Типологическая (морфологическая) классификация языков

Типологическая классификация языков возникла позднее попыток генеалогической классификации и исходила из иных предпосылок.

Вопрос о “типе языка” возник впервые у романтиков.

Романтизм — это было то идеологическое направление, ко­торое на рубеже XVIII и XIX вв. должно было сформулировать идейные достижения буржуазных наций; для романтиков глав­ным вопросом было определение национального самосознания.

Романтизм — это не только литературное направление, но и мировоззрение, которое было свойственно представителям “но­вой” культуры и которое пришло на смену феодальному миро­воззрению.

Романтизм как культурно-идеологическое направление был очень противоречив. Наряду с тем, что именно романтизм вы­двинул идею народности и идею историзма, это же направление в лице иных своих представителей призывало к возврату назад, к устарелому средневековью и к любованию “стариной”.

Именно романтики впервые поставили вопрос о “типе язы­ка”. Их мысль была такова: “дух народа” может проявляться в мифах, в искусстве, в литературе и в языке. Отсюда естествен­ный вывод, что через язык можно познать “дух народа”.

Так возникла замечательная в своем роде книга вождя не­мецких романтиков Фридриха Ш л е г е л я (1772—1829) “О язы­ке и мудрости индийцев” (1809).

На основе сравнения языков, проделанного В. Джонзом, Фридрих Шлегель сопоставил санскрит с греческим, латинским, а также с языками тюркскими и пришел к выводу: 1) что все языки можно разделить на два типа: флективные и аф­фиксирующие, 2) что любой язык рождается и остается в том же типе и 3) что флективным языкам свойственно “богатст­во, прочность и долговечность”, а аффиксирующим “с самого возникновения недостает живого развития”, им свойственны “бед­ность, скудость и искусственность”.

Разделение языков на флективные и аффиксирующие Ф. Шлегель делал, исходя из наличия или отсутствия изменения корня. Он писал: “В индийском или греческом языках каждый корень является тем, что говорит его название, и подобен живо­му ростку; благодаря тому, что понятия отношений выражаются при помощи внутреннего изменения, дается свободное поприще для развития... Все же, что получилось таким образом от просто­го корня, сохраняет отпечаток родства, взаимно связано и поэ­тому сохраняется. Отсюда, с одной стороны, богатство, а с дру­гой — прочность и долговечность этих языков”.

“...В языках, имеющих вместо флексии аффиксацию, корни совсем не таковы; их можно сравнить не с плодородным семе­нем, а лишь с грудой атомов... связь их часто механическая — путем внешнего присоединения. С самого их возникновения этим языкам недостает зародыша живого развития... и эти языки, без­различно — дикие или культурные, всегда тяжелы, спутываемы и часто особенно выделяются своим своенравно-произвольным, субъективно-странным и порочным характером”.

Ф. Шлегель с трудом признавал наличие аффиксов во флек­тивных языках, а образование грамматических форм в этих язы­ках истолковывал как внутреннюю флексию, желая этим подвес­ти данный “идеальный тип языков” под формулу романтиков: “единство во многообразии”.

Уже для современников Ф. Шлегеля стало ясным, что в два типа все языки мира распределить нельзя. Куда же отнести, на­пример, китайский язык, где нет ни внутренней флексии, ни регулярной аффиксации?

Брат Ф. Шлегеля — Август-Вильгельм Шлегель (1767— 1845), приняв во внимание возражения Ф. Боппа и других язы­коведов, переработал типологическую классификацию языков своего брата (“Заметки о провансальском языке и литературе”, 1818) и определил три типа: 1) флективный, 2) аф­фиксирующий, 3) аморфный (что свойственно китай­скому языку), причем во флективных языках он показал две воз­можности грамматического строя: синтетическую и аналитическую[367].

В чем же были правы братья Шлегели и в чем не правы? Безусловно правы они были в том, что тип языка следует выво­дить из его грамматического строя, а отнюдь не из лексики. В пределах доступных им языков братья Шлегели правильно отме­тили различие флективных, агглютинирующих и изолирующих языков. Однако объяснение структуры этих языков и их оценка никак не могут быть приняты. Во-первых, во флективных язы­ках вовсе не вся грамматика сводится к внутренней флексии; во многих флективных языках в основе грамматики лежит аффик­сация, а внутренняя флексия играет незначительную роль; во-вторых, языки типа китайского нельзя называть аморфными, так как языка вне формы быть не может, но форма в языке проявля­ется по-разному (см. гл. IV, § 43); в-третьих, оценка языков бра­тьями Шлегелями ведет к неправильной дискриминации одних языков за счет возвеличивания других; романтики не были ра­систами, но некоторые их рассуждения о языках и народах позд­нее были использованы расистами.

Значительно глубже подошел к вопросу о типах языков Виль­гельм фон Гумбольдт (1767—1835). Гумбольдт был романти­ком-идеалистом, в филологии он был тем же, чем был в филосо­фии его современник Гегель. Не все положения Гумбольдта могут быть приняты, но его проникновенный ум и исключительная эру­дированность в языках заставляют нас самым внимательным обра­зом оценить этого крупнейшего философа-языковеда XIX в.

Основные предпосылки В. Гумбольдта о языке могут быть сведены к следующим положениям: “Человек является человеком только благодаря языку”; “нет мыслей без языка, человеческое мышление становится возмож­ным только благодаря языку”; язык — “соединительное звено между одним индивидуумом и другим, между отдельным инди­видуумом и нацией, между настоящим и прошедшим”; “языки нельзя рассматривать как агрегаты слов, каждый из них есть известного рода система, по которой звук соединяется с мыслью”, причем “каждый его отдельный элемент существует только бла­годаря другому, а все в целом обязано своим существованием единой всепроникающей силе”. Особое внимание уделял Гум­больдт вопросу о форме в языке: форма — это “постоянное и единообразное в деятельности духа, претворяющей органический звук в выражение мысли”, “...абсолютно в языке не может быть бесформенной материи”, форма же — это “синтез в духовном единстве отдельных языковых элементов, в противоположность к ней рассматриваемых как материальное содержание”. Гумбольдт различает внешнюю форму в языке (это звуковые, грамматичес­кие и этимологические формы) и внутреннюю форму, как еди­ную всепроникающую силу, т. е. выражение “духа народа”.

В качестве основного критерия определения типа языка Гум­больдт берет тезис о “взаимном правильном и энергичном про­никновении звуковой и идейной формы друг другом”.

Частные критерии определения языков Гумбольдт видел: 1) в выражении в языке отношений (передача реляционных значе­ний; это было основным критерием и у Шлегелей); 2) в способах образования предложения (что показало особый тип инкорпори­рующих языков) и 3) в звуковой форме[368].

Во флектирующих языках Гумбольдт видел не только “внут­ренние изменения” “чудесного корня”, но и “прибавление из­вне” (Anieitung), т. е. аффиксацию, которая осуществляется ина­че, чем в агглютинирующих языках (столетие спустя это отличие сформулировал Э. Сепир, см. выше, гл. TV, § 46). Гумбольдт разъ­яснил, что китайский язык не аморфный, а изолирующий, т. е. грамматическая форма в нем проявляется иначе, чем в языках флективных и агглютинирующих: не изменением слов, а поряд­ком слов и интонацией, тем самым данный тип является типич­но аналитическим языком.

Кроме отмеченных братьями Шлегелями трех типов языков, Гумбольдт описал четвертый тип; наиболее принятый термин для этого типа — инкорпорирующий.

Особенность этого типа языков (индейские в Америке, па­леоазиатские в Азии) состоит в том, что предложение строится как сложное слово, т. е. неоформленные корни-слова агглюти-нируются в одно общее целое, которое будет и словом, и предло­жением. Части этого целого — и элементы слова, и члены пред­ложения. Целое — это слово-предложение, где начало — подле­жащее, конец — сказуемое, а в середину инкорпорируются (встав­ляются) дополнения со своими определениями и обстоятельст­вами. Гумбольдт разъяснял это на мексиканском примере: ninakakwa, где ni — “я”, naka — “ед-” (т. е. “ем”), a kwa — объект “мяс-”. В русском языке получаются три оформленных грамма­тически слова я мяс-о ем, и, наоборот, такое цельнооформленное сочетание, как муравьед, не составляет предложения. Для того чтобы показать, как можно в данном типе языков “инкорпори­ровать”, приведем еще один пример из чукотского языка: ты-ата-каа-нмы-ркын — “я жирных оленей убиваю”, буквально: “я-жир-олень-убив-делай”, где остов “корпуса”: ты-нмы-ркын, в ко­торый инкорпорируется каа — “олень” и его определение ата — “жир”; иного расположения чукотский язык не терпит, и все целое представляет собой слово-предложение, где соблюден и вышеуказанный порядок элементов.

Внимание к этому типу языков позднее было утрачено. Так, крупнейший лингвист середины XIX в. Август Ш л е и х е р вернулся к типологической классификации Шлегелей, только с новым обоснованием.

Шлейхер был учеником Гегеля и уверовал, что все происхо­дящее в жизни проходит три этапа — тезис, антитезис и синтез. Поэтому можно наметить три типа языков в трех периодах. Это догматическое и формальное толкование Гегеля сочеталось у Шлейхера с идеями натурализма, которые он почерпнул у Дар­вина, и считал, что язык, как и любой организм, рождается, рас­тет и умирает. Типологическая классификация Шлейхера не пре­дусматривает инкорпорирующих языков, а указывает три типа в двух возможностях: синтетической и аналитической.

Классификация Шлейхера может быть представлена в следу­ющем виде: