Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 4. Мать с Джеком стряпали весь день напролет






Рабыня

 

 

Мать с Джеком стряпали весь день напролет. Мальчуган загодя вычистил костровую яму у дома, наполнил ее углями, прикрыл угли камнями и влажной соломой. А сверху водрузил глиняный горшок с двумя ощипанными гусями. Под вторым слоем соломы и углей не первый час тушились гуси.

Отец закрепил над дверью ветки остролиста. Как христианин, он, конечно же, в древнюю религию не верил, однако ж остролист — штука полезная: отгоняет незваных богов, эльфов, демонов и прочих тварей, что рыщут по земле в Великий Йоль. Кое-кто из поселян вешал и омелу, но отец говорил, это опасно: омела посвящена Фрейе, богине любви.

— Мне скучно, — ныла Люси, тыкая в костровую яму палочкой.

— Займись чем-нибудь полезным. Вон вымой репу.

Люси неохотно принялась за работу, оставив столько грязи, что Джеку пришлось заново перемывать овощи.

— Расскажи сказку! — упрашивала она отца, дергая его за рукав.

— Позже, принцесса — пообещал Джайлз. — Мне еще нужно остролист развесить вокруг дымовых отверстий. Мало ли что может пробраться сквозь них в дом — в нынешнее-то время года!

— Давай я все сделаю, — вызвался Джек.

Отцу, с его хромотой, взбираться по приставной лестнице было непросто, и, хотя тот любил приносить свою боль в дар Господу, порою он с превеликим облегчением перепоручал ту или иную работу сыну.

— Ладно. Нечего тебе сидеть сложа руки. — Отец сел и подхватил дочку на колени.

«Ну и пожалуйста», — подумал Джек.

Когда-то он не на шутку обижался на такое обращение, однако теперь научился лучше понимать отца. Джайлз Хромоног на самом деле не был человеком жестоким; он просто-напросто отчаялся и разочаровался в жизни. В детстве он натерпелся с лихвой и полагал, что Джек более счастливой участи не заслуживает.

«Зато о семье отец заботится ревностнее любого другого», — преданно подумал мальчик.

Джек вскарабкался к дымовому отверстию с одной стороны крыши. Поглядев через весь потолок, он видел и противоположную дыру. Мышь, негодующе пискнув, зарылась в соломенную кровлю. Джек закрепил остролистовые ветки и спустился вниз.

Мать пекла в золе очага особые йольские лепешки. Из самой лучшей овсяной муки, смягченной медом и вкусным гусиным жиром. Края лепешек вытягивались наподобие лучей солнца, а в середине у каждой проделывалось отверстие. Получался амулет против троллей, которые в это время года, сами понимаете, кишмя кишат. Вообще-то своими глазами троллей видели только Бард да Джек, и то далеко за морем, но мать говорила, что лишняя предосторожность не помешает.

К тому времени, как солнце опустилось за западные холмы, вся семья собралась на пиршество в честь Великого Йоля. Отец нагрузил Ромашку корзинами с тушеным гусем, лепешками и репой. Люси семенила впереди, а Джек брел следом, нагруженный мехами с сидром. Длинные синие тени путников скользили по заснеженным полям. Над дорогой витал дым дюжины кухонных костров. В животе у Джека забурчало. За весь день у него маковой росинки во рту не было: чтобы побольше места осталось для праздничного угощения.

И оно того стоило. Столы на козлах, повсюду расставленные в доме вождя, просто-таки ломились от снеди. Тут и пирожки с крольчатиной и с куропатками, и расстегаи с голубятиной, и жаворонки в тесте. Тут и копченая пикша, и солонина. Несколько видов сыра и ячменные лепешки, щедро намазанные топленым салом. А на десерт — целые корзины чуть сморщенных, но по-прежнему вкусных яблок. Семьи приносили с собой, кто что может, а те, у кого нет ничего, — как, скажем, вдова кожевника с детьми, — угощались чем и сколько хотели.

Каждый дом потчевал односельчан своим особым печевом: пампушками из ячменной муки с тмином, мушмулой в соли, хлебцами с привкусом золы, в которой и выпекались. А лучшим лакомством все считали мамины лепешки благодаря подмешанному в них меду.

Самое внушительное блюдо поставлял вождь: овечью голову, расколотую надвое, так, что можно было угоститься и мозгом, и языком. Подавалась голова на огромном деревянном подносе, со всех сторон обложенная ломтями баранины. Поднос обрамлял декоративный узор из вареных яиц, репы и лука, и в каждом углу красовалось по овечьей ноге.

Селяне ели до отвала — пока щеки не залоснились от жира. Один за другим дети помладше засыпали; их переносили в соседний дом. Приглядывать за ними поставили Пегу; она же поддерживала там слабый огонь в очаге. Джек порадовался про себя, заметив, что и Пегу не обделили. Жена вождя подарила ей новое платье. Поношенное, конечно, но из хорошей шерсти и не слишком замызганное.

А до того Пеге позволили положить себе на поднос всяческой снеди. Сгорбившись, девочка проворно набивала рот, как будто боялась, что еду у нее отнимут. У Джека снова заныло сердце, как тогда, во время обряда Малого Йоля. Каково это — всю жизнь быть рабыней? Он прожил в рабстве всего-то несколько месяцев, но и это было ужасно.

А ведь Пега — не единственная рабыня в деревне. Огонь в кузнице поддерживают двое дюжих, молчаливых здоровяков. Весь день рубят дрова, а на ночлег устраиваются в хлеву, вместе со скотиной. Их отец, родом из Беббанбурга, продал сыновей на север: они-де соображали туго.

А сами они что на этот счет думают? — гадал Джек, глядя, как эти двое поглощают пищу в темном углу зала. Они ни с кем не разговаривали, даже друг с другом. Может, немые? Каково это — быть проданным в рабство собственным отцом?

Когда гости наелись до отвала, брат Айден рассказал историю про младенца Иисуса. Ужас до чего интересно, аж дух захватывает: тут тебе и ангелы, и пастухи, и животные, согревавшие божественного малыша своим дыханием. Джек попытался вообразить себе огромную звезду, что указывала путь царям с Востока. Какое, должно быть, чудесное зрелище!

Потом монах завел на латыни «Слышим ангелов с небес», приглашая остальных подпевать. Однако никто из поселян латыни не знал: они могли только подтягивать ему нестройным гулом. Зато позже все воздали должное святочным песням. Кузнец зычно ревел «Остролист и плющ», а его хорошенькие дочки в паре со своими ухажерами отплясывали между столами.

Бард, устроившись в тени, слушал. Арфу он не принес. Малый Йоль и святочные обряды принадлежали ему, а вот Великий Йоль он любезно уступил брату Айдену. Джек надивиться не мог, как сдружились эти двое. Монахи в большинстве своем осуждали и порицали древние обычаи, но брат Айден был не из таких.

Когда, после гибели Святого острова, брат Айден доковылял до деревни, он себя не помнил от горя. В ту пору Барда тоже почитали сумасшедшим; на самом же деле дух старика путешествовал в обличье птицы. Когда Бард вновь воссоединился со своим телом, он принял монаха к себе.

«Это самое меньшее, что я могу сделать, после того как доставил всем столько хлопот», — объяснял он.

Джек подобного великодушия не разделял, потому что кому, как не ему, поручили заботиться о брате Айдене. Ему полагалось приглядывать за тем, чтобы монах был накормлен и время от времени выходил из дома поразмяться. Джек прогуливался с ним по взморью и вынужден был слушать его вечное нытье. Ну да, товарищей брата Айдена постигла страшная участь, однако ж никто из скандинавов не унизил бы себя бесконечными жалобами на судьбу.

Каждую ночь Бард играл на арфе, Джек пел, а брат Айден с остекленевшим взглядом сидел у очага.

«Музыка несет в себе исцеление, — объяснял старик. — Тебе кажется, будто Айден не вслушивается, но это не так. Дух его заперт, словно в ловушке, в объятой пламенем библиотеке Святого острова. Мы поможем ему спастись».

Постепенно кошмары оставили монашка, и тот снова обрел способность самостоятельно о себе заботиться. Селяне построили ему небольшую хижину в форме улья, и он переселился туда.

Брат Айден был трогательно благодарен Барду и никогда ни словом не порицал проклятых язычников.

Пир в честь Великого Йоля постепенно сходил на нет. Жены паковали с собой остатки еды и расталкивали блаженно задремавших мужей. Кузнеца понесли домой рабы; кое-кого из фермеров пришлось бесцеремонно вытолкнуть за порог. Наконец зал опустел.

— Не пора ли нам? — спросила мать.

Она уже закутала Люси в шерстяной плащ.

— Еще нет, — возразил отец. — У меня тут одно дельце есть. Подождем, пока Бард не уйдет.

Бард тотчас насторожился, и от внимания Джека это не укрылось. Впрочем, у старика всегда ушки на макушке.

— Разговор, чего доброго, затянется, — объяснил отец. — Не хочу тебя задерживать: ты небось не чаешь поскорее до постели дойти.

— Я совершенно не тороплюсь, — заверил Бард.

— Да дело-то скучное…

— Я — не заскучаю, — сердечно откликнулся старик.

Отец нахмурился, но тут же деловито обернулся к вождю.

— Я насчет Пеги.

— Девчонка никак что-то натворила? — полюбопытствовал вождь, откидываясь на скамье назад и вытягивая ноги.

— Нет-нет, я о другом. А скажи, как там у нее со здоровьем?

Странный вопрос, удивился Джек.

— Да как у всех детей. Ну, простужается иногда, бывает.

— Работница хорошая?

— А! — Вождь внезапно оживился: сонливости как не бывало. — Работница отменная, таких еще поискать! От горшка два вершка, а вкалывает — просто диву даешься!

— Джайлз, ты чего такое задумал? — встрепенулся Бард.

Люси — сна ни в одном глазу! — нетерпеливо подталкивала отца.

— Это дела хозяйственные, — отмахнулся отец.

— К тебе каждый день мальчишки приходят помогать, — напомнил Бард. — Чего еще тебе понадобилось?

— Да вот надумал прикупить несколько коров, чтоб масло да сыр делать.

Об этих планах Джек слышал впервые. У отца и так хлопот полон рот, дополнительной работы он уже не потянет, даже с помощью деревенских ребят. Такую договоренность придумал Бард, чтобы освободить Джека и заполучить его в ученики. Отец держал кур, голубей, гусей, тридцать овец, а мать хозяйничала на пасеке и в огороде, где росли целебные травы. Летом сажали овес, бобы и репу. Куда тут еще и коровы-то?

— Пега — очень ценная рабыня, — изрек вождь.

— Пега — та еще уродина, да и ростом не вышла. Удивляюсь, как это в ее руках молоко не скисает.

— А вот и не скисает — напротив, превращается в отменные желтые сыры, — ухмыльнулся вождь.

Они еще и торгуются, как будто речь идет об овце!.. Джек был в таком возмущении, что даже язык прикусил, опасаясь наговорить лишнего. Мальчуган поднял взгляд: Бард пристально наблюдал за ним.

— И на вид — сущий заморыш. Будь я коровой, я б пинком выкинул ее из стойла, — хмыкнул Джайлз Хромоног.

— Она их одним взглядом унимает, так же как и пастушьих собак, — отвечал вождь.

— Джайлз, у нас нет места для коров, — напомнила мать.

Значит, мама об этой затее тоже ничего не знает, понял Джек.

— Молчи, — отмахнулся отец. — Даю тебе за девчонку пять серебряных пенни.

— Пять! — вознегодовал вождь. — Да умелые руки Пеги стоят по меньшей мере пятьдесят.

— Пятьдесят — за хворую малявку? Скажешь тоже!

— А ты рожу ее видел? Она же вся в оспинах! Ей теперь великий недуг не страшен. Давай я ее позову — своими глазами убедишься!

— Отец… — робко произнес Джек.

— Молчи. У доильщиц обычно с легкими неладно. Однако, поскольку мы с тобой друзья, я дам тебе десять пенни, — предложил Джайлз Хромоног.

— Отец, покупать рабов — дурно, — проговорил Джек.

В зале повисла гробовая тишина. Все глаза обратились на мальчика.

— Прошу прощения? … — холодно процедил отец.

— Он сказал: «покупать рабов — дурно», — повторила мать.

Джайлз Хромоног вскочил на ноги.

— Как ты смеешь мне прекословить?

— Ну, тихо, тихо, — поспешно вмешался вождь. — Тут у нас есть человек знающий, он нам сейчас все доподлинно обскажет, что хорошо, а что дурно. Брат Айден, ты как считаешь?

«Он же столуется в доме вождя, — подумал Джек. — Он не посмеет перечить хозяину».

Сердце мальчика неистово колотилось в груди, лицо горело. Никогда еще он не бросал вызов отцу открыто, да еще при людях. Джеку отчаянно не хотелось этого делать. Но мальчуган знал, как это ужасно: быть проданным за деньги будто кухонный горшок, чтобы тебя со временем выкинули за ненужностью.

— Рабство — зло, — произнес брат Айден мягко. — Законом рабство не запрещается, как ты сам знаешь, но ты спросил меня, что хорошо, а что дурно. Моих собратьев со Святого острова, тех, что не изрубили на куски, продали в неволю. Да твоих же собственных детей, Джайлз, забрали в рабство, и вернулись они к тебе лишь чудом. И как после этого ты хочешь владеть другим человеком?

Потрескивал огонь в очаге, ветер трепал соломенную кровлю. Отец пристыженно потупился.

— Наверное… наверное, уже не хочу, — буркнул он.

— Па, ты же обещал! — внезапно заверещала Люси. — Ты сказал, что купишь мне Пегу, если я буду хорошей девочкой! А я — была!

— Ах вот в чем, значит, дело, — обронил Бард.

— Джайлз! — охнула мать.

— Мне вправду хотелось завести сыроварню, — оправдывался отец.

— Ты обещал! — рыдала Люси.

— Тише, — промолвила мать, пытаясь оторвать дочку от отца.

Но та с громким плачем вцепилась в него. Джек видел: отцовская решимость тает с каждым мгновением.

— Я же слово дал, — промолвил он, обнимая свою любимицу.

— Вот что я тебе скажу. Я скину цену до сорока серебряных монет, — предложил вождь. Рассуждения брата Айдена его сильно удивили, однако, по всей видимости, ничуть не расстроили. Брат Айден вечно журит людей за какой-нибудь грех — монах, что с него взять!

— Тридцать, — машинально отозвался отец.

— Джайлз, это же приданое Люси! — запротестовала мать.

— Она удачно выйдет замуж без всякого приданого.

— По рукам! — воскликнул вождь.

«Кто-нибудь, вмешайтесь, пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь», — мысленно молил Джек. Он переводил взгляд с брата Айдена на Барда, а те смотрели на него. Внимательно, не отрываясь. Дескать, его дело, не чье-нибудь. Перед мысленным взором Джека возникла картина: Люси закатила истерику во время обряда «огня бедствия», а Пега взяла свечу в свои руки. И мальчуган вдруг понял, какова его роль.

— Я покупаю Пегу за тридцать один пенни, — объявил Джек. — Чтобы дать ей свободу.

Бард и брат Айден заметно расслабились.

— Что? — взревел отец. — Откуда у тебя такие деньги?

— От викингов. Я закопал монеты под полом римской виллы.

— Ты солгал мне? Ты припрятал деньги для своих собственных корыстных целей? … Ты мне не сын больше, бессовестный щенок!

— Я тебе не лгал, — устало проговорил Джек. — Но ты мне все равно не поверишь.

Мальчик весь дрожал от нервного напряжения. Голос его срывался, сердце замирало, однако отступать он не собирался.

— Сей же миг вон из моего дома! — в ярости заорал Джайлз Хромоног. — И чтоб больше не возвращался!

— Па, ты же обещал! — заревела Люси. — А я-то так хорошо себя вела!

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.012 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал