Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Религия и социальный статус 1 страница






М. Вебер*

Религия крестьян

Жизнь крестьян настолько связана с природой, настолько зависит от органических процессов и природных явлений, и по своему экономическому характеру сама по себе настолько не предполагает какую бы то ни было систематизацию, что в общем крестьяне только тогда становятся носителями религии, когда им угрожает пролетаризация или порабощение со стороны внутренних (фискальной или помещичьей) или внешних (политических) сил. Как одно, так и другое – сначала угроза извне, а затем столкновение с интересами землевладельцев, которые, как всегда в античности, были одновременно горожанами, – относится, например, к древней религии израильтян.

Древнейшие документы, прежде всего Песнь Деборы, показывают, что борьба, которую вели прежде всего связанные клятвой крестьяне с филистимлянами и живущими в городах ханаанскими землевладельцами, была направлена против сражающихся на железных колесницах, обученных “от юности своей воинов” (как говорится о Голиафе), которые пытались взимать повинности с тех, кто живет на склонах гор, где “течет молоко и мед”. Этих крестьян можно сравнить с союзами этолийцев, самнитов и швейцарцев, с последними особенно и потому, что большой, пересекающей страну торговый путь из Египта к Евфрату создавал ситуацию, сходную с той, которая сложилась в Швейцарии, стране альпийских походов, с ее ранним развитием денежного хозяйства и соприкосновением различных культур. В силу констелляции важных факторов эта борьба, так же, как объединение сословий и эмансипация во времена Моисея, все время возобновлялась под водительством спасителей религии Яхве (машиах, мессии, таких, как Гидеон и других, именуемых “судьями”). Там самым в древнюю религию крестьян была привнесена религиозная прагматика, выходящая за пределы обычных крестьянских культов. В подлинную этическую религию культ Яхве, связанный с социальными

* Вебер М. Социология религии (типы религиозных сообществ) // Работы М. Вебера по социологии и религии и идеологии. М., 1985. С. 153-208 / Пер. М.И. Левиной.

 

законами Моисея, превратился только на почве полиса Иерусалима. Правда, и здесь это произошло (о чем свидетельствуют наставления пророков, которые носят социальный характер) также не без влияния социального морализма землевладельцев, направленного против городских магнатов и финансистов, и при постоянном напоминании о социальных предписаниях закона Моисея, требующих установления равенства между сословиями.

Однако религию пророков нельзя рассматривать как продукт специфически крестьянского влияния. В морализме первого и единственного теолога официальной эллинской литературы – Гесиода – типичная судьба плебеев также сыграла известную роль. Но и он, безусловно, не был типичным “крестьянином”. Чем больше развитие культуры ориентировано на крестьянство (на Западе – в Риме, на Дальнем Востоке – в Индии; в Передней Азии – в Египте), тем сильнее этот слой населения влияет на создание традиционных представлений и тем меньшей этической рационализации достигает религия, во всяком случае религия масс. В развитии позднего иудаизма и христианства крестьяне либо вообще не являются носителями рационально-этических религий, либо, играют прямо отрицательную роль (в иудаизме), либо, как в христианстве, являются таковыми лишь в исключительных случаях, и тогда движение принимает коммунистически-революционный характер. Пуританская секта донатистов в римской Африке, наиболее земледельческой римской провинции, имела, по-видимому, много сторонников в крестьянских кругах, но в древности – это единственный пример такого рода.

Учение таборитов, в той мере, в какой они связаны с крестьянскими кругами, пропаганда “божественного права” в Крестьянской войне в Германии, требования радикально, коммунистически настроенных английских крестьян, и в первую очередь крестьян-сектантов в России, отличаются более или менее ярко выраженными чертами аграрного коммунизма, сложившегося в рамках их совместного пользования землей; они опасаются пролетаризации и выступают против официальной церкви прежде всего потому, что церковь взимает десятину и служит опорой финансовых и земельных властей. Внесение в их программу религиозных требований вообще было возможно только на основе уже сложившейся религии, содержащей специфические обещания, которые могут служить отправными точками для революционного естественного права – но об этом в другой связи. Следовательно, это не относится к странам Азии, где сочетание религиозного пророчества с революционным движением (например, в Китае) носит совсем иные черты и не является подлинно крестьянским. Крестьяне очень редко являются носителями какой-либо иной религии, кроме исконной для них, магической. Правда, пророчество Заратустры как будто обращено к крестьянам с их (относительно) рационально упорядоченным сельскохозяйственным трудом (в области земледелия и скотоводства) и направлено против ложных пророков, мучивших животных в религиозных оргиях (вероятно, так же боролся Моисей с одержимостью при отправлении культа, участники которого в исступлении разрывали животных на части). Поскольку парсы считают магически “чистым” только возделанную почву, и, следовательно, полностью богоугодным занятием – лишь земледелие, они, значительно преобразовав первоначальное пророчество и приспособив к повседневности, придали своей религии ярко выраженный земледельческий и по своим социально-этическим определениям специфически антигородской характер. Однако в той мере, в какой пророчество зороастризма само выдвигало экономические требования, оно скорее отражало заинтересованность знати и землевладельцев в крестьянских повинностях, чем интересы самих крестьян. Как правило, крестьяне ограничиваются верой в колдовство, способное воздействовать на погоду, и в анимистическую магию; в сфере этической религиозности они в своем отношении к богу и священнослужителям оставались в рамках строго формалистической этики “do ut des”.

 

Раннее христианство как городская религия

Отношение к крестьянину как к специфически богоугодному и благочестивому человеку – явление чисто современное. За исключением зороастризма и отдельных примеров оппозиции городской культуре и ее последствиям со стороны интеллектуалов, отражающих патриархально-феодальные и пессимистические настроения, это не свойственно ни одной значительной религии спасения в странах Восточной Азии. В индийской, и в наиболее последовательной форме в буддийской, религии спасения крестьянин вызывает подозрение или даже прямое осуждение (изза ахимсы, полного запрещения убивать какое-либо существо). Израильская религия до времени пророков еще в значительной степени является религией крестьян. Напротив, прославление земледелия как богоугодного занятия в годы после вавилонского пленения было реакцией патриархально настроенных групп и литературных кругов на развитие городской культуры. Действительная религиозность уже тогда, а тем более позже, в эпоху фарисеев, носила совсем иной характер.

Для позднеиудейского общинного благочестия понятия “сельский житель” и “безбожник” были тождественны, а тот, кто не жил в городе, считался в политическом и религиозном отношении иудеем второго сорта. Дело в том, что соблюдать законы иудейского ритуала, так же, как буддийского и индуистского, крестьянин просто не мог. Практические последствия иудаистской теологии в период вавилонского пленения, а особенно талмудистская теология раввинов, затрудняли занятие сельским хозяйством. Еще в наше время сионистское заселение Палестины столкнулось с непреодолимой трудностью в виде субботнего года, и восточно-европейским раввинам (отличавшимся меньшей ригористичностью, чем ортодоксы Германии) пришлось разработать особое освобождение от такого установления ввиду того, что этот акт угоден богу. В раннем христианстве язычник именуется просто сельским жителем (paganus). Еще в официальных доктринах средневековой церкви (у Фомы Аквинского) крестьянин рассматривается как христианин более низкого ранга; во всяком случае по отношению к нему проявляется известное пренебрежение.

Религиозное прославление крестьянина и уверенность в его особом благочестии продукт совсем недавнего времени. Это характерно для лютеранства (в отличие от кальвинизма), большинства протестантских сект и современной религиозности в России, находящейся под влиянием славянофилов, т.е. для всех церковных сообществ, которые своей организацией особенно тесно связаны с авторитарными интересами князей и знати и зависят от них. Для модернизированного лютеранства (позиция Лютера была иной) главной была борьба против интеллектуалистического рационализма и политического либерализма, а для религиозной крестьянской идеологии славянофилов – сверх того и борьба против капитализма и современного социализма; прославление же русского сектанства “народниками” объединяло в себе антирационалистический протест интеллектуалов с восстанием пролетаризированного крестьянства против служащей интересам господствующих классов бюрократической церкви, причем обоим этим компонентам социальной борьбы придавался религиозный ореол.

Таким образом, во всех случаях большую роль играет реакция, вызванная развитием современного рационализма. Носителями которого считаются города. Напротив, в прошлом города рассматривались как сосредоточие благочестия. В ХVII в. Бакстер видел в том, что ткачи Киддерминстера связаны с Лондоном (благодаря развитию домашних промыслов), путь к усилению их благочестия. Действительно, раннехристианская религия – религия городская, и значение христианства растет, как убедительно показал Гарнак, при прочих равных условиях вместе с ростом города. В средние века верность церковному учению, как и религиозность сектан

тов, прежде всего возникала в городах. Совершенно невозможно себе представить, что организованная религиозная община, подобно той, которая сформировалась в раннем христианстве, могла возникнуть вне городской (“городской” – в западном смысле) жизни. Ибо раннехристианская община предполагает наличие ряда явлений, таких, как разрушение границ между родами, понятие должности, восприятие общин как “института”, служащего объективным целям корпоративного образования, которое она в свою очередь усиливает, а впоследствии способствует его рецепции в городах европейского средневековья. Все эти концепции были полностью разработаны на почве средиземноморской культуры, сначала греческой, затем окончательно в римском праве. Но и специфические качества христианства как этической религии спасения и личного благочестия обрели соответствующую почву в городе, где они все время давали новые ростки в противовес попыткам ритуалистического, магического и формалистического преобразования, которые поддерживали обладавшие перевесом сил феодальные власти.

Рыцарская вера

Военная знать и вообще все феодальные власти обычно нелегко становятся носителями рациональной религиозной этики. Жизнь воина не располагает ни к мысли о благостном провидении, ни к следованию систематическим этическим требованиям надмирного бога. Такие понятия, как “грех” и “спасение”, религиозное “смирение” не только далеки от чувства собственного достоинства представителей всех господствующих политических слоев, и прежде всего военной знати, но даже оскорбляют его. Принять религию, оперирующую понятиями, подчиниться пророку или священнослужителю должно представляться неблагородным и недостойным как прославленному в военных действиях герою, так и знатному человеку, независимо от того, принадлежит ли он к римской аристократии эпохи Тацита или к конфуцианским мандаринам. Внутреннее принятие смерти и иррациональность человеческой судьбы для воина – дело повседневности, а шансы и события посюстороннего бытия настолько заполняют его жизнь, что он неохотно принимает религию и не требует от нее ничего, кроме защиты от злых сил, а также церемоний, адекватных его сословному достоинству и являющихся компонентами сословной конвенциональносги, впрочем, и молитвы о победе или счастливом пребывании после смерти на небесах с другими героями. Как уже указывалось в другой связи, образованный грек всегда оставался воином, во всяком случае мыслил себя таковым. Простая анимистическая вера, которая не определяла характер потустороннего существования, а в конце концов и вообще перестала ставить вопрос о его наличии, исходя из того, что самое ничтожное земное существование следует предпочесть положению царя в Гадесе, была присуща эллинам вплоть до полной утраты ими политической автономии; лишь мистерии с их представлением посредством определенного ритуала средств для улучшения судьбы в этом мире и в мире ином, а радикально – лишь общинная религиозность орфиков с их учением о переселении душ вышла за узкие пределы первоначальной веры. В периоды сильного пророчества или реформаторского подъема знать также, причем достаточно часто, вступает на путь пророческой, этической религии, поскольку эта религия срывает все классовые и сословные перегородки, а также потому, что именно в знати сконцентрирована светская образованность. Однако как только пророческая религия обретает повседневный характер, знать выходит из состава представителей религии. Примером могут служить уже конфликты на синодах гугенотов во время религиозных войн во Франции, в частности несогласия по этическим вопросам с таким вождем, как Конде. Шотландская знать, так же, как английская и французская, вскоре почти полно

стью отвергла кальвинистскую религию, в которой она, или во всяком случае многие ее слои, вначале играла значительную роль.

Пророческая религия соответствует рыцарскому сословному достоинству в тех случаях, когда она адресует свои обещания борцу за веру. Такая концепция предполагает существование единого бога и нравственную порочность не верующих в него, его врагов, чьи обезнаказанные проступки вызывают его справедливый гнев. Поэтому эта концепция отсутствует в античности на Западе и во всех религиях Азии, кроме зороастризма. Но и в нем еще нет непосредственной связи между борьбой с неверием и обетованиями религии. Она появляется только в исламе. Преддверием к этому и, вероятно, образцом были обещания иудейского бога своему народу, так, как их понял и перетолковал Мухаммед, после того как он из благочестивого главы религиозной общины в Мекке превратился в подеста ЯтрибМедины и окончательно был отвергнут иудеями в качестве пророка. Войны израильтян во главе со спасителями, которым помогал Яхве, вошли в традицию как “священные” войны. Священная война, т.е. война во имя бога с целью покарать святотатство, и ее цель – полное уничтожение врагов со всем их имуществом, не чужды античности, в частности грекам. Но специфической чертой иудейских войн было то, что народ Яхве, его община, утверждает среди врагов его престиж. После того как Яхве стал универсальным богом, пророками и авторами псалмов была создана новая интерпретация его обещаний: теперь речь уже идет не о владении обетованной землей, а о возвышении Израиля в качестве народа Яхве над всеми народами, которые когда-нибудь будут вынуждены служить Яхве, и лежать у ног Израиля. Мухаммед вывел из этого требование религиозной войны вплоть до подчинения неверных политической власти и экономическому господству верующих в Аллаха. Уничтожение побежденных, если они исповедуют книжную религию, не требуется, – напротив, уже в финансовом отношении полезно сохранить им жизнь. Лишь христианская война за веру проходит под девизом Августина “coge intrare” (“Заставь войти” (в истинную веру) – лат.): перед неверными или еретиками стоит выбор – обращение или смерть. Мусульманская война за веру была предприятием, рассчитанным на удовлетворение интересов феодалов посредством захвата земель в еще большей и явной мере, чем действия крестоносцев, которым, впрочем, папа Урбан II не преминул очень отчетливо объяснить, что экспансия на восток необходима для обеспечения ленами их потомков.

В турецком праве участие в религиозной войне также являлось важным преимуществом, которое принималось во внимание при пожаловании земель сипахам. Воздаяния, обещанные в исламе участникам священной войны (помимо ожидаемого господства над другими народами), в частности представление о мусульманском рае для тех, кто падет в сражении, столь же далеки от подлинного обещания, как Валгалла или рай, в который попадают индийские кшатрии, павшие на войне, или герой, который, увидев сына своего сына, умирает, будучи насыщен жизнью, и наконец любой другой рай, обещанный за военные подвиги. Те элементы раннего ислама, которые придавали ему характер этической религии спасения, значительно отступали на второй план, пока ислам оставался по существу религией войны. Это же относится к религиозности связанных обетом безбрачия рыцарей средневековых орденов, особенно к ордену тамплиеров, близких по своему характеру военным орденам мусульман и возникших в крестовых походах против них; к сформировавшейся из соединения идей ислама со строго пацифистским индуизмом религии индийских сикхов, идеалом которых в результате преследований стала непримиримая война; наконец, к воинственным японским монахам, временно обладавшим политической значимостью, – все это лишь формально связано с “религией спасения”. Даже формальная ортодоксия названных религий вызывает сомнение в своей подлинности.

 

Бюрократия и религия

Если военное сословие в виде рыцарства почти всегда занимает отрицательную позицию по отношению к религии спасения и общинной религиозности, то в постоянной армии, т.е. бюрократически организованном профессиональном войске, с офицерским составом дело обстоит несколько иначе. В Китае военные, как и представители любой другой профессии имеют своего бога, героя, канонизированного государством. Решительная поддержка иконоборцев византийской армией объясняется не пуританскими принципами, а сложившейся под влиянием ислама позицией солдат, рекрутируемых из провинций. В римской армии эпохи Принципата с II в., прежде всего (но не только) среди центурионов, т.е. младших офицеров, претендовавших на особое государственное обеспечение, значительную роль наряду с другими культами, которых мы здесь касаться не будем, играла религия Митры с ее потусторонними чаяниями, соперничавшая по своему влиянию с христианством. Однако подлинно этические требования мистерий бога Митры незначительны и выражены в самой общей форме: это – ритуалистическая религия чистоты, в противоположность христианству чисто мужская (женщины не допускаются); религия с иерархическим делением на ступени посвящений и ранги, причем в отличие от христианства она не исключает участия в других культах и мистериях, что действительно было довольно обычным явлением. Именно поэтому ей покровительствовали императоры, начиная с Коммода, первым принявшего посвящение (наподобие того, как раньше вступали в масонскую ложу прусские короли), и до ее последнего ревностного последователя – Юлиана. Наряду с посюсторонними обещаниями, которые и здесь сочетались с надеждой на потустороннее воздаяние, в притягательности этого культа для офицеров известную роль играл магически-сакраментальный характер дарования благодати и иерархическое продвижение в процессе посвящения.

Те же свойства этого культа способствовали его распространению и популярности среди чиновников вне армии. Впрочем, в этой сфере вообще всегда ощущалась склонность к специфической религиозности, связанной с надеждой на спасение. Примером могут служить чиновники-пиетисты в Германии (свидетельство того, что в Германии представителями буржуазно-аскетического благочестия со специфически “буржуазным” образом жизни были только чиновники, а не предприниматели) и, правда, реже встречающиеся, действительно “набожные” русские генералы ХVШ-ХIХ вв. Однако, как правило, это не характерно для отношения к религии господствующей бюрократии. Она является носителем, с одной стороны, трезвого рационализма, с другой – идеала дисциплины и “порядка” как абсолютного мерила ценности. Обычно бюрократию характеризует глубокое презрение ко всякой иррациональной религии и вместе с тем сознание ее необходимости для сохранения послушания. Такова была в древности позиция римских чиновников. Такова и позиция государственной и военной бюрократии в наши дни. Специфическое отношение бюрократии к религиозным вопросам нашло свое классическое выражение в конфуцианстве: полное отсутствие какой-либо “потребности в спасении” и вообще во всех потусторонних обоснованиях этики, которая заменяется оппортунистически-утилитарным по своему содержанию, но эстетически облагороженным учением бюрократического сословного конвенционализма; устранение всякой эмоциональной и иррациональной религиозности, выходящей за пределы традиционной веры в духов, верность культу предков и сыновнему долгу в качестве общей основы субординации; “дистанция по отношению к духам”, чье магическое воздействие посвященный чиновник презирает, суеверный же выполняет необходимые требования, примерно так, как у нас спириты. Но все же они относятся к вере в духов с пренебрежением и равнодушием, предоставляя ей действовать в

качестве народной религии, и все они внешне почитают ее как часть своих конвенциально-сословных обязанностей в той мере, в какой это находит свое выражение в признанных государством рамках. Сохранение значения магии, в частности культа предков, гарантирующих послушание масс, позволило здесь бюрократии полностью предотвратить самостоятельное церковное развитие и возникновение какой бы то ни было общинной религиозности. Европейская бюрократия, разделяющая в общем подобное презрение ко всякой религиозности, вынуждена официально проявлять уважение к церковной религии, чтобы сохранять власть над массами.

Различия внутри “буржуазной” религии

Если в отношении к религии обоих, как правило, наиболее привилегированных слоев общества, знати и бюрократии, при достаточно сильных различиях все-таки проявляются родственные тенденции, то в собственно “бюргерских” слоях в этой сфере наблюдаются сильнейшие контрасты, причем совершенно независимо от существующих внутри этих слоев весьма значительных противоречий. Так, “купцы” могут входить в самый привилегированный слой общества, подобно античному патрициату, но могут быть и париями, подобно бродячим торговцам; могут обладать привилегиями, но не допускаться в общество знати и чиновничества, могут вообще не иметь привилегий или более того характеризоваться уничижительными признаками, но при этом обладать значительной силой, как римские “всадники”, греческие метеки, средневековые торговцы, затем финансисты и крупные купцы в Вавилоне, торговцы в Китае и Индии, наконец, “буржуазия” начала нового времени.

Отношение торгового патрициата к религии независимо от разницы в положении во все времена полно своеобразных контрастов. Его энергичная посюсторонняя деятельность уже сама по себе не располагает к пророческой или этической религиозности. Крупные купцы античности и средневековья занимаются специфическим, непостоянным “случайным промыслом”, снабжают капиталом не имеющих средств дельцов, совершающих дальние торговые операции; в историческое время – это либо знатные земледельцы, живущие в городах и разбогатевшие благодаря такого рода операциям, либо, наоборот, торговцы, которые приобрели земельную собственность с намерением войти в среду аристократии. К ним следует также отнести представителей капиталистических кругов, ориентирующихся в своей деятельности на государственные поставки и кредит государству, а также на финансирование колониальных предприятий, – явление, распространенное во все исторические эпохи. Все эти слои никогда не были носителями этической религии или религии спасения на стадии ее возникновения. Чем привилегированнее положение купечества, тем меньше склонность к потусторонней религии. Религия знатной плутократии торговых городов Финикии носит чисто посюсторонний характер, и, насколько нам известно, совершенно лишена пророческих черт. Вместе с тем, однако, интенсивность религиозности и страх перед богами, которым приданы весьма мрачные черты, очень значительны. Древнегреческая военная знать, занимавшаяся отчасти пиратством, отчасти торговлей, оставила нам в “Одиссее” (где достаточно отчетливо проступает неуважение к богам) свидетельство своего отношения к религия. Даосский бог богатства, который почитается в общем всеми китайскими купцами, лишен этических свойств и носит чисто магический характер. Культ эллинского бога Плутона, преимущественно бога земледельческого богатства, составлял часть элевсинских мистерий, которые не предъявляли этических требований, если не рассматривать в качестве таковых ритуальную чистоту и непричастность к пролитию крови. Август в характерной для него политической манере пытался

посредством учреждения статуса августалов использовать вольноотпущенников с их значительным капиталом как опору культа императора: какая-либо особая для этого слоя направленность религиозных интересов не прослеживается. В Индии та часть купечества, которая исповедовала индуистскую религию, в частности банкиры, вышедшие из древних кругов государственного капитализма – финансистов или крупного купечества, – принадлежит в своем большинстве к секте последователей Валлабхи; в их эротически окрашенный культ Кришны и Радхи входят трапезы во славу спасителя, которые носят характер своего рода рафинированных пиршеств. Крупные купцы в средневековых городах гвельфов, например цех Калимала, оставались в своей политике добрыми папистами, что не мешало им нарушать церковный запрет ростовщичества средствами, подчас походившими на издевательство. Знатные представители крупного купечества протестантской Голландии были в качестве ремонстрантов реальными политиками в религиозной сфере и являлись главными противниками этического ригоризма кальвинистов. Отношение крупных купцов и финансистов к религии в значительной степени отличается и всегда отличалось скепсисом и равнодушием.

Этим легко объяснимым явлениям противостоит, однако, то обстоятельство, что в прошлом образование капитала или, вернее, постоянное рациональное использование капитала для получения прибыли (причем использование его в промышленности, т.е. специфически современным способом), безусловно, часто было связано с рациональной общинной религиозностью этих слоев. Уже в торговой сфере Индии существует деление (географическое): с одной стороны, последователи ригористической (особенно в силу ее безусловного требования правды) религии Заратустры, которая остается этической даже при ее модернизации, когда требуемая ритуалом чистота интерпретируется как гигиенические предписания (парсы), и которая, следуя своей хозяйственной морали, признавала вначале богоугодным занятием только земледелие и решительно отвергала все виды городских промыслов; с другой – последователи джайнизма, наиболее аскетического религиозного направления Индии, и упомянутые уже последователи Валлабхи (их учение, несмотря на антирациональный характер культа, можно рассматривать как учение о спасении, конституированное в виде религии общины). Я не могу утверждать, что религия мусульманских купцов большей частью является религией дервишей, но это вполне вероятно. Что касается этической, рациональной религии иудейской общины, то она уже в древности была религией торговцев и финансистов. В меньшей, но довольно значительной степени и средневековая религия христианских еретических и сектантских или близких к сектантству общин являлись если не религией торговцев, то безусловно религией городских слоев, и тем в большей степени, чем сильнее был выражен этически рациональный характер.

Но теснее всего, правда различным образом, были связаны с экономическим, рациональным, а где это было возможно, с капиталистическим развитием, все формы аскетического протестантизма и сектанства Западной и Восточной Европы: последователи Цвингли, кальвинисты, реформаты, меннониты, квакеры, пиетисты реформаторского и (в меньшей мере) лютеранского толка, методисты, а также сектанты схизматиков, еретиков и прежде всего рационально благочестивые секты в России, а среди них в первую очередь штундисты и скопцы. Причем склонность примкнуть к религиозной общине этически религиозного характера проявляется обычно тем сильнее, чем большее расстояние отделяет нас от тех слоев, которые были носителями преимущественно политически обусловленного капитализма, существовавшего со времен Хаммурапи повсюду, где практиковались откуп налогов, выгодные подряды на поставки государству, война, пиратство, ростовщичество и колонизация, – и чем ближе мы оказываемся к тем слоям, которые являются носителями современного, рационального предпринимательского хозяйства, т.е. к

слоям, чьей деятельности присущи черты буржуазной экономики (в том смысле, который мы поясним позже).

Одного существования “капитализма” любого типа совершенно недостаточно, чтобы создать единую этику, не говоря уже об этической религиозной общине. Сам по себе капитализм действует не однозначно. Пока мы оставляем в стороне характер каузальной связи между рациональной религиозной этикой и особым типом торгового рационализма там, где эта связь существует, и устанавливаем только следующее: между экономическим рационализмом, с одной стороны, и известными типами этически ригористической религиозности, которую мы подробнее охарактеризуем в дальнейшем, – с другой, наблюдается избирательное сродство. Оно лишь изредка встречается вне сферы экономического рационализма, следовательно, вне Запада. Внутри же этой сферы оно выступает со всей отчетливостью, и чем больше мы приближаемся к классическим носителям экономического рационализма, тем это становится очевиднее.

Нетипичные религиозные верования мелкой буржуазии

Как только мы отходим от социально или экономически привилегированных слоев общества, религиозные верования становятся все менее типичными. В мелком бюргерстве, особенно среди ремесленников, сосуществуют величайшие противоположности: кастовое табу и магическая или мистагогическая религия как сакраментального, так и оргаистического типа в Индии, анимизм в Китае, религия дервишей в исламе, боговдохновенно-энтузиастическая религия общин в раннем христианстве, особенно в Восточной Римской империи, страх перед демонами наряду с дионисийскими оргиями в античной Греции, фарисейская верность закону среди жителей больших иудейских городов в древности, по существу своему идолопоклонническое христианство наряду с религиозными сектами всех видов в средние века и все разновидности протестантизма в начале нового времени – таковы величайшие контрасты, которые вообще только можно себе представить. Специфической религией ремесленников было, впрочем, с самого начала раннее христианство. Их спаситель – городской ремесленник, их миссионеры – странствующие ремесленники, величайший из них – странствующий ремесленник, выделывающий холст для шатров, уже настолько чуждый сельским занятиям, что в одном из своих посланий уподобляет подобие из области окулировки в обратном смысле; наконец, их общины, как мы уже видели, в древности определенно городские по своему характеру, рекрутируются преимущественно из ремесленников, свободных и несвободных. В средние века мелкое бюргерство также является наиболее благочестивым, если и не всегда наиболее ортодоксальным слоем общества.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.01 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал