Примечания. Рукописи печатаемой третьей части Дневников Софьи Андреевны Толстой хранятся в кабинете им

Рукописи печатаемой третьей части Дневников Софьи Андреевны Толстой хранятся в кабинете им. Л. Н. Толстого рукописного сектора Публичной библиотеки Союза ССР им. Ленина, папка 57--58. Рукописи в трех тетрадях.

Первая тетрадь, размером в 1/4 листа нелинованной плотной бумаги в переплете темно-зеленого цвета, 142 листа. На первой странице первого листа надпись: " Дневник гр. Софии Андреевны Толстой. 23 ноября 1897 г. Книга 4-я". Оборот первого листа чистый. Начинается тетрадь записью 23 ноября 1897 года, кончается записью 6 ноябри 1898 г. После записи 9 марта 1898 г. внизу на первой странице 62-го листа приклеена фотография, изображающая Л. Н. Толстого верхом на серой лошади во дворе Хамовнического дома Толстых перед отправлением на прогулку. Над снимком надпись Софьи Андреевны: " Мною снято 6 марта 1898 г. Москва, Хамовнический пер., 21". Оборот 67-го листа и первая страница 68-го, и оборот листа 126-го, и первая страница 127-го -- чистые, не заполнены по ошибке. Последний, 142-й лист чистый.

Вторая тетрадь размером в 1/4 листа нелинованной плотной бумаги в переплете темно-коричневого цвета, 192 листа. На первой странице первого листа надпись: " Дневник графини Софии Андреевны Толстой. Книга 5-я. 1898 г., ноябрь". Оборот первого листа чистый. Начинается тетрадь записью 8 ноября 1898 г., кончается записью 14 января 1905г. Оборот листа 26-го и первая страница листа 27-го чистые, не заполнены по ошибке. Первая страница 27-го листа чистая. На обороте листа 87-то наклеена вырезка из " Петербургской Газеты" от 24 февраля 1901 г. с текстом отлучения Синодом Толстого от церкви. На обороте листа 90-го и на первой странице листа 91-го наклеена вырезка из газеты " Утро России" [? ] с текстом письма С. А. Толстой к митрополиту Антонию и его ответ ей. Листы 92--93 представляют собою вшитую в тетрадь программу концерта в пользу приюта Общества попечения о бедных и бесприютных детях в Москве, состоявшего под попечительством С. А. Толстой. Первая страница листа 94-го чистая. На первой странице листе 108 запись: " Уехали в Крым 4 сентября 1901 г. Вернулись в Ясную Поляну 27 июня 1902 г. Дневник в Крыму в особой тетрадке. Возвращаюсь к старой книге, так к старой жизни...", оборот чистый. Лист 109-й начиняется записью 27 июня 1902 г. Ясная Поляна. На первой странице 129-го листа приклеена вырезка из газеты " Русские Ведомости" от 13 декабря 1902 г. с текстом письма Толстого от 9 декабря 1902 г. в газету с просьбой не печатать сведении о его здоровье. Лист 145-й представляет собою вклеенный втетрадь полулист почтовой бумаги, первая страница которого чистая, а на обороте которого запись: " Наш тяжелый разговор 1 июля". Листы с 166-го по 192-й чистые. На первой странице 191-го листа наклеен лист почтовой бумаги с текстом предложения Л. Н. Толстого Софье Андреевне с ее надписью: " Предложение Льва Николаевича мне (переписано) 16--17 сентября 1862 г. Оригинал в Румянцевском музее в Москве". Оборот листа чистый. На первой странице листа 192-го наклеен второй лист почтовой бумаги с текстом второго, не переданного предложения Толстого Софье Андреевне с ее надписью: " Неотданное предложение Л. Н. Сентябрь 1862 г.". Оборот листа чистый.

Третья тетрадь дневников Софьи Андреевны, так называемый Крымский дневник", размером в Ќ листа бумаги, в одну линейку, в черной клеенчатой обложке, 62 листа. На первой странице первого листа надпись: " Дневник графини С. А. Толстой. Декабрь 1901 г. Крым. По 26 июня 1902 г.". Оборот листа чистый. Начинается тетрадь записью 2 декабря 1901 г. Крым. Гаспра, кончается записью в вагоне 26 июня 1902 г. Последний (62-й) лист чистый. Естественно, что дневниковые записи этой тетради помещены нами хронологически, т. е. после записи 26 августа 1901 г. второй тетради.

При составлении примечаний к третьей части дневников С. А. Толстой мы придерживаемся следующего принципа: события и собственные имена, встречавшиеся и комментированные в первой ивторой частях " Дневников", нами в этой, третьей, части не комментируются.

Ноября

-- Осенью этого года С. А. Толстая жила в Москве с двумя младшими сыновьями, Андреем и Михаилом, идочерью Александрой (Сашей). Позднее приехала дочь Татьяна. Сергей Львович в продолжение зимы также подолгу живал в Москве.

-- Дом Анны Михайловны Хилковой на Арбате (ныне дом No 14) был необитаем много лет, двери внего были заперты наглухо. Однако в окнах иногда был виден свет; говорили, что там являются привидения. Впоследствии оказалось, что там какие-то люди устроили себе притон.

-- Лев Львович Толстой (р. 1869 г.) в то время вместе со своей семьей жил во флигеле яснополянского дома, занимаясь хозяйством в имении. По поводу своего спора с Толстым Лев Львович писал С. А. Толстой в письме от 21 ноября 1897 г.: " Милая мама, мне все хотелось написать вам эти дни и не то, чтобы пожаловаться, но просто высказать еще кому-нибудь близкому все, что настоялось во мне после бывшего спора с папой третьего дня. Слава богу, все кончилось миром, и мы не поссорились, как тогда. Но удивительно, как он до сих пор нетерпим, недобр и несправедлив. И непременно, во что бы то ни стало нужно ему, чтобы люди смотрела на вещи именно так, как смотрит и хочет этого он. Я говорил спокойно, а он до того горячился, что просто страшно было на него смотреть". В дневнике Толстого под 20 ноября 1897 г. о споре с Л. Л. Толстым записано: " Вчера был раздраженный разговор с Левой. Я много сказал ему неприятного. Он больше молчал, под конец и мне стало совестно и жалко его, и я полюбил его. В нем много хорошего. Я забываю, как он молод".

-- По поводу чтения биографии Бетховена С. А. Толстая в " Моей жизни", описывая 1897 год, пишет: " Слушая много музыки, я впервые тогда прочла биографию Бетховена, сильно заинтересовавшую меня. Многое мне открылось и навело на разные мысли. Видно, все гении не удовлетворяются обыденной жизнью и много страдают. Бетховен был несчастлив, и даже творчество его гения не утешало его. После этого чтения я еще с большим интересом слушала его музыку". С. А. Толстая читала биографию Бетховена Поля.

Ноября

-- Лицей имени цесаревича Николая в Москве (Катковский лицей). В нем учился, перейдя из Поливановской гимназия, Михаил Львович Толстой. Директором лицея был Л. А. Георгиевский, предлагавший Михаилу Львовичу поступить в интернат лицея. В 1898 г.Михаил Львович, бросив лицей, поступил на военную службу вольноопределяющимся.

-- Статье Л. Л. Толстого -- один ни его очерков о Швеции, вошедший потом в его книгу " Современная Швеция". М., 1900.

-- Екатерина Адольфовна Дунаева (1851--1923), жена А. Н. Дунаева.

-- Екатерина Михайловна Давыдова, жена Н. В. Давыдова.

-- Екатерина Петровна Ермолова, фрейлина, знакомая Толстых. Л. Н. Толстой был знаком с Ермоловой с молодых лет. Д. П. Маковицкий в своих " Яснополянских записках" записал о Ермоловой разговор Толстых, происходивший в Ясной Полотне 24 ноября 1909 года: " Утром вернулась изМосквы Софья Андреевна... рассказала про свою встречу с Е. П. Ермоловой, больше чем восьмидесятилетней старушкой-фрейлиной, которая давала ей наставления, как сохранить здоровье Л. Н.: не допускать к нему посетителей, не допускать, чтобы он волновался. Ему нужно молиться и довольно дела. Л. Н. вспомнил, что он с ней танцевал, что она не возбуждала влюбленности, хотя более красивой женщины ему не приходилось видеть. -- С. А. описала ее облик, сказала, как она и теперь красива и что она тип целомудренной красавицы. Л. Н. согласился..."

-- Владимир Константинович Истомин, управляющий канцелярией вел. кн. Сергея Александровича, московского генерал-губернатора.

-- Сергей Иванович Танеев (1856--1915), известный музыкант композитор и теоретик. Историю знакомства с Танеевым, свое увлечение его музыкой, а через нее и самим Танеевым С. А. Толстая описала в своих записках " Моя жизнь" (часть III -- с 1876 г. по осень 1881 г., рукопись 1906 года). В виду того, что в дальнейших записях " Дневника С. А. Толстой" ее увлечению Танеевым уделяется много места, и в виду того, что запись из " Моей жизни" в полной мере определяет характер этого увлечения, мы позволяем себе привести пространную выдержку из названных записок Софьи Андреевны. " В моей жизни, -- пишет С. А. Толстая, -- было три эпохи, имевшие на меня большое влияние. Первая была чтение " Детства и отрочества" Льва Николаевича, открывшая мне красоту слова... Вторая эпоха моей духовной жизни -- это было время познания мной красот философского мышления мудрецов, которые так много дали мне духовного развития и даже просто своею мудростью помогли мне жить. На этот путь поставил меня и потом вел и дальше князь Л. Д. Урусов... О третьей эпохе в моей жизни, имевшей на меня большое влияние..., напишу подробнее, когда дойду до 1895 г. Теперь же скажу коротко: это было после смерти маленького сына Ванички. Я была в том крайнем отчаянии, в котором бываешь только раз в жизни; обыкновенно подобное горе убивает людей, а если они остаются живы, то уже не в состоянии так ужасно страдать сердцем вторично. Но я осталась жива и обязана этим случаю истранному средству -- музыке. Сначала япосле смерти своего любимого мальчика все молилась, ходила по монастырям и церквям и вся жила в боге. В церкви я простудилась и сильно заболела и чуть не умерла. Весной я немного опомнилась, стала поправляться и ездила к сестре в Киев, опять в том же молитвенном настроении. Вернувшись в Москву, сижу я раз в мае после болезни на балконе; в саду уже зеленело, было тепло. Приходит Сергей Иванович Танеев, человек мне мало знакомый и довольно чуждый. Чтоб что-нибудь разговаривать, я спросила его, где он проводит лето. " Не знаю еще", сказал он, " ищу где-нибудь дачу в помещичьей усадьбе". И вдруг мне пришло в голову, что наш флигель в Ясной Поляне пустой, и я ему его предложила, оговорившись тем, что буду еще советоваться с моей семьей. Сама я хваталась за все морально, что было бы совсем другое, не напоминающее мне жизни с Ваничкой, иприсутствие человека, совершенно непричастного моему торю, да еще так хорошо играющего на фортепиано, мне показалось желательным... Танеев переехал к нам в Ясную и поселился во флигеле с своей милой старой нянюшкой Пелагеей Васильевной... Танеев много общался с молодежью, часто слышался его странный веселый смех, когда гуляли все вместе или играли в теннис. Учился он с Таней и Машей по-итальянски, играл в шахматы с Львом Николаевичем, и у них был уговор: кто проиграет, тот должен исполнить предписание противника, т. е. проигравший партию Танеев должен сыграть то, что закажет Лев Николаевич, а проигравший Лев Николаевич должен прочесть что-нибудь свое, что попросит Сергей Иванович. Помню какое странное внутреннее пробуждение чувствовала я, когда слушала прекрасную глубокую игру Танеева. Горе, сердечная, тоска куда-то уходили и спокойная радость наполняла мое сердце. Игра прекращалась -- и опять, и опять сердце заливалось горем, отчаянием, нежеланием жить. И вот проигранная партия, и Сергей Иванович играет сонату Бетховена, S-durный полонез Шопена, увертюру Фрейшюца, песни без слов Мендельсона, вариации Бетховена и Моцарта и много, много других прекрасных вещей, и я прислушиваюсь, что-то внутри меня радуется все чаще и чаще, и боль сердца легче, и я жду с болезненным нетерпением исцеляющей меня музыки. А то Танеев приглашал нас к себе во флигель слушать его оперу " Орестею", которую он играл и без голоса как-то страшно и некрасиво напевал. И я и к этой музыке, в которой много красот, прислушивалась охотно, сидя в покойном кресле и давая засыпать своему горю. Иногда Танеев ине знает, что я слушаю, как он проигрывает по несколько раз какую-нибудь пьесу, а я сижу на крыльце флигеля и слушаю его игру сквозь растворенные окна, и мне хорошо. Так было два лета, отчасти и зимой. Отравившись музыкой и выучившись ее слушать, я уже не могла без нее жить: абонировалась в концерты, слушала ее, где только могла, и сама начала брать уроки. Но сильнее, лучше всех на меня действовала музыка Танеева, который первый научил меня своим прекрасным исполнением слушать и любить музыку. Я всеми силами старалась где-нибудь и как-нибудь услыхать его игру, встретить его для той же цели, т. е. чтобы попросить его поиграть. Иногда яэтого долго не добивалась, грустила, томилась жаждой послушать опять его игру, или просто даже увидеть его. Присутствие его имело на меня благотворное влияние, когда я начинала опять тосковать по Ваничке, плакать и терять энергию жизни. Иногда мне только стоило встретить Сергея Ивановича, послушать его бесстрастный, спокойный голос -- и я успокаивалась. Я уже привыкла, что присутствие его и особенно его игра меня успокаивала. Это был гипноз, невольное, н_е_и_з_в_е_с_т_н_о_е_ _с_о_в_е_р_ш_е_н_н_о_ ему, воздействие на мою больную душу. Состояние было ненормальное. Совпало оно и с моим критическим периодом. Личность Танеева во всем моем настроении была почти не при чем. Он внешне был мало интересен, всегда ровный, крайне скрытный, и так до конца непонятный совершенно для меня человек. Часто воображаешь себе за личной скрытностью что-то особенное, глубокое, значительное, и таким мне иногда казался Танеев. Казалось мне, что он подавлял в себе в обыденной жизни всякие порывы и страсти, которые в его музыке так красиво, неудержимо и захватывающе действовали на слушателей и обличали внутренний мир исполнителя... За исцеление моей скорбной души своей музыкой, хотя это было помимо его воле и он даже этого не знал, я осталась ему навсегда благодарна и никогда его не разлюбила. Он _о_т_к_р_ы_л_ мне впервые двери к пониманию музыки". Продолжая свои записи, С. А. Толстая, описывая 1895 г. (рукопись написана после 1908 г.), в первой части записи " Сергей Иванович Танеев" в основном повторяет приведенную выдержку о пребывании Танеева летами 1895 и 1896 гг. в Ясной Поляне. В конце записи она пишет о влияния на нее музыки Танеева, игру которого она слушала, сидя на крыльцо флигеля яснополянского дома: " В эти минуты я не думала о своем горе, ауносилась куда-то в другую область, отдыхала душой и болезненно ждала вновь и вновь повторения этого блаженного состояния. По правде сказать, и только тогда хорошенько поняла, что такое музыка. В концерты я почти не ездила, музыкантов хороших, особенно пианистов, я не знала. Игра Танеева была особенная. Он был и философ в музыке, он же иногда проявлял в своем исполнении такую страстность, что жутко делалось, тем более, что в жизни он был скорее флегматичен, по-видимому, совершенно бесстрастен, любил шуточки, был насмешлив, любил поесть и был по внешности своей прозаичен до крайности. Надо было хорошо его узнать близко, чтобы понять его внутреннее содержание и самую суть его характера и душевной жизни. Одно, что было наверное -- это то, что он любил больше всего на свете -- музыку и свою старую няню Пелагею Васильевну". Об отношении С. А. Толстой к Танееву см. также предисловие к настоящей книге и в книге В. А. Жданова " Любовь в жизни Льва Толстого", изд. М. и С. Сабашниковых, книге вторая. М., 1928.

-- Татьяна Львовна по дороге из Ялты заезжала в Ясную Поляну.

-- Начиная с 1882 года по 1902 год Толстые по зимам жили в Москве. К конце этого периода Толстой все более и более тяготился городской жизнью, которая нарушала привычный ход его жизни и работы, и стремился жить в Ясной Поляне. Софья Андреевна, наоборот, для воспитания детей по зимам жила в Москве. Это обстоятельство время от времени являлось причиной несогласий между Софьей Андреевной и Толстым. Большой интерес по этому вопросу представляет переписка С. А. со Львом Николаевичем, относящаяся к ноябрю комментируемого года. В письме от 19 ноября 1897 г. Софья Андреевна писала Толстому: " Милый Левочка... ты пишешь о приезде. Этот вопрос: сержусь ли я, что ты не едешь, мне разрешить всегда трудно. Ты совершенно прав, говоря, что тебе важно уединение для твоей работы, что тебе недолго может быть осталось жить и ты дорожишь и временем и досугом своим; весь мир, все человечество, которому ты служишь своим писательством, найдут, что ты совершенно прав. Но мне, как отдельной личности, как жене твоей, надо делать большие усилия, чтоб признать, что то, что немного лучше, чем хуже, меньше или больше написано статей -- важнее моей личной жизни, моей любви к тебе, моего желанья жить с тобой и находить в этом счастье, а не вне этого. Это я тебе пишу, так рассужденье, в не как вызов. Теперь и приспособилась и не скучать, и жить хорошо и без тебя. Мне даже часто кажется, что когда мы врознь телом, мы больше вместе душою, а как сойдемся материально, так как будто больше разойдемся душевно. Твой аргумент, что может быть недолго осталось жить -- и я могла бы в свою пользу сказать, что тем более надо доживать последнее время вместе. Но последнее время, особенно после чтения биографии Бетховена, я прозрела уже окончательно, что люди, служащие человечеству и получающие за это высший дар -- славу, уже не могут отказаться от этого соблазна и откидывают все, что стоит на дороге к этой славе и мешает этому служению. У Бетховена, к счастью, не было семьи -- и потому он был прав. Все это я передумываю и переживаю. Ты хотел меня почувствовать, и я боюсь, что тебе неприятно то, что я пишу. Но как-нибудь надо относиться ко всем обстоятельствам жизни, и не остановишь ни работы мысли, ни борьбы разных чувств. Живу я внимательно к себе и к другим. До настоящей минуты с тех пор, как мы расстались, не было у меня ми злобы, ни досады на кого бы то ни было и я нисколько не сердилась и не сержусь, что ты не едешь. Живи, сколько тебе покажется нужным и приятным; здесь тебе будет все досадно, и это тяжелей разлуки... Странно, сегодня я гадала на картах себе, имне вышла два раза смерть. Увидим! А пока я жива, целую тебя и часто думаю о тебе и чувствую, как мимо меня проходят все твои дни и мысли, и интересы, и уходят в статьи, повести, в Англию, в Чертковские письма и т. д. Прежде твои писанья сливались со мной и я везде себя чувствовала". На это письмо Толстой отвечал письмом от 26 ноября 1897_г. приведенным в предисловии почти полностью. После приезда в Москву Татьяны Львовны С. А. Толстая 25 ноября 1897 г. писала Толстому вторично: " Я думала, Левочка, что ты приедешь с Таней, но ты, по-видимому, этого до такой степени не желаешь, что оттягиваешь свой приезд, насколько можешь. Таня говорила даже, что ты говорил, будто жизнь твоя в Москве -- самоубийство. Так как ты ставишь вопрос, что ты приезжаешь для меня, то это не самоубийство, а ятебя убиваю. И вот и спешу тебе написать, что ради бога не приезжай. Твой мучительный приезд лишит нас обоих спокойствия и свободы. Ты будешь считать себя постепенно _у_б_и_в_а_е_м_ы_м, я буду считать себя _у_б_и_й_ц_е_й. Хороша жизнь во имя любви! Если уедут Лева и Дора, то и могу опять поехать в Ясную к тебе на несколько дней, только не сейчас, потому что после последней истории с мальчиками я очень нервна и могу тебя расстроить. История была тяжелая, привела меня в еще худшее состояние истерического удушья, чем то, которое у меня было в Ясной, тогда ты меня там огорчил. Коротко сказать, что они, пропадали всю ночь до 8 Ґ часов утра, что я просидела в страшном беспокойстве и негодовании всю ночь, не ложась даже, а потом после сцены с ними пролежала больная весь день. Это так подкосило мои силы и нервы, что не скоро успокоюсь. Чем я больше теперь буду в одиночестве, тем мне легче; чем больше людей и шуму, чем мне хуже. А уж слышать еще тяжелее незаслуженные упреки -- тогда уже я куда-нибудь убегу. Мне и так жизнь очень тяжела, трудна и сложна. Все члены моей семьи страшные эгоисты, все требуют всего от меня, а у меня сил нет и последние надорвутся скоро. Так вот не будем друг друга _у_б_и_в_а_т_ь_ упреками и требованиями и будем дружелюбно переписываться, и посещать я тебя буду, когда успокоюсь нервами... теперь я тебя ждать больше не буду. Всякое напряжение душевное мне стало невыносимо. Буду проводить вечера в концертах, сколько возможно. Это одиночество в толпе с слушанием музыке я стала очень любить".

О приезде в Москву в дневнике Толстого в связи с разговором с Татьяной Львовной и в связи с последним письмом Софьи Андреевны имеется две записи. 25 ноября 1897 года: " Таня уехала... Я дурно сделал, что говорил с ней про свое положение". 28 ноября 1897 г.: " От Сони огорченное письмо. Я дурно сделал, что сказал, а Таня дурно сделала, что передала".

Ноября

-- Евгения Петровна Берс, племянница С. А. Толстой, дочь ее брата Петра Андреевича Берс.

-- Театр Корша в Москве, в Богословском переулке, назывался по имени его основателя и владельца Федора Адамовича Корш (р. 1852 г.).

-- " Адриена Лекуврер" -- драма Скриба и Легуве.

-- Леопольд Антонович Суллержицкий (1872--1916), знакомый семьи Толстых. Учился в училище живописи, ваяния и зодчества в Москве. В 1898--99 гг. сопровождал в Америку духоборов. Впоследствии артист, а затем режиссер Московского Художественного театра. См. его книгу " В Америку с духоборами". М., 1905, изд. " Посредник" и воспоминании о нем Т. Л. Сухотиной, напитанные в 1917 г. " Друзья и гости Ясной Поляны". М., 1923 г.

27 ноября.

-- Анна Лукинична Вельш, англичанка, держала вМоскве небольшую музыкальную школу. По летам жила в Ясной Поляне в качестве гувернантки, занимаясь музыкой с Александрой Львовной, а затем с С. А. Толстой. А. Л. Толстая в своих воспоминаниях пишет о ней: "... мисс Вельш -- маленькая кроткая женщина средних лет с добрыми карими главами. Сначала я пробовала ее изводить так же, как других гувернанток, но из этого ничего не вышло: и привязалась к ней". А. Л. Толстая. " Из воспоминаний". " Совр. Зап." XLI, стр. 26.

-- А. Л. Толстая пишет о музыкальных способностях Михаила Львовича: " Миша был самым музыкальным в нашей семье. Какой бы мотив ни услышал, сядет, бывало, за фортепьяно, возьмет гитару, балалайку и сейчас же подберет. Одно время он учился на скрипке и делал большие успехи, мама радовалась, гордилась им, но он скоро бросил. Помню, впервые пел у нас в Москве Шаляпин. Отцу не понравилось то, что он исполнял: " Песня о блохе", " Два гренадера". Шаляпин предложил спеть песню " Ноченька", но аккомпанировавший ему молодой пианист Гольденвейзер без нот сыграть песню не мог. Миша застенчиво подошел к фортепьяно, подобрал мотив и через несколько минут Шаляпин уже пел под его довольно примитивный, но совершенно верный аккомпанемент". А. Л. Толстая. " Из воспоминаний". " Современные Записки", XLV, стр. 11. Париж. 1931 г.

29 ноября.

-- Письмо Толстого приведено в предисловии.

30 ноября.

-- Варвара Сафонова и ее дочери, Надя и Саша, -- семья музыканта, директора московской консерватория Василия Ильича Сафонова.

-- Душан Петрович Маковицкий (1866--1921), врач, чехословак, последователь учения Толстого. В 1904--1910 гг. был домашним врачом Толстого, выполняя в свободное время обязанности его секретаря. Во время пребывания вЯсной Поляне вел подробный дневник, записывая главным образом высказывания Толстого. Незначительная часть этого дневника опубликована: Д. П. Маковицкий. " Яснополянские записки", изд. " Задруга", вып. 1. М., 1922, вып. II. М., 1923. Маковицкий впервые посетил Толстого осенью 1894 г. В 1897 г. Маковицкий приезжал к Толстому вторично, вероятно, в связи c деятельностью словенского издательства " Посредник", во главе которого он стоял. 28 ноября 1897 года Толстой записал в дневнике: " Нынче утром приехал Маковицкий, милый, кроткий, чистый. Много радостного рассказал про друзей".

-- Статья Карпентера " Современная наука" с предисловием Л. Н. Толстого была напечатана в третьем номере " Северного Вестника" за 1898 год. По поводу его помещения в дневнике Толстого под 2 декабря 1897 года записано: " Нынче было письмо от Тани о том, что Соня огорчена отсылкой предисловия в " Северный Вестник". Яужасно боюсь этого. За эти дни было нелепое письмо от Грота. До сих пор ничего не решено".