каждый вечер садился за проектор и просматривал то, что учитель успел наснимать при жизни. Надо сказать, что катушек с этими пленками там была целая груда. За год отец так до конца и не досмотрел.

— Что же он снимал? Что еще было в этих фильмах? — спросила Алексия.

— Да подождите вы, сейчас все расскажу. Для начала нужно упомянуть о том, как проявлялось присутствие призрака маэстро Серхио в том доме. Естественно, в первую очередь следует назвать фотографии и любительские фильмы, оставленные им отцу в наследство. Кроме того, в доме творились разные странные вещи. Так, например, время от времени на автоответчике появлялись записанные кем-то сообщения, причем происходило это в те часы, когда отец был дома и мог поклясться, что никаких звонков не было. При этом на автоответчике не фиксировалось ровным счетом ничего, кроме нескольких минут тихого, плохо слышного, но явно усталого дыхания.

— Как же твой отец жил в таком доме?! — перебив Роберта, воскликнула Лорена. — Не страшно ему было?

Роберт добродушно и вместе с тем чуть снисходительно улыбнулся:

— Мой отец никогда не верил в приведения. Впрочем, со временем он смирился с тем, что из всякого правила бывают исключения и что призрак учителя Серхио действительно существует. Похоже, его, человека, уверенного в том, что все в этом мире материально, никакие пришельцы с того света не пугали. Убедившись в реальности существования своего бесплотного соседа, отец даже решил привлечь его на свою сторону в противостоянии с хозяином добермана. После очередной порции требований немедленно покинуть незаконно занятый дом отец как-то вечером заметил, что сосед вышел из дома, приставил к стене стремянку и стал ремонтировать крышу. Тогда отец обратился к призраку маэстро Серхио примерно с такими словами: «Уважаемый маэстро, если вы сейчас находитесь где-то здесь и слышите меня, то я обращаюсь к вам с просьбой. Помогите мне как-нибудь избавиться от этого психопата». Буквально в следующую секунду лестница под соседом покачнулась и стала заваливаться набок. Тот рухнул на землю с высоты примерно трех метров. При этом он, похоже, переломал себе пару костей, в общем, дней на десять его уложили в больницу. Вот тогда-то отец испугался по-настоящему.

Ближе к полуночи туман стал настолько густым, что мы с трудом видели друг друга, хотя и сидели совсем рядом. С той точки, откуда я наблюдал за Робертом, он воспринимался как какое-то расплывчатое пятно, продолжавшее рассказывать свою историю уже знакомым мне голосом.

— Все то время, что сосед провел в больнице, отцу пришлось заботиться о его собаке. Всякий раз, когда он приносил доберману еду и воду, тот из чувства долга пытался покусать его. Именно в эти дни отец добрался до последней не просмотренной катушки с пленкой. К его удивлению, судя по дате на бобине, этот фильм был снят покойным учителем совсем незадолго до его смерти. На пленке был запечатлен проспект Инсурхентес не то глубокой ночью, не то ранним утром. Должен сказать, что этот проспект — одна из основных транспортных артерий Мехико, которая пересекает весь город и тянется чуть ли не на тридцать километров.

— Так что именно было заснято на этой пленке? — донесся из тумана голос уже почти невидимой Алексии.

— Практически ничего, как и на всех прочих. Хотя эта немного отличалась от остальных. На ней были видны автомобили, движущиеся по проспекту. Машины — да, но водители — ни в коем случае. Снимал покойный учитель, стоя на перекрестке проспекта с одной из улиц, идущих перпендикулярно ему. Так вот, большая часть машин проносилась мимо него без остановки, за исключением одного такси, которое вдруг затормозило прямо перед камерой. Дверь машины открылась, и из нее вышел пассажир — первый человек, которого отец увидел на пленках, снятых его покойным соседом. Впрочем, на сюжет это особенно не повлияло. Дело в том, что фильм кончился как раз в ту самую минуту, когда в кадре появился этот человек.

— Кто же это был? — с беспокойством спросил я.

— Мой отец. — Помолчав несколько секунд, Роберт подытожил свой рассказ: — В тот же вечер папаша на скорую руку побросал все свои вещи в чемодан и сбежал из этого дома куда глаза глядят. Он никогда больше туда не возвращался.

 

Ритуал обретения бледности

 

Огораживать кладбище высокими крепкими стенами —

весьма неразумная традиция. Ибо те, кто находится

там, внутри, все равно не могут оттуда выйти, а те,

кто снаружи, не хотят туда попадать.

— Артур Брисбейн —

 

К аренисскому кладбищу мы подошли в час ночи. Небо по-прежнему было ясным, но туман, клубившийся над холмом, придавал окружающему нас пространству несколько потусторонний вид.

Ограда вокруг местного кладбища была гораздо выше, чем в Тейе. Зато эти стены в некоторых местах обвалились, кое-где в них образовались трещины, через которые худощавый человек, наверное, мог пролезть, повернувшись боком.

Первым, извиваясь, как резиновая кукла, в расщелине в стене скрылся Роберт. За ним так же легко и по-своему грациозно исчезли Лорена и Алексия.

Настала моя очередь. Для начала я вставил ногу в пролом в стене и примерился к трещине, которая, по-моему, не превышала в ширину двадцати сантиметров. Я, конечно, никогда не считал себя толстым, но проникновение на огороженную территорию через узкую щель получилось у меня не столь изящным, как у моих бледнолицых товарищей. Мне пришлось буквально протаскивать самого себя, упираясь локтями и коленями, в итоге я просто вывалился из пролома в стене по другую сторону ограды.

Чует мое сердце, не миновать бы мне как минимум пары синяков или ссадин, если бы у самой земли меня не подхватили чьи-то руки.

Я сам не понял, как так получилось, но уже стоял на ногах и при этом обнимал Алексию, весело разглядывающую меня. Мое сердце бешено заколотилось, когда я осознал, что чувствую, как упирается в меня ее грудь, как мое обоняние ловит исходящий от нее восхитительный аромат.

— Ладно, пошли уж, успеете еще насмотреться друг на друга, — Голос Лорены вернул нас к реальности, причем мне показалось, что подруге Алексии эта сцена явно пришлась не по душе.

Мы молча шли по кладбищу, которое, как я понял, было гораздо больше, чем место упокоения усопших в Тейе, к тому же оно разительно не походило на него по стилю. В отличие от довольно скромных колумбариев на кладбище нашего городка, здесь, в Аренисе, по всей видимости, было принято хоронить покойников торжественно и напоминать о них потомкам в монументальной форме. Может быть, именно это скульптурное и архитектурное великолепие и вдохновило известного каталонского поэта на стихи, которые так хорошо запомнились даже моему отцу. Чего здесь только не было: от огромных мраморных ангелов, оплакивавших покойников, до весьма внушительных по габаритам мрачных склепов-павильонов в стиле модернизма.

Во всей этой роскоши неожиданно выделялась могила самого Сальвадора Эсприу. Меня потрясла нагота обычной гладкой каменной плиты, лишенной каких бы то ни было украшений. Я мысленно предположил, что поэт, воспевший Синеру, по всей видимости, не испытывал особых восторгов по поводу пышного увековечивания памяти об умерших.

Мы присели на ступеньках одной из самых пышных гробниц в этой части кладбища. На более чем внушительном постаменте была установлена скульптура, изображавшая печальную девушку в натуральную величину. Неизгладимое впечатление на меня произвели длинные вьющиеся мраморные волосы, отлично удавшиеся мастеру.

— Знаешь, кто автор этой скульптуры? — спросила меня Алексия, погладив грустную девушку по каменной щеке. — Жозеп Лимона. В эпоху модернизма он был не просто известен, а по-настоящему знаменит.

— Сейчас ты разглядишь ее получше, — сообщил мне Роберт, словно желая подтвердить правоту слов Алексии.

Он порылся в своем рюкзаке, вытащил из него несколько толстых восковых свечей, зажег их и расставил по периметру могилы. Движение ночного воздуха заставляло язычки пламени колыхаться, но не гасило их. В этом пляшущем освещении пространство вокруг нас выглядело уже совсем нереальным и призрачным.

Пляска ночного огня эффектно отражалась в глазах и на выбеленных лицах моих спутников.

— Что ж, учитывая, что испытание на ночном кладбище он выдержал достойно и изъявил желание быть одним из нас, я, пожалуй, вручила бы ему наш волшебный бальзам, — с самым серьезным видом произнесла Лорена.

Роберт без лишней пафосности в движениях вытащил из рюкзака какую-то склянку и протянул ее мне. Присмотревшись, я увидел, что мне вручают какой-то старинный стеклянный флакончик в стиле барокко. Его серебряная крышка была зеленовато-серой от времени. В общем, выглядела эта посудина как вещь весьма почтенного возраста. Мне оставалось надеяться только на то, что косметическое снадобье, содержащееся во флакончике, было приготовлено значительно позднее, чем сам эффектный сосуд.

Пока я все это продумывал, долговязый парень сунул пузырек мне в руки, проникся торжественностью момента и важно объявил:

— Держи. Теперь этот бальзам бледности твой. Каждый из нас всегда носит при себе частицу этого посмертного грима. Так мы отдаем дань уважения всем усопшим. Лорена вручит тебе темную губную помаду, и тогда ты должен будешь только обзавестись черной шапкой или шляпой и, разумеется, чем-то вроде длинного черного пальто, которое...

— Считай, что оно у меня уже есть, — перебил я Роберта, — Со дня на день я отдам в перекраску вот это отцовское.

Алексия, словно спохватившись, что время уходит, вдруг решительно вырвала у меня из рук флакончик с гримировальным кремом и аккуратно открыла серебряную крышку.

Она обмакнула в зелье длинные белые пальцы и стала размазывать его по моему лицу, попутно объясняя происходящее:

— Сегодня я сделаю это за тебя, но ты должен будешь научиться наносить бальзам бледности сам, без посторонней помощи. Потренируйся дома перед зеркалом.

— Не думаю, что это так уж сложно, — возразил я для порядка, внутренне наслаждаясь прикосновениями пальцев Алексии к своему лицу.

— Каждый раз, когда ты будешь приходить на какое-нибудь кладбище, не забывай надевать чёрное, — продолжала нашептывать она. — Прежде чем перебраться через ограду, обязательно нанеси грим на лицо и не забудь накрасить губы. Так поступаем все мы, члены ордена бледных.

— Что я с этого буду иметь?

— Подожди, узнаешь. Очень скоро, уверяю тебя, — загадочно улыбаясь, ответила Алексия. — Еще одна ночь — и тебе откроется наша главная тайна.

После этих слов я некоторое время стоял молча, наслаждаясь работой прекрасной гримерши. Наложив первый слой крема, она стала размазывать его по моим щекам ладонями, чтобы добиться равномерности распределения маски.

— Дай мне свою помаду, — попросила Алексия у Лорены, которая в ответ заявила:

— Я сама ее покупала для него, так что дай-ка сама и чмокалки ему подведу.

По правде говоря, прикосновение помады к губам вызвало у меня не самые приятные ощущения. Меня просто передернуло от отвращения. Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь стану красить губы!.. Так я и стоял — с изящным флакончиком в одной руке и с губной помадой в другой. Что же, теперь у меня был полный набор атрибутов... за исключением того, на который я обратил внимание еще во время нашей первой встречи. Именно он интересовал меня больше всего.

— Как насчет цветка на лацкан?

— Не волнуйся, уж про это мы точно не забыли, — заверила меня Алексия.

С этими словами она аккуратно вынула из кармана маленький фиолетовый цветок, протянула мне его в аккуратно сложенных ладонях и сказала:

— Ты — счастливый парень, тебе повезло. Ты сейчас стоишь на пороге другого мира и готов распахнуть дверь, преграждающую путь.

Она протянула мне булавку, помогла аккуратно и вместе с тем надежно закрепить цветок на отвороте воротника моего пальто.

Удостоверившись в том, что тонкий стебелек держится надежно и никуда не денется, я вновь задал давно мучивший меня вопрос:

— Так что же все-таки означает этот ваш цветок?

 

Под знаком фиолетового цветка

 

Нельзя считать мертвым то, что упокоилось навеки:

эпохи и эры проходят, и даже смерть может умереть.

— Г. Ф. Лавкрафт —

 

Девушки выразительно посмотрели на Роберта, и я понял, что именно ему — скорее всего, самому терпеливому из этой троицы — было доверено право посвятить меня в главную тайну их ордена.

— Для того чтобы осознать важность фиолетового цветка — обычно мы используем для этого фиалку, — ты должен сначала постичь философию «Retrum». Именно так на самом деле называется орден бледных.

— Что означает слово «retrum»? — спросил я.

— Пока что это не важно. Куда серьезнее другое. Наша главная задача — учиться у мертвых. Происходит это дело так: мы ходим по кладбищам и ищем могилы тех людей, которые при жизни чем-то прославились, чего-то добились или просто во многом отличались от других. Обнаружив захоронение такого человека, мы пишем вопрос на листочке бумаги и прикрепляем эту записочку под фиалку на лацкане. Тот, кто сформулировал вопрос и больше других хочет узнать ответ, должен провести целую ночь на кладбище, на выбранной могиле.

От этих слов я, что называется, выпал в осадок. Туман к этому времени почти рассеялся, но при мечущихся огоньках свечей наша маленькая компания выглядела, наверное, как группа привидений, договорившихся о встрече у приметного и хорошо знакомого им памятника.

Немного поразмыслив над услышанным, я попытался сформулировать тот вопрос, который напрашивался сам собой:

— Но все-таки... как покойник будет отвечать?

Роберт понимающе кивнул и вновь гордо взял слово:

— Мы уверены в том, что никто, ни один человек на этом свете, не умирает совсем. Каким бы далеким ни был путь в иной мир, какая-то часть души умерше


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.08 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал