Глава 13. Дмитрий Алексеевич Лаврентьев не посещал Лелечкиного дома по желанию ее мужа; они всегда виделись с Еленой Александровной где-нибудь на стороне

Дмитрий Алексеевич Лаврентьев не посещал Лелечкиного дома по желанию ее мужа; они всегда виделись с Еленой Александровной где-нибудь на стороне. Если для Царевской это обстоятельство и придавало особенную прелесть их роману, то простодушному стрелку было несколько неловко и неуютно всегда встречаться урывками и на каком-то торчке. Конечно, если бы он посещал Царевских, то было бы тоже не всегда спокойно, потому что каждую минуту мог войти муж или кто-нибудь из знакомых, а он бы, Дмитрий Алексеевич, хотел увести свое сокровище далеко, скрыть от других людей, чтобы можно было от утра до утра быть вместе, ходить вместе, есть тоже, рассказывать тихо и доверчиво о своем детстве: как он жил до встречи с нею, как ее полюбил и как теперь любит. Это было бы нежное, неторопливое и прочное блаженство. И он как нельзя лучше понимал, что друг его мистер Сток прав, что, конечно, Лелечке нужно бросить мужа и выйти за него, Лаврентьева, замуж. А матушка согласится: она добрая и так его любит. И как это ни странно, это решение с особенною настойчивою ясностью ему показалось необходимым после последней его встречи в «Буффе». Конечно, это должна быть последняя встреча. Он поговорит с матерью, поговорит с Еленой Александровной, и тогда сейчас же, завтра, сегодня вечером, они уже ни на секунду не будут расставаться, никаких мужей, никаких Лавриков, никого… Боже мой, как это будет хорошо! И вот сейчас же он пойдет в комнату матери… Он позвонил, и вместе с его звонком слился, где-то вдали другой, тонкий звон.

— Барыня дома? — спросил он у вышедшего денщика.

— Никак нет, — и, понизив голос, солдат добавил: — так что к вашему высокоблагородию пришла барышня. Кто такая, не сказывается.

— Ко мне? Кто бы это мог быть?

Но кто же, действительно, мог прийти к нему, как не та, о которой он думал, мечтал? Он едва не вскрикнул от радости, увидев ее милую, знакомую шляпу у себя в передней. Перед денщиком он сдержался, щелкнул каблуками и даже сказал: — Чем могу служить? — Пожалуйте! — Но едва только закрылись за ними двери его комнаты, как Лаврентьев, не предложив даже ей раздеться, опустился на колени и стал целовать ее перчатки, кофточку, зонтик, повторяя только: «Лелечка, Лелечка, Лелечка».

Она ласково, несколько печально, провела рукой в перчатке по его голове и сказала:

— Какой вы смешной: дайте мне хоть снять перчатки! Вы, наверно, не ожидали, что это я? У вас здесь хорошо! Вы здесь давно живете? Наверно, эта же комната была вашей, когда вы были юнкером, а может быть, даже и кадетом?

Она медленно ходила по комнате, осматривая обыкновенную обстановку, бедные товарищеские карточки, немудреные книги, а он так же тихо ходил за нею по пятам, целуя то в плечо, то в шею и шепча только: — Боже мой! Боже мой! — Наконец, Елена Александровна села в кресло, спиной к окну, и начала:

— Конечно, как мне ни приятно быть у вас, но я пришла к вам по делу, если только разговор может считаться делом. Я пришла даже не столько разговаривать, сколько объяснить вам то, что могло показаться странным в моих поступках или даже, если хотите, не совсем красивым.

— Не надо никаких объяснений. Я все понимаю, и потом так хорошо, т. е. так славно, понимаю.

Елена Александровна мельком на него взглянула, будто недовольная, и заметила:

— Как же вы можете понимать, коли я сама еле соображаю, что делаю, что чувствую? Знаете, тогда в «Буффе» я не хотела подавать виду при вашем друге, но я была вами недовольна. Зачем это шпионство? Неужели вы думаете, что меня сколько-нибудь интересует этот мальчик?

— Ничего я не думаю, и ничего этого не будет, потому что завтра же вы поговорите с вашим мужем и оставите его.

— То есть как оставлю мужа?

— Очень просто!

— Зачем же я буду это делать?

— Вот именно затем, чтобы не было надобности объясняться обо всяких пустяках, чтобы не было ничего скрытого, чтобы мы никогда с вами не расставались, ни на секунду.

Еле заметная усмешка прошла по лицу Елены Александровны, когда она спросила:

— Вы, кажется, хотите, чтобы я стала официально вашей любовницей?

— Как вы это могли подумать? Покуда вы не разведетесь и не выйдете за меня, мы можем даже нигде не показываться вместе.

Елена Александровна, казалось, не верила своим ушам, потому что она переспросила:

— Покуда я не выйду за вас?

— Ну да, конечно, как же может быть иначе?

— Но послушайте: какая же, какая же будет разница в моем положении с тем, что я имею теперь?

— Я не совсем понимаю, что вы говорите! Про какую-разницу?

— Ведь я же и теперь замужем… зачем же я буду заводить такую историю, разводиться с мужем? Только для того, чтобы приобрести себе нового?

— Для того, чтобы никогда не расставаться с тем, кого вы любите и для кого вы составляете единственное счастье.

— Но, милый Дима! это же говорится во всех романах… это избито, как старый пятиалтынный. Зачем же мы будем это проделывать?

— Мне все равно: избито это или не избито, банально, пошло, у меня чувства совсем обыкновенные, потому они и выражаются обыкновенно. Это единственный, радостный, достойный выход.

— Как это скучно!

— Ах, вам скучно? Неужели вам нужен я был только, чтобы щекотать нервы и создавать необыкновенное положение?

Лелечка стала вдруг ласковой.

— Совсем нет! Но вы слишком упрощаете и клевещете на себя. Это совсем не так просто, как вам кажется, и поверьте, если б я не была замужем, если бы мой муж был не такой прекрасный и любящий меня человек, которого я уважаю и бросить совсем не хочу, если б тут не была замешана настоящая и первая любовь этого мальчика, вы бы на меня не обратили внимания, наши отношения вам показались бы пресными, как и мне. Ну, признайтесь сами, разве вы меня полюбили бы так вот, как теперь, если бы мы с вами встретились не в «Сове», а просто я была бы барышней из общества, которую ваша матушка приготовила бы вам в невесты?

— Я любил бы вас одинаково, при каких угодно обстоятельствах. Вы можете судить об этом по тому, что я люблю вас даже при тех обстоятельствах, которые существуют.

— Опять-таки вы наговариваете на себя. Вся прелесть, весь смысл нашей любви именно в этих обстоятельствах. Если б не было этого мальчика…

— Я был бы только благодарен судьбе… я даже удивляюсь вашей нечуткости, Елена Александровна. Я не хочу, чтобы вы все время тыкали мне в нос вашего молодого человека.

— А я хотела именно о нем с вами сегодня говорить.

— Я бы вас просил избавить меня от подобных разговоров.

Лелечка казалась искренне удивленной.

— Вы, кажется, ревнуете, милый друг? Так-таки попросту ревнуете, как любой человек, как Иван Иванович, как старший дворник?

— Да, если угодно, как старший дворник, потому что, повторяю вам, чувства у меня самые обыкновенные и все эти любовные сложности мне непонятны и противны… Я вас люблю, вы меня любите, чего же больше? Зачем нам еще целая куча посредствующих людей? Что же мы разыгрываем фарс «Под звуки Шопена»? И без присутствия вашего мужа, этого молодого человека, вы меня не можете любить? Какая гадость!

— Дмитрий Алексеевич, вы, кажется, забываете, что я женщина и что я у вас в доме? Чем я заслужила ваши оскорбления?

Лаврентьев перестал бегать по комнате и снова, опустясь на колени перед креслом, где сидела Елена Александровна, крепко стиснул ее и начал говорить раздельно, близко поднеся свое лицо к лицу Лелечки, глаза в глаза:

— Да поймите же, что я вас люблю безумно! Что я хочу быть для вас одним, как вы для меня одна. Я не хочу никаких сложностей расстроенного воображения… Я никого не любил, и я вас люблю чисто и грубо… Да, как старший дворник, именно. Никаких оттенков и зрелищ я не хочу, и я запрещаю вам о них говорить! Я хочу, чтоб вы сделались моей женой: потому что всегда нужно, чтоб человек говорил «да», или «нет», а не вилял… Что вы мне скажете?

Лелечка, злая и бледная, проговорила: — Прежде всего, я прошу вас отпустить мои руки…

— Я вас не отпущу, покуда вы мне не ответите.

— А я вам не отвечу, покуда вы меня не отпустите… Ну, что же, будем ждать, кто кого переждет?

Лаврентьев сразу отпустил Елену

Александровну и поднялся красный, тяжело дыша. Елена Александровна, поправив платье, молчала и, наконец, начала отчетливо и резко:

— Выбросьте из головы мысль, что я выйду за вас замуж. С меня совершенно достаточно того мужа, который у меня есть. Вы — грубый и невоспитанный человек. Я вас ненавижу!.. Вы сломали, растоптали все то нежное здание, которое я строила, и вы меня не любите нисколько, потому что старший дворник любить не может. Вот все, что я могу вам сказать. Дайте мне кофточку, я ухожу… Вы меня больше никогда не увидите!

Лаврентьев молча, не глядя на Елену Александровну, подал ей кофточку; молчала и гостья, не поднимая глаз. Но, когда она стала застегивать перчатки, офицер, все не глядя на нее, хрипло прошептал:

— Елена Александровна, простите меня, не уходите… Я сам себя не помню, пусть будет так, как вы хотите…

Лелечка подняла на него свои глаза, светло-серые, и просто сказала:

— Прощайте.

— Елена Александровна, я умоляю вас не уходить… Забудьте то, что я говорил. Я слишком вас люблю и, может быть, наговорил вздора. Может быть, я научусь понимать вас, как вы понимаете.

Лелечка уже застегнула перчатки и молча шла к двери. Тогда Лаврентьев, быстро пробежав, встал спиной к двери и запер ее на ключ.

— Очень мило, — сказала чуть слышно Лелечка.

— Да, очень мило… Вы думали, что вы так спокойно и уйдете целоваться с вашим мальчишкой, или с вашим супругом, измучив меня до конца. Нет, вы отсюда не уйдете, покуда не согласитесь выйти за меня замуж.

— Да вы, кажется, с ума сошли! Я знакома с вами не буду, не только что выходить за вас.

Лелечка еще довольно храбро говорила последние слова, как вдруг Лаврентьев, отлепившись от двери, сделал три шага, и не успела Лелечка сообразить в чем дело, как она почувствовала себя брошенной на то же кресло, где только что сидела, а на своей спине сильные удары кулака.

Лаврентьев стоял беспомощно среди комнаты, как будто не соображая, что он наделал. Лелечка лежала ничком, не двигаясь. Лаврентьев с своего места прошептал.

— Елена Александровна, а Елена Александровна. Лелечка подняла свое испуганное и красное, но не заплаканное лицо и тихо сказала: — Дима, я вас не знала до сих пор, я себя не знала до сих пор, это уже не фантазия, и вы действительно любите меня, и не как старший дворник, а как настоящий мужчина женщину. Теперь я поняла, что люблю только вас. Если хотите, я буду вашей женой.