Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Симпатии Сталина






– Успенский говорит, что она была любовницей Сталина.

– Неверно. Этого я не знаю, не могу сказать. Но Сталь была, я ее знал уже седой. Дебелая такая, но, видимо, интересная женщина была. Возможно. Говорили и другое. Говорили про Славотинскую. Она была мать жены Трифонова Валентина Андреевича, члена Военного совета. Она работала у нас в ЦК партии. Сталь работала в журнале «Работница». Славотинскую я знал, она у меня часто бывала на приеме. Есть письма Сталина к Славотинской. Это известно. Она в Ленинграде жила. Если уже подозревать, то можно подозревать Славотинскую, поскольку есть документы, письма. А вот про Сталь – не знаю. Может быть, был роман и со Сталь…

– Роман был, якобы, в период первой русской революции. Она его старше лет на десять. А потом возобновился между февральской и Октябрьской революциями. Успенский говорит, что она работала в ЦК партии и редактировала все произведения Сталина. И получила орден Ленина в тридцать девятом году. А он взял фамилию – Сталин.

– Если она получила орден, то получила орден за работу. А что, возможно, были какие-то привязанности у Сталина. У него были перерывы, видите ли. У него жена умерла до революции. А на Надежде Сергеевне он женился в девятнадцатом году, до девятнадцатого года имел право любить кого угодно. А откуда Успенский знает?

– Где-то выискал.

– Где он мог выискать? Он молодой, старый?

– Воевал в войну.

– Мне его книгу дали. Еще не читал.

– Интересно, что вы скажете. У меня такое ощущение, что это придумано.

– Говорили, будто бы Шапошникова под советником имел в виду, но Шапошников умер во время войны. Шапошников не мог быть его тайным советником.

– А то, что жена Игоря Шапошникова – Славотинская? – вступает в разговор Мая Лазаревна. – Ничего вам не говорит?

– Возможно. Я знал ее хорошо. – говорит Каганович.

– Если я ее встречу, можно спросить, работала ли твоя мама в ЦК? – говорит дочь.

– Работала наверняка – мама или бабушка. Возможно, бабушка. Я ее хорошо знал. Есть письма, опубликованные даже.

– Молотов по-другому объяснял. Он говорил: «Сталин – индустриальная фамилия».

– А откуда Ленин? – вопрошает Каганович.

– Ленский расстрел, говорят, – размышляет Мая Лазаревна.

– Ленский расстрел был в двенадцатом году, а Ленин уже в девятьсот пятом подписывался Н. Ленин. Это версия ерундовая. Кто-то из школьных учителей придумал, – говорю я. – Знаете, какая есть версия?

– Какая? – интересуется Каганович.

– Первый жандармский ротмистр, который допрашивал молодого Ульянова, был по фамилии Ленин.

– Это Троцкий объясняет, что у него фамилия Троцкий по имени того жандарма, который его допрашивал. А у нас в Туркестане был народный комиссар продовольствия Троцкий. Он пришел ко мне, я говорю: «Здравствуйте, товарищ Троцкий! Вы что, родственник?» – «Да нет, что вы! Я русский человек, я настоящий Троцкий, а он ненастоящий Троцкий!»

– А в Малом театре был артист Ленин, народный артист республики, – говорит Мая Лазаревна. – Так он, говорят, дал объявление во время революции: «Прошу не путать».

– Он, наверно, не любил Ленина, – говорю я.

– Конечно, наверно, – говорит Каганович.

– Я прочитал Бунина – как же он ненавидит Ленина! Опубликовали «Окаянные дни».

– Его возносят сейчас, а Горького совсем затерли, – говорит Каганович.

– У Горького выбирают то, где он плохо писал о Ленине.

– Но он плохо писал о Ленине мало, большей частью Горький писал хорошо. Что у вас нового? Книга?

– Есть. Подарю.

– Вышла? Отзывы есть?

– Думаю, что будут резко отрицательные. Или молчание.

– А как наши устные беседы?

 

 

СЕРГО

– Хорошо. Я хотел про Серго спросить. Вы же с ним дружили.

– Да, дружил.

– Много разговоров о его самоубийстве. Объясняют тем, что Орджоникидзе не принял политику тридцатых годов. Можно так сказать!

– Нет! – твердо, убежденно произносит Каганович. – Это неверно. Это неверно! Серго принял всю политику, принял ее всей душой и сердцем, принял, и активно, горячо боролся за индустриализацию страны. Нарком тяжелой промышленности, он горел на работе, так что эту версию я. решительно отвергаю. Принял нашу политику, принял борьбу с троцкистами, принял борьбу с правыми. А что касается самоубийства, я затрудняюсь даже объяснить. Может быть, были у него какие-то внутренние переживания, что многих людей у него репрессировали, брата репрессировали. Может быть, поэтому… Как сейчас узнать?

– У нас тогда в Кремле по семьям ходила версия, что Серго безнадежно болен, – говорит Мая Лазаревна.

– Совершенно верно. Он был болен очень, – подтверждает Каганович. – Ленинградский профессор лечил его. Я забыл фамилию профессора.

– Не Лурье?

– Нет, русский. Академик. Он из Ленинграда к нему приезжал. Больной, тяжело больной человек, Серго. Работал много, работал изо всех сил, надрывался и, возможно, так сказать, нервы надорвались. А брата его арестовали раньше. Серго воспринял этот арест ничего, пережил. Его брата арестовали, кажется, в тридцать пятом или в тридцать шестом. Так что нельзя сказать, что… Я считаю, что он болел. Не хотел, так сказать, сойти со сцены. Трудно теперь сказать. Сталин к нему относился хорошо, поддерживал его. А, к сожалению, его болезнь, безусловно…

– Рыбаков пишет…

– А Рыбаков что пишет?

– Что это был протест против Сталина.

– Можно писать что угодно, – говорит Каганович. – Он, конечно, видел излишества некоторые в репрессиях, возможно, Орджоникидзе. Он со мной всегда был откровенен. У нас любовные были отношения. Ничего такого не показывал. Ничего такого не показывал, – повторяет он.

– Я читал, что он перед этим сильно поругался со Сталиным.

– Неверно. А где источник? Это ведь Шатров написал. Откуда Шатров взял, неизвестно. Никакой ругани мы ни разу не слышали между Сталиным и Серго. Не слышал я ни разу. Наоборот, споры между ним и Молотовым были острые, по делам хозяйственным.

Как-то после одного заседания обедали у Сталина, и Серго в шутку говорит: «Ты меня все упрекаешь, урезаешь, а Кагановичу все удовлетворяешь!» Сталин говорит: «Дело не в Кагановиче, а в транспорте. Без транспорта вы все погибнете. Никуда ваша тяжелая промышленность не уедет без транспорта, не уедет! Поэтому я его и поддерживаю».

– Ха-ха-ха! – смеется Каганович. – Поэтому мы действительно восемьдесят тысяч вагонов за один год дали, новых вагонов построили. А это нужно было ряд заводов перестроить, которые никогда вагонов не делали. Выполнили задачу. И восемьдесят тысяч вагонов – одновременно. Газеты печатали каждый день: такая-то дорога столько-то процентов, такая-то провалилась. Раз меня встретил в ложе, в театре, артист Москвин: «Что вы со мной сделали! Вы прямо меня в железнодорожника превратили! Никогда я не думал о железных дорогах, только когда садился в вагон и просил стакан чаю у проводницы! А теперь, как встану, сразу за газету: сколько погрузили? И я стал маньяком железных дорог!»

– Он такой смешной был! – добавляет Мая Лазаревна.

– Он такой юмористический…

 

 

«НАШ ВАГОНЧИК…»

Возьмите, строительство. Долгострой. А литейщики железнодорожные, они говорили, как поэты: «Наш вагончик, двухосный вагончик, это страдалец, столько он на себе выносит. Что вы будете делать, если ваш вагончик развалится?» Присмотрелся я к хозяйству и вижу… Осмотрщики вагонов – лезут прямо под колесами, на ходу поезда, не отцепляя. Я говорю: «Как же вы?» Я поставил вопрос: почему бы не построить крытые пункты ремонта?

Доклад Сталину сделал; построить двести вагоноремонтных пунктов за полгода. Тогда мы этих поэтов в вагончиках сшибем! А где строить? Надо проекты. Пошли на станцию Сортировочную и увидели там подъездные пути, пустыри, тут же на станции. «Давайте здесь спроектируйте и постройте! У вас пути готовы, тут же рабочие, тут же вагоны».

И мы таким образом двести вагоноремонтных пунктов за полгода ввели. Когда я поставил перед ЦК вопрос: надо купить – Сталин копил деньги, он валюту берег, не давал, – а тут сказал: «Дать!» Дали нам валюту, мы закупили оборудование, и – двести вагоноремонтных пунктов за полгода Это было чудо, железнодорожники ахнули!

Вагон испорченный отцепим от поезда, поезд ушел, а вагон – на вагоноремонтный пункт. За два-три часа отремонтировали и обратно.

 

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.008 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал