Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Билет №8






  1. Данте Алигьери «Божественная комедия».
  2. Н.С. Лесков. Художественное-религиозное творчество.

Николай Семёнович Лесков (1831–1895)

Вопрос о Церкви становился не только вневременным, судьбоносно значимым для человека (ибо вне Церкви нет спасения), для общества, но и злободневно насущным. Русская литература этот вопрос обозначила отчётливо, начиная с Гоголя и славянофилов. Этого вопроса не могли обойти ни Достоевский, ни Толстой, каждый по-своему на него отвечавшие. Первыми же, кто попытался осмыслить проблему бытия Церкви через изображение внутреннего бытового существования её, стали Мельников-Печерский и Лесков. Один сделал это опосредованно: отображая прежде всего жизнь староверов и сектантов, то есть антицеркви, через отрицание которой осмыслял истину; другой, не обойдя и этой темы, впервые в русской литературе предложил читателю описание жизни и быта духовного сословия, показал его изнутри и в том попытался высмотреть все, порою незаметные извне, проблемы церковной жизни в конкретности времени.

Лесков зорко разглядел многие пороки чиновничьего церковного управления, не заметив главного — святости, которая была явлена во многих подвижниках Русской Церкви того времени. Он сделал в конце концов крайний вывод: без Церкви можно обойтись, даже должно искать спасения вне её ограды, ибо в ней — застой, отсутствиедвижения воды. В итоге писатель отождествил конкретно-историческое существование Церкви и её вневременное бытие. Он совершил ту же ошибку, что и Толстой. Даже несколько раньше Толстого. Тем легче ему стало позднее сойтись с Толстым во многих воззрениях на Церковь и на веру.

В основе заблуждений Лескова лежит, кажется, то же, что стало одной из основ толстовства: преимущественное внимание к нравственной стороне христианства, то есть сосредоточение в сфере душевных, но не духовных стремлений. Лесков саму цель христианства видел в оздоровлении и возвышении нравственных норм, на которых должна основываться жизнь всего человечества. Это, заметим, связано было и у Толстого, и у Лескова с идеей улучшения земного устроения бытия, но не с идеей спасения.

Однако успокоиться в подобном мрачном выводе невозможно. Ум, вся натура Лескова мечется и ищет, на что можно было бы верно опереться. Взгляд его задерживается на том, что близко к Церкви, — на староверах.

Рассказ " Запечатленный ангел" (1873) есть опыт художественного исследования психологии раскольников. Лесков являет себя здесь как сложившийся мастер, как тонкий знаток различных сторон раскольничьей жизни. И даже (может быть, главное) — как ценитель древней русской иконописи. Конечно, Лесков художник правдивый, он всегда избегал намеренной неправды. Но о том, что ненамеренное искажение реальности у него возможно, следует не забывать.

Однако, что-то не давало Лескову покоя, не давало остановиться на обретённом. Что-то вело и корчило его, толкая на дальнейшие метания. Что же? Да, кажется, ясно — что…

За год до смерти Лесков признавался Толстому, что в охватившем его настроении он не стал бы писать ничего подобного «Соборянам» или " Запечатленному ангелу", а с большей охотой взялся бы за " Записки расстриги". Вспомним его более раннее признание, что вместо «Соборян» ему хочется написать о русском еретике. И в частных беседах он утверждал, что много у него написано «глупостей» и что, понявши это, «Соборян» он писать бы не стал.

Итак его вело к описанию, к исследованию ереси.

Лесков был менее самоуверен, нежели Толстой, в признании неоспоримости своего мировоззрения. Он, кажется, подозревал, что в том может таиться не устойчивость его, а падение. Лесков искал истину веры. Он долго не мог найти себя и в стихии общественно-политических борений. С революционерами разошелся, но многое о них напророчил такого, что лучше бы не сбывалось, да сбылось. Потерпев немало от либерально-демократического террора, он неизбежно должен был оказаться в союзе с противоположными силами. И действительно, сошёлся на время с Катковым, которого все либералы враждовали.

Только не мог Лесков надолго ужиться с кем бы то ни было: и сам был слишком нетерпим, и позиция его не всегда могла устроить издателей чрезмерной оригинальностью.

Автор " Соборян" впервые пристально вгляделся в то, что прежде как будто мало волновало литературу, - в жизнь Церкви. В конкретно-историческом её проявлении он пытался постигнуть вечное; и то, что он узрел, навело его на грустные раздумья, заставило сделать мрачные выводы, позднее приведшие к полному пессимизму и отвержению Церкви как необходимого условия спасения.

К славянофилам Лесков какое-то время относился с приязнью. С И.С. Аксаковым долгое время состоял в весьма дружеской переписке, именуя его " благороднейшим Иваном Сергеевичем". А вот что пишет ему в августе 1875 года из Мариенбада: " Книг русских много навезено: все страшно дороги, и дельного очень, очень мало: кроме Хомякова и Самарина нечего в руки взять". Но слишком тесные отношения со славянофилами у Лескова долго длиться не могли: те требовали последовательности в Православии. Язвительный Лесков не удержался и позднее кольнул славянофилов в " Колыванском муже" (1888).

С течением времени литературная судьба писателя понемногу устраивалась, но и еретичество, религиозное и общественно-политическое, лишь обострялось.

В поиске союзников Лесков обращает взор на двух крупнейших своих современников — на Достоевского и Льва Толстого. В 1883 году он пишет статью " Граф Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский как ересиархи". Статья о ересиаршестве Толстого и Достоевского — лесковское заступничество за обоих писателей от критики К.Леонтьева, предпринятой в очерке " Наши новые христиане". Лесков не просто за «обижаемых» заступался, но более, кажется, стремился отстоять свои собственные убеждения, хотя бы и прикровенно, как бы не о себе говоря.

Лесков упорно возвращается к мысли: даже пребывание в житейской грязи не может опорочить грехом человека, когда падение совершено как жертва ради спасения ближнего. Тут как будто трудно установить безусловные параллели с жизнью самого писателя, но если не забывать, что его апокрифические пересказы есть несомненные иносказания, то биографичность мучившей Лескова проблемы становится очевидной.

Особо следует сказать о языке лесковских переложений древних апокрифов: в нём — особый ритмический строй речи, создающий особое музыкальное звучание её. Лесков вырабатывал это звучание кропотливейшим трудом. О языке повести «Гора» он писал: " …я добивался «музыкальности», которая идёт этому сюжету как речитатив. То же есть в «Памфалоне», только никто этого не заметил; а меж тем там можно скандировать и читать с каденцией целые страницы".


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.007 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал