Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Фрэнси и Энни 7 страница






– Оставь ты девиц в покое, – с отвращением говорил он, глядя, как Джош со значением улыбается проходящим мимо юным дамам. Или:

– Зачем тебе понадобилось назначать ей свидание? – недоумевал Сэмми, когда рядом с овощным магазином в Киркгейте Джош подцепил острую на язычок, но вполне готовую к услугам барышню.

Именно тогда Сэмми ощутил уже знакомое жгучее чувство ревности, выворачивающее наизнанку, и подумал, что вот-вот умрет от страшной внутренней боли. Потом он сказал себе, в который уже раз, что в отношениях между ним и Джошем так сложилось, что страдать из них двоих придется ему, причем постоянно, и с этим фактом предстоит свыкнуться.

Энни с некоторых пор не могла понять, почему Джош без видимых причин вдруг загрустил. Каждый вечер он приходил с работы, умывался и молча садился за стол пить чай, точно как его отец. Он стал не похож на самого себя. Целую неделю он просидел дома, никуда не отлучаясь, да и Сэмми не приходил навестить его. Энни полагала, что они поссорились, но в чем бы ни заключалась причина их разлада, Джош не считал нужным ей об этом рассказать. И вот она сидела вечерами и вязала, наблюдая за тем, как ее брат кидался к двери, стоило раздаться малейшему звуку, хотя бы отдаленно напоминавшему стук. Или же он просто смотрел в огонь, не говоря ни слова, даже не развернув свежий номер «Йоркширских вечерних новостей», лежавший на столе рядом с ним. Впрочем, все газеты писали только о нашумевшем недавнем убийстве в их краях, так что Энни не удивлялась равнодушию брата к прессе, вряд ли подобная тема могла поднять ему настроение. Сама она внимательно, хоть и со страхом, читала эти статьи. Произошло уже второе убийство, и жертвой снова оказалась молодая девушка. «Убийство при луне» – так окрестили газеты эти ужасные события. Дело в том, что оба убийства были совершены в полнолуние, и с тех пор ни одна молодая особа в Лидсе не чувствовала себя в безопасности.

Часы на каминной полке – те самые часы в футляре из красного дерева, которые Фрэнк Эйсгарт подарил своей невесте перед свадьбой, – мелодично пробили девять. Энни со вздохом отложила вязание и поднялась с кресла.

– Может, выпьешь чашку чаю, прежде чем я пойду спать? – спросила она, останавливаясь за стулом, на котором сидел Джош.

Но он лишь отрицательно покачал головой. Энни начала было подниматься по лестнице, но вдруг заколебалась и спустилась вниз.

– Я знаю, что-то произошло, – тихо сказала она. – Почему бы тебе не облегчить душу и не рассказать мне обо всем. Я уверена, что ничего страшного не случилось. Готова поспорить, что твое подавленное настроение связано с неудачей на любовном фронте. – И она ободряюще улыбнулась. – Ну, давай же, расскажи мне о ней. Вдруг я смогу тебе помочь?

Но Джош в ответ опять покачал головой и откинулся на спинку стула, прикрыв глаза длинными стрельчатыми ресницами.

– Никто мне не в состоянии помочь, – равнодушно бросил он. – И вообще, будь любезна, оставь меня в покое, я тебя очень прошу.

Ночью стоял пронизывающий холод. Мороз разукрасил стекло сказочными причудливыми узорами, а порывы ледяного ветра буквально сотрясали дом, и даже плотные зимние шторы на окне в спальне Энни тихо колыхались от всепроникающих сквозняков. Энни быстро разделась и торопливо скользнула в розовую фланелевую ночную рубашку, а сверху надела теплую вязаную кофточку, связанную собственными руками. Затем она вымыла лицо и принялась расчесывать волосы жесткой щеткой. Салли советовала ей не менее ста раз сверху вниз проводить щеткой по волосам, утверждая, что от этого волосы будут лучше выглядеть и блестеть. Энни совершила ровно сто требуемых движений, после чего критически взглянула на себя в зеркало. Картина показалась ей не слишком утешительной.

Салли Моррис обычно всегда передавала ей, о чем судачат соседи. А они стали поговаривать, что Энни уже не та, какой была шесть лет назад. Потускнела, подурнела, а по лицу пролегли усталые складки. Даже в ее походке проявилась накопленная с годами усталость. Престарелые соседи, жившие неподалеку, открыто говорили, что Фрэнк Эйсгарт загонял дочь. А еще они говорили, что ей уже двадцать шесть, но никто за ней не ухаживает. Если же Джош, не дай Бог, скоро женится, это будет означать конец Энни Эйсгарт. Ей придется посвятить свою жизнь уходу за отцом, готовить ему еду, сидеть у изголовья и коротать зимние вечера, занимаясь вязанием. Когда же он наконец отойдет в лучший мир, она останется одинокой и забытой своими братьями старой девой. У нее не будет собственных детей, которые могли бы стать утешением в старости. Она превратится в одинокую, никому не нужную старуху.

Энни нырнула в постель, стараясь отогнать взявшиеся невесть откуда слезы. Ей исполнилось всего двадцать шесть, а жизнь казалась уже прожитой, и будущее не сулило ничего заманчивого.

Через минуту она соскользнула из-под одеяла на пол, сложила руки перед собой и закрыла глаза. Энни молилась, она молилась за свою мать и за братьев Берти и Теда, она молилась за Джоша, чья внезапная грусть помогла высвободиться печали, глубоко запрятанной в ее сердце. И еще она молилась за себя, несчастную Энни. «Боже, – молила она творца, – пожалуйста, позволь мне узнать, что такое жизнь, как чувствует себя человек, которого любят. Позволь, о Боже, мне, недостойной, познать вкус приключений и увидеть разнообразие созданного тобой мира. Позволь также мне иметь собственных деток, чтобы я не осталась в одиночестве, когда придет время для Джоша покинуть родной дом…»

Закончив молитву, она немного успокоилась и вернулась в постель. Горячий камень, завернутый в чистую фланелевую тряпочку, согревал лишь крохотный участок под одеялом, но Энни с благодарностью прижалась к нему ногами, чувствуя, как благодатное тепло растекается по телу. Через некоторое время она заснула, продолжая болеть душой за Джоша и задаваясь вопросом, изменится ли хоть что-нибудь в ее собственном существовании.

Роковые события произошли через несколько недель. До того все выглядело так, будто жизнь семьи снова вошла в норму. Джош начал опять выходить на прогулки с Сэмми, и они часами пропадали вместе Бог знает где. Фрэнк Эйсгарт по-прежнему раскуривал по вечерам трубку и ворчал по поводу обедов, подаваемых ему дочерью. Энни все чаще и чаще задумывалась о том, насколько еще у нее хватит терпения продолжать опостылевшее ей существование домашней прислуги. Она уже принесла в жертву эгоистичным желаниям отца свою юность и вот теперь теряла Джоша, у которого появилась собственная жизнь, в которой для Энни не было места. Чувство обиды душило девушку.

Зимние вечера становились все длиннее, а молчание, нависшее над коротавшими вместе время отцом и дочерью, все более зловещим. Пальцы Энни неустанно трудились над очередной теплой шалью, которую она вязала автоматически, привыкнув за долгие годы к мельканию спиц, но мысли ее уносились далеко от унылой гостиной, она мечтала о другой жизни, похожей на ту, сверкающую и изящную, о которой ей доводилось читать. В том блистательном и неизвестном ей мире дамы носили шелковые и атласные платья и танцевали с высокими привлекательными господами или же отправлялись в путешествие за границу на сказочных стремительных яхтах. Они выходили замуж за графов и принцев, а те дарили им, вместе с вечной любовью, огромные бриллианты и изумруды. Короче говоря, твердила про себя Энни, они жили полноценной жизнью.

В один из таких, похожих один на другой, вечеров к тому времени, когда отец и дочь отправлялись спать, Джоша еще не было. Поэтому Энни не стала закрывать двери на засов, а ограничилась защелкой на замке, которую брат легко мог открыть своим ключом. На следующее утро в пять часов она была уже, как обычно, на ногах и, вздрагивая от холода, старалась получше закутаться в шерстяной халат, чтобы идти топить камин. Она наполнила чайник водой на кухне, Когда вдруг услышала странный шум под окном.

– Сэмми, – чуть не вскрикнула она от удивления, распахивая настежь двери. – Что ты здесь делаешь в такой ранний час?

– Т-с-с, – зашептал тот, приложив палец к губам, – не так громко, Энни.

Она уставилась на товарища брата с широко открытым ртом, заметив, что тот явно не в себе: пальто на нем было разорвано, а ботинки в грязи. Его лицо напоминало восковую маску, а глаза расширились от страха.

– Все дело в Джоше, – внезапно догадалась Энни и почувствовала, что вся похолодела от страха. – Неужели с ним что-нибудь случилось?

Сэмми, поколебавшись, кивнул утвердительно, тогда Энни вцепилась в его рукав и побелевшими губами спросила:

– Он ранен?

Тот отрицательно покачал головой.

– С Джошем все в порядке, – торопливо сообщил он. – Не спрашивай меня, что произошло, но могу сказать одно – Джош вляпался в нехорошее дело. Такое, что хуже не придумаешь. Он послал меня к тебе. И сказал, что если ты его любишь, то тогда обязательно поможешь. Ты ведь знаешь, что Джош не способен на дурной поступок, Энни, и это в самом деле так…

– О чем ты говоришь? – задыхаясь, перебила его Энни. – В какое дело он вляпался? О чем это ты, Сэмми?

Он втянул в себя с усилием воздух:

– Энни, у твоего брата крупные неприятности. За ним гонится полиция и обязательно схватит его. Он сообщил мне, что ты прячешь наследство тетушки Джесси под матрасом. Он просил передать тебе, что эти деньги нужны ему для того, чтобы исчезнуть. – В отчаянии Сэмми схватил девушку за плечи и сильно встряхнул. – Ему необходимо смыться отсюда, Энни, и, чем дальше, тем лучше, уехать из страны. Он думает бежать в Сан-Франциско, где был ваш отец. Я поеду с ним, может быть, там нам повезет, и мы разбогатеем… если только сможем отсюда убраться подобру-поздорову. И больше не задавай мне вопросов, Энни, просто дай деньги. Я его не брошу. Жизнью клянусь, я никогда не оставлю Джоша. Только, повторяю, не задавай больше вопросов.

Его расширившиеся от возбуждения, прямо-таки бешеные глаза встретились со взглядом Энни, и она поняла, что он говорит правду, ужасную правду, о которой трудно сказать словами. Но, даже поняв это, она была не в силах до конца уразуметь, что весь этот ужас имеет отношение к ее Джошу. Он всегда был таким хорошим мальчиком, он был… Боже, но какое же преступление он совершил, если за ним гонится полиция? Неужели ему придется бежать из родного города так далеко, в Сан-Франциско?

– Энни, ради Бога, у меня нет времени…

Собрав все душевные силы в кулак, она бросилась вверх по лестнице и, оказавшись в спальне, стащила на пол тяжелый матрас, чтобы быстрее добраться до пачки десятифунтовых банкнот. Потом она вихрем скатилась по ступеням вниз и стала молча запихивать деньги в карман Сэмми. Не поблагодарив, тот выскочил за дверь и бросился бежать по тропинке прочь от дома.

Энни крикнула ему вслед:

– Джош не просил мне передать хоть что-нибудь – записку или, может, письмо?..

Сэмми остановился и, обернувшись, покачал головой.

– Мне надо бежать, – пробормотал он, нервно поглядывая по сторонам.

Энни кивнула, и слезы ручьем потекли у нее из глаз.

– Пусть он знает, – крикнула она, – что я люблю его и буду любить, несмотря ни на что! Я никогда не поверю, что он совершил дурной поступок!

Темные глаза Сэмми в последний раз встретились с ее блестящими от слез глазами, мгновение они смотрели друг на друга, а потом он повернулся и растаял в темноте.

Соседи были в полной растерянности, когда в округе появилась полиция и один из детективов сообщил, что они разыскивают Джоша Эйсгарта по подозрению в убийстве трех молодых женщин.

– Джош Эйсгарт – убийца? – недоумевали все, знавшие Эйсгартов. – Какая чушь! Да он и мухи никогда не обидел. Он просто большой ребенок, этот Джош, вечно витающий в облаках. У него и времени на девушек на оставалось, вечно они где-то бродили вместе с Сэмом Моррисом.

Но миссис Моррис поставила общественность в известность, что, по словам Сэмми, тот обнаружил Джоша на берегу канала, когда тот стоял, склонившись над телом мертвой девушки, наполовину лежащим в воде. Миссис Моррис также сообщила, что Джош отрицал свое участие в преступлении, а Сэмми, «вы ведь знаете, что он всегда был без ума от Джоша», поверил ему. И бедный парень побежал к дому Фрэнка Эйсгарта, чтобы попросить помощи у сестры преступника. Разве она могла отказать брату? Ведь она заменила Джошу мать с того самого момента, как их мать, Марта Эйсгарт, умерла. Девушка ухаживала за малышом, словно за собственным сыном, хотя и сама была еще совсем дитя. Естественно, Энни заявила, что не верит в виновность Джоша, и отдала Сэмми сотню фунтов, которые ей завещала тетя Джесси. После этого Сэмми вернулся домой и рассказал матери о случившемся, а потом убежал вместе с Джошем. Теперь она, миссис Моррис, ума не может приложить, куда они делись.

– Я не прощу Джошу Эйсгарту, что он сбил моего мальчика с верного пути, – заявила она соседям, жадно внимавшим каждому ее слову, и вытерла краем чистого цветастого фартука уголки глаз. – Сэмми нет больше со мной, и я вряд ли его увижу при жизни.

Если Энни Эйсгарт и догадывалась, куда отправились беглецы, то никому об этом не рассказывала. Но всякий, кто видел ее на рынке в Мейполе, где она обычно закупала провизию, готов был бы поспорить на десять фунтов, что за эти несколько дней Энни превратилась из двадцатишестилетней девушки в женщину лет сорока. «Бедняга, – говорили о ней, – она любила Джоша, словно собственного сына. Будьте уверены, она никогда не донесет на него в полицию, даже если ее будут пытать».

Что же касается Фрэнка Эйсгарта, то он, едва взглянув на заголовки газет, в которых упоминалось имя его сына, так и не смог оправиться. С тех самых пор он ни разу больше не вышел из дома и жил в уединении, погрузившись в абсолютное молчание. Единственным человеком, который ухаживал за ним, была его преданная дочь Энни.

 

Глава 8

1905

 

Детство Фрэнси постепенно отходило в прошлое, и, проснувшись однажды утром, она вспомнила, что сегодня ей исполняется восемнадцать. Она вскочила со своей узкой кровати, обшарпанной и колченогой, той самой, на которой она спала последние четырнадцать лет, и бросилась к зеркалу. Ей хотелось увидеть, изменило ли столь ожидаемое восемнадцатилетие хоть что-нибудь в ее облике. Но лицо, внимательно смотревшее на нее, ни на йоту не отличалось от того, что было вчера, и ни чуточки не повзрослело.

Днем отец в очередной раз пригласил ее к себе в кабинет. Фрэнси почтительно стояла перед ним, по привычке благонравно сложив руки и опустив глаза, но чувствовала, что продолжает ненавидеть его каждой клеточкой своего тела.

Гормен Хэррисон хмурился, недовольный тем, что видел перед собой. Дочери уже исполнилось восемнадцать, но, на его взгляд, она по-прежнему оставалась сущим ребенком. Конечно, если дать за ней солидное приданое, то сбыть ее с рук не составит труда, но Гормен не мог отдать руку дочери первому встречному – у нее родятся дети, его внуки, а их положение должно соответствовать тому высокому престижу, который фамилия Хэррисон имела в деловом мире. Он насупился, размышляя, как придать дочери более достойный облик. В конце концов, черт возьми, столько лет общения с гувернанткой не могли пропасть даром, и если не внешностью, то манерами и умением одеваться Франческа должна привлечь к себе светских молодых людей и вступить в достойный брак. Но если его планы провалятся, и Фрэнси окажется не в состоянии поддержать честь семьи выгодным замужеством, тогда он просто объявит всем, что ее здоровье в опасности, и отправит дочь на ранчо на неопределенное время, чтобы та не маячила перед глазами.

Фрэнси тихо стояла, опустив очи до полу все то время, пока Гормен предавался размышлениям, а он вдруг заметил, как она сильно выросла и оформилась за последний год и вытянулась. Гормен вглядывался в дочь повнимательнее. Что ж, может быть, все не так безнадежно? Спину Фрэнси держала прямо, цвет лица у нее превосходный, а волосы блестели. Груди едва были заметны под толстым шерстяным платьем, но обладали красивой округлостью. Таким образом, проинспектировав дочь вторично, Гормен решил, что, несмотря на детское выражение лица и абсолютный инфантилизм, при известной сноровке выдать Фрэнси замуж все-таки удастся. Конечно, придется раскошелиться на приданое, не без того. Но за свои деньги он вправе рассчитывать на аристократическое происхождение и даже титул будущего жениха. И никак не меньше!

– Итак, сегодня тебе исполняется восемнадцать, Франческа, – торжественно сообщил он.

Фрэнси взглянула на отца с удивлением. Он ни разу не вспоминал о предыдущих днях ее рождения, поэтому она думала, что он забыл об этой дате.

Затем Гормен сказал:

– Пожалуйста, попроси мисс Джеймс зайти ко мне в три пса. Предупреди ее, что я хочу обсудить с ней кое-какие важные дела.

– Хорошо, отец.

Она подождала еще минуту, не добавит ли он что-нибудь к сказанному, но Гормен промолчал и жестом отпустил дочь.

Когда он, наконец, встал из-за стола, его глаза довольно поблескивали. Хэррисон был вполне доволен своим планом: удачное замужество могло, с одной стороны, полностью избавить его от хлопот с дочерью, с другой же, если умно повести дело, добавить позолоты к его собственному имени. Но ему потребуется помощь – Гормен был не очень сведущ в такого рода делах. Подняв телефонную трубку, он попросил соединить его с миссис Брайс Лилэнд, одной из светских львиц Сан-Франциско. Гормен сообщил ей, что нуждается в ее совете и помощи, и получил приглашение навестить леди у нее дома за чашкой чаю. Гормен объяснил миссис Лилэнд свои проблемы, связанные с дочерью, трудным, некоммуникабельным ребенком. Он, разумеется, делал все, что мог, и постарался дать ей достойное воспитание, но ведь миссис Лилэнд умная женщина и знает, как трудно воспитывать девочку без матери. Франческа очень застенчива, но ей уже восемнадцать и пора выводить ее в свет. Ей так нужна опека доброй, понимающей женщины…

Миссис Брайс Лилэнд улыбалась, слушая Гормена, заинтригованная неожиданным предложением одного из самых влиятельных людей города. В ее изворотливом уме тут же родилась мысль, что, опекая Фрэнси, она сможет представить Гормену Хэррисону своих собственных племянниц. Как знать, ведь он так и не женился вторично после десяти лет вдовства, но, правда, был уже несколько-староват для юных дебютанток.

Вечером того же дня мисс Джеймс объявила Фрэнси о том, что скоро ей предстоит познакомиться с избранным обществом Сан-Франциско.

– Но зачем? – недоумевала Фрэнси, пораженная услышанным. – Я не знаю ни одного человека из общества. Какое им до меня дело?

– Таково желание вашего отца, – последовал ответ гувернантки, которая тут же углубилась в длинный список портных, парикмахеров, перчаточников и обувщиков, а также учителей танцев и хороших манер в обществе. Этот ценный документ Гормен получил из рук миссис Лилэнд.

– Ваш отец через два месяца собирается дать бал в честь вашего восемнадцатилетия. Но мы должны начать подготовку к нему немедленно, – добавила гувернантка, не отрываясь от списка.

На следующий же день Фрэнси отвезли в «Париж» – супердорогой и самый модный магазин дамских нарядов, чтобы подобрать ей необходимую экипировку. В соответствии с инструкциями миссис Лилэнд Фрэнси выбирала себе для дневных визитов юбки из светлой тонкой шерсти и подходящие к ним по цвету строгие жакеты и тонкие кружевные блузки. Она покупала шелковые платья для коктейлей и платья из шифона, в которых спускаются к вечернему чаю. Ей приносили на примерку роскошные сплошь из кружев бальные туалеты и бархатные накидки, в которых посещают оперу. К каждому выбранному наряду подбирался полный комплект подобающих аксессуаров: кружевные зонтики, соломенные шляпки, украшенные цветами, туфли, перчатки, чулки. Куплен был даже роскошный, увитый страусиными перьями и сверкающий драгоценностями тюрбан, который полагается носить в особо ответственных случаях. Всю жизнь* Фрэнси одевалась в простые, грубые платья из обычного хлопка или толстой шерсти, поэтому она просто растерялась при виде тафтяных корсетов с ребрами из китового уса и узких, с вытянутыми заостренными носами атласных бальных туфель. Когда же она, надев особенно экстравагантный бальный наряд, посмотрела на себя в зеркало, у нее упало сердце – Фрэнси поняла, что по сравнению с другими, красивыми и холеными девушками она будет выглядеть ужасно: так выглядит тягловая лошадь-полукровка, разукрашенная праздничными бантами и лентами, рядом со стройными, ухоженными и великолепно натренированными чистокровными кобылами.

Тем не менее, времени на переживания у Фрэнси почти не оставалось; весь ее день был заполнен до отказа. Она разрывалась между примерками и поездками в школу, где учили светским манерам. Она теперь знала, как должна сидеть настоящая леди – скрестив лодыжки таким образом, чтобы носки туфель смотрели друг на друга, как пользоваться веером и как правильно двигаться в платье с длинным шлейфом. Она выучила строгий ритуал, согласно которому проходит великосветское чаепитие, и могла поддерживать беседу за обеденным столом. Кроме того, она посещала танцкласс и уже вполне сносно танцевала вальс и польку. По прошествии шести недель все решили, что она готова, и в доме у миссис Брайс Лилэнд был устроен чай, чтобы Фрэнси познакомилась с дамами, список которых утвердил ее отец.

Надев голубое шелковое платье, под цвет глаз, она неохотно двинулась вниз по лестнице, направляясь к кабинету отца и в сотый раз гадая про себя, отчего после стольких лет полного забвения он внезапно решил сделать из нее звезду светского общества города Сан-Франциско. Прежде чем войти в кабинет, она привычно заколебалась, испытывая давно знакомое чувство страха. Затем со вздохом вытянулась в струнку, подняла вверх подбородок и постучала в дверь.

– Войдите, – прозвучал ответ, и она вошла, хотя внутри у нее все дрожало, а сердце от волнения билось так, что готово было выскочить наружу.

Гормен критическим взглядом исследовал внешность дочери от макушки до пят.

– Повернись, – скомандовал он, и Фрэнси с готовностью подчинилась, быстро повернувшись на носках. – Для первого раза недурно, – подытожил Гормен после краткой паузы свои наблюдения. – Тебе необходимо поблагодарить миссис Лилэнд за помощь. Надеюсь, ты будешь вести себя достойно и не уронишь нашей семейной чести. Ты меня понимаешь?

Она кивнула:

– Да, папа.

– Тогда иди.

Фрэнси повернулась и, пока шла к двери, чувствовала на себе изучающий взгляд отца. Гормен остался недоволен. Он с негодованием перевел дух и крикнул ей вслед:

– Ради Создателя, Франческа, ну что у тебя за походка! Неужели ты все еще не научилась ходить, как пристало настоящей леди?

– Я буду стараться, папа, – пробормотала Фрэнси, кусая от обиды губы, убежденная больше, чем когда-либо, что на сегодняшнем чаепитии она с треском провалится и все станут насмехаться над ней.

Дом миссис Брайс Лилэнд, построенный в стиле каменного итальянского палаццо, находился через два квартала от дома Хэррисонов, на Калифорния-стрит. Внутри было темновато от обилия резных дубовых панелей, зато мебель, выдержанная в стиле Людовика XIV, отличалась яркой атласной обивкой и обильной позолотой. Кругом стояли многочисленные пальмы в кадках. В гостиной расположилось с полдюжины дам, сидевших на изящных золоченых стульчиках вокруг хозяйки, которая царила в комнате, словно королева, разливая ароматный напиток из большого серебряного чайника. Миссис Брайс Лилэнд, весьма дородная дама, была декорирована багровыми кружевами и бриллиантами редкой розовой окраски. Она любовно именовала их «дневными», для вечерних оказий у нее имелись куда более крупные. Все свои драгоценности миссис Лилэнд достались, по ее собственным словам, в наследство от богатых предков, хотя ходили слухи, что она, равно как и ее муж, не получила бы в наследство даже дохлой кошки, не говоря уже о бриллиантах, а богатство пришло к ним после удачно проведенной крупной спекуляции на бирже с акциями золотодобывающих компаний. Однако общество прощало Лилэндам вранье об их предках, тем более что значительный счет в банке немало этому способствовал.

Прочие дамы также сверкали щелками и бриллиантами, и в гостиной стоял ровный негромкий гул от их хорошо поставленных голосов и мелодичного смеха. Они потягивали не спеша китайский чай из чашек веджвудского фарфора и, не прерывая беседы, пробовали различные лакомства; приготовленные специально для этого случая французским поваром. Когда дворецкий объявил о приезде Фрэнси, все, словно по команде, повернулись к двери, и головы, украшенные перьями, заколыхались, подобно птичьей стае на отдыхе.

Миссис Брайс Лилэнд улыбнулась и произнесла громким шепотом:

– Ну вот, наконец к нам пожаловал скелет, который Гормен скрывал в своем шкафу.

Потом она поднесла к глазам лорнет и оценивающим взглядом уставилась на Фрэнси, которая к тому времени уже вошла в гостиную и робко стояла у двери, дожидаясь, когда ее представят собравшимся.

«Что ж, скелет на вид не так уж плох», – резюмировала миссис Лилэнд свои наблюдения и привстала, чтобы встретить гостью.

– Заходите, пожалуйста, милочка, – приветствовала она девушку, повелительно указывая рукой на свободный стул.

Миссис Лилэнд недовольно сдвинула брови, заметив, как Фрэнси споткнулась о край турецкого ковра, закрывавшего пол. Когда девушка приблизилась, хозяйка представила ее гостям и проговорила:

– Садись рядом со мной, Франческа, мы все хотим познакомиться с тобой поближе и буквально сгорали от нетерпения в ожидании твоего приезда. В конце концов, твой отец просил нас помочь, и мы сделали, что смогли. Хочу поставить тебя в известность, выглядишь ты великолепно, как и подобает дочери известного человека. Пожалуй, я сообщу мистеру Хэррисону, что твой вид делает честь вашей фамилии.

– Благодарю вас, мадам, – чинно ответила Фрэнси, покраснев до корней волос и ухватившись, как за спасательную соломинку, за чашку чаю, предложенную ей хозяйкой. От тончайшего бутерброда со свежим огурцом она отказалась, полагая, что просто уронит его от волнения. В любом случае нервы ее были настолько напряжены, что она не смогла бы проглотить ни кусочка.

Вспоминая потом этот вечер, Фрэнси на могла понять, как ей удалось продержаться целых сорок пять минут, отвечая на вопросы, сыпавшиеся на нее со всех сторон. Сорок пять минут вежливых вопросов и ответ – вот так примерно выглядела светская беседа у миссис Брайс Лилэнд. Однако как оказалось, экзамен Фрэнси выдержала, поскольку дамы улыбались ей, когда она собралась уходить, а одна из них даже сказала:

– Я устраиваю маленький прием с чаепитием для моей дочери, дорогая. Почему бы вам не заглянуть ко мне и не познакомиться с девушками вашего возраста?

Приглашение было передано исключительно благожелательным тоном, но сама мысль о том, что ей предстоит встречаться со сверстницами, вызвала в душе Фрэнси легкую панику, и она с самого начала решила, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Разумеется, она выглядела точно так же, как и остальные девушки. На ней было розовое шелковое платье с рукавами-пуфами, делавшими шире линию плеч; так же как и они, она сидела, аккуратно скрестив лодыжки, и разговаривала негромко и вежливо. Но она не знала тех вещей, о которых говорили они, или людей, которых они со смехом обсуждали. Она ничего ровным счетом не знала о закрытых школах, о модных курортах, об известных в городе семьях, об общих друзьях и вечеринках. Она словно прилетела в общество этих юных леди с другой планеты и догадывалась, что они думают точно так же; Фрэнси заметила, как девицы переглядываются и обмениваются едва скрытыми усмешками. Она то и дело краснела от унижения, когда две аккуратно причесанные головки склонялись одна к другой, а потом раздавался шепот, это значило, что сплетничают о ней.

Тем не менее, никто не отказался от приглашения на ужин и танцы, которые устраивал Гормен Хэррисон для Франчески неделю спустя, потому что все в городе, за исключением Фрэнси, были прекрасно осведомлены о том, что миллионер ищет мужа для своей беспокойной дочери.

В доме Хэррисонов готовились к балу несколько дней, и весьма основательно. Натерли паркет в зале для танцев, вычистили огромные хрустальные светильники и канделябры и зажгли в них сотни свечей, гирляндами из розовых роз обвили мраморные колонны. Столы в буфетной ломились от отлитых изо льда лебедей, наполненных зернистой икрой, а огромные ледяные рога изобилия хранили в своей сердцевине свежих розовых омаров. На десятках сверкающих серебряных блюд горами лежали куски жареного мяса, свежая спаржа, крупный виноград из теплицы, персики, оливки. Сказочными башнями громоздились торты и мороженое, всевозможные суфле, многоцветные желе и пудинги. Бил фонтан из шампанского, достигавший восьми футов в высоту, а кругом суетились официанты и слуги, причем по случаю праздника были наняты дополнительно еще с десяток лакеев.

Пятнадцатилетний Гарри приехал из школы домой и теперь стоял рядом с отцом и Фрэнси, готовясь принимать гостей и препровождать их в мраморный холл с куполообразными сводами. Он стал почти так же высок ростом, как и Фрэнси, и напоминал Гормена Хэррисона в юности. И так же как отец, Гарри не разговаривал с виновницей торжества.

Платье Фрэнси было сшито из многих ярдов тончайших белых кружев, а из-под платья выглядывали края не менее чем полудюжины розовых нижних юбок из тафты, обшитых по краю тонкой бархатной розовой лентой. Чулки на ней были из белоснежного шелка, а туфли – из вышитого разноцветными нитками белого атласа. Перчатки, из нежнейшей кожи ягненка, также белого цвета, застегивались десятками крошечных пуговичек, обшитых белым атласом. Светлые волосы Фрэнси были присобраны на затылке и заколоты маленькой алмазной диадемой, а корсаж украшали розы того же самого розового цвета, который преобладал в тот вечер в доме Хэррисонов.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.015 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал