Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 5. Война 1 страница






Мы — Арджуна и маленький отряд конных воинов, следующих за его колесницей — покинули Двараку на рассвете. Несколько дней быстрой езды потребовали от меня напряжения всех физических и духовных сил, чтобы не показать свою слабость и справиться с дорогой. Впервые в жизни я узнал, что такое спать, не слезая с седла. Впрочем, страдало не только тело.

Стоило моему сознанию отвлечься от происходящего вокруг — будь то на коне или на привале, как перед моими глазами вставало лицо Латы, и я вновь, как стихи, заученные наизусть, как священную мантру, повторял каждое мгновение нашего прощания.

Риши в ашраме обучил меня запоминать хоть раз испытанные ощущения бестелесной свободы, восторга прозрения, чтобы мог я этой памятью в случае необходимости смирять боль страданий и рассеивать тоску. Чем тоньше становились мои чувства, тем проще было открывать в себе новые оттенки радости. Что ж, он не предупредил меня, что разум неволен решать, какие ощущения запомнить, Лесная дорога уводила нас все дальше от Двараки, а я вновь и вновь вспоминал расставанье с Латой, обмирая от безысходной тоски. Именно это ощущение засело в моей памяти, как стрела в ране, и вовсе не требовало никаких усилий, чтобы заполнить все мое существо.

И все-таки даже это прощание подарило мне драгоценный опыт. Без него образ Латы так и остался бы незавершенным.

На рассвете, размытом непогодой, апсара примчалась в легкой колеснице в объятиях ветра и дождя.

И пока Митра, стоически улыбаясь, собирал за меня всю необходимую поклажу и седлал коней, мы уединились в укромном уголке сада. (Далекие утренние звезды мерцали в ее глазах, а лунная кожа пахла жасмином.)

Мы увидимся еще? — спросил я Лату. Она слабо улыбнулась в ответ:

Конечно. Если ты будешь благоразумен и не дашь себя убить…

Я знаю. Ты и Крипа сделали все, что могли, чтобы меня обучить, — сказал я, стараясь не выдать голосом обиды. Лата грустно улыбнулась:

К тому, что ждет тебя, ты подготовлен значительно хуже, чем Митра, не говоря об остальных спутниках Арджуны. Скоро ты увидишь, как непохож мир на ашрам или Двараку. Но как же тебя удержать? Для мужчины жизнь без свершений — все равно, что берега без реки…. — с горечью сказала Лата, будто споря с кем-то. — Я сделала все, что могла. Остальное — карма.Лата говорила, а я рассматривал ее, стараясь запомнить каждую черточку прекрасного лица. Во дворце женщины покрывали кисти рук узором красной краски, подводили глаза малахитовыми тенями, высоко взбивая волосы, перетягивали их нитями жемчуга. Лата не пользовалась красками и не носила драгоценности. Она была единственной и неповторимой. Я смотрел на нее и удивлялся, смогу ли я когда-нибудь понять все причудливые изгибы ее мыслей, привыкнуть к свету брах-мы, льющейся из глаз. Я плохо помню, что говорила мне Лата еще: просила не погибнуть, не измениться до неузнаваемости. Она боялась, что я превращусь или в кровожадного воина, или в льстивого сановника, познавшего тайны дворцовой жизни. И еще она обещала смотреть на звезды, пытаясь по ним проследить мой путь.

К легкой колеснице, запряженной парой коней, вышел Арджуна в сопровождении телохранителей. Над его головой билось на ветру знамя с грозной обезьяной. Савьясачин поднял к губам боевую раковину, и Девадатта издала резкий плачущий звук, подобный крику чайки. Митра делал мне знаки руками, и я, вспомнив традиционный жест прощания жителей Двараки, коснулся пальцами волос Латы. Так перед разлукой мужчина, теряя близкий источник тепла и силы, касается волос подруги, пытаясь унести часть ее брахмы с собой.

Из круга этих воспоминаний меня выводили только короткие привалы да неожиданные встречи с чужими вооруженными отрядами. Тогда тряская рысь сменялась бешеным галопом. Мы петляли по каким-то лесным тропинкам, уходя от возможной погони, ночевали не разжигая костров, но упорно продолжали путь на восток.

В отряде Арджуны, кроме нас с Митрой, было еще десятка два воинов — сильных, опытных в боях ветеранов, но не дваждырожденных. Арджуна в ответ на наши вопросы, почему именно нам с Митрой оказана честь сопровождать его, коротко сказал:

— Потому что вы пока не похожи на дваждырожденных и не успели намозолить глаза при царских дворах. Ваш вид не привлечет шпионов. А для меня сейчас это — самое главное.

Без особых приключений мы доехали до какой-то маленькой деревушки среди лесов, где, как оказалось, нас ждали братья Арджуны. Их охрана провела нас в деревенский дом, крытый пальмовыми листьями. Вид закованных в доспехи воинов, стоящих вокруг деревенской хижины, никак не вязался с умиротворенными роющимися в пыли курами. Да, впервые я увидел всех пятерых Пандавов не в царских чертогах а в убогой хижине, сродни той, в какой я провел все свое детство.

Нам с Митрой было приказано встать с обнаженными мечами на страже у дверей, а на расстоянии полета стрелы от хижины защитным веером расположились другие воины. Все пятеро братьев Пандавов расселись на циновках. Перед ними лежал рисунок, сделанный красной краской на сухом пальмовом листе. В глиняной плошке с маслом плавал зажженный фитилек и освещал коптящим пламенем пять склоненных лиц, играя бликами на золоченых панцирях. Пока царевичи совещались, у меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть их.

Самый старший из Пандавов, Юдхиштхира, был крупным и немного грузным мужчиной с внимательными усталыми глазами и мягким голосом. Пожалуй, из всех пятерых он меньше всего походил на царя-воина. В его лице не было суровой ожесточенности и властности. Зато Бхимасена с лихвой возмещал излишне мирный вид своего брата. Лицо среднего сына Кунти больше напоминало свирепую маску бога войны Картикеи, словно опаленное внутренним пожаром. Говорил он мало, но когда открывал рот, его голос звучал хриплым тигриным рыком. В руках царевича, толстых, как хобот слона, лежала окованная бронзой палица — ужасающее оружие, от которого не спасали ни щит, ни панцирь. Бхимасена был не просто широк в плечах и высок ростом, он был огромен. Арджуна, сам отнюдь не крепкого телосложения, по сравнению с ним выглядел просто изящно. Накула и Сахадева, рожденные второй женой Панду, Мадри, выглядели моложе, несмотря на то, что тревоги и злоключения последних лет наложили и на них свои следы. Но кожа на лицах близнецов была гладкой, глаза задорно блестели. Пожалуй, они были даже красивы тонкой, но мужественной красотой.

Здесь же была и супруга Пандавов — Драупади. Лата научила меня замечать и ценить женскую красоту, и, глядя на дочь царя Панчалов, я понял, почему все пятеро Пандавов так ревниво охраняют эту драгоценность. Руки и ноги Драупади были идеальной формы: чуть удлиненные, но округлые и сильные. Коралловые браслеты рдели на изящных запястьях, а ожерелье из крупных жемчужин почти лежало на темной высокой груди, как гирлянда жасмина, брошенная на камень алтаря. Чуден был взгляд ее широко раскрытых продолговатых глаз. Они были бездонны, как ночное небо, и звездами сияли в них ум, воля и опыт непростой жизни. Не в привычках царевны было кротко опускать глаза при приближении мужчины. Напротив, она встречала чужой взгляд со спокойной сосредоточенностью, как бы спрашивая каждого мужчину, чего он на самом деле стоит. Многие воины сникали, чувствуя свое ничтожество перед этим взглядом.

«Лишенная изъянов» — пели о ней чараны. Вне возраста и обстоятельств она была живой и совершенной. Узнав, что я и Митра — новые члены братства, она приветствовала нас ласковым вниманием, как добрых знакомых, нуждающихся в заботе и утешении. Впрочем, в утешении, кажется, в тот вечер нуждались все участники военного совета. Бхимасена и Арджуна проклинали злую карму, вероломство Дурьодханы, благодушие Юдхиштхиры.

Даже змея не позволяет ставить ногу себе на голову. Так почему же ты позволяешь Кауравам одерживать верх? — вопрошал Арджуна брата.

Не пристало быть молоку в бурдюке из собачьей шкуры, не пристало нам скрываться, как ворам в лесу, — поддерживал Бхимасена. Братья призывали Юдхиштхиру немедленно отправиться в Хастинапур и потребовать от Высокой сабхи вернуть им удел с Индрапрастхой, а если патриархи откажут, забрать все силой.

Старший Пандава слушал их не споря, дремотно прикрыв тяжелые веки. Его словно окутывало облако покоя. Мирно стоял желтый огонек над масляной плошкой, тлели благовонные палочки из дерева алоэ. Даже я невольно поддался аромату этого всепобеждающего умиротворения. Постепенно Арджуна и Бхимасена тоже успокоились, очевидно исчерпав свои доводы. Тогда Юдхиштхира открыл свои глаза и взглянул в лицо братьям:

— Долго ли мы сможем удерживать Индрап– растху без поддержки дваждырожденных? Сколь ко встанет под знамена Кауравов? Их-то права ни у кого сомнений не вызывают. Они — прямые по томки ныне здравствующего Дхритараштры, та кие же дваждырожденные, как и мы. В их владе ниях нашли приют Бхишма, Дрона, Видура. Они — опора Высокой сабхи. А мы кто? Разрушители гармонии. Потомки одной династии, пытающие ся разделить царство. Да стоит нам войти в Инд– рапрастху, как вспыхнут боевые огни на башне, собирая союзников Хастинапура. И тогда из спа ленных солнцем степей Раджастхана вынесутся на конях дикие воины Шальвы, с востока надвинет ся колесничее воинство Магадхи, поспешат к на шим границам тригарты. Сколько врагов двинет ся к нашему молодому городу, лишь двенадцать лет назад поднявшемуся, подобно солнцу в блес ке наших первых побед.

От умиротворения Юдхиштхиры не осталось и следа: его глаза сияли, а голос дрожал страстью:

Я и сам не могу забыть гордые башни, вставшие, как белые облака, на берегу зеленой Ямуны. Мне тоже надоело быть изгнанником! — Юдхиштхира почти кричал. — Но время не пришло. Понимаете, вы, не пришло!

Но кто еще отважится ослушаться воли Хастинапура? — вздохнул Юдхиштхира. — Нам нужны союзники, нам нужно время. Но Дурьод-хана как раз и не даст нам времени. Поэтому необходимо собирать армию и заключать союзы тайно. Надо забыть о своем царском достоинстве и еще год пожить где-нибудь скрытно…

— Ну, это нам привычнее, чем восседать на тронах, — с иронией заметил Накула.

Юдхиштхира не обратил на замечание никакого внимания:

— Вокруг владений Кауравов немало богатых стран с многочисленными народами. Надо выб рать такое место, где бы мы могли прожить год, оставаясь не узнанными нашими врагами. Я ду маю, нам стоит пойти в царство матсьев, что в трех днях пути к юго-западу от владений Кауравов. При царе Вирате в его столице Упаплавье дваждырож– денных нет, и поэтому нас не скоро отыщут даже члены нашего братства.

Сахадева улыбнулся:

— Упаплавья значит «подверженный набегам». Что-то мне не хочется жить в городе с таким ве щим названием.

Юдхиштхира пожал плечами:

В скором времени ни один город не избежит этой участи, Если матсьям приходится все время беспокоиться за безопасность границ, значит, они в боевой форме и начеку. Я приму имя «Канка» и попытаюсь стать при царе Вирате домашним жрецом и постоянным партнером по игре в кости.

Ради всех богов, не надо больше никаких игр в кости! — взмолился Арджуна, — хватит с нас и того, что благодаря твоему везению мы двенадцать лет провели в изгнании.

Юдхиштхира чуть виновато улыбнулся:

— Я и по прошествии этих лет считаю, что поступил мудро, уговорив вас подчиниться реше нию игральных костей. Что же касается моей дол жности при дворе Вираты, то роль брахмана — знатока игры в кости — мне подойдет, ведь это единственная возможность почаще быть с царем и не вызывать ни соперничества, ни подозрений у его советников. А вот кем будете при дворе Вира ты вы? Главное, так устроиться, чтобы ничем себя не выдать.

За время наших скитаний мы волей-нево-дей освоили много ремесел, неприличествующих кшатриям, — вздохнул Арджуна, — Врикодара с его неуемным аппетитом пусть устроится поваром или борцом. Сахадева прекрасно научился доить коров и различать благоприятные признаки рогатого скота. Накула умеет использовать брахму для управления конями, и потому ему место на конюшне царя.

А кем собираешься быть ты, братец, — поинтересовался Накула, — боюсь, что ни пастухом, ни конюхом тебе не стать. От твоего огненного духа вспыхнет сено, собранное для корма скота, и коровы превратятся в боевых скакунов.

Я буду обучать придворных дам и юношей танцам и хорошим манерам, — ответил Арджуна.

А ты-то где их успел усвоить? — рассмеялся Накула.

В Двараке, — ответил Арджуна. — Кришна и его сестра Субхадра многому меня научили, что неизвестно вам…

Что ж, все пока складывается хорошо. Завтра отправляемся к матсьям, — сказал Юдхиштхира.

Но тут вмешалась Драупади:

А меня вы забыли?

Нет, — ответил Юдхиштхира, — ты вернешься к отцу в Панчалу.

И не подумаю, — отрезала Драупади. — Чем я хуже царицы Кунти? Она ведь была с вами в ваших скитаниях, когда вы спасались в Экачак-ре. Долг женщины — повсюду следовать эа мужем. Почему же вы лишаете меня моей кармы?

Зачем тебе скитаться? — пожал плечами Арджуна. — Мы не сможем сказать, что ты наша жена, значит, ты останешься без защиты. Да и кем ты сможешь быть при дборе Вираты? Не думаю, что там найдется свободное место принцессы.

Я умею составлять мази и делать настойки для ухода за кожей и волосами, я умею плести гирлянды из цветов и делать сложные прически. Думаю, мне следует одеться как можно проще и попытаться выдать себя за прислужницу сайран-дхри, лишившуюся покровителя. Думаю, царица Судешна, молодая супруга Вираты, оценит мои способности.

Юдхиштхира с сомнением покачал головой:

— О, прекрасная супруга, ты так же похожа на прислужницу, как полная луна — на масляную лампу. Твой взгляд, слова, каждый жест — все сви детельствует о твоей привычке самой распоря жаться сотнями служанок. Никакое платье не спря чет твоего высокого происхождения.

Но уговоры всех пятерых братьев оказались совершенно бесполезны против смиренного желания Кришны Драупади выполнить дхарму жены. Вот так и случилось, что на тринадцатый год изгнания Пандавов к царю панчалов Друпаде вернулись жрецы и слуги его прекрасной дочери, а в Двараку прибыл большой отряд телохранителей с пустыми колесницами царевичей. И сказали слуги, что Пандавы покинули своих сторонников и местопребывание их неизвестно. Но дваждырож-денные с тех пор хранили их священные огни во дворце Друпады, и царь ядавов Кришна принял под свой державный зонт их верных кшатриев.

Все ждали возвращения властелинов Индрап-растхи.

* * *

Был рассвет и свежий ветер ерошил прически пальм, когда мы подъехали к Упаплавье. Первые лучи солнца наполнили розовым теплым светом длинные ленты слоистых облаков, протянувшихся, как добрые руки, из-за гор к лесистым холмам. Розовые зайчики упали на стволы и травы, зажгли хручисто, не чадя. Синие дымки поднимались над бронзовыми чашами с благовониями. Тонкие занавеси на окнах, служа преградой для москитов и ночных жучков, пропускали свежий вечерний ветер.

Мы с Митрой вошли следом за пятью братьями и остановились на почтительном отдалении от трона, на котором восседал сам властелин страны матсьев.

Пожалуй, впервые я видел царя, который соответствовал образу, нарисованному легендами. Он был широкоплечим статным воином, в котором, несмотря на возраст, чувствовались и сила, и достоинство. В дорогих одеждах, с золотой короной на седых волосах, он словно источал волны властности. Могучие руки в массивных золотых браслетах спокойно лежали на подлокотниках трона, щедро инкрустированного слоновой костью и золотом. Глаза смотрели проницательно и мудро на склонившихся в глубоком поклоне Пандавов.

Честно говоря, я был уверен, что он не поверит ни одному слову Юдхиштхиры, который, назвав своих братьев и себя вымышленными именами, начал объяснять, что мы бежим из разрушенного ашрама, а с нами горстка уцелевших после битвы воинов и служанка, оставшаяся без высокого покровительства.

Вирата, тем не менее, не задал никаких вопросов, а очень сердечно нас приветствовал, сказав, что мы можем оставаться здесь, в его городе. Украдкой взглянув на Митру, я увидел, что и у него отлегло от сердца, и, ободренный приемом, он уже начал рассматривать убранство зала и людей, которые окружали Вирату.

Рядом с царем на резном кресле сидела статная черноокая красавица. Она была заметно моложе царя. Но золотая диадема, лежавшая на ее черных густых волосах, словно свернувшаяся змея, свидетельствовала о том, что царица Судеш-на — второе по значению лицо в государстве. Чуть в отдалении от тронов на толстых циновках, покрытых дорогими тканями, живописной группой расположились придворные дамы и ближайшие советники царя. Они, не скрывая своего интереса, рассматривали пятерых могучих царевичей и Драупади. Этим людям, судя по всему, было чуждо двуличие, поэтому они и сами были доверчивы. Сам царь выслушал Юдхиштхиру с огромным сочувствием и наивным интересом. Потом, в соответствии с высказанными пожеланиями, он сделал Юдхиштхиру партнером по игре в кости, Бхи-масене повелел проявить свое умение на кухне, Арджуне поручил научить танцам своего любимого сына и дочь, близнецов он послал служить к пастухам и конюхам.

Надо сказать, что для Пандавов эти поручения не были унизительными. Я уже знал тогда, что немало брахманов изучало тонкости поварского искусства, а умение танцевать и красиво играть на музыкальных инструментах в дни мира приравнивалось к доблести на поле боя. Что же касается Накулы и Сахадевы, то отправившись к пастухам, они узнали, что немало ученых брахманов ведут счет и клеймение бесчисленных стад, составляющих основное богатство матсьев.

Хоть среди тех брахманов и не было дважды-рожденных, но они весьма преуспели в умении узнавать благие признаки коров, оберегать их от болезней и ревниво хранили секреты своего ремесла.

Нас с Митрой вместе с другими телохранителями Пандавов зачислили в гарнизон крепости, но при этом оставили при дворце для важных поручений.

Когда перед троном склонилась Драупади, придворные даже приподнялись со своих мест, чтобы лучше рассмотреть «служанку». Драупади одела простое черное платье, затянула свои роскошные волосы в тугую косу и перебросила ее через правое плечо, а на голову накинула длинный конец платка, покрывающего тело и грудь. Но, несмотря на все эти предосторожности, она все равно была потрясающе хороша и притягивала к себе взгляды мужчин, как притягивают пчел распустившиеся цветы жасмина. Царица Судешна подошла к Драупади, и жена Пандавов, низко склонившись, коснулась руками ее ног. Судешна ласково подняла ее и сказала:

— Красавица со светлой улыбкой, я буду сча стлива видеть тебя в своем дворце. Посмотри, при дворные женщины и служанки не отрывают от тебя своих глаз. Вот только, — добавила Судеш на, весело взглянув на своего мужа, — боюсь, как бы царь Вирата, увидев твою неземную красоту, не покинул меня. Ты будешь моей подругой, так как таких женщин, как ты, нельзя кормить со слу гами и заставлять обмывать ноги путникам.

Кришна Драупади снова склонилась в благодарном поклоне. И тут с мягких подушек поднялся могучий воин в блестящем бронзовом панцире. На его боку вызывающе болталась широкая боевая сабля. Не спеша, чуть покачиваясь на ходу, то ли от выпитового вина, то ли от старой раны в ноге, он подошел к Бхимасене. Они оказались приблизительно одного роста.

— Я не дваждырожденный, а всего лишь ко мандир колесничего войска сутов по имени Кича– ка, — сказал он низким хриплым голосом, — но запах лжи ощущаю за версту, как будто это труп врага разлагается в жаркий полдень. Я думаю, вас надо убить.

В наступившей тишине явственно звякнуло оружие напрягшейся стражи. Я увидел, как непроизвольно сжались кулаки у Бхимасены и Арджуна незаметно придвинулся поближе к Кичаке. В это мгновение я страшно пожалел, что Юдхиштхира оставил нас всех безоружными. Хотя какое это имело значение? В тронный зал нас бы не допустили с мечами. Один Юдхиштхира сохранял полное спокойствие и положил свои руки на плечи братьев, как бы предостерегая их от неразумных действий. Кичака стоял напротив Бхимасены, вызывающе уставившись на него черными навыкате глазами. Среди придворных началось движение, послышались недовольные голоса. Вирата приподнялся на троне, простирая руку успокоительным жестом.

Дхарма кшатрия запрещает убивать тех, кто пришел ради убежища. Не следует применять оружия против женщин и брахманов.

А это что, женщины? — рассмеялся в лицо Бхимасене Кичака.

Полководца Вираты спасло от смерти только то, что каждый дваждырожденный проходит многолетнюю тренировку для обуздания чувств. Думаю, что Бхимасене в тот момент понадобился весь запас кротости и самообладания, полученный во времена ученичества. Кичака остался жив. Но Вирата почувствовал опасность и сделал вид, что не понял оскорбительного смысла слов Кичаки.

Мы должны почитать брахманов, — сказал царь матсьев. Кичака указал на огромную ладонь Бхимасены:

А тогда откуда у смиренного брахмана шрамы от удара тетивы боевого лука?

Несмотря на страх смерти, нависший над нашими головами, я успел удивиться, что от столкновения бурнопламенных взглядов двух воинов не вспыхнули занавеси на окнах и деревянные колонны зала. Среди придворных снова возникло какое-то движение, и зазвучали встревоженные голоса. Но Вирата не зря носил царскую корону на седой голове: он только грозно взглянул на придворных, и в зале воцарилась тишина.

— Законы гостеприимства повелевают принять тех, кто пришел искать защиту. В глазах этих брах манов я вижу знаки мудрости и добродетели, я верю этим знакам больше, чем тем, которые отыс кал наш храбрый предводитель сутов на их руках. Сейчас странное время, и многим приходится брать на себя необычные обеты, прибегать к тру ду, не свойственному его происхождению. Где бы ни захотели применить свои силы наши гости, вез де да будет предоставлена им полная свобода. Да сопутствует вам удача!

— Вирата Джаяте! — «Победа Вирате» — от души воскликнули братья Пандавы, и придворные поддержали их радостными криками.

Потом был царский пир, на который пришли, казалось, все кшатрии Вираты. Простота в обращении явно почиталась добродетелью в племени матсьев. Простые столы без покровов были поставлены прямо на площади перед дворцом. Снедь не отличалась изысками, но ее было много, как и пальмового вина. Вирата пил со своей дружиной наравне, воодушевленно участвуя в спорах о достоинствах лошадей царской конюшни.

Нас с Митрой посадили вместе со всеми, весьма далеко от царского стола, но все же среди кшатриев. В обращенных к нам речах и взглядах чувствовался живой интерес. Мы конечно понимали, что это любопытство, как и тонкий сквозняк враждебности, который иногда ощущался, были направлены не на наши скромные особы, а на самих царевичей, чье смиренное обхождение и простые одежды скрывали присущую Пандавам властную силу не более, чем пепел — жар углей.

Около года прожили мы при дворце Вираты. Для нас с Митрой это время было заполнено тяготами гарнизонной службы, вместе с воинами-мат-сьями мы несли караул во дворце и на городских стенах, ухаживали за лошадьми, ели и спали вместе с другими солдатами и постепенно забывали о том, что такое вольная жизнь.

Но не повседневные труды угнетали меня, а боязнь допустить оплошность, выдав свое происхождение. Нам было запрещено предаваться созерцанию и возжигать огни в чакрах. Какой-нибудь дваждырожденный мог случайно оказаться в этих краях и узнать пятерых царевичей. Это было смертельно опасно, поскольку никто не сомневался, что Дурьодхана не оставит попыток отыскать своих соперников. Поэтому мы с Митрой, опасаясь гнева своих могучих повелителей, постарались забыть о том, что мы дваждырожденные. Из наших сердец ушла радость причастности к великому братству. Может быть мне и было бы легче, если б меня направили к пастухам или земледельцам. Но общество грубых воинов со временем стало для меня непереносимо. Я был чужой здесь. Митре, с детства приученному к тупой жизни гарнизона, было все-таки легче. И еще, мой друг был намного храбрее меня.

Сбывалось предсказание Латы: столица матсьев не принимала меня, и все, чему меня научили в Двараке, здесь цены не имело.

Я никогда не был в мире, где каждый человек вооружен почти все время суток. Я не привык считать всегдашнюю готовность к поединку за добродетель. Опыт, полученный в Двараке подсказывал мне, что я не готов соперничать с кшатриями Вираты в умении обращаться с мечом. Да я и не видел повода. Но каждый из них считал достаточным основанием для поединка косой взгляд или неосторожное слово. Это каким-то странным для меня образом уживалось в них с гостеприимством и открытостью. Их простосердечие и нежелание вдаваться в тонкие размышления о смысле человеческой жизни были плодородной почвой для культа силы и войны. Простота и легкомыслие, с которыми они отправляли друг друга в царство Ямы, ужасали меня до глубины сердца. Я-то уже научился предвидеть последствия поступков и оценивать вероятность несчастья. Короче, весь этот мир казался мне средоточием бессмысленной угрозы. После налаженного быта деревенской общины и оберегаемой высоким законом Двараки, страна матсьев казалась кошмаром.

Короче, я понимал, что если не быть осторожным, то можно стать мертвым. А осторожность на языке матсьев означала трусость. Трусов они презирали. Обвинение в трусости тоже было достаточным основанием для поединка. В общем, я боялся за свою жизнь.

Был и еще один серьезный повод для беспокойства — Кичака. Мы с Митрой, как и Пандавы, были способны ощущать даже скрытую волну неприязни, обращенную в нашу сторону. А Кичака эту неприязнь и не думал скрывать. Догадывался ли он об истинном происхождении царевичей или просто ревновал их к Драупади, которая пленила его сердце еще при первой встрече? Так или иначе он был нашим врагом. Стоило ему отдать приказание, и его верные всадники, пренебрегая приказами Вираты уничтожат безоружных Пандавов, а за одно и нас. Эта картина представала перед моим внутренним взором с пугающей очевидностью. Иногда я даже стал задумываться, нельзя ли ее рассматривать как предостережение, посылаемое богами.

Бхимасену можно было облачить в одежды повара, но никто не мог напитать его смирением и бесстрастием. Не зря Бхимасену называли Врико-дара — волчебрюхий. Он был неистов в страсти, безудержен в любви и ненависти, он пожирал жизнь, но не был гурманом. Я не сомневался, что если только до него дойдет слух о притязаниях Кичаки, то никакие здравые соображения его не удержат. Он покарает наглеца, а матсьи покарают за это нас всех. Карму подобного рода ничего не стоило предсказать. В этом случае самым разумным был бы побег из гостеприимной Упаплавьи.

Но моя карма уже была вплетена в карму Пандавов, а властелинами я не управлял. Приходилось ждать развития событий, с необычайной быстротой прозревшего сознания ощущая собственное обреченное бессилие.

Впрочем, нам только казалось, что Пандавы забыли о своих верных слугах. Однажды, когда я, угнетаемый дурными предчувствиями, тупо сидел в тени дворцового портика, ко мне из покоев дочери Вираты вышел Арджуна. Доблестный воин был облачен в игривый наряд учителя танцев и, несмотря на прирожденное изящество движений, чувствовал себя весьма неуютно. Увидел меня, движением руки приказал приблизиться. Возвышаясь надо мной на пол головы он неторопливо начал расспрашивать меня о том, как идет служба, о чем говорят и что думают солдаты Вираты, нет ли намёков на то, что кто-то из дворцовых слуг нас заподозрил. Я отвечал подробно, стараясь с одной стороны рассеять его опасения, а с другой — продлить нашу беседу, которая была для меня драгоценнее глотка воды в пустыне.

Разумеется, Арджуна скоро осознал мое состояние и пожелал узнать о его причинах.

Что такое тайны души для дваждырожденных? Мне казалось естественным рассказать повелителю о страхе, что гнетет меня здесь. Я поведал о неприятии кшатрийской жизни, о бездарно потерянных днях и неделях, о сомнениях в истинности собственного пути…

Все рассказал, зная, что при желании Арджуна и сам может прочесть это в моем сознании, рассказал и внутренне сжался перед неизбежным гневом властелина. Здесь, при дворе Вираты, я уже усвоил, что для любого царя колебания его под-даных — измена.

Арджуна пристально рассматривал меня своими удивительными пронизывающими глазами. Густые изогнутые брови наводили на мысль о полете орла. Но не было кровожадной жестокости в его взгляде. Отчужденное сочувствие? Сила, снисходящая до сострадания?

Рождение связано с болью, — просто сказал Пандава, — ты очень изменился за эти дни.

Да, я теперь научился различать связь и смысл событий. Я вижу как они тянутся нескончаемой паутиной из прошлого, оплетая меня и всех нас, затягивая к неизвестному будущему. Я только сейчас понял, что похож на муху в паутине… или на щепку в водовороте.

А раньше было по иному? Или, просто, щепка была незрячей? — довольно резко бросил Арджуна.

Но неведение было спасением от страха. Сказав это, я сам устыдился. Я не мог решиться даже взглянуть на Арджуну, боясь встретить его львиные — жгучие и бесстрастные — глаза.

Сколько поколений твоих предков сгинули безымянными, так и не связав мир предметов и чувств в единое целое! Поколения пришли и ушли, став землей. Ты вырвался и теперь гневишь богов стенаньями.

Но мне говорили, что обретая знания, я обрету силу и'радость. А что получилось? Для кшатриев я чужой. Эта жизнь сводит меня с ума. Я'по-терял любовь и не вижу никакого смысла в том, что делаю.Так есть ли смысл продолжать? Может быть, я наказан за какие-то преступления в прошлой жизни.

Позор ученику, не отринувшему гордыню, — черные брови Арджуны еще больше сошлись над переносицей, а высокий лоб прорезала морщина. — Радостью мы называем труд на пределе сил. Лишь жертвуя собой ты можешь достичь блага. А вот спокойная жизнь — это божья кара. Душа собирает драгоценный нектар всего, что пережито и понято тобой. Лишь он питает зерно твоего духа, чтобы не сгинуло оно после твоей смерти.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.016 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал