Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Военная реформа гая мария






Гай Марий, «спаситель отечества», избирался консулом семь раз, победил Югурту, кимвров и тевтонов. Кроме того, что Марий являлся талантливым полководцем, он еще был способным военным организатором. Именно Гаю Марию приписываются многочисленные реформы римской армии. Разберемся подробнее, какие именно реформы провел Марий.

  • Призвал в армию пролетариев.

“…Однако особое значение он (Марий) придавал подготовке к войне: он требовал пополнения для легионов, привлекал вспомогательные отряды, набранные у народов, царей и союзников; кроме того, он созывал из Лация всех храбрейших солдат, большинство которых он знал по походам, а некоторых — по их доброй славе; встречаясь с теми, кто отслужил свой срок (ветераны, так называемые evocati, солдаты, которых полководец брал на сверхсрочную службу с их согласия.), он уговаривал их выехать вместе с ним…

Сам он тем временем набирает солдат, но не по обычаю предков и не по разрядам, а всякого, кто пожелает, большей частью лично внесенных в списки. Одни объясняли это недостатком порядочных граждан, другие — честолюбием консула, ибо именно эти люди его прославили и возвысили, а для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди — самые нуждающиеся, которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, что им приносит доход, кажется им честным.”

 

“Те, кто были самыми незначительными и бедными из римского народа, и не более тысячи пятисот медных ассов выносили на ценз, назывались пролетариями, те же, чье имущество оценивалось еще меньшим количеством меди, или не имевшие ничего, звались capite censi (переписанные лично), а крайний ценз “переписанных лично” составлял триста семьдесят пять медных ассов. Но, поскольку состояние и имущество семьи считалось в государстве гарантией и залогом любви к родине, ни пролетариев, ни “переписанных лично” не записывали в армию, кроме случаев величайших мятежей, ибо состояние и имущество у них было небольшим или совсем ничтожным. Однако быть пролетарием и по названию, и на деле было гораздо почетнее, чем быть “переписанным лично”: ведь в трудные для государства времена, когда возникала нужда в боеспособных молодых мужчинах, их набирали в наспех созданное войско и предоставляли им оружие за счет государства, и назывались они не на основе поголовного ценза, но более уважительно – по своей обязанности и долгу производить потомство (proles), поскольку, хотя они меньше могли помочь государству своим состоянием, однако умножали могущество общины рождением детей. А “переписанных лично” впервые набрал в армию, как говорят некоторые, Гай Марий во время войны с кимврами в тяжелейшее для республики время или, скорее, как передает Саллюстий, в Югуртинскую войну, чего прежде ни на чьей памяти не случалось.”

Как видим, есть некоторые разночтения в первоисточниках между пролетариями и «переписанными лично». Однако, понятно, что Марий никому не отказывал и брал всех желающих – и выслуживших свой срок ветеранов evocati и тех, кто раньше никогда не мог быть зачислен в армию по своему статусу. Эти последние уже сражались не за свою собственность, которой у них не было, а за своего полководца, который мог разделить среди воинов добычу, полученную в боях. Принудительный набор в римскую армию не был отменен. Когда добровольцев не хватало или нужно было восполнить серьезные потери (Битва в Тевтобургском лесу), по – прежнему осуществляли принудительный набор солдат.

  • Отмена разделения призванных солдат на гастатов, принципов и триариев. Отмена гасты, вооружение всех легионеров пилумами. Замена велитов и всадников союзными контингентами.

Нет такого в первоисточниках в явном виде. Или я не нашел.))) Скорее всего, это приписывается Марию на основе логических умозаключений. Если разрядность и возраст при наборе не соблюдается, вооружение бедняков происходит за государственный счет, то, скорее всего, легионер становится универсалом. Беднейшие добровольцы идут в легионы. Нет смысла их делать велитами, когда дротикометателей можно набрать без проблем из других народностей. То же касается и конницы. Аристократы при штабе полководца могли составлять небольшие конные отряды. А основу конницы, гораздо лучшего качества, чем римская, составляли союзники или наемники. Однако еще во время Югуртинской войны Саллюстий указывает на конницу из римлян и италиков: «95. (1) Тем временем квестор Луций Сулла прибыл в лагерь с многочисленной конницей, набранной в Лации и среди союзников, для чего он был оставлен в Риме.»

 

Гаста могла исчезнуть из вооружения триариев и раньше реформы Мария. На вторую половину 2 в. до н.э. я не встречал ее упоминания. А вот что действительно Марий сделал в области вооружения, это усовершенствовал пилум. Как пишет Плутарх о битве при Верцеллах: «Считается, что именно в этой битве Марий впервые ввел новшество в устройство копья. Раньше наконечник крепился к древку двумя железными шипами, а Марий, оставив один из них на прежнем месте, другой велел вынуть и вместо него вставить ломкий деревянный гвоздь. Благодаря этому копье, ударившись о вражеский щит, не оставалось прямым: деревянный гвоздь ломался, железный гнулся, искривившийся наконечник просто застревал в щите, а древко волочилось по земле.»

  • Изменение манипулярной тактики легиона на когортную.

В различных популяризаторских книжках с красивыми схемами манипулярного легиона с центуриями по 60 человек (триарии 30 человек) и с когортами Мария из 6 центурий по 80 человек это утверждение считается самодостаточным. Нет такого в первоисточниках. Или я не нашел.))) Переход с манипулярной тактики на когортную приписывается Марию (перед битвой при Верцеллах) так же, как переход от фаланги к манипулам приписывается в одной из версий Камиллу.

Прежде всего и в полибиевом легионе центурии могли быть не по 60, а по 80 человек, если легион составлял не 4200, а 5000 или более солдат. Полибий, Всеобщая история, 6.20-24 «Когда потребное число солдат выбрано, определяется оно в четыре тысячи двести человек пехоты, или в пять тысяч, если предвидится более трудная война… Если число солдат превышает четыре тысячи, соответственно изменится распределение солдат по разрядам, за исключением триариев, число которых всегда остается неизменным.»

И до Мария союзники италики сражались когортами. Тит Ливий, 25.14 «Уже трубили сигнал к отступлению; но эти планы полководца провалили солдаты, пренебрежительным криком отвергшие столь малодушный приказ. Ближе всех к врагу оказалась когорта пелигнов; ее префект Вибий Аккай схватил знамя и перебросил его через вражеский вал: «Будь я проклят и моя когорта со мной вместе, если неприятель овладеет этим знаменем». Он перемахнул через ров и ворвался в лагерь. Пелигны сражались уже в неприятельском лагере, а Валерий Флакк, военный трибун третьего легиона, корил римлян за трусость: честь взятия лагеря они уступают союзникам. Тит Педаний, первый центурион, выхватил знамя у знаменосца: «Это знамя и этот центурион будут в неприятельском лагере; кто не хочет, чтобы враг завладел знаменем, следуй за мной». Он перескочил ров первым, за ним – его манипул, потом и весь легион.» Когорты пелигнов и маруцинов бросились первыми на врага в битве при Пидне.

Правда, мы не знаем ни вооружение, ни тактику внутри когорт союзников. Логично предположить, что когорты союзников не могут быть вооружены и сражаться иначе, чем римляне. Это было бы сложно для совместных действий. Появляются когорты в текстах первоисточников так же в Испании, в битве при Илипе. Ливий описывает маневр армии Сципиона Африканского: “Растянув таким образом фланги, их командиры быстро двинулись на врага – каждый во главе трех пехотных когорт, трех отрядов конницы и – вдобавок – копейщиков (дротикометателей); остальное войско следовало за ними по косой.” Вариант Полибия: “Сам он (Сципион) отделил от левого крыла, а Луций Марций и Марк Юний от правого три передовых турмы, перед ними поставил по обычаю римлян легковооруженных и три манипула, — каковой отряд пехоты именуется у римлян когортою, — со своим войском сделал оборот влево, а Луций и Марк вправо, и колонна ускоренным шагом двинулась на неприятеля…”

 

Иногда бывает трудно определить, относится термин «когорта» к италикам или поздний автор использует современную ему терминологию. У Салюстия в Югуртинской войне можно найти описание с использованием как манипул, так и когорт: 49.6 «Изменив боевой порядок, он на правом фланге, ближайшем к врагу, установил в три линии воинов, включая резерв, между манипулами расставил пращников и лучников, всю конницу разместил на флангах и, не тратя времени, сказав лишь несколько слов, чтобы ободрить солдат, в том же порядке, какой он им придал, повернув влево передние ряды, повел их на равнину.» 51.3 “Наконец, когда все уже изнемогали от лишений и зноя, Метелл, увидев, что натиск нумидийцев слабеет, постепенно собрал солдат воедино, восстановил боевой строй и поставил четыре когорты легионеров (римлян???) против вражеской пехоты.” 56.4 «Он (Югурта) отправляется туда ночью с отборной конницей и, когда римляне уже выходили из города, завязывает сражение у городских ворот; одновременно он громким криком призывает жителей Сикки напасть на когорты (римские???) с тыла». Веллий Патеркул, “Римская История”, 5: “Еще до уничтожения Нуманции в Испании имела место блестящая кампания Д. Брута, который, обойдя все народы Испании и захватив огромное количество людей и городов, дойдя до тех, о которых едва ли кто слышал, заслужил имя Галлекус. За несколько лет до него среди тех же народов знаменитый Кв. Македонский так сурово командовал войском, что во время осады испанского города Контребия приказал пяти когортам легионеров немедленно отвоевать ту укрепленную позицию, с которой они были выбиты.”

Достаточно определенные указания на когорты появляются немного позже предполагаемой реформы Мария времен Верцелл. Времена Союзнической войны с италиками и гражданской войны Суллы с марианцами, а так же войны Суллы с Митридатом. Например, Аппиан, Гражданские войны, 1.87 «На следующий год (82 до н. э.) консулами стали Папирий Карбон во второй раз и Марий, которому было всего 27 лет, племянник знаменитого Мария… Сулла захватил Сетий, после чего Марий, расположившийся лагерем вблизи него, подался немного назад. Прибыв к так называемой священной гавани, он выстроил войско в боевой порядок и дрался храбро. Когда левый фланг начал сдавать свои позиции, пять когорт пехоты и две турмы (все еще римско-италийская конница???) конницы не устояли и дали сигнал к отступлению, побросали свои знамена и передались на сторону Суллы.» В результате Союзнической войны италики получили римское гражданство и стали служить в легионах, а не в отдельных союзнических когортах. Вполне вероятно, что с этого момента когорта стала основной тактической единицей. Однако, все красивые схемы с расположением когорт на поле боя относятся уже ко временам Цезаря.

 

Цезарь, Гражданские войны, 1.83 “Афраний образовал из пяти легионов две боевые линии, а третью, в качестве резерва, занимали вспомогательные когорты. Фронт Цезаря также состоял из трех линий, но в первой линии было по четыре когорты из его пяти легионов, за ними следовали, в качестве резерва, по три, а затем снова также по три когорты из соответствующих легионов; стрелки и пращники стояли в центре, конница прикрывала фланги.”

  • «Мариевы мулы»

Плутарх, Сравнительные жизнеописания, Марий: “В походе Марий закалял войско, заставляя солдат много бегать, совершать длинные переходы, готовить пищу и нести на себе свою поклажу, и с тех пор людей трудолюбивых, безропотно и с готовностью исполнявших все приказания, стали называть «Мариевыми мулами». Правда, многие указывают, что эта поговорка возникла при иных обстоятельствах. Сципион, осаждая Нуманцию, решил проверить, как его солдаты привели в порядок и подготовили не только свое оружие и коней, но и повозки и мулов. Тогда Марий вывел отлично откормленную лошадь и мула, превосходившего всех свой крепостью, силой и послушным нравом. Полководцу так понравились животные, что он часто вспоминал о них, и потому, когда человека хотят шутливо похвалить за стойкость выносливость и трудолюбие, его называют «Мариевым мулом».”

И до Мария многие полководцы, увидев армию в разобранном состоянии, наводили в ней порядок. В частности, под той же Нуманцией Сципион Эмилиан, 134 г. до н.э., жесткими мерами поднял дисциплину, отказался от обоза и заставил солдат все таскать на себе. Об этом сообщает Ливий в периохе к кн.57 «Весь вьючный скот он распродал, чтобы воины сами несли поклажу.»

  • Марий, по утверждению Плиния Старшего заменил старые значки легионов (signa), которые представляли собой изображения животных – волка, минотавра, лошади, вепря, быка – на серебряного орла (aquilae). Позже орлы стали делать из золота.

Итак, римская армия со времен Полибия ко временам Цезаря существенно изменилась. Какие то изменения первоисточники однозначно связывают с именем Мария, другие изменения могли происходить постепенно и их просто приписывают Марию, как талантливому полководцу и реформатору римской армии.

 

Борьба Юлиана Отступника против христианской церкви.
Языческие увлечения Юлиана носили черты, не способствовавшие успеху его предприятия. Традиционная римская религия, официальный культ Римской республики, который грел души сенаторов и других «стародумов» Рима, закоснелых в своей приверженности старине, питавшей их патриотизм, ставший, впрочем, в мировой империи, в которую вырос Рим, провинциальным и региональным, был чужд Юлиану, так что в Риме, и даже среди римских язычников, он не сумел снискать популярность. В этом отношении характерен такой эпизод. Когда Юлиан вступил на стезю мятежа против Констанция и фактически уже овладел Западом, он «послал в сенат резкую обличительную речь против него, в которой поносил его и расписывал его недостатки. Когда Тертулл, бывший в ту пору префектом города, читал ее в курии, высшая знать, – как пишет Марцеллин, – выразила свое благородство верным и благожелательным отношением к императору: раздался общий единодушный возглас: “Просим уважения к тому, кто тебя возвысил”»

 

В основе антихристианских убеждений Юлиана лежали три «кита»:

– эстетический пассеизм – увлечение красотой античного искусства и, как он это воображал, языческого культа, о котором он судил, скорее всего, по книгам, а не по наблюдениям над его жалкими рудиментами, сохранившимися во времена Констанция, когда этот культ, оставаясь легальным, пребывал в опале;

– декадентское любопытство к тайнам оккультной практики и

– глубокий интерес к неоплатонической философии.

Свое мировоззрение и свои верования Юлиан выразил в словах, произнесенных им на поле битвы после смертельного ранения: «Слишком рано, друзья мои, пришло для меня время уйти из жизни, которую я, как честный должник, рад отдать требующей ее назад природе. Не горюю я и не скорблю, как можно думать, потому что я проникнут общим убеждением философов, что дух много выше тела, и представляю себе, что всякое отделение лучшего элемента от худшего должно внушать радость, а не скорбь. Я верю и в то, что боги небесные даровали смерть некоторым благочестивым людям как высшую награду. И мне дан этот дар – я в этом уверен, – чтобы я не изнемог под бременем страшных затруднений, не унизился и не пал»[22].

Слова эти, действительно, были созвучны идеям философов, но не близки сердцам простых людей, застрявших в языческих суевериях. Участвуя в языческих молебствиях и совершая жертвоприношения богам, они помышляли не столько о смерти и вечной жизни, сколько о своих земных заботах, надеясь на помощь богов в житейских попечениях. Да и оккультные опыты, которые манили страстное воображение императора, язычникам из народа представлялись опасным колдовством, прибегать к которому дерзали лишь немногие из них, когда их изводила ненависть к недругам или безответная любовная страсть. Даже раздосадованные потерей прежних доходов и униженные своим изгойством жрецы плохо понимали императора-идеалиста, когда он требовал от них религиозной ревности, бескорыстия и жертвенного служения бедным и больным, словно он так и остался христианином, или, как он сам любил выражаться, галилеянином, а не вернулся к вере отцов, не предполагавшей ни бескорыстия, ни жертвенности, ни тем более милосердия и благотворительности.

В осуществлении своей грандиозной и безнадежной программы религиозной реставрации Юлиан мог опереться разве только на не особенно влиятельных философов и ученых, вроде Либания. При этом Юлиану доставало здравого смысла, чтобы, пользуясь властью, не прибегать к прямому насилию над христианами. Он знал, что ответом на прежние гонения были мученичество и исповедничество христиан и умножение числа последователей Галилеянина, как он обыкновенно презрительно именовал Спасителя. Миланский эдикт, а следовательно, и провозглашенная им свобода вероисповедания при нем оставались в силах: «Пусть, – говорил он, – галилеяне веруют в своих мертвецов, мы не будем силой привлекать их к культу богов»[23]. Ученик блаженного Августина Павел Орозий в связи с этим заметил: «Преследуя христианскую религию скорее хитростью, нежели открытым насилием, он старался побуждать людей больше наградами к тому, чтобы те отвергли Христа и приняли культ идолов, нежели принуждать пытками»[24].

Юлиан, правда, прибег к ряду административных мер в пользу языческого культа и в ущерб христианам. Христианских клириков он лишил привилегий, предоставленных им ранее святым Константином и Констанцием; языческие в прошлом храмы, переданные христианам и перестроенные в церкви, Юлиан возвращал язычникам; во многих случаях на христианские общины возлагалась обязанность компенсировать материальные потери, понесенные язычниками в результате изъятия у них храмов, особенно часто к таким компенсациям суды приговаривали те общины, которые владели земельными участками, ранее принадлежавшими языческим храмам. Жрецы, при Констанции прозябавшие в бедности, возрадовались об умножении своих доходов, но ответного энтузиазма и ревности, на которые рассчитывал Юлиан, он от них не дождался.

Еще более удручала его религиозная холодность профанов, иными словами, народа. Когда в Антиохии совершалось празднование в честь Аполлона, Юлиан, в ту пору имевший там свою резиденцию, рано утром отправился в загородную Дафну, где находилось главное святилище этого божества. Он надеялся увидеть там «торжественное собрание народа для жертвоприношений, но вместо этого встретил одного только жреца, несшего гуся. Юлиан спросил, какая жертва будет приноситься? Жрец ответил: “Я от себя несу гуся”. “А народу почему нет? ” Жрец объяснил, что народ не находит нужным тратиться на жертвы. Юлиан вследствие этого корил антиохийцев. Он говорил: “Я полагал, что каждая фила… принесет по белому быку, или, по крайней мере, весь город представит одного быка”. Антиохийцы за это отплатили ему двустишием: “Белые быки приветствуют Юлиана; если он победит персов, то белым быкам житья не будет”»[25]. Как видно из этого эпизода, язычники с иронией относились к императору-единоверцу.

Пылкий ревнитель языческого культа, он сам любил подводить жертвенное животное к алтарю, подносить дрова к костру, изучать внутренности закланных быков или баранов, пытаясь обнаружить в них тайные указания на волю богов. Наблюдая такой его неумеренный неофитский энтузиазм, народ прозвал его «вомолохом» (составлено из двух слов: арамейского вомо – «жертвенник» и греческого лох – «воинский отряд»). Это была презрительная кличка малоимущего и нищего сброда, который во время жертвоприношений стекался к алтарю, чтобы полакомиться кусками жертвенного мяса.

Одной из репрессивных мер, предпринятых Юлианом против христиан, было увольнение их из армии и с государственных должностей. Он находил для этой меры не чуждое издевки благовидное основание: «Тем, кто не хотел отречься от христианства и приносить жертвы идолам, Юлиан, – по словам Сократа Схоластика, – запретил служить в придворном войске. Христианам не позволялось также быть начальниками провинций – потому, говорил он, что закон повелевает им не употреблять меча для наказания людей, заслуживших своими преступлениями смерть. Многих располагал он к приношению жертв ласками и подарками, и тут-то, как в горниле, открылось перед всеми, кто был истинный христианин и кто мнимый. Христиане в смысле собственном охотно снимали с себя пояс, соглашаясь лучше претерпеть все, чем отречься от Христа»[26]. Чистка армии от христиан при нем, однако, далеко не была доведена до конца, вероятно, потому, что в противном случае армия осталась бы обезглавленной и сильно поредевшей.

Еще одной административной мерой против христиан был изданный 17 июня 362 года эдикт, запретивший христианам преподавать риторику и грамматику. Эту акцию находил несправедливой и такой поклонник Юлиана, как Аммиан Марцеллин. «Изданные им указы… – писал он, – были вообще хороши, за исключением немногих. Так, например, было жестоко то, что он запретил преподавательскую деятельность исповедовавшим христианскую религию риторам и грамматикам, если они не перейдут к почитанию богов»[27]. Предлог к дискриминации Юлиан находил в том, что, как он писал, «правильное преподавание заключается не в складной речи и красивых словах, а в том, чтобы учитель обладал здравым расположением мыслей и имел верные понятия о добре и зле, о благородных и постыдных вещах… Разве, по воззрениям Гомера, Гесиода, Демосфена, Геродота, Фукидида, Исократа и Лисия, боги не являются творцами всякого знания? Разве они не считали себя жрецами: одни – Гермеса, другие – муз? Я находил бы нелепым, чтобы те, которые объясняют указанных писателей, позволяли себе отвергать чтимых ими богов. Я не требую, чтобы они переменили свои воззрения перед слушателями, но предоставляю на их свободный выбор: или не преподавать то, что не считают серьезным, или, если желают продолжить преподавание, должны, прежде всего, собственным примером убедить слушателей, что Гомер, Гесиод и другие, которых они толкуют и которых обвиняют в нечестии и заблуждении по отношению к богам, на самом деле не таковы»[28]. По словам Орозия, «почти все те, кого касались предписания эдикта, предпочитали покидать службу, нежели оставлять веру»[29]. Оставлявшим преподавание риторам Юлиан предлагал идти в церкви галилеян «объяснять Матфея и Луку»[30].

Своеобразной акций, нацеленной на причинение вреда ненавистной ему Церкви, была та, за которую его трудно укорять в попрании справедливости. В самом начале своего правления Юлиан даровал амнистию всем осужденным по обвинениям в церковных преступлениях. Ею воспользовались как православные никейцы, так и крайние ариане, вроде Аэция, одинаково преследовавшиеся при Констанции. Аэций, в прошлом учитель Юлиана, был, пожалуй, единственным вернувшимся из ссылки «галилеянином», которого император приблизил к себе. Юлиан вернул епископов из изгнания вовсе не ради справедливости или по гуманным соображениям, а чтобы и таким образом нанести урон Церкви. Об этом откровенно пишет почитатель и единомышленник Юлиана Марцеллин: «Он созвал во дворец пребывавших в раздоре между собой христианских епископов вместе с народом, раздираемым ересями, и дружественно увещевал их, чтобы они предали забвению свои распри и каждый, беспрепятственно и не навлекая тем на себя опасности, отправлял свою религию. Он выставлял этот пункт с тем большей настойчивостью в расчете, что, когда свобода увеличит раздоры и несогласия, можно будет не опасаться единодушного настроения черни. Он знал по опыту, что дикие звери не проявляют такой ярости к людям, как большинство христиан в своих разномыслиях»

Юлиан не запрещал христианам исповедовать свою религию и не подвергал их репрессиям за саму веру, но убийства христиан, совершавшиеся языческой чернью, оставались безнаказанными, и в этом смысле можно считать, что при нем возобновились гонения на Церковь

Христианские кладбища подвергались разорению, а останки христиан и мощи святых – поруганию.

Из вражды к христианам Юлиан намеревался восстановить Храм в Иерусалиме, но этот его проект был пресечен действием силы Божией. Язычник Марцеллин так писал об этом событии: Юлиан, «желая оставить для будущих веков память о своем правлении великими сооружениями, задумал восстановить славный некогда иерусалимский Храм, не жалея для этого никаких расходов… Спешное исполнение этого предприятия Юлиан поручил антиохийцу Алипию, который был до того вице-префектом Британии. Алипий усердно принялся за дело; правитель провинции… оказывал ему содействие, но страшные клубы пламени, вырывавшиеся близ фундамента, сделали это место недоступным для рабочих, так как их несколько раз обожгло. Так и прекратилось это начинание из-за упорного сопротивления стихии»

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.01 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал