Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Страсти, которые человек поставляет себе вместо Бога 3 страница






Славолюбие

«Возлюбиша паче славу человеческую, неже славу Божию» (Ин.12, 43). Славолюбие имеет для себя пределы более обширные, чем честолюбие или санолюбие. Честолюбец встречается и в селе; санолюбивый и любитель отличий, равно как вышестоятель и преждеседатель, бывают преимущественно в своем месте и в своем сословии. Славолюбивый же идет дальше, ему нужна известность и громкая слава, если возможно, и за пределами местопребывания его. Без сомнения, виновна не слава человеческая, а любовь к ней, а особенное услаждение ею, и тем более искание ее. Слава человеческая может быть и естественною, или заслуженною; такою например, славою пользовался Соломон, которого Бог наделил мудростью; так славны были святые Божии, которых приходили видеть иногда и знатные сановники. Так и ныне есть достойные похвал и даже удивления за свою высокую—духовную жизнь или же за естественные таланты. Но если это люди, глубоко проникнутые духом христианским, то они также: как и святые Божии, не услаждаются славою человеческою, а еще убегают ее. (Святые же—случалось когда кто приходил увидеть их в пустыне или монастыре, прикрывали себя и называли не заслуживающим внимания—глупым того, которого ищет посетитель (Достопам.сказ.), или же допускали некоторый странности (там же), чтоб им менее удивлялись). И сам Господь Бог оберегает от славы человеческой своих избранных. — Так как эта слава может прельстить и изменить в направлении самого умного и богобоязненного, то он попускает своим избранным терпеть какие либо напасти от других; посему почти всегда рядом со славою и похвалою человеческою является для этих людей и не заслуженная ими хула. Господь готовит им вечную «славу на небе» и ведет их к ней, не давая им постоянно пользоваться суетною славою и рукоплесканиями от людей. — Мирской же славолюбец любуется народною славою о себе, и не только не препятствует распространению ее со стороны других, но и сам участвует в том; например, он просит других поведать свету словесно или печатно (в журнале—газете) о какой либо заслуге его, о пожертвовании каком либо или произведении, —распространяет свои изображения (портреты), предпринимает неблизкие путешествия, —и все это не с какою либо общеполезною целью и не по запросу со стороны, но единственно для своей известности и громкой славы. Между тем сказано: «аще Аз славлюся сам, слава моя ничесоже есть» (Ин.8, 45).—Сколько же виновна пред Богом эта страсть? Она заставляет человека угождать миру: славолюб вместе с тем и миролюб; раб славы своей и раб мира. А иначе мир не удостоит его своей славы. Отсюда. действия его непременно подходят к действиям мира и бывают в угоду миру, —следовательно, это действия враждебные Богу; потому что «любы, мира сею вражда Богу» (Иак.4, 4). Но на что еще лучше доказательства в настоящем случае, как слова евангельски: «горе, егда добре рекут вам ecu человецы» (Лк.6, 26)? —Искание или только особенное услаждение славою человеческою показывают, что человек дорожит похвалами у людей, от мира, а не славою и, так сказать, добрым мнением о себе у Господа Бога, Дело и здесь доходит иногда до некоторой измены святой вере, по крайней мере до боязливости исповедать веру, — показать себя пред другими истинно-преданным слову Божию и Церкви православной: «како вы можете веровати» (сказано было к знатным иудеям, готовым уже поверовать), «славу друг от друга приемлющее, и славы, яже от единого Бога, не ищете» (Ин.5, 44)? — Желание и искание земной человеческой славы противны божественному характеру Иисуса Христа: «славы от человек не приемлю» (Ин.5, 41) сказал Он; однажды хотели Его провозгласить царем, и—Он тотчас уклонился от народа (Ин.6, 15). Но что же составляло Его славу? —«Страдания» и крест: «подобаше пострадати Христу, и внити в славу свою» (Лк.24, 26).— И так истинный христианин! усиленно тебе желать и домогаться человеческой славы, хотя бы и заслуженной, —не следует. Язычник тот не простирает своих мыслей и надежд дальше земли, ему не куда восходить выше, доколе он остается неверующим язычником (Лк.22, 24-25). Тебе же, друг наш, обещается и приготовляется вечная «слава у Бога» (Ин.17, 5), или «вечная память» на небе, а частью может быть и на земле, своим, но все же достойным образом! Никто из людей не унес громкой славы своей на тот свет; мирское остается миру. А часто и мир, назвав иных «великими» (Ирод великий), на следующее же утро забывал их. «Велик же выну...» вот кто: «бояйся Господа» (Иуд.16.16)! Всякая знаменитость человеческая после смерти получает себе в наследство пресмыкающихся червей (Сир.10, 13). Эти самые мысли и да помогут тебе ослабить в своей душе стремление к известности и славе между людьми, если особенные таланты твои, блестящее успехи и заслуги подстрекают тебя к славолюбию, и если еще не достигло до тебя попущение Божие встретить совместно со славою и какую либо хулу или иной вразумляющий случай!

Тщеславие

«Не бываем тщеславни» (Гал.5, 26). Тщеславие—страсть особая от славолюбия и виновнее последнего. Славолюбивый человек непременно имеет таланты, труды и заслуги: посему этой страсти подпадают преимущественно люди замечательные чем либо. Тщеславный же не имеет у себя ничего особенного, —ни проницательного ума, ни обширного образования, ни трудов, ни предприятий к великим трудам, ни почтенных заслуг. Чего же в нем не достает или мало, то он и хочет дополнить людскими похвалами. Отсюда происходит самое слово: «тщеславие», т. е. тщетная, не истинная слава. Первый «приемлет славу от человек» (Ин.5, 41), т. е. из чужих уст или письмен, хотя иной раз то же им самим подготовленную: а последний в полном смысле свою собственную славу сочиняет, —из своих речей или рук ее составляет трубить сам о себе. Тот ищет себе славы, так сказать, принадлежащей или по праву, а этот— не принадлежащей и без права. В чем же собственно состоит тщеславие и какой отличительный характер его? — Человек все делает на показ или чтоб видели другие, все, и самое малое. Что лицемерие в набожности, то тщеславие в жизни вообще, или во всяком виде человеческих действий. Дело считается тщеславным, когда в душе есть желание выказать его, чтоб был о нем говор других или чтоб только занять им чье либо внимание, —подивить. Отсюда тщеславие относится к предметам внешним, маловажным и даже мелочным; это, например, изучение какой либо науки или какого либо искусства, свойственных веку; внимание к приятности своего голоса; излишество прислуги; хорошие экипажи; трата на богатый обед без всякого повода и вызова, ради того только, чтоб в числе прочих гостей, составляющих на сей раз одну обстановку, —принять в свой дом высокую (сравнительно со своим положением) особу; искание важных знакомств и величание этими знакомствами; вообще похвальба даже и другими лицами или чужим добром, когда они имеют к нам какое либо косвенное отношение. Тщеславие иногда проявляет себя и за гробом; например, умирающий заказывает, чтоб похоронили его лучше, с блеском. Чем же преступна эта страсть? —Если тщеславный делает что либо и доброе, то уменьшает часть своей награды, а то и совсем лишается воздаяния; потому что побуждение его действий были неискренни и нечисты. Так. обр. он оказывается обидчиком самому себе: трудится, жертвует чем, и портит свою заслугу, убавляя за нее награду у Бога. Это первая вина его.—Но все, что он делает собственно из видов тщеславия, —все это более или менее действия такие, которые выдуманы суетностью человеческою, или мудрованием плотским, показывают след грехопадения человека, как например, чрезмерное и не по состоянию убранство комнат, дорогие одежды и другие излишества. Следовательно, большая часть действий этого человека в самом основании своем неугодны Богу. Вторая вина.—Он уже готовит себе в человека гордого. Тщеславие, по правде сказать, еще не есть гордость: что дитя против взрослого, то и оно в сравнении с гордостью: разве можно назвать его «внешнею гордостью». Но оно верно ведет к гордости. Чем же? Похвалами человеческими, которых ищет тщеславный, и которые возвышают и надмевают душу. Вот третья вина его.—Живя особенно в мире, как легко увлечься тщеславием! Но будем, добрый христианин, бороться с этою страстью. В борьбе с ней нам помогут: расположение везде оставаться незаметными, «как будто и нет нас»; —приведение себе на память своей уединенной и искренней молитвы, которую, конечно, когда либо мы имели: она может пристыжать наши тщеславные помыслы; —хранение своего языка от многоглаголания (Иисус Христос молчал пред Пилатом, который суетно любопытствовал о Нем); —смиренное внимание к своим действиям в присутствии посторонних лиц или на народе, так как в это-то особенно время уловляет нас страсть тщеславия.

Гордость мирская вместо разумной простоты

«Нечист пред Господом всяк высокосердый» (Притч.16, 5). Конец тщеславия есть начало гордости. В последней можно различать два вида: есть гордость мирская, или мирскими преимуществами и естественными дарами; и есть гордость духовная, или духовными дарованиями. Но характер всякой гордости: презирать других, как и свойство тщеславия: выказывать себя. (Эти две страсти очень мирятся между собой на том, что тщеславный унижается пред гордым, а гордый выхваляет его). Речь наша будет прежде о мирской гордости. — Она, между прочим, доказывается и обнаруживается: самохвальством в сердце; нетерпеливостью к высказываемой правде или невыслушиванием правды (тотчас убегают); заносчивостью; гневом на того же, кому сделана несправедливость, и ожидание, чтоб этот человек сам же умолял о прощении; чрезмерною или упорною защитою пред другими своих мнений, пусть иногда и справедливых; высокоумием и ненамеренным неудивлением, когда другие кому-либо или чему либо справедливо удивляются. Иной человек на замечание о скрывающейся в нем гордости отвечает, что «он вовсе не горд»: но это самое несознание и доказывает его гордость. — Гордый оскорбляет ближних, потому что пренебрегает ими, особенно с низшими себя, или же думает еще оказать милость благоволения, если с улыбкой взглянет на кого или скажет кому слова-два: ему думается, что он унизит себя, что его меньше будут уважать, когда он поговорить с кем из низших, да часто и из равных себе. Он не признает достоинств и заслуг в других людях. На этот раз кто чем гордится в себе, то самое отвергает в другом; например, кто гордится красотою (Авессалом, например, гордился своими длинными волосами): для того те и другие, которых выхваляют за красоту, еще не довольно красивы; кто гордится своим умом, пред тем все глупые; кто надмевается своею образованностью, званием или службою ученого, а также своею начитанностью, для того те и другие и третьи необразованные. непонимающие, — отсталые и односторонние; кто величается богатством, тот с пренебрежением смотрит на человека, который также предпринимает дела, чтоб расширить свою торговлю или какое либо производство; кто возносится своею честностью, например, по должности (а честность гордого всегда бывает односторонняя), тот всех считает бесчестными и низкими, не узнав еще иных. Памятно ли другим, в виду сознания своих человеческих прав и своих каких либо заслуг, встречаться в жизни с таким человеком? И вот гордец, действительно, отталкивает от себя других: если постигает его какая либо беда, —ему мало бывает сочувствующих и жалеющих его! А это в свою очередь, не вражда ли его против самого себя, т. е. когда он поставляет себя в столь неприязненные отношения к ближним без всякой нужды и пользы, ради только собственного высокопочитания? — Затем: как несправедлива или дерзка гордость пред Господом Богом! Например, без помощи ума человек не мог бы успеть в науках или по службе своей или по торговым предприятиям: а самый ум не Бог ли дает каждому? Без здоровья и вообще без телесных сил не успеть бы человеку в тех и иных трудах: а тело не творение ли Божие? И так «что имаши, его же неси прял» (1Кор.4, 7)? Оточти Божие, и что же останется твоего? Особенно как несправедливо гордиться теми способностями, которые имеем мы от самой природы, например, быстрым умом, сильным голосом, высоким ростом, красивым лицом, происхождением от богатых или знатных родителей! Будто у человека был какой предварительный труд, чтоб получить подобные естественные способности и силы! Будто мог он прежде чем родился на свет, оказать пред Богом какие заслуги со своей стороны, чтоб удостоиться этих естественных и особенных пред другими талантов! И вот за то, что человек возносится естественными в себе дарами, не получает часто и вышеестественных, или духовных—благодатных!
О, благоразумный христианин! Не давай развиться в тебе мирской гордости! Вот ближайшие против нее средства: избегать величавости во всем, или любить простоту в образе своей жизни, например, и в одежде и в разговоре и в мере своего голоса и в походке: —как слабые души высятся часто от наружного блеска, так напротив от наружной обстановки, которая представляет глазам если не убожество то простоту, они заимствуют себе смирение; —быть у кого либо в повиновении («под началом»): известно, что гордый терпеть не может подчиняться другим; таким образом, и от сурового человека, с которым он невольно встречается по службе или в общежитии, может быть ему своя польза; —сознавать или припоминать свое незнание, а может быть и полное невежество в какой либо науке или в каком либо деле, которое знают все другие или же большинство; —в великих предприятиях особенно не говорить: «я, мы...», но: «как Бог поможет».

Гордость духовная вместо христианского смирения

«Пощуся двакраты в субботу (в неделю), десятину даю всего, елико притяжу» (Лк.18, 12). Так и ныне может быть надмеваются иные постом своим («столько-то лет мяса не ем»); большими пожертвованиями в церкви («все это в храме от меня: а что же было когда от других?»); богатством приходской церкви или множеством в ней богомольцев; бытностью у богослужения, кроме праздников, и в будни, если даже не каждый день; честным и многолетним вдовством, духовною начитанностью и богословскими знаниями («во греснех ты родился ecu весь: и ты ли ны учиши?» (Ин.9, 34)); саном священническим или званием монашеским пред мирянами; самым смирением своим, и вообще строгою жизнью. Эта духовная гордость или таится в одном сердце или выражается явно. В последнем случае хоть набожный и оговаривается, думая рассказать про свое доброе дело: «не в укор Богу сказать... во что Бог поставит...»; но когда в его рассказе нет никакой доброй цели в отношении к ближнему, ничего—кроме самохвальства, —его слова выходят не лучше слов фарисея: «Боже, хвалу Тебе воздаю» (Лк.18, 11). Высшая степень духовной гордости состоит в том, когда кто почитает себя «бесстрастным», —видит себя потрудившимся для Бога и души настолько, что будто бы ему более и не о чем заботиться, — называет себя «грешным» по одному лишь смирению, а не поистине, или скорее за другим, чем за себя: «несмь, яко же прочие человецы». Это есть полное самообольщение, полная «прелесть бесовская». В таком случае видим человека уже с характером духовной гордости, а не с ошибками только самохваления духовного, хотя также преступными пред Богом. Впрочем можно и безгрешно говорить о своих трудах и заслугах для Бога, —когда же? Если спрашивают нас о том с целью видеть в нас добрый пример (Мф.5, 15), получить от нас наставление; если нужно нам изобличить клевету, восстановить истину, а, пожалуй, и напомнить о себе пренебрегающим. Можно и без особенного вызова открывать другим, но только людям подобного же настроения, —открывать о своих добродетелях и пожертвованиях для добродетели, о своей борьбе с людьми за истину, о своих успехах в делах духовных, например, по миссии. Но с какою целью? Чтоб «соутешитися верою общею, вашею же и моею» (Римл.1, 12).
От чего же возникает духовная гордость, или самоправедность? —Частью и от похвал человеческих. Чрезмерно хвалят человека за строгую, духовную жизнь или за одно какое либо доброе дело или пожертвование: а довольно было бы успокоить его, что вот он идет истинным путем; довольно было бы подкрепить его дух надеждою небесной награды, а иногда торжеством угнетаемой добродетели еще на земле. Неосторожные же и излишние похвалы человеку ослабляют в нем усердие, приводят его к мысли, что и нечего более достигать ему (Ис.3, 12). Со стороны этого самого человека при подобных похвалах, или ублажении от других, требовалось бы держаться такого правила: «не предаваться быстро самоуслаждению или удивляться самому себе, но тотчас привести себе на память тайные свои грехи (Святые Божии то далеко держали себя от тех, которые хотели ублажить их, то допускали некоторые странности, чтоб внутренне не чувствовать соуслаждения похвалами и знакам почитания, которые воздавали им. Так кто приходил к Макарию египетскому, считая его за святого и великого страца, с тем он и не говорил нечего, но кто, придя к нему, начинал высказывать ему укоризны, хотя бы и несправедливые, того он принимал с удовольствием) или припомнить какое либо горькое несчастье в своей жизни».—Гордость духовная возникает при бездействии страстей, т. е. когда настанет тишина в жизни, —нет ни помыслов злых, ни в плоти движений нечистых. Без сомнения, не о том наша речь, будто лучшее положение, когда действуют в нас страсти, будто есть нужда в страстях. Нет: но напрасно обольщает себя христианин мыслью, что страсти совсем перестали в нем действовать, напрасно он обнадеживает себя, что с ним никакой перемены не будет. Разве плывущие по морю считают себя безопасными, если несколько дней выйдет самых тихих и ясных? не тогда ли только они уверяются в своей безопасности, когда достигнут пристани? зная еще и такие примеры, что у самой пристани можно потонуть? Так и относительно «житейского моря»: нечего уверяться временною тишиною его, нечего обеспечивать себя тем, что в нем не застигнет нас буря страстей. «Страсти бездействуют, затихли». Да не оттого ли, что устранены причины, которые могли бы возбудить их? или же не потому ли, что бесы, искушающие нас к ним, на время— значит с хитростью—отступили?
Но от каких бы причин ни возникала духовная гордость, —это для деятельности христианина, желающего жить или начавшего уже свою жизнь по евангелию и уставам Церкви, такой же вред как повредить бы в растении сердцевину, без которой растение тотчас засыхает. Это порок, которым христианин расстраивает свое собственное дело, прекрасное по началу своему, —напрасно обижает ближнего и дерзко оскорбляет Бога. Начал он гордится своею доброю жизнью, почислил себя праведником или «не требующим ничего», между тем как в сущности дела «и нищ, и слеп, и наг» (Апок.3, 17). И что же? —Благодать Божия отступает от него. Тогда он допускает падение за падением или по меньшей мере уклоняется от такой задачи в своей жизни, «задняя забывая, во предняя же простираяся» (Фил.3, 13). Не наказывает ли себя он таким образом и в том и в другом случае, т. е. и падениями от уныния и остановкою на избранном пути? и не погибель ли для него это состояние, если оно продлится долго, а тем больше останется навсегда? Случись бы тогда с ним болезнь и стань бы он близко к смерти: тогда и сознал бы свое заблуждение, —увидел бы, что далеко не был бесстрастным.—Ближнего своего он обижает пренебрежением, упреком грешника. Он не только чернит пред собой всех грешных: «хищницы, неправедницы, прелюбодеи» (Лк.18, 11), но иной раз или пред иными и лично упрекает кого, принижает пред собой: «или яко же сей мытарь». Как будто христианство, благодать, царство небесное—его одного достояние («несть добро отъяти хлеба чадом, и поврещи псом» (Мф.15, 26)—думает он), а не могут быть получены эти наследства и другими! Он брезгует и поговорить или разделить стол с теми, которых жизнь не имеет характера церковности (у раскольников, например, это значить «измиршиться...»). И так-то чуждается он других вовсе не по тому опасению, чтоб сделаться человекоугодником или чтоб самому не занять от живущих в мире духа мирского, но единственно по самомнительной праведности. Но как же напрасно он обходит хоть бы и последнего из мирян, хоть бы какую-нибудь сельскую женщину! Не сказано ли в евангелии: «мытари и любодейцы варяют вы (вперед идут) в царствии Божии» (Мф.21, 31)? Сколько было примеров, что святые пустынники—эти ангелы во плоти—были посылаемы Богом видеть в мире лиц, с которыми они только что поровнялись по святости жизни (Например, препод. Пафнутий желающий знать: «далеко ли он ушел в богоугодных подвигах своих, с кем может сравниться этими подвигами», приходил из пустыни, по Божию указанию к трем человекам: к гудочнику, к старшине сельскому и к купцу (в жит. преп. Таиси под 8 окт.)) или должны были еще сравниться (Преп. Макарий египетский также был послан видеть в мире двух женщин замужних, которые превосходили его своею жизнью (четь-мин.под 19 янв.))! Но скажут: «что закрывать от себя собственные глаза? как же религиозному человеку не сознать себя по жизни выше других, которые, например, и постов совсем не соблюдают и в церковь никогда не ходят, между тем как он почти каждый день в церкви»? Здесь верного только то, что небесная награда христианину будет дана и не без оценки того, когда или среди каких людей общества он жил и подвизался. Но зачем же это ему сравнивать себя с теми одними, которые окружают его и которых, допустим, самая большая часть живут беспечно и во грехах? почему он не сопоставит себя с другими, живущими где-либо вдали (например, на Афоне, в Capoве) и известными своею высокою жизнью? (Таков например, и был в Сарове современник наш, старец Серафим, разнообразием своих подвигов превзошедший даже многих подвижников первых веков). Далее: почему же он не сличает своей жизни с житиями святых, которые описаны в четь-минеях и прологах, как например, Антония Великого, Ксении преподобной, иногда по целым неделям не пивших и не евших? Войдя в этот то «град великий» (Апок.21, 10) святых мужей и жен, гордый благочестивец и увидел бы себя в нем разве последним гражданином. Но и этого мало. Каждый христианин должен доходить в своей духовной жизни до такого совершенства: «святи будите, яко Аз свят есмь» (Лев.19, 2). Вот это то последнее мерило для святости жизни, указанное человеку, заставляло и самих апостолов говорить о себе: «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем и истины несть в нас» (1Ин.1, 8). Нет, —совершенно напрасно гордый подвижник, а тем более опирающийся только на свой высокий сан или звание монашеское, —напрасно возвышают себя над грешным миром. Православная Церковь даже анафеме подвергает как самих прельстившихся собой праведников, так и других, которые, удивляясь строгим подвигам в их жизни или многолетнему их подвижничеству, думают, будто им уже ничего просить о прощении своих грехов (Карфаг.128-130), будто «они замолили Бога и остается только у них то просить молитв и благословения»—Сколь несправедливо относится самоправедность к самому Господу Богу! Сказано: «без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15, 5). А она себе одной присваивает добрые дела и Бога считает своим должником за них! —Укажем здесь и особенные оттенки, если не прямо гордости духовной, то мечты подвижнической. Иной думает, что коли уж он для славы Божией предпринял, какое дело или за имя Божие терпит какую либо напасть человеческую: то и «нет ему нужды приносить молитву к Богу, что Бог сам попечется о добром деле и что он, как слуга или орудие в этом деле, очень дорог пред Богом»... Исключим здесь одно понятие: «излишня молитва»... вообще не будь бы тут опирательства на свою заслугу: тогда верно бы рассуждал этот человек. Но нет! не так понимали свои отношения к Господу Богу и не так поступали святые Божии в то самое время, когда трудились или служили единственно для Бога. Например, пророк Даниил за свое истинное богопоклонение был брошен в звериный ров. Когда ему там был принесет, от самого Бога хлеб, он сказал: «помянул мя ecu, Боже» (Дан.14, 28). Да, только-то сказал о себе пророк и единственный во всем языческом царстве хранитель истинной веры: «и так вспомнил де обо мне Господь Бог»! —Авраам, готовясь выполнить (и не в первый раз, а может быть в сотый), — свою добродетель странноприимства, т. е. в час самой заслуги своей пред Богом, — чем же, думаете, почитает себя? Праведником ли? О, нет! Но «землей и пеплом» (Быт.18, 27).— Давид рядом со своим трудом для Бога поставляет и смирение, и даже о последнем упоминает прежде первого: «виждь смирение мое и труд мой» (Пс.24, 19).—Сотник считал себя недостойным (Мф.8, 8), подобно тому, как иной молитвенный христианин находил бы за великое для себя только предстать пред Бога с молитвою. Пусть совершенно верно, что Господь Бог и покровитель и воздаятель добрых дел наших. И чем выше чье доброе дело и предприятие, тем более Ему приятности от этого дела (Лк.15, 7). Но мы должны помнить, что приобретаем для самих себя святою службою Ему, —и приобретаем не что либо маловажное, но царство небесное, которому не будет конца (2Кор.4, 17). Следовательно, явная дерзость была бы с нашей стороны думать, что «мы у Него заслуженные, что много добродетелей сделали пред ним, и что сам Он, без нашего прошения, пошлет нам или защиту от врагов или силы к доброму делу». Нет, —и о каждой нужде следует нам просить Бога, а тем более об успехах в таких великих делах, как спасение своей души или ближнего. Апост. Павел, действительно, говорил о себе: «паче всех их потрудихся», но тотчас же и прибавил: «не аз же, но благодать Божия, яже со мною» (1Кор.15.10). Как же после этого православному христианину правильнее поставить себя к Господу Богу во всей своей нравственной деятельности? Где верная дорога, чтоб идти ему к Богу, не уклоняясь в стороны, и чтоб таким образом удостоиться прежде истинной святости, а затем и царства небесного? Для этого вернейший путь, как уже видели мы из приведенных примеров, —«смирение: иже, смирится яко отроча... той есть... во царствии небеснем» (Мф.18, 4). Христианское смирение состоит в том, чтоб сознавать себя недостойным. грешным пред Богом и людьми. Мало этого: считать себя и ниже всех. Пример такого смирения первый показал в себе апост. Павел, когда назвал себя «первым из грешников» (1Тим.1.15). В молитвах церковных с покаянным духом христианин часто произносит: «никто же согреши на земли от века (т. е. от сотворения мира), яко-же согреших аз окаянный» (Из акаф. Сладч. Иисусу). Святые Божии вообще чем святее делались, тем более смирялись и считали себя хуже других. Но и опять может быть возразить нам: «правда ли это называть себя недостойным и многогрешным, — между тем как в самой жизни нет грехов, между тем как святой угодник какой либо только и делом у себя имел, что молился и постился, стоя на молитве, как например, Виссарион, по 40 дней? (Четь-Мин. под 6 июня). Не излишнее ли это смирение, не обман ли себя и других, — считать себя хуже всех, когда худшие начинаются от самого порога той комнаты или кельи, где живет христианин-подвижник, и следуют далеко - далеко, когда между людьми есть и страшные злодеи?» Слова нет, что и смирение может быть ложным: «никто же вас да прельщает изволенным ему смиренномудрием» (Колос.2, 18). Смирение паче гордости даже и нередко бывает: например, оно намекает о себе или же прямо называет себя смирением. (Сделайте такому ложному смиреннику замечание, что он, действительно, негодный человек, хуже всех, и он тотчас оскорбится). Гордый и сановный человек смиренным же называет того низкопоклонника, который доискивается у него каких либо милостей. Но мы говорим о христианском смирении. Нет, если какой либо святой угодник, по примеру апост. Павла, и считал себя худшим всех: то тут была одна искренность и не было никакой натянутости. Тут мы не должны видеть в угоднике ничего противного уважения им самого себя или располагающего его к отчаянию, к потере доверия у других. Были случаи, —приступали некоторые к святым с уверениями, что они «напрасно признают себя грешнее других, что жизнь их доказывает противное». Но святые угодники после всех рассуждений на этот раз отвечали искренно, что «недостойны и многогрешны» (Авва Дороф.). Как же понять эту тайну? Понять ее или усвоить вполне можно только с практики дела. Кто будет читать святое евангелие и будет стараться жить по евангелию, вообще по правилам христианским: тот сейчас же увидит, что подошел к бремени, которое вовсе не так по силам ему, как он думал и хвалился раньше, или как например, сильный физически Сампсон мог умести на плечах своих в гору городские ворота. Он видит тогда падение всего человечества в себе. Но он вместе с тем, не отступает назад от предлежащего ему бремени, потому что взявшись потом за это самое бремя с постороннею помощью (понятно, что эта помощь есть благодать Божия), чувствует некоторую легкость (Мф.11, 30); не отступает назад, потому что уже познал истину или истинный путь в жизни человеческой, —вкусил высшего духовного добра. Затем, и продолжая нести бремя евангельских и христианских заповедей, он постоянно находит в самом себе остановки, погрешности: а обратившись назад, усматривает в своей жизни целый ряд грехов и страстей. Таким образом, христианин-подвижник глубоко сознает себя слабым, грешным, ничтожным; таким образом он молится постоянно о помощи себе от Господа Бога; таким образом чем более он исполняет заповеди Божии, тем более испытывает помощь Божию, —помощь в такой степени, что готов сказать: «вся могу о укрепляющем мя Иисусе» (Филипп.4, 13). А отсюда происходит его разумная боязнь, чтоб ему не лишиться и на последующее время помощи Божией. Отсюда то возникает в нем убеждение, что он даже всех людей грешнее. С этим убеждением, не пускаясь в исследование, т. е. нет ли еще кого грешнее, чем он, и остается он спокоен. Ему некогда всматриваться во внутреннюю жизнь других. Если же его взгляд невольно падет на чьи либо страсти и преступления; взгляд его будет не строгий, а только поверхностный; потому что он обратил преимущественное внимание на самого себя, —и не с тем, чтоб любоваться собой, но познавать свою слабость. Да если б он и стал по порядку или же при каждой свежей встрече сравнивать себя степенью греховности с другими: то может быть и тут нашел бы, что в том и другом из людей есть такие добрые качества (по крайней мере в известном случае и на одну лишь минуту), такие похвальные действия, которых нет в нем. О, какая же это чудная и божественная (Мф.11, 29) добродетель—смирение! Она—основание жизни истинно-христианской, соль всех добродетелей: дерево тогда и растет, когда глубже дает от себя корни, или по мере роста своего и украшения себя плодами оно и больше укореняется в земле. Макарию великому враг-дьявол прямо сказал, что подвижник одним только препобедил его: «смирением» (Четь-Мин. под 19 янв.).— «Но безответное смирение христианина не будет ли, с другой стороны, пищею для гордости других? Видя, пред собой человека, который признает себя ниже всех, —живущие по духу мира не будут ли тем более величаться пред ним и в надежде на его христианское смирение не станут ли тем смелее оскорблять его»? Истинное смирение исполнено особенного величия. Скорее же всегда расчетливая гордость мирянина сделает уступку, чем смирение христианское уступит чьему либо безбожному требованию, преклонится пред какой либо воюющей неправдой. В этом-то случае смиренного христианина мир и называет обыкновенно «гордым, неуступчивым»: но мир ошибается (Царст.17, 21). Миру нужна лесть, а смиренный христианин показывает одну искренность, иногда же решается и на обличение. Хотя Христос Спаситель стоял пред Пилатом и связанный и до последней степени поруганный, униженный: но во взоре Узника и во всем наружном виде Его, вместе с тем, видны были в это время необыкновенное величие и высокость духа, от которых и пришел в страх Пилат. Обижать же, оскорблять христианина в надежде на его смирение, конечно, могут: но эти обиды тем виновнее будут пред Богом.
О, истинно-христианская душа! Внимай себе, чтоб тебе духовною гордостью не утратить начатых трудов: гордость «есть знак бесплодия души», как прекрасно сказал один подвижник (Леств.). Возлюби же смирение, которое напротив есть «несказанное богатство». За прежние падения духовною гордостью, или самоправедностью, принеси раскаяние пред Богом: но не сомневайся, будто из-за них останешься в числе отверженных. Фарисей, действительно, остался отвергнутым за свою самоправедность: но он как изучал так и исполнял закон Божий только по букве, а не опытами внутренней жизни. Оттого и не пришел к смирению, которому лучший учитель—повторяем—практика жизни христианской, или выполнение заповедей Божиих на деле. Нужно заметить, что мало было таких примеров, чтоб падшие духовною гордостью совсем погибали. Итак полюби евангельское смирение! им выдворяется из души духовная гордость до того, что смиренный и не видит себя смиренным, напротив сознает в себе много гордости. Научить же нас этой добродетели может следующее.— Памятование слов евангельских: «аще сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко рабы неключими есмы» (Лк.17.10) (вся повеленная, т. е. все заповеди: а мы может быть не исполнили еще и одной заповеди); —живое представление себе примеров Господа, как Он умывал ноги учеников и как беседовал с женой самарянкой (гордые самоправедники особенно считают себе за унижение войти в разговор с женщиною, будто не понимающею ничего духовного); —невысокомудрие (Римл.12, 16), или иначе сказать: смиренный образ мыслей—смиренномудрие, которое предшествует смирению; —неувеличение оправданий себя в каком либо нарекании или в малой только вине своей, а напротив самоукорение, и даже что же? —обвинение себя иногда (например, и по поводу подозрения нас другими) в том, чего не было на деле, что будто бы забыто нами (Прим. В Лавсаике), так как и гордость наша присвояет же себе несуществующие добродетели; — принуждение своего духа к тому, чтоб считать себя хуже или грешнее всех; —труд, который смиряет тело, а со смирением тела и душу сокрушает; —благоговение к каждому из святых угодников, а не к великим только святым; —молитва, которая также сильна смирить душу; —молитва о даре смирения к препод. Сергию или о нищете духовной к Алексею, человеку Божию; — наконец, частая исповедь пред духовным отцом.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.008 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал