ЛЕКЦИЯ 25. Бальзак (окончание). Стендаль. 21 декабря 1971

Я еще хочу досказать о Бальзаке, хотя все ос­новное уже сказано.

Я говорил о том, почему этот огромный цикл Бальза­ка носит название «Человеческой комедии», притом что в целом этот цикл состоит из трагических историй. Это ис­тории большей частью о погибших жизнях, о погибших мечтах (один из самых известных романов так и называет­ся — «Утраченные иллюзии»). Так вот, мечтания гибнут, лю­ди гибнут — у всех такие утраченные судьбы, а все вместе называется «Человеческой комедией». Я бы сказал так: это грандиозная комедия, состоящая из многих трагедий. И комедийны, по Бальзаку, первоосновы жизни всех этих людей.

По первоосновам получается комедия. Первоосновы, по которым люди в конце концов не оказываются хозяевами собственной работы, собственной деятельности, первоосно­вы, в силу которых материальные предпосылки съедают лю­дей и результаты их деятельности, — это и дает происходя­щему в эпопее какой-то общий смысл комедии.

Я уже говорил, что у Бальзака происходит особое, если хотите, комедийное перемещение смысла. А именно: матери­альные вещи приобретают душу, одушевленность, личность. А люди — овеществляются.

Я приведу вам один пример, по-моему выразительный. Вот как Бальзак описывает своего старика Гранде. Бальзак много раз перерабатывал этот роман и вносил в каждое новое издание очень любопытные поправки. Вот слушайте, какие поправки вносились.

В издании 1834 года к моменту смерти Гранде его состо­яние доходило до двадцати миллионов. В издании 1839 го­да Бальзак вдруг понижает цифру состояния. И оказывает­ся, что Гранде оставил одиннадцать миллионов. В издании 1843 года он опять подымает состояние Гранде — до семна­дцати миллионов.

Притом Бальзак очень точно подсчитывает, указывает вам, откуда эти миллионы. Он точно указывает, сколько де­сятин земли было занято у Гранде под виноградники, сколь­ко каждый виноградник ему давал, сколько получалось бочек вина, сколько сена было снято с лугов, какие тополя были посажены стариком Гранде.

Так вот: двадцать миллионов, одиннадцать миллионов, сем­надцать миллионов.

Что ж вы думаете, это случайные цифры у Бальзака? Бальзак очень обдумывал эти цифры, очень их примерял. Вот в чем дело: для Бальзака эти цифры и были портретом старика Гранде. Вот художник пишет портрет и добивается максимального сходства. И сходство требует: там прибавить лба, там убавить носа — тогда похоже будет. Бальзак все эти цифры дает для максимального сходства, для того, чтобы по­лучился похожий портрет. Сначала он дал Гранде двадцать миллионов, а потом подумал и решил: нет, что-то не похоже, давайте мы ему снизим. Одиннадцать миллионов — вот те­перь сходство есть. Нет, одиннадцать миллионов слишком мало. Семнадцать миллионов. Вот теперь Гранде похож.

Для Бальзака человека выражают цифры. И именно циф­ры — это его портрет и есть. Для Бальзака человек — это то, что он имеет. Состав имущества, количество владений — это портрет человека.

Бальзак в этом отношении совпадает с американцами. Это их обычная манера. Если американцу показали нового для него человека, он спрашивает: сколько он стоит? — то есть каков его доход? Так и у Бальзака. Вот эти цифры иму­щественные — они дают профили людей. Это существо че­ловека для Бальзака: что он имеет, чем он владеет.

Вот вам одно из проявлений «Человеческой комедии». Люди, превращаемые в цифры. А как Бальзак описывает своего старика Гранде? Помните, он говорит о том, что во­лосы у него были рыжеватые с проседью — золото и серебро. Он имеет в виду серебро валютное, а не что-нибудь другое. И блеск золота — это монетный блеск.

Вот перед вами как раз и происходит это овеществление человека. Вот как рисуется Гранде. Это овеществленный че­ловек. Человек, понятый, воспринятый, описанный на языке вещей, цифр.

Ваш портрет — это ваш бюджет для Бальзака.

Так обстоит дело в «Человеческой комедии». И величай­шие трагикомические происшествия происходят от непра­вильной оценки бюджета. Вот на какой тяжелой иронии по­строен «Гранде». Помните, приехал кузен Гранде из Пари­жа. Евгения без памяти влюблена в Шарля, а Шарль не понял, не оценил, сколько она стоит. Что за ней стоят миллионы. Евгения всю жизнь любит Шарля, эту тень, однажды ей мелькнувшую. Шарль приезжает из Индии, женится на какой-то дрянной невесте в Париже, и вдруг он узнает, какие мил­лионы стоят за Евгенией. Он ошибся. Это бюджетная ошибка. Это, конечно, горький юмор. Вот, счастье не состоялось.

А Евгения? Вы помните, как Евгения доживает среди всех этих бесполезных миллионов? Миллионы сами по себе, а она сама по себе. Миллионы растут, но это ненужные миллионы.

Так вот, Шарль Гранде — да, Шарль Гранде плохо рас­считал. Это ирония Бальзака: плохо рассчитал. Он не дога­дывается о том, что эта беззаветно влюбленная в него Евге­ния — одна из самых богатых невест во Франции.

Видите, как у Бальзака получается: вещи имеют свою ис­торию, люди имеют свою историю, и они плохо соединяются друг с другом. Все подлежит учету, но люди часто плохо учитывают. У Бальзака даже описания, если хотите, носят коммерческий характер. Когда Бальзак описывает обстанов­ку человека — так это, собственно говоря, ответ на тот же вопрос: сколько он стоит?

Вот у Бальзака описывается жилище в романе «Крестья­не». Описывается жилище ростовщика Ригу со всем движи­мым и недвижимым. И Бальзак сам добавляет: «По этому сжатому описанию, стилем своим не уступающему объявле­нию о распродаже...» и так далее. Бальзак намеренно превра­щает описание в объявление о продаже. Перед вами имуще­ственные личности. Судьбы их — это судьбы имуществ. И все окружающее их — это имущество. Это важнейший элемент в «Человеческой комедии».

Я хотел сказать о том, какие выходы искал Бальзак из своей «Человеческой комедии». Вот он видит, что современ-ное общество глубоко неблагополучно; ведь нельзя же оставаться при таком порядке вещей, когда людьми командуют вещи. Нужно непременно обновление. Но Бальзак, в сущнос­ти, ничего предложить не мог.

В его время были развиты идеи утопического социализ­ма, но Бальзак был чужд им. Я бы сказал, он был слишком реалист, чтобы верить в учение утопического социализма. Он слишком хорошо видел слабые стороны этого учения. И вы­ход он видел не впереди, а в реставрации прошлого. Он ду­мал, что Францию может спасти сильная монархическая власть и Церковь. Этот человек, давший беспощадную картину со­временного общества, в то же время проповедует как спасе­ние совершенно несостоятельные вещи: старую бурбонскую монархию. Опять, как Шатобриан, он проповедует трон и алтарь. Шатобриан не видел и не умел видеть того, что видел Бальзак. Но и Бальзак при всем колоссальном опыте ничего другого не находит, как трон и алтарь.

Либо же есть у него другой выход — чисто анархический. И этот выход представлен у него в одном из самых замеча­тельных героев — в Вотрене.

Бальзак умел создавать интересных людей. Его персо­нажи — это очень интересные личности. Это не просто Жа­ны и Жаки, а это очень примечательные личности. И может быть, самая замечательная личность — это Вотрен.

Вотрен появляется у него в разных романах: в «Отце Го-рио», в романе «Утраченные иллюзии». Потом Бальзак на­писал (правда, совсем неудачную) пьесу о Вотрене, которая называлась «Последнее воплощение Вотрена».

Вотрен — это очень особый человек, ведущий странный образ жизни. Он живет в пансионе, где-то пропадает по но­чам, принимает у себя странных людей и развращает, сколь­ко может, молодого Растиньяка.

Растиньяк — тоже один из любимых героев Бальзака, мо­лодой человек, приехавший из провинции с тем, чтобы за­воевать Париж. Вотрен преподает ему науку завоевания Па­рижа. И главное правило этой науки: ничем себя не стеснять. Нужен подлог — совершай подлог. Есть надобность в убий­стве — совершай убийство. Одним словом, успех оправдан при любых обстоятельствах. Растиньяк беден. Он нищий сту­дент, живет в пансионе мамаши Боке, где-то там, на краю стола, обедает. А Вотрен сообщает ему: вот видите там, за столом, такую девочку, мадемуазель Тайфер? Так вот, вы знаете, что эта Тайфер в один прекрасный день может оказаться одной из самых богатых невест Парижа? Видите, — он говорит, — у нее есть единственный брат, наследник состоя­ния богатого банкира. Ну а что, если мы ее братца уберем? Тогда, хочет ее отец или не хочет, она окажется его наслед­ницей. Вотрен объясняет Растиньяку, что у него есть подруч­ный, величайший бурбон и забияка; он может затеять ссору и вызвать Тайфера на дуэль.

И ведь Вотрен так все и выполнил. В один прекрасный день Тайфер убит на дуэли. Вотрен — это своеобразный фи­лософ. Вообще у Бальзака все его большие люди склонны к философствованию. Я уже говорил, что ростовщик Гобсек — это же мыслитель, философ. И Вотрен — это философ. Во­трен не просто мастер всяких темных дел, он еще теоретик всяких темных дел. И у него есть своя мораль. А мораль эта такая: все дозволено. Если ты можешь, если ты умеешь — все дозволено. Если ты умеешь проложить себе путь к большим деньгам, то тебе все дозволено.

Пользуйся вовсю, без оговорок своим умом, своей изо­бретательностью, своей энергией. Убийство молодого Тайфе­ра — это пример.

Как вы потом узнаете, Вотрен — это беглый каторжник. Но этот человек со страшными идеями (и тем он особенно инте­ресен) — это, в сущности, очень благородный ум. Он ненави­дит современное общество. Современное общество со всеми его насилиями, со всем его шарлатанством. Недаром он попал на каторгу. Он попал на каторгу как ненавистник существую­щего порядка вещей. Он себя называет, когда полиция прихо­дит его арестовать, учеником Жан-Жака Руссо, апостола соци­альной справедливости. У Вотрена очень своеобразная фило­софия. Да, надо воевать с современным обществом, надо делать все, чтобы его разрушать. А что для этого нужно? До конца доводить собственные принципы этого общества. Бур­жуазное общество существует на принципе: все дозволено. Оно тайно исповедует этот принцип. Тайно. Трусливо. Всякий так и поступает — никто только не смеет этого проповедовать.

Буржуазное общество индивидуально. А что это значит? Это и значит — жить по принципу: все дозволено. Только бур­жуа делает это замаскированно, наполовину. А Вотрен пропо­ведует то, что все делают потихоньку, скрытно, не полностью, — только он делает все открыто, до конца.

Если в современном обществе доводить до конца его соб­ственный принцип — это и значит разрушать его. Все дозволено — это всеобщее разрушение. Вот он и проповедует это «все дозволено» для того, чтобы покончить с ненавистным ему буржуазным обществом.

Если хотите, вот что это за человек: это в одном лице философ и разбойник. Друг справедливости, призывающий к крайней несправедливости во имя той же справедливости. То есть к чему призывает Бальзак? То он призывает при помощи Церкви и престола скреплять современное ему об­щество. То, наоборот, проповедует самый яростный, без­удержный анархизм через Вотрена. Вот два варианта защиты современного общества, по Бальзаку. Церковь и престол — один вариант. А другой — анархизм Вотрена.

Стендаль. Стендаль — это псевдоним. Настоящее имя этого писателя было Анри Бейль. Но ему как-то пришлось стоять с армией Наполеона в саксонском городке Штендале. Отсюда и произошел псевдоним Стендаль.

1783—1842. Даты — это не просто арифметика. Даты всег­да что-то говорят. Вот Стендаль 1783 года рождения; а Баль­зак — 1799. Разница этих дат говорит о том, что Стендаль в каком-то более или менее сознательном возрасте воспринимал Французскую революцию. А Бальзак — нет. Бальзак родился, когда Французская революция уже отшумела.

Действительно, Французская революция вошла в Стенда­ля в гораздо большей степени, чем в Бальзака.

Два-три слова о нем самом. Он был очень замечательный человек. Как, впрочем, все люди его эпохи. Вы можете о нем прочесть, у нас есть много книг. Есть даже (неважный, правда) роман о Стендале Виноградова «Три цвета времени». Этот же Анатолий Виноградов много раз писал биографию Стендаля.

Что о нем надо сказать прежде всего? Да, он отчасти со­временник революции. Это человек Наполеона. Лучшие годы его жизни связаны с Наполеоном, наполеоновскими похода­ми. Еще почти мальчиком он служит в армии Наполеона, про­делывает Итальянский поход, что для него имело очень боль­шое значение. Первое его знакомство с Италией произошло именно во время Итальянского похода Наполеона.

Он делал карьеру в наполеоновской армии. Занимал до­вольно высокие посты. Он участвовал в кампании 1812 года. Был в Москве во время пожара, переходил через Березину и едва спасся. Только великое самообладание помогло ему спастись. Он не впадал в панику, очень строго за собой сле­дил. Переходил Березину чисто выбритым. Я думаю, ему это очень помогло. Несмотря на разгром наполеоновской армии, он каждое утро аккуратно брился. А такая деталь помога­ла человеку сохранить самого себя. В 1814 году, — говорил он, — я и император получили отставку.

С тех пор никаких постов он не занимал. Все его усилия были направлены на то, чтобы жить в Италии. Он был влюб­лен в эту страну. Но только после 1830 года, при Июльской монархии, ему удалось получить маленькую должность в Ита­лии. Он был назначен консулом в итальянский портовый городишко Чивита-Веккиа. Но и то он был счастлив.

Стендаль совсем особая фигура. Он был писателем, жив­шим вне литературы. У него не было друзей, связей в лите­ратуре. Он никогда не ощущал литературу как профессию, хотя писал очень много.

Стендаль — автор нескольких романов, его романы — од­ни из лучших романов XIX века, и множества книг: об Ита­лии, о музыке, об итальянских композиторах XVIII века, ко­торых он очень любил. Он писал о Гайдне, о Моцарте...

Всего написанного Стендалем перебирать я не буду. Ска­жу о его главных произведениях. Это роман «Красное и чер­ное», который вышел в 1831 году. И в 1839 году вышел ро­ман «Пармская обитель». Еще есть у него незаконченный роман, который даже не имеет заглавия, и поэтому его печа­тают под теми заглавиями, которые придут на ум издателям: «Люсьен Левен», «Красное и белое».

Стендаль любил шутить. Он любил точно предсказывать само по себе неточное. И он говорил о себе: меня оценят в 1889 году. Он был при жизни совершенно неизвестным пи­сателем. Его никто не читал. Очень немногие знали его. (К чести наших тогдашних петербургских литераторов, они знали его. Пушкин знал его и, по всей видимости, чрезвы­чайно ценил.) Стендаль угадал почти точно. Этот никому не известный писатель с 80-х годов XIX века стал входить в славу. Сейчас это общепризнанно, что Стендаль — один ИЗ величайших писателей. Великий современник и соперник Бальзака. Соперник в особом смысле. Он писатель совсем другой, чем Бальзак. Ну примерно так: Бальзак и Стендаль это примерно такая же параллель, как у нас Толстом и стоевский. Но это очень приблизительный аналог.

Я буду говорить о романе «Красное и черное», В котором многое похоже на романы Бальзака. Это истории провинциа-ла Жюльена Сореля, который приезжает в Париж с целью покорить Париж, как к этому стремятся Растиньяк или Лю-сьен де Рюбампре у Бальзака.

Завоевание жизни, молодость, когда завоевывают жизнь, — это любимая тема Бальзака и любимая тема Стендаля. Но Стендаль ее разрешает по-иному. Герои Бальзака в конце концов стремятся к материальному успеху. Они хотят богат­ства, еще раз богатства и еще раз богатства. Они хотят славы. Герои Стендаля — это гораздо более утонченные натуры. Бо­гатство, слава — это не главные их цели. Это входит в их программу, но не это главное. Они в большей степени, чем герои Бальзака, личности, и их задача — осуществить себя в Париже в качестве личностей. А слава, богатство — это толь­ко подспорье. Слава, богатство, власть. Герои Стендаля, как, впрочем, и герои Бальзака, — это великие честолюбцы. Для них самоосуществление связано с честолюбием. Они хотят осуществить себя, они добиваются признания для себя.

История Сореля такова. Сорель происходит из городка Верьера. Он сын плотника и прокладывает себе путь в выс­шие сферы общества. Это стремление в высшие сферы было бы примитивно рассматривать как простое тщеславие. В тог­дашней Франции настоящее общество, культурное, утончен­ное, существовало только в верхнем социальном слое. По­этому те, кто стремился завладеть какими-то верхушками культуры, рвались в аристократическую среду, искали спосо­ба ее завоевать. То же самое было и у нас. Наши большие писатели начала века были связаны с салонами — крайне примитивно было бы думать, что это слабость. Дело в том, что настоящее общество только и существовало, что наверху.

Какое другое общество мог найти для себя Сорель? Об­щество мучников, лабазников и т.д.

Так вот, Париж. В Париже он через всякие промежуточные инстанции попадает в секретари к всемогущему маркизу де ла Моль. Его цель — завоевать общество маркиза де ла Моль, стать здесь кем-то и чем-то. Добиться того, чтобы его не просто вос­принимали как какую-то часть антуража маркиза де ла Моль. У Сореля высокие ставки. Он ищет для себя больших успехов.

В романе очень большую роль играют две женщины.

Первая — это госпожа де Реналь. Она еще в Верьере встретилась с Сорелем. Это жена верьерского мэра. И свою карьеру Сорель начал как гувернер в доме Реналя. Здесь завязывается любовь между молодым гувернером и хозяйкой дома. Госпожа де Реналь замечательная женщина, красивая, добрая, чувствительная. Душевно развитая. Она отчасти по отношению к Сорелю, который ее моложе, выполняет мате­ринские функции. Вот госпожа де Реналь.

А в Париже появилась другая женщина — совсем не по­хожая на госпожу де Реналь, ее антипод. Это дочь маркиза де ла Моль Матильда. Очень гордое, очень взбалмошное суще­ство, полное всяких капризов. И вот начинается мучитель­ный, трижды мучительный для Сореля роман с Матильдой. Матильда мучит его всякого рода неожиданностями, переме­нами. Когда ему кажется, что он достиг власти над ней и она заподазривает, что ему так кажется, — она старается его вся­чески в этом разочаровать.

Этот роман между Сорелем и Матильдой — очень характер­ный для новой литературы роман. Я бы это назвал: злая любовь. Вот была такая добрая, пасторальная любовь: Сорель — Реналь. И вот злая любовь: Матильда - Сорель. Эта тема злой любви прорубалась в грандиозных очертаниях еще у романтиков: Пентесилея у Клейста.

Или пожалуйста: у Лермонтова — Печорин. Это как раз герой злой любви. Это очень в духе литературы того времени. Сорель совершенно измучен своими отношениями с Ма­тильдой. Матильда — великая мучительница, она по этой масти виртуоз. Но есть еще и многое другое, что его терзает, пока он находится в обществе маркиза де ла Моль. Он все время боится себя уронить, боится, чтобы ему не напомнили, что он сын плотника.

И вот чрезвычайно знаменательная подробность. Он бе­рет уроки верховой езды и учится фехтованию. А для чего он учится фехтованию? Чтоб в случае чего постоять за себя на дуэли. Он постоянно опасается обид, и не зря опасается. Он чрезвычайно умен. Красив, умен — но это его не спасает. Все равно он сын плотника из Верьера.

Маркиз де ла Моль по-своему его ценит, и он быстро делает карьеру. Но вдруг в этом романе наступает неожидан-ный поворот. Происходит нечто очень странное в истории Жюльена Сореля. Да, он все-таки преодолел все, он сделал блистательную карьеру: он жених Матильды, несмотря на все I " противление ее отца, он богат, не сегодня завтра он станет командиром полка. Не забудьте, что все это происходит на фоне аристократической Реставрации, когда недворянину так трудно было добиться подобных успехов.

И вдруг все срывается и поворачивается в другую сторону.

За подписью госпожи де Реналь к маркизу де ла Моль прибывает письмо, очень неблагоприятное для Сореля, где Сорель представлен с очень дурной стороны. Сорель пони­мает это так, что госпожа де Реналь желает погубить его брак. Как вы потом узнаете, это письмо сочинил ее духовник.

Забыв обо всем на свете, Сорель скачет в Верьер, находит госпожу де Реналь в церкви и стреляет в нее. Она остается жива, но он арестован, отдан под суд.

Дальше идет история Сореля, который находится под судом и которого по тогдашним законам ждет гильотина.

Этот крутой оборот событий очевидным образом не под­готавливается. Но все дело в том, что неочевидным образом он подготовлен. Сорель совершает дикий поступок, стихий­ный поступок, когда он стреляет в госпожу де Реналь.

Взгляните, какова была жизнь Сореля до этой минуты. С тех пор как он стал делать карьеру, Сорель все время занимался под­линным самоистязанием. Он следил за каждым своим движени­ем, за каждым своим поступком. Он превратил себя в какой-то предмет для математических испытаний, проверок. Это с самого начала было так. Вот как он завоевывал госпожу Реналь: он об­думывал всякое прикосновение к госпоже де Реналь. Весь его роман с госпожой де Реналь строился на расчете. И его отноше­ния с Матильдой тоже были строго рассчитаны. Все было рас­считано на успех и на победу. А на самом деле Сорель был очень живая личность. В нем жили страсть, темперамент. И вот этот темпераментный юноша превращает себя в быту в математика, калькулятора. Он стал себя рассматривать как орудие успеха, требующее строжайшей проверки. И когда калькуляция достиг­ла высшей точки и Сорель всего добился — все идет прахом. Прорвался настоящий Сорель, стихийный, эмоциональный Со­рель, которого он сам в себе всегда и всюду, сколько мог, подав­лял. И вот отсюда эти верьерские выстрелы. Совершенно безум­ные выстрелы в Верьере, которые поворачивают его судьбу.