Глава Двенадцатая

К половине шестого Джекаби закончил со сборами и занялся террариумом с хамелеоморфами. Он объяснил Дугласу как за ними ухаживать и содержать, в то время как я наблюдала за котятами через стекло. Один из них играючи бил большой пушистой лапой по водомерке, а потом набросился на неё и прикончил. Возможно, всё дело в моем воображении, которое разыгралось в полумраке газовой лампы, но мне показалось, что они стали меньше размером и стройнее. Я с удовольствием пропущу их превращение из семейства кошачьих в насекомых. Ласты, торчащие из меха, вызывали чувство беспокойства — у меня не было никакого желания представлять процесс, который привёл к ним. Мне было все еще трудно смириться с мыслью, что скумбрия, лениво кружившая в задней части бассейна принадлежала тому же виду, что и маленькие, большеглазые комочки шерсти, ковыряющиеся в воде поблизости.

Джекаби натянул пальто, которое позвякивало во время процесса ходьбы содержимым бесчисленных карманов, и перекинул сумку через плечо.

— Что ж, мисс Рук, в путь?

Я кивнула и последовала за своим работодателем, бросив напоследок взгляд вверх по лестнице, когда мы вышли в коридор.

— Думаете, с ней все будет хорошо? — спросила я.

— Разумеется, нет, — ответил Джекаби. — Думаю, она будет мёртвой. По-прежнему. Проще говоря, её состояние выпадает из области понятия «всё хорошо». Однако, не думаю, что ей станет хуже за время нашего отсутствия. — Он шагнул в прихожую и натянул разноцветную вязанную шапку.

— Я всё ещё ужасно себя чувствую, — сказала я. — Как бы мне хотелось, иметь возможность что-то сделать. Дженни дала мне несколько хороших советов о... — Я посмотрела на Джекаби, утопавшего в своем громоздком пальто и нелепой шляпе, натянутой поверх гнезда из волос, и решила не вдаваться в детали нашего с ней разговора. — В общем, короче, она была добра, и напомнила мне, что удача любит смелых.

— Что за чепуха, — возразил Джекаби. — Удача любит подготовленных. Если вы говорите о Судьбе, то в этом случае удача обычно благоволит Зевсу. Вы говорите о Судьбе*?

— Нет. Мы говорили не о Мойрах. Не берите в голову. Просто я пришла и всё испортила, вот так. А ваш утренний фокус с чашкой только усугубил ситуацию. Я знаю, что вы можете посчитать это тщетной потерей времени, но мне бы хотелось всё исправить. С меня довольно того, что я не состоятельна на профессиональном поприще и... в романтических отношениях. Было бы здорово, если бы я, по крайней мере, ладила с дружбой.

— Я не думаю, что это тщетная потеря времени, — сказал Джекаби. — Отнюдь. Я думаю, что это замечательное чувство.

— Серьезно?

— Абсолютно. Искупление и примирение после ссоры продемонстрирует силу характера и укрепит атмосферу на рабочем месте.

— О, ну да. Но в целом, я просто хочу, чтобы она почувствовала себя лучше.

— А я в целом хотел бы избежать разговоров о ваших романтических злоключениях. Я бы предпочел, чтобы вы по-прежнему обсуждали эти темы с мисс Кавано. Однако, если она вдруг будет недоступна, — сказал Джекаби искренне, — я хочу, чтобы вы знали, — он опустил руку мне на плечо, — Дуглас прекрасный слушатель.

— Благодарю вас, сэр. Я это учту.

— Будьте так добры. В то же время, старайтесь не зацикливаться на мисс Кавано. Ей куда больше приходится страдать от своего метафизического разума, чем вы или даже я сможем до конца постичь, и, в конце концов, она должна будет сама навести мосты. Ей сейчас требуется время, нежели цветы и какие-то добрые слова. Когда мы вернемся, вы сможете попотчевать её отчетом о поиске кровососущего убийцы, может быть, даже приправите свой рассказ отступлениями о раскопках в тамошних холмах, и я уверен, что все придет в… (ну нормой это не назовешь) к прежнему порядку вещей.

Джекаби, может, и обладал навыками общения как у кирпича, но мне и правда стало получше. Меньшее, что я могла сделать — это прислушаться к совету Дженни, и попытаться вести себя посмелее, пустившись в наше скромной приключение. С сегодняшнего дня я веду собственное расследование, которое поможет сделать историческое открытие, и попутно встречусь с очень милым юношей, при виде которого у меня внутри все дрожит. Я взяла свой чемодан и распахнула ярко-красную дверь.

Вокзал находился не далее, чем в дюжине кварталов от Огр Лейн, однако правильная оценка расстояний всегда была трудной задачей в Нью Фидлхэме с его-то нестандартными магистралями, и с не менее странным уличным тусклым освещением. Мне до конца так и не удалось понять логику здешнего градоустройства. Некоторые улицы обрывались уже через несколько кварталов, а иные таинственным образом меняли имена и убегали куда-то вдаль. Дороги петляли и пересекались под странными углами, требуя творческого подхода в мощении улиц на стыке конфликтующих булыжников. Правда со временем некоторые причуды города казались уже такими родными, что создавалось впечатление, будто они часть некой шутки, понятной только своим, и я начинала испытывать гордость за то, что стала одной из местных.

Мы вышли вовремя, и хотя небо уже занималось зарей в предвкушении нового дня, солнца все еще не было видно, когда перед нами выросли толстые мраморные колонны вокзала. Я присела на скамейку внутри здания и занялась наблюдением за спешащей по своим делам толпой, в то время как Джекаби ушёл приобретать билеты. Наша станция выходила на две, украшенные тяжелыми колоннами в римском стиле, широкие платформы. Главное здание имело высокую крышу с богатой лепниной, создававшей впечатление пространства, несмотря на растущую толпу ожидающих пассажиров.

Мимо меня прошла группа мужчин в деловых костюмах, которые о чем-то спорили, но моё внимание привлекла фигура позади них. Снаружи первой платформы, прямо возле двери, стоял плотный мужчина, одетый в черное пальто, из-под которого выглядывал черный жилет и пушистый шарф. Его кожа была очень бледной, а подбородок отливал синевой однодневной щетины. Ошибиться невозможно — это был именно тот самый мужчина, которого я видела в окно, и он прямо сейчас смотрел на меня. Благодаря событиям, связанным с Дженни и нашим отъездом в долину, у меня совершенно вылетело из головы рассказать о нём Джекаби. Мужчина заметил меня, но не отвел взгляд. Уголки его рта медленно потянулись вверх, а губы расползлись в улыбке. У меня мурашки забегали по коже. Нас отрезала друг от друга многодетная семья с шестью-семью детьми, но когда они прошли, мужчины уже и след простыл.

Любопытство жгло изнутри и, прежде чем мужчина успел бы далеко уйти, я вскочила со своего места и бросилась к двери. Платформа тянулась вдоль всей длины здания, и, выглянув из дверей, я сумела разглядеть в дальнем углу уже знакомые округлые очертания тёмного пальто. Я бросила взгляд назад, но Джекаби всё ещё ждал своей очереди, стоя спиной ко мне. Нахмурившись, я качнулась с пяток на носки и обратно, раздумывая, а затем вышла через дверь и пошла вниз на платформу.

Прохожие забрасывали меня укоризненными взглядами, когда я сновала между или вокруг них, чтобы скорее добежать до конца здания. Я затормозила, скользя подошвами, добравшись наконец до конца вокзала, и обогнула угол, чуть не врезавшись в старушку в поношенной рваной одежонке, которая рылась в мусорных баках. Я замерла, тяжело дыша, вертя головой из стороны в сторону в поисках того мужчины, но его нигде не было видно. Солнце только-только выползло из-за линии горизонта, и его отражение ослепило ближайшие окна.

— Эбигейл Рук! — Оборвашка улыбнулась мне, словно старая тётушка, которая обрадовалась нашей неожиданной встречи.

У меня перехватило дыхание.

— О Боже... Хатун. Как же приятно снова вас видеть. — Хатун была одним из непостоянных источников информации Джекаби, промежуточным звеном между ним и улицами Нью Фидлхэма. — А не случилось ли вам сейчас видеть одного убегающего мужчину?

Она задумалась на несколько секунд. Кожа на её лице сморщилась от сосредоточенности.

— Сейчас? — подсказала я. — Вы видели кого-нибудь убегающего прямо сейчас?

Ее лицо просветлело.

— Ах, вот оно что! — Она захлопала в ладоши. — Ты жива! Вот, что с тобой не так.

Я моргнула.

— Да, эээ... Я была жива и в последний раз, когда вы меня видели.

Хатун небрежно махнула рукой.

— Да, да. Иногда я вижу вещи, которые немного вышли из строя. Все равно я рада, что ты пока не мертва.

— Что ж, спасибо... наверное.

— Вы покидаете город? — спросила она.

— Да. Уезжаем в Гадстон, следующим поездом. Вы кого-нибудь видели?

— Ну слава Богу. Жаль с вами расставаться, но это к лучшему. Мне тот парень по душе, но помни, что я сказала тебе о следовании за мистером Джекаби по пятам. Я-то видела её воочию. — Она чуть склонилась и громко прошептала: — Смерть.

Хатун не походила на остальных людей, она существовала сама по себе. В то время как Джекаби обладал уникальным видением мира, Хатун смотрела на мир через своего рода калейдоскоп, стёклышки которого складывались порой в полезные картинки. Но её предчувствия, как правило, напоминали какую-то несуразную несвязную болтовню, и всё же они заслуживали того, чтобы их выслушали. Как-то она мне сказала, что если я последую за Джекаби, то это приведет к моей смерти, что оказалось, к счастью, слегка преувеличенным. Я чуть не умерла, о чём свидетельствует шрам, оставшийся на память у меня на груди.

— О... вы об этом. Нет, я не уезжаю насовсем. Я все еще работаю с Джекаби. То дело, по поводу которого вы волновались... я... в общем, меня слегка потрепало, только и всего. На этом всё.

— Разве? — Хатун смотрела на меня так, будто не видела вовсе, будто она вглядывалась куда-то вдаль. От чего, откровенно говоря, я почувствовала себя неуютно.

— Рук! — окликнул меня Джекаби, стоявший в дверном проёме. С платформы послышался, набирающий силу грохот колес и шипение пара прибывающего поезда, поэтому ему пришлось кричать, чтобы я его услышала. — Рук! Что вы, черт подери, здесь позабыли?

Я махнула ему рукой.

— Просто захотела поздороваться со старым другом.

Он зашагал к нам, зажав в руке пару билетов. По пути, как мне показалось, его взгляд зацепился за что-то в воздухе. Он остановился и медленно протянул к чему-то руку, словно он замер перед лодкой, которую раскачивали волны. А потом его поглотило облако пара. Он разогнал его рукой, в которой держал билеты, и продолжил свой путь к концу платформы.

— Джекаби. Вы выглядите хорошо, — сообщила Хатун.

— День добрый, Хатун. Не думаю, что кто-то из вас заметил, но в воздухе висит кое-что странное. Нечто фиолетово-пепельного цвета. Вроде как траурное даже? Нет?

— Да! — сказала я. — Вернее, нет. Я видела человека. Он был ужасно пугающим, и я уже видела его, мистер Джекаби. Он стоял сегодня утром возле нашего дома.

— Гмм. — Лицо Джекаби помрачнело. — Я уже видел эту ауру.

Я сглотнула.

— На Кэмпбелл-Стрит?

Он мрачно кивнул.

— Огонь, — сказала Хатун, почти шепотом.

— Снова? — спросил Джекаби.

Старушка шагнула к Джекаби. Она прикрыла глаза, оставив лишь щелочки, и сделала глубокий вдох через нос.

— Сколько огня.

Мы с Джекаби обменялись любопытствующими взглядами.

— Или, возможно, огоньков-жуков, — поправила себя Хатун, моргая. — Или огниво? Или оперение? Что-то на «о». О чем мы бишь говорили-то?

— Нам уже нужно ехать. Однако всегда рады встречи, Хатун. — Джекаби протянул мне билет.

Хатун простилась с Джекаби, но потом бросила на меня заинтересованный взгляд.

— Не переживайте... в некотором смысле, сейчас он следует за мной, — заверила я её. — На этот раз никаких смертей, обещаю.

Она кивнула и неуверенно улыбнулась, за сим мы и расстались. Оглядываясь назад, скажу, что не виню её — ведь я дала ей обещание, которое не в силах была сдержать. Нас ждала не одна смерть, а много.

Прим.переводчика: *Па́ рки (лат. Parcae) — три богини судьбы в древнеримской мифологии. Соответствовали мойрам в древнегреческой мифологии:

Нона (лат. Nona) — тянет пряжу, прядя нить человеческой жизни (то же что мойра Клото),

Децима (лат. Decima) — наматывает кудель на веретено, распределяя судьбу (то же что мойра Лахесис),

Морта (лат. Morta) — перерезает нить, заканчивая жизнь человека (то же что мойра Атропос).

Первоначально считалось, что своя Мойра есть у каждого человека. С развитием олимпийской религии число Мойр свелось к одной-двум-трём, наиболее распространённо — три сестры.

Слово «мойра» в переводе с греческого языка означает «доля», «часть», со значением «участь», которую получает каждый человек при рождении. В древнегреческой мифологии Мойры — это богини судьбы.