Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Общие выводы






 

Карл фон Клаузевиц, на которого Гитлер порой ссылается, требовал от военного гения, которым Гитлер себя считал, ожидая такой же оценки от не слишком высоко ценимых им военных [Характерным в этом плане является замечание Геббельса, которое он записал 9.3.1943 г. в свой дневник: «В отношении генералитета у фюрера только негативные впечатления. Они обманывают его, где только могут. Кроме того, они необразованны и ничего не понимают даже в своей собственной военной профессии, чего следовало бы ожидать… То, что они так плохо разбираются в чисто материальных вопросах ведения войны, говорит против них. Их воспитание на протяжении нескольких поколений осуществлялось неправильно…»], особого склада ума и характера, а также мужества, чтобы идти навстречу опасности и брать на себя ответственность как перед судом внешних сил, так и в своей собственной стране. Кроме того, он должен быть в состоянии переносить большие физические и духовные нагрузки. Сила и уравновешенность натуры и рассудка, большая энергия, стойкость и твердость характера завершают список качеств, которые, по мнению Клаузевица, должны отличать выдающегося полководца. При этом они могут быть выражены в разной степени. Часть этих качеств была присуща Гитлеру в значительной мере. Своим интеллектом он мог смело поспорить со знаменитыми фельдмаршалами и генералами второй мировой войны. Его рассудок и смелость, его стойкость, энергия и твердость были выдающимися. Как он сам выразился 20 мая 1943 г., в вопросах стратегии у него был настолько «хороший нюх», что он «предугадывал события заранее» [Альберт Шпеер, ссылаясь на собственный опыт, сообщил автору в беседе (ноябрь 1967): «У Гитлера всегда присутствовало шестое чувство».]. Тонко развитым чутьем он моментально выявлял слабые места противника и в большинстве случаев умел лучше военных использовать время и ситуацию, чтобы претворить в жизнь свои замыслы. «Он умел использовать для своих целей и к своей выгоде невыгодную ситуацию, в которую демократические страны загнали себя в столкновении с политикой " третьего рейха"».

Гитлер уверенно проводил в жизнь свою волю по отношению как к военным, находившимся в плену традиций, так и к партийным функционерам и министрам своего правительства. Относительно односторонне информированные военные не могли противостоять его натиску, так же как и представители гражданского дворянства и буржуазии. Показательно в этом плане суждение Йодля, высказанное им в Нюрнберге: «Гитлер был вождем и личностью невероятного масштаба. Его знания и ум, его ораторские способности и воля в конечном итоге одерживали верх в любом споре». Его харизматические способности даже под конец жизни были настолько велики, что даже глубоко разочарованные генералы, которые незадолго до окончания войны приходили на основании военной ситуации к выводу, что их пути с Гитлером расходятся, не могли избавиться от его влияния. Так, например, Эберхард фон Брайтенбух, адъютант фельдмаршала Энста Буша, рассказывал, что в марте 1945 г. изможденный и раздраженный фельдмаршал в перепачканной полевой форме отправился к Гитлеру в Берлин, чтобы высказать ему, наконец, в открытой форме «свое мнение». Когда он после беседы уходил от Гитлера, его как будто подменили, и он в этот момент верил в окончательную победу Германии. Гитлер за короткий срок радикально переубедил этого опытного фронтовика, который всего час назад видел вещи такими, какими они были на самом деле, в правильности своих аргументов и мер, хотя они в то время отражали лишь его искаженные и ирреальные представления. Однако столь же сильно были в нем. выражены и его недостатки и слабости характера. Таким образом, ему не хватало одной из важнейших предпосылок, которая, по мнению Клаузевица, отличает «военного гения»: гармонии не противоречащих друг другу черт характера. Так, с одной стороны, Гитлер просто невероятным образом очаровывал своих сторонников, а с другой — уклонялся от любых личных человеческих контактов. В 1945 г. никто не мог бы похвастать тем, что является его другом. Исключительно хорошо разбираясь в технике, он своевременно отдавал распоряжения о производстве новых совершенных видов оружия и отправке их на фронт [Йодль диктовал, находясь в заключении в Нюрнберге: «Гитлер создал министерство вооружений и боеприпасов под руководством Тодта. Только самолетостроение и кораблестроение оставались в ведении люфтваффе и военно-морского флота. Начиная с этого времени он ежемесячно устанавливал цели, направление и объем производства оружия и боеприпасов вплоть до последних мелочей. Он тре.-бовал только точные цифры наличия, расхода и производства за последний месяц. Но помимо этого Гитлер со своим поразительным тактико-техническим кругозором был создателем современного вооружения для армии. Его заслугой является то, что на смену 3, 7- и 5-сантиметровым противотанковым пушкам пришла 7, 5-сантиметровая, что танки перестали оснащать короткоствольными орудиями и поставили на них длинноствольные 7, 5- и 8, 8-сантиметровые. По инициативе Гитлера появились современные танки «Пантера», «Тигр» и «Королевский тигр».]. И все же, проявляя особый интерес к новшествам, он ограничивался лишь теми из них, которые вписывались в сферу его кругозора, и противился другим относительно понятным и полезным новинкам, отстаивал взгляды, казавшиеся невероятно примитивными по сравнению с его неоспоримыми интеллектуальными способностями, и порой упрямо цеплялся за мелочи, упуская важные вещи. Можно однозначно доказать, что упрямство и самомнение Гитлера, его нетерпимость, недоверчивость, нежелание слушать чужое мнение, то есть все те качества, которые затемняли несомненные задатки полководца, были следствием болезней. Тот факт, что, несмотря на тяжелые недомогания, Гитлер на протяжении войны переносил невероятные физические и психические нагрузки и был подлинным мотором с успехом выстроенной им гигантской военной машины, он объяснял своим вегетарианским образом жизни. Однако один из его врачей придерживался другого мнения: «Если Гитлер, несмотря на вегетарианство, оставался достаточно дееспособным в физическом и духовном плане, то это… можно считать исключением, почти феноменом» [Гизинг отмечал: «Факты противоречат этому. Перед приходом к власти он был более работоспособным. Поданным ШаубаиЛинге... Гитлер любил (до 1932. — Прим. автора) очень жирное свиное мясо и уже за первым завтраком потреблял животный белок».]. О том, что поддерживало его жизнь в 1944 г. (наряду с многочисленными лекарствами Мореля, картофелем, фруктами и овощами), можно узнать из письма Мартина Бормана, которое он направил секретной почтой в адрес Генриха Гиммлера спустя две недели после покушения Штауфенберга и в котором заказывались продукты питания для Гитлера «предположительно на один месяц»: 20 пакетов подсушенных хлебцев, 20 пакетов сухарей, 3 пакета пшеничных хлопьев, 3 пакета овсяных хлопьев, 3 пакета проросших зерен пшеницы, 15 пакетов глюкозы в таблетках, 2 флакона витаминов А и R, 1 флакон филоцитина (дрожжевой препарат), 2 пакета эндокринной соли, 2 пакета сушеных плодов и чашелистиков шиповника, 4 пакета «Базики» (смесь минеральных веществ, имеющих щелочную реакцию), 1 килограмм льняных семян, чай из ромашки и 2 пакета титровальной соли. Большую часть войны Гитлер провел под толстой бетонной крышей в своей ставке в Восточной Пруссии, которая, по известному выражению Йодля на суде в Нюрнберге, представляла собой смесь монастыря и концлагеря. Он ушел от реальности и избегал непосредственного соприкосновения с ней. Хотя он был ярко выраженным «человеком воли и дела», как писал его врач доктор Гизинг в ноябре 1945 г., «он уже не мог смотреть на нужды и ужасы повседневности, отчаянную ситуацию на фронтах и бедственное положение гражданского населения. Это небыло заботой о собственной безопасности... 15 сентября 1944 г., например, он после рентгенологического обследования с незначительным количеством охраны прошел через большую толпу напиравших на него людей и даже неоднократно фотографировался с ними. Уже начиная с предыдущего года (1943. — Прим. автора) он не вылетал на фронт и не совершал поездок на промышленные предприятия… В течение длительного времени он жил в бункере, где узнавал обо всех неудачах и успехах только по телеграфу и по радио, а не из бесед с очевидцами». Показателен анализ медицинских материалов, сделанный Ги-зингом в 1945 г., где описано состояние Гитлера после 20 июля 1945 г. В нем, в частности, говорится: «Гитлера нечасто удавалось переубедить». Это было почти невозможно даже в медицинских вопросах, «когда факты однозначно свидетельствовали против него». На основе его «конституциональной психопатии и связанного с ней твердого убеждения, что он все знает и умеет лучше других, возникла тяжелая нейропатия. Одним из признаков этого... было то постоянное преувеличенное внимание, которое он уделял деятельности своего кишечника и желудка. Сюда же можно отнести и то, что он часто щупал пульс... а также его постоянные мысли о скорой смерти. Он неоднократно говорил осенью 1944 г., что ему осталось жить 2 — 3 года… Еще одним признаком была его постоянная бессонница, на которую почти не оказывали воздействия медикаменты, а также распорядок дня, составленный вопреки всем законам физиологии, когда ночь превращалась в день, а день в ночь... Несмотря на то что после ночного обсуждения обстановки он еще один-два часа пил чай, он все же не мог уснуть, несмотря на большую усталость. В то же время он энергично отказывался от длительных прогулок, которые могли бы вызвать физиологическую потребность в сне». Тот факт, что он начиная с 1942 г. ставил несгибаемую выдержку и упорство выше гениальных стратегических планов, а по мере продолжения войны все чаще восхвалял фанатичную волю, отражает взаимосвязь между его болезнями и положением на фронтах. Хотя его ум вплоть до самой смерти оставался ясным и острым, но с 1942 г. он утратил гибкость. Заранее составленные «программы» и сформированные в прошлом мнения все в большей степени доминировали над реальностью и выдвигаемыми ею требованиями. Под конец Гитлер признавал только те события и ситуации, которые укладывались в сложившуюся у него общую картину. Насколько далеко это заходило, демонстрируют протоколы совещаний от23, 25 и 27 апреля 1945 г., где, в частности, говорится: «Продвинуться вперед может только тот, кто собирает всю силу в кулак и атакует как сумасшедший!» Всего за неделю до того, как Красная Армия, насчитывавшая 2, 5 миллиона солдат, 41 600 орудий, 6250 танков и 7560 самолетов, нанесла удар по немецким оборонительным порядкам, в которых было задействовано всего 44 630 солдат, 42 531 ополченец фольксштурма и 3532 члена гитлерюгенд и других вспомогательных формирований, лишь половина из которых была вооружена винтовками, водрузила советское знамя над рейхстагом в Берлине и начала поиски его трупа, Гитлер все еще ссылался на Клаузевица, рассуждал о разногласиях между союзниками, надеялся на военные успехи фактически уже давно не существующего рейха, передвигал армии по зеленому сукну стола, проявлял беспокойство по поводу добычи нефти в Австрии, отдавал ничего не значащие распоряжения и планировал стратегические операции, которые ввиду сложившейся обстановки можно было приписать лишь пациенту сумасшедшего дома.

Утверждение Перси Эрнста Шрамма, что Гитлер в результате кризиса на Восточном фронте зимой 1941 — 42 гг., катастрофы под Сталинградом, капитуляции в Северной Африке и других военных поражений очень изменился и стал «упрямее и, как он сам выражался, фанатичнее», настолько же не соответствует фактам, как и точка зрения Варлимонта, что после изменения характера войны не могло быть и речи о «внезапном снижении уровня руководства». Гитлера изменили не военные события, а течение болезней, которое оказывало влияние на ход войны, что осознавал и сам Гитлер. Не случайно он постоянно беспокоился о состоянии здоровья Муссолини, которое он считал «решающим» фактором в оценке развития событий в Италии (а следовательно, и всего военного союза). Его собственное самочувствие в принципе никогда (за исключением конца 1944) не отражало военного положения. Так, он порой выглядел заметно подавленным и усталым и говорил о предчувствии смерти, когда у него были все основания для радости, например в начале августа 1941 г. после взятия Смоленска. С другой стороны, он относительно неплохо выглядел, когда немецкие войска терпели поражение на фронтах, как это было в 1941 г. в Африке. Серьезные неудачи под Гондаром в Абиссинии, в Тобруке, Бенгази, Бардии и Соллуме не оказали заметного влияния на его физическое состояние. И наоборот, весной 1942 г., когда его болезни обострились, Роммель добился больших успехов и находился на пути в форт Бир-Хашейм, который 11 июня был захвачен немцами. Тяжелое воспаление мозга, которое он перенес вскоре после этого в Виннице [Сразу же после этой болезни, за которой последовали сталинградская катастрофа и поражения в Северной Африке, у Гитлера стали заметны красные пятна на щеках, начали дрожать левая рука и левая нога, взгляд стал неподвижным. Он легко возбуждался и приходил в бешенство, если кто-то допускал возражения, которые его не устраивали.], оказалось решающим моментом. С тех пор у него больше не возникало стратегических идей, и даже планы военных операций он излагал только в общем виде.

Неудачи и поражения всегда лишь на короткое время выбивали Гитлера из колеи. Сильных изменений личности они у него, по всей видимости, не вызывали. Он довольно легко и быстро перенес смерть матери, отказ в приеме в Академию изобразительных искусств, крах своих идеалов в 1918 г., провалившийся путч 1923 г., некоторые разочарования в ходе выборов во времена Веймарской республики и ряд тяжелых военных поражений в годы второй мировой войны. За исключением смерти Гели все это не оставило на нем видимых следов. Покушение Штауфенберга, которое, с одной стороны, нанесло ему множество физических повреждений, а с другой — даже принесло ему на некоторое время облегчение состояния здоровья, он стряхнул с себя, как Кейтель пыль с мундира после взрыва. Переводчик Муссолини слышал, как Гитлер сказал во время приема дуче вскоре после покушения, что ему жалко только испорченных новых брюк. В течение 5 недель он полностью восстановился после событий 20 июля 1944 г.

Лишь немногие критически настроенные личности из непосредственного окружения Гитлера осознавали, что он уже в 1942 г. был совсем не тем человеком, который создал НСДАП, взял власть в 1933 г. и целенаправленно усиливал ее, в 1939 г. начал войну и вел ее до 1941 — 42 гг. с неожиданным успехом. Некоторые из них, в том числе, как ни странно, и Генрих Гиммлер, пришли поэтому к убеждению, что Гитлер в корне изменился и его вряд ли можно считать нормальным. Поэтому его необходимо было отстранить от власти или даже устранить физически. К лету 1942 г. относятся первые попытки борцов сопротивления по созданию подходящих взрывчатых веществ для покушения, которое должно было устранить бесповоротно «свихнувшегося» Гитлера. Уже в то время, как Гитлер 1.8 августа 1942 г. писал «приказ № 46», в котором указывалось на необходимость «усиления борьбы с бандитизмом на востоке», где возлагал на Генриха Гиммлера полную ответственность за борьбу с бандами в рейхскомиссариатах и накопление и анализ опыта в области борьбы с бандитизмом, Гиммлер и его начальник разведки Вальтер Шелленберг встретились в полевой ставке Гиммлера в Виннице на Украине и, как сообщил Шелленберг в 1956 г. [Описание Шелленберга, очевидно, соответствует действительности. Уже 4 августа 1942 г. Гиммлер дал указание гестапо собрать сведения о происхождении Гитлера.], разработали план отстранения Риббентропа и лишения Гитлера власти, который предусматривал, что Гиммлер займет место фюрера и начнет мирные переговоры с западными союзниками. Утверждение Безыменского, что Гиммлер, Шелленберг и Вольф, вступая в контакты с западными странами, действовали по заданию Гитлера [Здесь достаточно только указать, что Гитлер не стал бы участвовать в акциях, которые предусматривали его полное устранение.], не соответствует действительности [28.4.1945 г. около 21 часа, за два дня до самоубийства, Гитлер узнал из перехваченной телеграммы корреспондента агентства «Рейтер» Пола Скотта Рэнкина, что рейхсфюрер СС предложил западным союзникам капитуляцию Германии. Он пришел в бешенство, как писала позднее Ханна Райч. Затем он продиктовал: «Перед смертью я исключаю бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера из партии и лишаю его всех государственных постов… Геринг и Гиммлер своими тайными переговорами с врагом, проводимыми без моего ведома и помимо моей воли, а также противозаконными попытками захвата власти в государстве причинили неисчислимый ущерб стране и всему народу, не говоря уже о том, что они предали лично меня». Последовавший немедленно вслед за этим приказ генерал-фельдмаршалу фон Грайму, которого Гитлер назначил преемником Гернига, вылететь из Берлина и арестовать Гиммлера, уже не мог быть исполнен вследствие сложившейся ситуации. Гиммлер покончил с собой лишь 23 мая 1945 г., спустя 23 дня после Гитлера. Его заместитель группенфюрер СС Герман Фегеляйн, который якобы 27.4.1945 г. пытался сбежать за границу, поплатился жизнью не только за свое дезертирство, но и одновременно за измену своего шефа, которого Гитлер как-то назвал «верным Генрихом», То, что Фегеляйн был зятем Евы Браун (а следовательно, и самого Гитлера), его в тот момент не интересовало.]. Разумеется, Гитлер не был осведомлен и о том, что Гиммлер, присягая ему 25.7.1942 г. в верности и преданности и сообщая, что благодаря его заслугам уже 4500 голландцев, 200 швейцарцев и 250 шведов проходят военную службу в рядах ваффен-СС, одновременно интересовался у своего личного врача Феликса Керстена, можно ли «с полным основанием утверждать, что фюрер душевнобольной».

Гитлер не был «душевнобольным», как полагал Гиммлер, хотя его аргументы, поведение и решения уже в 1943 г. порой давали основания для таких предположений. Они стали следствием того факта, что болезни лишили его ум гибкости и очень ускорили отдельные проявления старения. Так, например, он переоценивал силу своей воли, с помощью которой прежде добивался удивительных результатов, но которая во время войны должна была стать источником поражений, если противопоставлять ее действиям противника без учета обстановки. Характерна в этом отношении его реакция на совещании 20 мая 1943 г., в котором принимали участие Кейтель, Роммель, Варлимонт, Хевель, Шмундт и Шерф. Когда обсуждался вопрос переброски дивизии «Герман Геринг» с Сицилии, Гитлер категорично заявил: «Самое главное — это не паромы, а воля». Он отказывался в сложных ситуациях учитывать в должной мере намерения и силу противника. Легендой является утверждение, что он всегда очень быстро принимал смелые военные решения. Насколько смело, рискованно и авантюристично он принимал политические решения и действовал до 1939 г. (например, в ходе оккупации Рейнской области и Австрии), настолько же медлительно и нерешительно он поступал как полководец (если не считать норвежской кампании). В качестве военачальника он вовсе не был похож на человека, который «атакует как сумасшедший». Он обычно уклонялся от принятия военных решений, которые ему не нравились из-за большой степени риска. Если обстановка складывалась таким образом, что эти решения были неизбежны, он оттягивал их до последней возможности, что зачастую давало возможность противнику укрепить свое положение или подготовиться к ним другим образом. Он упрямо отказывался сдавать позиции, которые уже невозможно было удержать. Если же в конце концов он соглашался на настойчивые требования генералов, то только скрепя сердце, когда время уже было упущено. Насколько его состояние здоровья влияло на принятие военных решений, видно, в частности, из его отношения в начале 1944 г. к Манштейну, который был самым опасным противником союзников после Лиддела Харта, чья отставка была связана не только с хроническими болезнями, но и еще с добавившимся заболеванием правого глаза. По мере обострения болезней Гитлер, опираясь на «свой опыт времен первой мировой войны, все чаще отказывался пусть даже на короткое время оставлять завоеванные прежде территории и оголять второстепенные фронты и театры военных действий ради тех участков фронта, где можно было добиться решающих успехов. Предложения генералов о подготовке запасных позиций и укреплений в тылу он не принимал. Тылоставался открытым вплоть до осени 1944 г., когда было уже поздно, хотя уже в 1943 г. было ясно, что это роковая ошибка. В результате измотанные войска, вынужденные покинуть свои позиции, не могли найти никакого пристанища и опоры, вследствие чего отступление, которому Гитлер противился всеми силами, происходило еще быстрее. Однако он упорно оставался на своей точке зрения, сформированной на основе опыта времен первой мировой войны, что генералы думают только об отступлении.

Его неправильные решения по техническим вопросам, в частности, относительно люфтваффе и танковых войск, после 1941 г. стали причиной многих неудач. Так, например, он не поддержал создание реактивных самолетов, над которыми уже с 1941 г. велась работа на заводах Хейнкеля в Ростоке, так как надеялся, что сможет в ходе молниеносной войны одолеть и Советский Союз. В день начала операции «Барбаросса» он приказал снизить производство вооружений. Однако распоряжение об окончательном прекращении серийного производства реактивного самолета «Мессершмит-262», отданное им в сентябре 1943 г., было всего лишь следствием тупой упрямости вследствие обострения болезней в середине 1942 г. и нежелания воспринимать новшества, что ему было свойственно и до этого. Уже за шесть месяцев до этого, в марте 1943 г., когда он вернулся из Винницы в Восточную Пруссию, он был стариком и очень плохо выглядел. Вследствие кифоза грудного отдела позвоночника и легкого сколиоза у него была несимметричная и сгорбленная осанка. Левая рука и левая нога дрожали. У него был неподвижный взгляд выпученных глаз, он с яростью реагировал на безрадостные известия и предложения, не соответствовавшие его планам, и упрямо отстаивал «запрограммированные» ранее точки зрения. Для улучшения аппетита, снятия усталости и стимуляции сопротивляемости организма он дважды в день принимал витамины А и D, а также интелан, содержавший глюкозу, а для восполнения дефицита фосфора и стимуляции гладкой мускулатуры тонофосфан, а вслед за этим антигазовые пилюли Кестера и мутафлор, замененный впоследствии на сухой препарат «коли-гамма». Кроме того, он принимал для улучшения пищеварения эвфлат, для снятия депрессивных состояний через день по 2 ампулы простакрина (экстракт из семенников и предстательной железы) и, в сочетании с другими лекарствами, витамультин с кальцием через день. То, что Гитлер в начале 1944 г. вопреки своим же принятым в сентябре прошлого годарешениям (которые саботировал Альберт Шпеер, отвечавший за вопросы вооружения) вдруг усиленно начал настаивать на скорейшем массовом производстве реактивных самолетов «Мес-сершмит~262», особенно ярко подчеркивает диагноз, поставленный его лечащими врачами. Но и это еще не все. Несмотря на то, что многие специалисты настоятельно советовали ему использовать этот самолет в качестве истребителя, Гитлер упрямо сопротивлялся этому и принял решение выпускать его в качестве бомбардировщика без стрелкового оружия на борту. Насколько хорош, по мнению экспертов, был бы «Мессершмит-262» как истребитель, настолько же бесполезен он был как бомбардировщик. Когда немецкие летчики-истребители умоляли Гитлера разрешить использовать этот самолет против американских армад бомбардировщиков, он уклонился от принятия решения. Он не был готов даже к тому, чтобы провести испытания. Он упрямо оставался при своем мнении и утверждал, что «Мессершмит-262» из-за своей высокой скорости будет уступать более медленным, но, на его взгляд, более маневренным самолетам противника. Осенью 1944 г. он запретил в дальнейшем обсуждать эту тему, когда офицеры Генерального штаба и генералы люфтваффе в очередной раз окольным путем попытались убедить его в ошибочности этого решения. По мнению Шпеера, «Мессершмит-262», достигавший с помощью двух реактивных двигателей скорости в 800 км/час и невиданной для того времени скорости набора высоты, мог бы уже в 1944 г. производиться серийно. Точно так же серийно могли производиться и ракеты класса «земля-воздух», и морские торпеды. Ракеты обладали еще большей скоростью, чем «Мессершмит-262», и самостоятельно наводились с помощью тепловых лучей на самолеты противника, в то время как торпеда реагировала на звук и поражала корабли даже при самых искусных попытках маневрирования. Однако Гитлер запретил и их производство, тем самым ослабив свои позиции. «Я и сегодня придерживаюсь мнения, — заявлял Шпеер в 1969 г., — что ракеты в сочетании с реактивными самолетами весной 1944 г. могли бы сорвать воздушные атаки западных союзников на наши промышленные объекты. Вместо этого (с июля 1943. — Прим. автора) колоссальные средства были брошены на конструирование и производство ракет «Фау-2», которые к моменту их применения осенью 1944 г. оказались совершенно ошибочным решением». Гитлеровская программа мирового господства имела относительно долгосрочный характер, а его стратегия в целом быларассчитана на тот способ ведения войны, который с 1939 по 1941 г. привел в изумление весь мир: на молниеносный «блицкриг». «Будучи более прозорливым, чем его военные советники, он понял, что Германия, имевшая ограниченные источники… в случае затягивания войны всегда будет находиться в невыгодном положении. Единственным способом выиграть войну были быстрые внезапные наступательные действия, при которых страх и превосходство сил первого удара определяли исход сражения, прежде чем жертва успевала собрать силы или обратиться за посторонней помощью». Военные кампании до 1941 г. подтверждали точку зрения Гитлера. Война против Польши длилась четыре недели, против Норвегии — восемь, Голландия была покорена за пять дней, а Бельгия за семнадцать. В течение шести недель Гитлер завоевал Францию, за одиннадцать дней Югославию, за три недели Грецию. До начала операции «Барбаросса» рецепт Гитлера себя оправдывал. Однако в России, которую он также намеревался покорить в ходе молниеносной войны [Вермахт был оснащен только для ведения боевых действий в летних условиях. В день начала наступления Гитлер приказал снизить производство вооружений, а 14.7.1941 г. заявил в своем приказе № 32 b, что численность армии также должна быть сокращена.], этот рецепт дал сбой. То, что иначе и быть не могло, Гитлер понял лишь тогда, когда было уже слишком поздно и война в принципе была уже проиграна.

Можно привести несколько примеров того, как Гитлер играл роль полководца и стратега. Тому, что Гитлер, несмотря на оказываемое против Польши военное давление, стремится к политическому решению, как и в случае с Чехословакией в Мюнхене в 1938 г., верил в августе 1939 г. даже Генеральный штаб [Пилот Гитлера Ганс Баур рассказывал о беседе Гитлера с Риббентропом утром в день объявления войны: «По моему мнению, Гитлер решился на войну лишь тогда, когда понял, что Англия и Франция не станут вмешиваться».], который Гитлер держал в неведении и информировал ровно настолько, насколько считал нужным. В качестве военачальника он был еще скрытнее, чем обычно. Примером могут служить его высказывания, сделанные 28 декабря 1944 г. в связи с наступлением в Арденнах. «Тот, кому не положено знать об этом, — заявил он командному составу, — тот и не должен знать. Тот, кто должен знать, может узнать об этом не ранее, чем это необходимо. Это самое главное. И никто из тех, кто что-то знает, не имеет права появляться на передовой, чтобы его не взяли в плен. Это главное требование…» Он никому не доверялбольше того, что было необходимо. Даже Ева Браун, например, не знала до начала операции «Барбаросса», что должно произойти. Незадолго до этого Гитлер сказал ей, что ему необходимо на пару дней съездить в Берлин. В действительности же он направился в Восточную Пруссию, чтобы завершить последние приготовления к восточной кампании. До начала польского похода ни один из военачальников, кроме Германа Геринга, не был посвящен в суть происходящего. Генерал-полковник Йодль, бывший начальником штаба вермахта, диктовал своей жене в 1946 г. в тюрьме: «Ни один военный не мог знать....начнется ли наступление, будет ли это наступление спровоцированным или нет, будет ли это наступательная или оборонительная война… Когда вслед за этим начала раскручиваться пропагандистская машина, когда началась концентрация войск у польской границы, то все крупные военачальники хотя и были в курсе оперативных задач... но политическая и стратегическая сторона дела оставалась для них непроницаемой тайной… Стояла ли вообще за мобилизацией серьезная цель нападения на Польшу, или это было задумано только как средство оказания давления, чтобы усадить Польшу за стол переговоров, как в 1938 г. Чехословакию? Разве не должна была эта надежда превратиться в уверенность, когда наступление, назначенное на 26 августа, было приостановлено? Командующие армиями и руководство Генерального штаба, за исключением Геринга, не были осведомлены о деталях политической борьбы великих держав за сохранение мира».

После на удивление успешного польского похода, в котором Гитлер возложил решение военных задач на Генеральный штаб, учитывавший его пожелания по ведению наступательных действий с территории Восточной Пруссии, западные страны не начали военных действий, что Гитлер истолковал как признание слабости. 27 сентября 1939 г. он без предварительного согласования с командующим сухопутными войсками заявил верховному командованию, что уже осенью намерен начать наступление на западе, даже если все соображения военного характера говорят не в пользу этого решения. «Командующий сухопутными войсками был не согласен с этим, — вспоминал Йодль. — Он хотел перейти к обороне на границе и у Западного вала приостановить течение войны. Он пытался прикрыть это свое желание военными причинами, в первую очередь недостаточной готовностью армии к задачам такого гигантского масштаба… Все генералы воспротивились планам Гитлера. Но имэто не помогло». «Дальнейшее выжидание, — говорится в приказе Гитлера от 9 октября 1939 г., за которым просматривается целенаправленный и хорошо продуманный со стратегической точки зрения план войны, — приведет не к отказу Бельгии и, возможно, Голландии от нейтралитета в пользу западных стран, а в значительной степени усилит военную мощь наших врагов, лишит нейтральные страны веры в окончательную победу Германии и не будет способствовать привлечению Италии на нашу сторону в качестве военного союзника… В связи с этим для продолжения военных операций приказываю...

а) Подготовить наступательную операцию на северном фланге Западного фронта на территории Люксембурга, Бельгии и Голландии. Наступление должно быть начато максимальными силами и в возможно кратчайшие сроки.

б) Целью операции должен стать разгром максимального количества оперативных соединений французской армии и воюющих на ее стороне союзников и одновременный захват по возможности большей территории Голландии, Бельгии и Северной Франции в качестве плацдарма для развертывания воздушных и морских военных действий против Англии и обеспечения безопасности жизненно важной Рурской области».

Верховное командование вермахта, низведенное Гитлером практически до роли послушного исполнителя приказов, смирилось с этим решением и разработало приказ на начало наступления, хотя ведущие военачальники сомневались в его успехе. Они были знакомы с проведенным уже в конце польской кампании по заданию верховного командования исследованием генерала Генриха фон Штюльпнагеля по вопросу продолжения войны на западе, которому они в силу своей профессиональной ограниченности придавали больше значения, чем стратегическим и оперативным представлениям Гитлера. Заключение Штюльпнагеля о неспособности германской армии прорвать линию Мажино до 1942 г. они восприняли буквально как истину в последней инстанции. Поэтому их весьма озадачил план Гитлера [Вероятно, Штюльпнагель и командование принимали во внимание, что германское правительство лишь незадолго до того гарантировало этим странам уважение их позиции нейтралитета.] обойти линию Мажино по территории Бельгии и Голландии. То, что его план не мог быть реализован в 1939 г., объясняется погодными условиями. «Сильнее Гитлера, — писал Йодль, — оказался только бог погоды. Похолодание так и не наступило. Пришлось ожидать сухой весны. Дата 10 мая 1940 г.была выбрана правильно. Гитлер наметил направление прорыва через Мобеж на Аббевиль. Планы Генерального штаба по охвату противника он сломал путем поначалу осторожного, а затем все более настойчивого и белдеремонного вмешательства в оперативное руководство войсками». Замысел Гитлера, основывавшийся на соображениях Манштейна, отличался от традиционных взглядов Генерального штаба, который намеревался совершить прорыв на правом фланге. Гитлер решился на нарушение нейтралитета Голландии, Бельгии и Люксембурга и на наступление по центру в направлении Седана — Аббевиля, что побудило Йодля записать 13 февраля 1940 г. в свой дневник: «Я должен обратить внимание на то, что прорыв на Седан — это путь скрытого обхода, на котором может устроить ловушку бог войны».

О том, что в немецкой оборонной промышленности дела в то время обстояли не лучшим образом, не знали ни германская общественность, ни разведывательные службы союзников,. Хотя в соответствии с требованием Гитлера, выдвинутым им в 1936 г., вермахт и экономика должны были уже к 1940 г. быть готовы на случай войны, однако программа вооружений, исходя из возможностей немецкой промышленности, разворачивалась медленно. Вплоть до сентября 1939 г. ни в одной отрасли немецкой экономики ничто не предвещало подготовки к войне. Даже в мае 1940 г., когда доля оборонной промышленности в общем объеме производства составляла все еще менее 15% [В 1941 г. она составляла уже 19%, в 1942 — 26%, в 1943 — 38%, а в 1944 — 50%. По данным Шпеера, индекс производства взрывчатых веществ возрос со 103 в 1941 г. до 131 в 1943-м и до 226 в 1944 г. Индекс производства боеприпасов, включая авиабомбы, вырос со 102 в 1941 г. до 106 в 1942-м, 247 в 1943-м и 306 в 1944 г.], ежемесячно производилось менее 40 танков (в 1944 г. более 2000 в месяц). Ежемесячное производство самолетов в Германии (включая гражданские, учебные и транспортные самолеты) в 1939 г. не достигало уровня 1000 штук, в то время как в 1944 г. после длительных бомбардировок, вызвавших сильные разрушения, одних только истребителей за тот же срок выпускалось более 4000. Громогласное заявление Гитлера 1 сентября 1939 г., что он выделил 90 миллиардов марок на нужды вооружения, могло, исходя из сложившейся ситуации, обмануть только дилетантов. Военное руководство знало, что запасов сырья могло хватить в лучшем случае на 12 недель войны, что 25% цинка, 50% свинца, 65% минеральных масел, 70% меди, 80% каучука, 90% олова, 95% никеля и 99% бокситов импортировалось из-за границы.Разумеется, это не было секретом для Гитлера, но он знал и то, что стратегическое и военно-промышленное положение рейха существенно изменилось после заключения 23 августа 1939 г. советско-германского пакта о ненападении. Он распорядился интенсифицировать производство искусственного каучука и синтетического топлива, положившись на экономическую поддержку и нейтралитет Советского Союза, который, помимо прочего, должен был обеспечить ему после захвата Польши возможность сосредоточить все войска на западном направлении, не опасаясь угрозы с тыла, и планировал поставки сырья из Юго-Восточной Европы и Скандинавии.

Однако сразу же после польского похода Гитлер оказался в тяжелой ситуации. И он, и Генеральный штаб знали, как долго можно продолжать боевые действия, даже с учетом расходов на «молниеносную войну». Они в состоянии были подсчитать, что хотя запасов сырья могло хватить примерно на три месяца, война закончилась бы в течение всего 14 дней, если бы французы и англичане начали наступление на западе. И почти полностью израсходованные в ходе польской кампании запасы боеприпасов, и совершенно недостаточная численность войск в районе Западного вала были реальными фактами, которые превращали продолжение наступательных действий в авантюру. Однако Гитлер был готов к этому. Он знал, что время работает не на него, а против него. Трудно сказать, переоценивал ли он в то время свои позиции или недооценивал противника. Генеральный штаб, которому были известны и история НСДАП, и вера Гитлера в свою удачу, базирующаяся на военном опыте, и его готовность к риску, проявлял скепсис. Он не мог получить к 1939 г. в свое распоряжение 3, 2 миллиона солдат, необходимых ему для войны. Подготовку получили лишь четыре призыва — 1914, 1915, 1916 и 1917 г. рождения. Однако Гитлер, лучше осведомленный в деталях, чем Генеральный штаб, верил, в отличие от обескураженных военных91, что его наступление принесет не дополнительные проблемы, а быструю победу над Францией. Франция, которая была важнейшим партнером Англии на континенте, должна была потерпеть поражение в ходе блицкрига, что заставило бы Англию под впечатлением этой победы окончить войну.

После удачного исхода «судетского кризиса» Гитлер был более, чем когда-либо, убежден, что сердца немецкого народа принадлежат ему безоговорочно. Даже обидчивые военные успели забыть, как он во время «судетского кризиса» проигнорировалмнение верховного командования и внушал военному руководству, что в этой ситуации необходимы не военные, а политические решения, которые может принять только он один [Выступление против Гитлера, подготовленное во второй половине сентября 1938 г. ведущими военачальниками (к которым принадлежал и генерал-фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен), сорвалось ввиду успехов Гитлера в Берхтесгадене, Годесберге и Мюнхене.]. С полной убежденностью Гитлер заявлял 8 ноября 1938 г.: «Если вообще существует человек, который несет ответственность за немецкий народ… то это я».

Сразу же после того, как адмирал Эрих Редер 12 декабря 1939 г. указал на опасность, грозящую рейху и немецкой военной экономике, если англичане оккупируют Норвегию, как рекомендовал правительству английский морской министр Уинстон Черчилль 19 сентября 1939 г., Гитлер [Уинстон Черчилль настаивал на захвате норвежских портов Нарвик и Берген.], к ужасу своих генералов, отстранил и командование вермахта, и начальников Генерального штаба и оперативного отдела от стратегического руководства войсками [Уже 13.12.1940 г. Йодль вопреки существовавшим прежде традициям передал 1-му офицеру Генерального штаба люфтваффе (отдел L) приказ Гитлера, что «изучение вопроса оккупации Норвегии будет осуществляться минимальным по численности штабным аппаратом».]. Подобно Наполеону, он решил, что впредь его должны окружать только помощники и исполнители его воли. Правда, возмущенные в глубине души военные (даже Геринг чувствовал себя оскорбленным и проявлял недовольство) тоже выступали за централизованное руководство войсками, но они представляли себе это несколько иначе, чем Гитлер. С учетом того, что операция в Норвегии должна была осуществляться совместными усилиями трех видов вооруженных сил, они не стали бы возражать против объединенного верховного командования вермахта, если во главе его стоял бы один из них. Гитлера это не устраивало, чему можно найти подтверждение в его приказе от 27 января 1940 г., где говорится, что план «Норд» «в дальнейшем будет осуществляться под его личным и непосредственным руководством с учетом общей военной обстановки». Он был убежден, что именно он лучше всего справится с общим (в том числе и оперативным) руководством норвежской кампанией. Будучи знатоком истории и абсолютным диктатором, он стремился исключить трения между внешней политикой и вопросами военного управления, как было, например во время прусско-французской войны 1870 — 71 гг. в связи с вопросом, возникшим между Бисмарком и Мольтке, надо ли обстреливатьПариж. Не нужны были ему и трудности, которые пришлось преодолевать союзникам при координации стратегии и внешней политики в годы второй мировой войны. Так как он по сути исполнял функции и министра иностранных дел, а само министерство сделал всего лишь исполнительным органом, то его исходная политическая позиция была очень выгодной. Дилемма, возникшая несмотря на значительные преимущества никем не контролируемой концентрации власти, заключалась в том, что Гитлер постоянно проводил главным образом стратегию престижа и в определенных случаях принимал не те решения, которые были необходимы с военной точки зрения.

Гитлер своевременно распорядился о том, чтобы «сосредоточить в своих руках всю норвежскую кампанию». С полной самоуверенностью и опорой на помощь штаба вермахта и других органов, созданных им специально в рамках верховного командования в 1940 г. [27.1.1940 г. Кейтель передал командующим трех видов вооруженных сил соответствующее «пожелание» Гитлера следующего содержания: «Фюрер и высшее командование вермахта хотят, чтобы план " Н" в дальнейшем осуществлялся под его личным и непосредственным влиянием в теснейшем сотрудничестве с общим военным руководством. По этой причине фюрер поручил мне взять на себя дальнейшие предварительные разработки. Для этих целей в верховном командовании вермахта создается рабочий штаб, который одновременно составит ядро будущего оперативного штаба».], он берет на себя верховное командование сухопутными силами и придает первоначальным военным замыслам Редера наступательный и внешнеполитический характер. После того как соображения Редера после некоторых колебаний были приняты и переработаны им в своем духе, он окончательно уверился, что в данном случае решения должны принимать не военные, а он, глава государства. Начиная с января 1940 г. ему не давал покоя тот факт, что союзники оккупировали Скандинавию, установили господство над Балтийским морем, заблокировали единственный надежный выход из Северного моря в Атлантику и могли помешать Германии в получении необходимой руды из Швеции. Кроме того, он был в тот момент сильно обеспокоен тем, что не сможет сам реализовать собственную «программу» из-за болезней. 9, 11 и 15 января 1940 г. он проходит тщательное медицинское обследование. Результаты, очевидно, оправдывают его опасения. У него очень высокое давление крови. Морель зафиксировал систолическое давление в состоянии возбуждения от 170 до 200 мм при диастолическом давлении 100 мм. Сердце Гитлера, в котором прослушиваютсяшумы аорты, деформировано и имеет расширение левого желудочка, что дает Морелю основания предписать фюреру полный покой. Однако Гитлер не бережет себя, а настойчиво готовит новый «блицкриг», сам замысел которого кажется генералам слишком смелым, слишком рискованным [Даже Йодль назвал в 1946 г. приказ Гитлера «крайне рискованным». Варли-монт называет эту кампанию «авантюрой». Характерной для описания настроений среди военных является дневниковая запись Йодля от 28.3.1940 г., несомненно относящаяся к планам Гитлера. Там, в частности, говорится: «Отдельные морские офицеры, похоже, проявляют недовольство по поводу учений " Везер", и их нужно хорошенько встряхнуть».] и даже исключительно безответственным. Однако Гитлер, приняв решение, уже не отступает от него и опасается, что внешнеполитические решения могут лишить его полководческих лавров [Запись в дневнике Йодля от 12 марта 1940 г. гласит: «Ситуация не устраивает нас в военном отношении, так как если вскоре будет заключен мир, то трудно будет найти мотивацию для подготовленной акции». Уже в декабре 1939 г. Гитлер учитывал в своих планах позицию дружественных Германии норвежских политиков. Дневниковая запись Йодля от 12.12.1939 г., где он задает вопрос, что делать, «когда нас призовут», позволяет предположить, что Гитлер в первую очередь думал о Видкуме Квислинге.]. Военные советники придерживались мнения, что оккупация скандинавских стран стала излишней после заключения мирного договора между Финляндией и Советским Союзом 12 марта 1940 г., так как теперь ни у Германии, ни у Англии не было повода для вторжения. Однако Гитлер был не согласен с этим, так же как и с точкой зрения командования военно-морскими силами, что лучшим решением является сохранение Норвегией нейтралитета. Утверждение Йодля, что англичане высадятся в Нарвике, если немцы оккупируют страны Бенилюкса, несомненно, отражает концепцию Гитлера, о непосредственном начале реализации которой Йодль сделал 13 марта запись в своем дневнике: «Фюрер отдал приказ о начале учений " Везер" … Он все еще ищет обоснование». Намерения Гитлера однозначны и хорошо спланированы. С помощью военного похода, который должен для мирового общественного мнения носить «характер мирной оккупации» и аргументироваться необходимостью «вооруженной защиты нейтралитета северных государств» [Гитлер в своем приказе особо подчеркивает, что «сопротивление должно быть сломлено путем применения всех военных средств».], он хочет обезопасить «рудную базу в Швеции» и расширить военно-морские и военно-воздушные базы для борьбы с Англией, а также укрепить положение рейха как морской державы. Гитлер буквально на несколько часов опередил союзников [Не подтверждается фактами утверждение Домаруса, что «Гитлер, часто заверявший, что он своими действиями упредил противника всего на несколько дней или даже на 24 часа, не мог сослаться на то, что западные страны со своей стороны также намеревались высадиться в Норвегии».], которые одновременно готовились к аналогичной акции и 7 апреля 1940 г. начали погрузку на корабли войск, предназначенных для занятия Норвегии.

После того как вермахт 9 апреля перешел в наступление на море и на суше, захватил Данию и высадился в районе Кристи-ансанда, Ставангера, Бергена и Дронтхейма, а затем после тяжелых кровопролитных боев [При этом были потоплены тяжелый крейсер «Блюхер» и легкие крейсеры «Карлсруэ» и «Кенигсберг».], подавив береговую артиллерию, и во фьорде Осло немцы начали нести тяжелые потери. 10 эсминцев, с борта которых полковник Эдуард Дитль высадился в Нарвике вместе с полком горной пехоты, были 10 и 13 апреля уничтожены английским флотом. Для Гитлера, который уже готов был поспешно оставить Нарвик, бывший ключевым звеном всей операции, и вывести войска из Норвегии, этот поход чуть было не стал роковым. Ему пришлось признать, что его опыт первой мировой войны оказался бесполезным и что ему еще предстоит не только многому научиться, но и многое пережить, чтобы стать полководцем, что он может в один миг лишиться целенаправленно создававшегося в течение долгих лет нимба фюрера, и именно в глазах военных, на которых нужно было произвести максимально положительное впечатление для реализации будущих планов. После «длившейся более недели сцены жалкой несостоятельности», по словам Варли-монта, нервный, беспомощный и не уверенный в себе Гитлер вновь обрел себя. Хотя Йодль 17 апреля записал в своем дневнике, что «фюрер вновь начал проявлять темперамент», но еще долгое время после этого дело доходило до крупных трений и порой хаотических ситуаций в связи с тем, что Гитлер многословно рассуждал о деталях и перекраивал планы военных. Не заслуживает особого внимания утверждение Варлимонта, которому так и не довелось во время второй мировой войны командовать даже фронтом, что Гитлер не проявлял в своем поведении образцового спокойствия и уверенности, как Мольтке на полях сражений в Чехии и Франции. В Норвегии опыт операций, в которых задействуются флот, авиация и сухопутные войска, отсутствовал не только у Гитлера. Даже Фридрих Великий, на которого Гитлер охотно ссылался, особенно в конце войны, во время битвы под Мольвитцем в кризисной ситуации присоединился к бегущей кавалерии и позорно оставил в беде свои войска.

Убеждение Гитлера, что в случае войны во Франции и странах Бенилюкса не приходится рассчитывать на то, что Норвегия как театр военных действий останется в стороне, оказалось точным. Англичане покинули Норвегию лишь 8 июня, за день до того, как вермахт достиг Сены и нижнего течения Марны [Норвежские сухопутные части и войска союзников, высадившиеся с 16 по 19 апреля в Намсосе и Андальснесе, были разбиты 20 апреля. Норвежцы капитулировали, союзники в спешке погрузились на корабли и отступили. Хотя англичане, высадившись 14 апреля в Харстаде, вновь спустя две недели захватили Нарвик, но 8 июня они опять покинули Норвегию, которая на следующий день капитулировала. Уже 24 апреля Гитлер передал власть в Норвегии рейхскомиссару Тербовену, которого поддерживал норвежский лидер нацистов Видкун Квислинг.]. Правильным оказалось и реализованное вопреки предложению Йодля решение Гитлера начать наступление на западе 10 мая [Йодль предложил проводить обе операции независимо друг от друга и разнести их по времени.], когда еще продолжалась норвежская кампания и большие силы немецкой авиации были еще связаны в Норвегии.

14 мая 1940 г., спустя четыре дня после начавшегося с опозданием из-за норвежской кампании и погодных условий наступления на западе, Гитлер в указании № 11 изложил основные направления по продолжению операции, где содержался ясный намек в адрес верховного командования, что отныне он намерен сосредоточить в своих руках и оперативное руководство войсками. Штабы нужны ему только в роли аппарата советников, которые на основании его решений формулируют приказы, издаваемые от его имени как верховного главнокомандующего. Спустя 25 лет после французской кампании Варлимонт упрекнет Гитлера в том, что наступление на западе планировалось и осуществлялось без обычной подготовительной штабной работы [Тем не менее Йодль заявил в Нюрнберге, что Гитлер до принятия решения «запросил и тщательно изучил все материалы, карты, сводки о силах противника».]. Однако успешное завершение операции говорит в пользу Гитлера, который снова оказался прав. Подтвердилось его предположение, что французы будут сражаться не так ожесточенно, как в 1914 — 1918 гг. Генерал Гудериан в 1953 г. писал: «Наступление привело к неожиданному для немецкого верховного командования большому и быстрому успеху». Йодль заявил в Нюрнберге: «Вновь одержала триумф воля и вера Гитлера.Сначала лопнул фронт, а затем рухнули Голландия, Бельгия и Франция. Солдаты поражались, столкнувшись с этим чудом…»

Однако вскоре выяснилось, что далее стратегические планы Гитлера начали давать сбои. Его уверенность в том, что Англия ввиду быстрого поражения Франции изъявит готовность закончить войну, побудила его к тому, чтобы рассматривать победу на западе как окончание этого этапа боевых действий. Однако англичане, хотя и предпочли поберечь свой экспедиционный корпус под Дюнкерком, реагировали все же не так, как ожидал Гитлер, и он начал рассматривать возможность прямого нападения на Англию. В его указании № 16 от 16 июля 1940 г. говорится: «Поскольку Англия, несмотря на безвыходное с военной точки зрения положение, не проявляет готовности к пониманию, я решил подготовить и при необходимости провести операцию по высадке войск в Англии. Цель этой операции заключается в том, чтобы исключить возможность использования английской метрополии в качестве базы для продолжения войны против Германии, а в случае необходимости и полностью оккупировать ее».

Поскольку Англия представляла собой не просто остров у берегов побежденной Франции, а мощную морскую державу, располагавшую колониальными войсками в Канаде, Новой Зеландии, Австралии, Египте, Индии и Южной Африке, Гитлеру после победы над Францией следовало бы срочно начать действовать в духе своего указания № 16 или попытаться реализовать план Редера, который рекомендовал косвенно оказывать военное давление на Англию, чтобы вынудить ее отказаться от продолжения войны. Однако Гитлер, лицо которого уже во время норвежской кампании приобрело одутловатые контуры, оказался вдруг не готов к риску, который таило в себе нападение на Англию. Он медлил и не прислушивался ни к чьим советам. Порой его глаза вспыхивали блеском, который не замечался за ним ранее, а уверенность в себе приобретала агрессивные черты. Еще четыре года назад он был совершенно другим человеком, и не только внешне. Гитлер, тщательно следивший за своим здоровьем, знал это и все чаще обращался к своему личному врачу. Когда он на третий день после заключения перемирия посетил Париж, то вовсе не выглядел сияющим победителем, хотя многие из окружающих этого не заметили. Альберт Шпеер, архитекторы Герман Гислер и Арно Брекер, за которыми Гитлер послал самолет, чтобы доставить их в Париж, рассказывали в своих мемуарах, что фюрер нетолько отличался от своего окружения, опьяненного победой, но даже прослезился, когда раздался сигнал фанфар. Причиной этого была не «ярко выраженная противоречивость натуры», как полагал Шпеер, не любовь к миру и архитектуре, как предполагали Брекер и Гислер, не скорбь по убитым и раненым, по разрушенным городам и памятникам искусства, а тот факт, что Гитлер, почти непрерывно принимавший лекарства [В это время он принимал антигазовые пилюли Кестера, мутафлор, эвфлат, глюкозу, гликонорм и витамультин с кальцием.], был в то время уже очень болен и считал, что не сможет дожить до исполнения своих конечных целей.

Однако в стратегическом плане дела у Гитлера обстояли совсем неплохо. Франция была разбита, Италия вступила в войну на стороне Германии, что привело к тому, что Англия не только не могла теперь рассчитывать на французский флот, но и временно лишилась своего господства в Центральном Средиземноморье. Германские базы подводных лодок и авиабазы, которые могли наносить серьезный ущерб Англии, Гибралтару и единственной все еще доступной из Европы морской базе в Египте, контролировавшей Суэцкий канал, простирались от Бордо до Нордкапа. После вступления Италии в войну у Гитлера появилась возможность серьезно угрожать Британской империи путем захвата Суэцкого канала, что рекомендовали адмирал Редер, генерал Карл Штудент и Эрвин Роммель. Однако Гитлер медлил. В то время еще никому не бросались в глаза принципиальные перемены в его характере, хотя уже тогда стали заметны нежелание идти на риск и снижение общей гибкости ума. В задачи историка не входит спорить сегодня о том, увенчалось ли бы успехом нападение Германии на Англию. Ничего не меняет в этом и тот факт, что США, которым Гитлер в то время еще не объявил войну, были мало заинтересованы в поддержке Великобритании, исходя из сложившейся обстановки, и Уинстон Черчилль вынужден был доказывать президенту США Рузвельту после немецких успехов в Северной Африке (Бенгази и Тобрук) и на Кипре, что Англия может потерять не только Египет, но и весь Ближний Восток, что будет иметь неблагоприятные последствия для Испании, вишистской Франции и даже Японии.

Складывалось впечатление, что энтузиазм Гитлера и его концептуальные способности иссякли. Он с головой ушел во второстепенные вопросы. Так, например, 12 ноября 1940 г. он дал поручение проверить возможность оккупации Мадеры иАзорских островов и заявил, что его политика по отношению к Франции приведет к «эффективному сотрудничеству» в плане предстоящей борьбы с Англией и побудит Испанию ко вступлению в войну. Он рассчитывал захватить Гибралтар и после оккупации Иберийского полуострова изгнать англичан из Западного Средиземноморья. Но все это были чисто теоретические рассуждения. Все его мысли еще со времен окончания первой мировой войны крутились вокруг «германского похода на восток». Спустя 446 дней после заключения пакта с Советским Союзом он отдает распоряжение «продолжить подготовку к восточной кампании, о которой ранее были отданы устные приказания», и ожидать его приказов о «координации по времени отдельных операций». Его решение игнорировать советы Редера, Роммеля, Штудента и Кортена, которые считали решающей операцией ликвидацию английских позиций в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, захват Суэцкого канала и Персидского залива, и направить главный удар на Россию отвечает не только его идеологии и мировоззрению, но и стратегическим «континентальным» представлениям, сложившимся у него еще в годы первой мировой войны на полях сражений во Франции. То, что Гитлер в июне 1941 г., напав на Советский Союз, отказался от своих прежних официальных высказываний последних лет и вернулся к первоначальной точке зрения, шокировало часть народа и военное руководство, которое опасалось такого шага, памятуя уроки походов Карла XII и Наполеона I, хотя после финской кампании русских вряд ли можно было считать слишком опасным противником [23.8.1939 г. Риббентроп и Молотов подписали пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом, в котором, в частности, говорилось: «Обе договаривающиеся стороны обязуются воздерживаться от любых актов насилия, любых агрессивных действий и нападения друг на друга как по отдельности, так и совместно с другими государствами… Правительства... будут впредь регулярно осуществлять консультации с целью взаимного информирования по вопросам, затрагивающим их общие интересы».]. Еще 4 мая 1941 г., за неделю до того, как заместитель фюрера Рудольф Гесс вылетел с его ведома и с его директивами [Двухмоторный дальний штурмовик «Мессершмит-110», на котором Гесс улетел в Шотландию, был тщательно подготовлен к дальнему полету. Старый знакомый Вилли Мессершмит, с которым они порой вместе совершали тренировочные полеты, оборудовал его двумя дополнительными топливными баками по 900 литров (вдобавок к основному баку емкостью 1200 литров). Подобные тренировочные полеты Гесс уже совершал в январе и конце апреля 1941 г. на глазах у гестапо, которое следило за тем, чтобы эти полеты не стали достоянием общественности и чтобы не случилось никаких происшествий. За несколько дней до полета Гитлер принял Гесса и имел с ним четырехчасовую беседу, на что обратило внимание ближайшее окружение Гитлера, так как таких длительных встреч между ними не случалось с момента начала войны. Другие многочисленные факты доказывают, что Гесс не только полетел в Англию с ведома Гитлера с целью ведения переговоров, но и что он пользовался при этом конкретными указаниями фюрера. Гесс сам говорил об этом после провала своей миссии 9 сентября 1941 г. в письме лорду Бивербруку, английскому издателю и министру авиационной промышленности: «Условия, которые выдвигает Германия, известны мне из многочисленных бесед с фюрером и подтверждаются многочисленными новыми фактами».] на «Мессершмите-110» изАугсбурга в Англию, Гитлер, вспоминая в рейхстаге победоносные походы, разглагольствовал о «мирных предложениях», называл Черчилля поджигателем войны, дураком, лжецом и преступником, выдвигал «третий рейх» в качестве альтернативы «еврейской демократии» и политическим сословным и классовым системам «еврейского капитала», однако не допустил ни единого грубого обвинения в адрес большевизма, как бывало раньше. Обескураженные военные вынуждены были признать, что Гитлеру раньше удавалось все, за что он брался, и что он, в отличие от них, очень редко ошибался. И все же они не в состоянии были понять его, о чем свидетельствуют слова Гудериана, что «советчики заблуждались как относительно своих противников, так и относительно стратегических качеств своего верховного главнокомандующего».

Относительно планов ведения войны против Советского Союза мнения Гитлера расходились с намерениями командования, которое считало, что главный удар должен быть направлен на Москву, а силы противника должны быть уничтожены в центре страны. Стратегические планы Гитлера вытекали в первую очередь из политических и военно-экономических соображений. Он рассчитывал, что перелом может быть достигнут на флангах, намеревался захватить на севере Ленинград, установить связь с дружественно настроенными финнами, обеспечить господство на Балтийском море и снабжение левого фланга морским путем, а на юге захватить Украину, использовать для нужд вермахта сырьевые и промышленные мощности в донецком регионе и в конечном итоге получить доступ к нефтяным месторождениям Кавказа. Лишь затем он планировал взятие Москвы и придавал этому большее значение, чем шведский король Карл XII и Наполеон I [В приказе № 21 от 18.12.1940 г. говорится: «Взятие этого города будет решающим политическим и экономическим успехом и, кроме того, выведет из строя важнейший железнодорожный узел».].

В то время как вермахт быстро продвигался вперед, а русский центральный фронт разваливался, командование и фронтовые генералы настойчиво уговаривали Гитлера использовать шанс и захватить Москву, не дожидаясь, пока будет взят Ленинград, как было предусмотрено планом «Барбаросса». Но Гитлер медлил в течение шести недель и колебался между своим планом первоочередного захвата Ленинграда и желанием немедленно направить удар на столицу и взять ее. Он медлил, хотя ему было известно, что численно превосходящая его и хорошо технически оснащенная Красная Армия четыре года назад потеряла значительную часть своих генералов, офицеров и комиссаров в результате спровоцированной им самим «чистки» и что немецкие офицеры и генералы намного превосходят своих советских коллег, занимающих высокие командные посты.

После того как войска вермахта форсировали Березину в районе Борисова и захватили Смоленск, Гитлер 21 августа 1941 г., к ужасу военных, заявил, что по стратегическим соображениям нет необходимости штурмовать Москву до наступления зимы, как они намеревались, а вместо этого необходимо обеспечить безопасность собственных нефтяных месторождений в Румынии, захватить Крым и промышленный и угольный донецкий регион, перекрыть снабжение России нефтью с Кавказа, взять в кольцо Ленинград и добиться объединения с финнами. Он отказывается от нанесения удара на Москву, направляет группу армий «Центр» на юг и даже частично на юго-запад и приказывает захватить Украину. Рекомендации Генерального штаба он игнорирует и обвиняет его в том, что он не способен в достаточной мере оценить политические и военно-экономические проблемы. Гуде-риану приходится повернуть на юг и вместе с Рундштедтом захватить Киев, что ему, к удивлению многих военачальников, удается и позволяет не только разгромить значительные силы русских на юге, но и взять в плен около 665 тысяч человек.

После неожиданного успеха под Киевом Гитлер лишь недолгое время пользуется благосклонностью бога войны, как и предполагал Йодль еще в феврале 1940 г., оценивая решения Гитлера в ходе французской кампании. Он начинает делать ошибки, которые вскоре становятся роковыми. Адольф Хойзингер, бывший с 1940 по 1944 г. начальником оперативного отдела Генерального штаба сухопутных войск, спустя 25 лет, в отличие от генерала Блюментритта [Генерал Блюментритт заявил: «…очень скоро и 2-я танковая группировка, и шедшая вслед за ней 2-я армия поняли, что этот противник заслуживает большего уважения. Сквозь него нельзя было пройти парадным маршем».], обвинял своего верховного главнокомандующего: «В августе... наступил решающий поворотный момент. Гитлер отказался от немедленного прорыва на Москву... Таким образом, был упущен последний шанс». Тем не менее маршал Георгий Жуков, занимавший в начале войны пост начальника Генерального штаба, а затем до октября 1941 г. — командующего советскими войсками в Ленинграде, придерживался мнения, что решение Гитлера было правильным. «Немецкие войска, — писал он, — были не в состоянии с ходу взять Москву в августе, как планировали некоторые немецкие генералы. В случае наступления они оказались бы в более тяжелой положении, чем в ноябре и декабре 1941 г. под Москвой… Поэтому все попытки немецких генералов... и военных историков свалить вину за поражение на Гитлера... несостоятельны». Маршал Константин Рокоссовский также утверждал, что решение Гитлера, принятое вопреки мнению Генерального штаба, было правильным с военной точки зрения: «Положение советских войск было очень сложным… И все же я считаю, что у немецких войск… не было реальных шансов на продолжение крупномасштабного наступления на Москву. Им обязательно нужна была передышка, которая наступила в августе». Маршал Василий Соколовский, бывший осенью 1941 г. начальником штаба Западного фронта, критиковал немецких военачальников и называл решение Гитлера единственно возможным. Хотя подобные оценки, разумеется, в значительной степени объясняются намерением подкрепить тезис о «непобедимости» Советского Союза, многочисленные соображения военного характера говорят в пользу этих аргументов.

Было ли это августовское решение действительно ошибкой Гитлера, невозможно ни достоверно доказать, ни опровергнуть. Однако можно с уверенностью сказать, что он допустил ошибку (вину за которую частично несет и командование вермахта), когда исходил в планировании военных мероприятий из того заблуждения, что Красная Армия находится на грани краха и требуется всего лишь небольшой толчок. Так, в начале сентября он отдал приказ об одновременном наступлении на Москву, захвате кавказских нефтяных месторождений и блокаде Ленинграда, а 17 сентября отозвал с севера танковую группировку Хёпнера и соединения люфтваффе и, таким образом, сам противодействовал намеченному взятию Ленинграда.

Гитлер, на ногах у которого появились отеки, что дало основания Морелю назначить ему корамин и кардиазол для поддержания центра кровообращения в мозгу и дыхательных центров, а также воз


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.015 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал