Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Господа парижские буржуа






 

Господин де Майен, о котором так много говорили в Лувре и который об этом даже не подозревал, вышел из дворца Гизов черным ходом и верхом, в сапогах, словно только что с дороги, отправился со свитой из трех дворян в Лувр.

Предупрежденный о его прибытии, г-н д'Эпернон велел доложить о нем королю.

Предупрежденный, в свою очередь, г-н де Луаньяк вторично дал Сорока пяти те же самые указания; итак, пятнадцать человек, как и было условлено, находились в передней, пятнадцать во дворе и четырнадцать в казарме.

Мы говорим четырнадцать, так как Эрнотон, получивший особое поручение, не находился среди своих товарищей.

Но ввиду того, что свита г-на де Майена не вызывала никаких опасений, второй группе разрешено было возвратиться в казарму.

Господина де Майена ввели к королю: он явился с самым почтительным визитом и был принят королем с подчеркнутой любезностью.

– Итак, кузен, – спросил король, – вы решили посетить Париж?

– Так точно, сир, – ответил Майен, – я счел своим долгом от имени братьев и моего собственного напомнить вашему величеству, что у вас нет слуг более преданных, чем мы.

– Ну, ей же богу, – сказал Генрих, – все это так хорошо знают, что, если бы не удовольствие, которое доставил мне ваш приезд, вы могли и не затруднять себя этим небольшим путешествием. Уж наверно имеется и какая-нибудь иная причина!

– Сир, я опасался, что ваша благосклонность к дому Гизов могла уменьшиться вследствие странных слухов, которые с некоторых пор распускаются нашими врагами.

– Каких таких слухов? – спросил король с тем добродушием, которое делало его столь опасным даже для самых близких людей.

– Как? – спросил несколько озадаченный Майен. – Ваше величество не слышали о нас ничего неблагоприятного?

– Милый кузен, – ответил король, – знайте раз навсегда, я не потерпел бы, чтобы здесь плохо отзывались о господах де Гиз. А так как окружающие меня знают это лучше, чем, видимо, знаете вы, никто не говорит о них ничего дурного, герцог.

– В таком случае, сир, – сказал Майен, – я не жалею, что приехал, – я ведь имею счастье видеть своего короля и убедиться, что он к нам расположен. Охотно признаю, однако, что излишне поторопился.

– О герцог, Париж – славный город, где всегда можно сделать хорошее дельце, – заметил король.

– Конечно, сир, но у нас в Суассоне тоже есть дела.

– А какие же, герцог?

– Дела вашего величества, сир.

– Что правда, то правда, Майен. Продолжайте же заниматься ими так же, как начали. Я умею должным образом ценить деятельность тех, кто мне служит.

Герцог, улыбаясь, откланялся.

Король возвратился к себе, потирая руки.

Луаньяк сделал знак Эрнотону, тот сказал два слова своему слуге и последовал за четырьмя всадниками.

Слуга побежал в конюшню, а Эрнотон, не теряя времени, пошел пешком. Он мог не опасаться, что упустит из виду г-на де Майена; благодаря болтливости Пертинакса де Монкрабо и Пердикки де Пенкорнэ все знали уже о прибытии в Париж принца из дома Гизов. Услышав эту новость, добрые лигисты начали выходить из своих домов и выяснять, где он находится.

Майена нетрудно было узнать по его широким плечам, полной фигуре и бороде «ковшом», по выражению л'Этуаля.

Поэтому сторонники Гизов шли за ним до ворот Лувра, а там они же подождали, пока он выйдет, чтобы проводить герцога до ворот его дворца.

Тщетно старался Мейнвилъ избавиться от самых ревностных сторонников и говорил им:

– Умерьте свой пыл, друзья, умерьте свой пыл. Клянусь богом, вы навлечете на нас подозрения.

Несмотря ни на что, когда герцог прибыл во дворец Сен-Дени, где остановился, у него оказалось не менее двухсот или трехсот человек провожающих.

Таким образом, Эрнотону легко было следовать за герцогом, не будучи никем замеченным.

В момент, когда герцог, входя во дворец, обернулся, чтобы ответить на приветствия толпы, Эрнотону показалось, что один из дворян, раскланивающихся вместе с Майеном, – это тот самый всадник, который сопровождал пажа или при котором состоял паж, пробравшийся с его, Эрнотона, помощью в Париж и проявивший столь поразительное любопытство ко всему, связанному с казнью Сальседа.

Почти в тот же миг, сейчас же после того, как Майен скрылся за воротами, через толпу проехали конные носилки. К ним подошел Мейнвиль: раздвинулись занавески, и Эрнотону при лунном свете почудилось, что он узнает зараз и своего пажа и даму, которую он видел у Сент-Антуанских ворот.

Мейнвиль и дама обменялись несколькими словами, носилки исчезли в подворотне дворца, Мейнвиль последовал за носилками, и ворота тотчас же закрылись.

Спустя минуту Мейнвиль показался на балконе, поблагодарил парижан от имени герцога и ввиду позднего времени предложил им разойтись по домам, дабы злонамеренные люди не истолковали их скопления по-своему.

После этого удалились все, за исключением десяти человек, вошедших во дворец вслед за герцогом.

Эрнотон, как и все прочие, удалился или, вернее, пока другие расходились, делал вид, что следует их примеру.

Десять избранников, оставшихся после всех других, были представителями Лиги, посланными к г-ну де Майену, чтобы поблагодарить его за приезд и – одновременно – убедить его, что он должен уговорить брата тоже приехать в Париж.

Дело было в том, что эти достойные буржуа, с которыми мы свели беглое знакомство в вечер, когда Пулен скупал кирасы, эти достойные буржуа, отнюдь не лишенные воображения, наметили во время прежних своих собраний массу планов; этим планам не хватало только одобрения и поддержки вождя, на которого можно было бы рассчитывать.

Бюсси-Леклер только что сообщил, что им обучены военному делу три монастыря и составлены воинские отряды из пятисот буржуа – то есть у него наготове около тысячи человек.

Лашапель-Марто провел работу среди чиновников, писцов и всех вообще служащих судебной палаты. Он мог предложить делу и людей совета, и людей действия: для совета у него было двести чиновников в мантиях, для прямых действий – двести пехотинцев в стеганых камзолах.

В распоряжении Бригара имелись торговцы с Ломбардской улицы, завсегдатаи рынков и улицы Сен-Дени.

Крюсе, подобно Лашапелю-Марто, располагал судейскими и, кроме того, – Парижским университетом.

Дельбар предлагал моряков и портовых рабочих, пятьсот человек – все народ весьма решительный.

У Лушара было пятьсот барышников и торговцев лошадьми – все заядлые католики.

Владелец мастерской оловянной посуды по имени Полар и колбасник Жильбер представляли полторы тысячи мясников и колбасников города и предместий.

Мэтр Никола Пулен, приятель Шико, предлагал всех и вся.

Выслушав в четырех стенах своей звуконепроницаемой комнаты эти новости и предложения, герцог Майенский сказал:

– Меня радует, что силы Лиги столь внушительны, но я не вижу той цели, которую она, видимо, намерена мне предложить.

Мэтр Лашапель-Марто тотчас же приготовился произнести речь, состоящую из трех пунктов. Все знали, что он весьма велеречив. Майен содрогнулся.

– Будем кратки, – сказал он.

Бюсси-Леклер не дал Марто заговорить.

– Так вот, – сказал он. – Мы жаждем перемен. Сейчас мы сильнее противника и хотим осуществить эти перемены; кажется, я говорю кратко, ясно и определенно.

– Но, – спросил Майен, – что вы намерены делать, чтобы добиться перемен?

– Я полагаю, – сказал Бюсси-Леклер с откровенностью, которая в человеке столь низкого происхождения могла показаться дерзостной, – я полагаю, что раз мысль о нашем Союзе исходила от наших вождей, это они, а не мы должны указать цель.

– Господа, – ответил Майен, – вы глубоко правы: цель должна быть указана теми, кто имеет честь являться вашими вождями. Но потому-то я и повторяю вам, что лишь полководец может решать, когда именно он даст бой. Пусть он даже видит, что его войска построены в боевой порядок, хорошо вооружены и проникнуты воинским духом, – сигнал к нападению дается им только тогда, когда он считает это нужным.

– Но все же, монсеньер, – вмешался Крюсе, – Лига не хочет больше ждать, мы уже имели честь заявить вам об этом.

– Не хочет ждать чего, господин Крюсе? – спросил Майен.

– Достижения цели.

– Какой цели?

– Нашей; у нас тоже есть свой план.

– Тогда – дело другое, – сказал Майен. – Если у вас есть свой план, я не стану возражать.

– Так точно, монсеньер, но можем ли мы рассчитывать на вашу поддержку?

– Без сомнения, если план этот подойдет моему брату и мне.

– Весьма вероятно, монсеньер, что вы его одобрите.

– Посмотрим, в чем же он состоит.

Лигисты переглянулись, двое или трое из них дали Лашапелю-Марто знак говорить.

Лашапель-Марто выступил вперед, словно испрашивая у герцога разрешения взять слово.

– Говорите, – сказал герцог.

– Так вот, монсеньер, – сказал Марто. – Придумали его мы – Леклер, Крюсе и я. Он тщательно обдуман и, вероятно, обеспечит нам полный успех.

– Ближе к делу, господин Марто, ближе к делу.

– В городе имеется ряд пунктов, связывающих воедино все вооруженные силы города: это Большой и Малый шатле, дворец Тампля, ратуша, Арсенал и Лувр.

– Правильно, – согласился герцог.

– Все эти пункты защищаются постоянными гарнизонами, но с ними нетрудно будет справиться, так как они не могут ожидать внезапного нападения.

– Согласен и с этим, – сказал герцог.

– Кроме того, город защищает начальник ночной стражи со своими стрелками. Обходя город, они-то и осуществляют в угрожаемых местах подлинную защиту Парижа. Вот что мы придумали: захватить начальника ночной стражи у него на дому – он проживает в Кутюр Сент-Катрин. Это можно сделать без шума, так как место удаленное от центра и малолюдное.

Майен покачал головой:

– Каким бы удаленным от центра и малолюдным оно ни было, нельзя взломать прочную дверь и сделать выстрелов двадцать из аркебузов совсем без шума.

– Мы предвидели это возражение, монсеньер, – сказал Марто, – один из стрелков ночной стражи – наш человек. Среди ночи мы постучим в дверь – нас будет только два-три человека: стрелок откроет и пойдет к начальнику сообщить, что тот должен явиться к его величеству. В этом нет ничего необычного: приблизительно раз в месяц король вызывает к себе этого офицера, чтобы выслушать его донесения и дать ему те или иные задания. Когда дверь будет открыта, мы впустим десять человек моряков, живущих в квартале Сен-Поль, они покончат с начальником ночной стражи.

– То есть прирежут его?

– Так точно, монсеньер. Таким образом оборона противника окажется в самом начале расстроенной. Правда, что трусливая часть горожан и политиканы могут выдвинуть других должностных лиц и чиновников – господина президента, господина д'О, господина де Шиверни, господина прокурора Лагеля. Что ж, мы их схватим у них на дому в тот же самый час: Варфоломеевская ночь научила нас, как это делается, а с ними будет поступлено так же, как и с начальником ночной стражи.

– Ого! – произнес герцог, находивший, что дело это не шуточное.

– Тем самым мы получим замечательную возможность напасть на политиканов, – мы их знаем наперечет в каждом квартале, – и покончить зараз со всеми ересиархами – и религиозными и политическими.

– Все это чудесно, господа, – сказал Майен, – но вы мне не объяснили, как вы возьмете с одного удара Лувр – это же настоящая крепость, которую непрестанно охраняют гвардейцы и вооруженные дворяне. Король хоть и робок, но его вам не прирезать, как начальника ночной стражи. Он станет защищаться, а ведь он – подумайте хорошенько – король, его присутствие произведет на горожан сильнейшее впечатление, и вас разобьют.

– Для нападения на Лувр мы отобрали четыре тысячи человек, монсеньер, и все эти люди не так любят Генриха Валуа, чтобы вид его произвел на них то впечатление, о котором вы говорите.

– Вы полагаете, что этого будет достаточно?

– Разумеется, нас будет десять против одного, – сказал Бюсси-Леклер.

– А швейцарцы? Их четыре тысячи, господа.

– Да, но они в Ланьи, а Ланьи – в восьми лье от Парижа. Даже если допустить, что король сможет их предупредить, гонцам потребуется два часа, чтобы туда добраться, да швейцарцам – восемь часов, чтобы пешим строем прийти в Париж, итого – десять часов. Они явятся как раз к тому времени, когда их можно будет задержать у застав: за десять часов мы станем хозяевами города.

– Что ж, пусть так, допускаю, что вы правы: начальник ночной стражи убит, политиканы уничтожены, городские власти исчезли, – словом, все преграды пали; вы, наверное, уже решили, что вы тогда предпримете?

– Мы установим правительство честных людей, какими сами являемся, – сказал Бригар, – а дальше нам нужно только одно: преуспеть в своих мелких торговых делах да обеспечить хлебом насущным своих детей и жен. У кое-кого из нас, может быть, и явится честолюбивое поползновение стать квартальным надзирателем или командиром роты в городском ополчении. Что ж, господин герцог, мы займем эти должности, но тем дело и ограничится. Как видите, мы нетребовательны.

– Господин Бригар, ваши слова – чистое золото. Да, вы честные люди, я хорошо это знаю, и в своих рядах вы не потерпите недостойных.

– О нет, нет! – раздались кругом голоса. – Только доброе вино, безо всякого осадка.

– Чудесно! – сказал герцог. – Вот это настоящие слова. А скажите-ка вы, заместитель парижского прево, много ли в Иль-де-Франсе бездельников и проходимцев?

Никола Пулен, ни разу не выступавший вперед, словно нехотя, приблизился к герцогу.

– Да, монсеньер, их, к сожалению, даже слишком много.

– Можете вы хотя бы приблизительно сказать нам, сколько вы насчитываете подобного народа?

– Да, приблизительно могу.

– Так назовите цифры.

Пулен принялся считать по пальцам.

– Воров – тысячи три-четыре; тунеядцев и нищих – две – две с половиной, случайных преступников – полторы – две, убийц – четыреста – пятьсот человек.

– Хорошо, вот, значит, по меньшей мере шесть – шесть с половиной тысяч всевозможных мерзавцев и висельников. Какую религию они исповедуют?

– Как вы сказали, монсеньер? – переспросил Пулен.

– Я спрашиваю – они католики или гугеноты?

Пулен рассмеялся.

– Они исповедуют любую религию, монсеньер, – сказал он, – или, вернее, одну; их бог – золото, а пророк его – кровь.

– Хорошо, так, значит, обстоит дело с убеждениями религиозными. А что вы скажете о политических? Кто они – сторонники дома Валуа, лигисты, ревностные политиканы или друзья короля Наваррского?

– Они – разбойники и грабители.

– Не думайте, монсеньер, – сказал Крюсе, – что мы возьмем в союзники подобных людей.

– Конечно, не думаю. Но именно это-то меня и смущает.

– А почему это смущает вас, монсеньер? – с удивлением спросили некоторые из членов делегации.

– Ах, господа, поймите же, дело в том, что эти люди, не имеющие убеждений и потому не примыкающие к вам, увидят, что в Париже нет больше начальства, вооруженных блюстителей порядка, королевской власти – словом, ничего того, что их все же обуздывало, и примутся обчищать ваши лавки, пока вы будете воевать, и ваши дома, пока вы станете занимать Лувр; то они будут на стороне швейцарцев против вас, то на вашей – против швейцарцев, так что всегда окажутся победителями.

– Черт побери! – сказали, переглядываясь, депутаты.

– Я полагаю, это вопрос немаловажный и стоит над ним поразмыслить, не так ли, господа? – сказал герцог. – Что до меня, то я им весьма занят и постараюсь найти способ устранить эту беду. Ибо девиз моего брата и мой – ваши интересы выше наших собственных.

У депутатов вырвался одобрительный шепот.

– Теперь, господа, позвольте человеку, проделавшему двадцать четыре лье верхом ночью и в течение дня, поспать несколько часов. В том, чтобы выждать время – опасности нет, во всяком случае, – а если бы вы стали действовать, она бы возникла; может быть, вы другого мнения?

– О нет, вы правы, господин герцог, – сказал Бригар.

– Отлично.

– Разрешите же нам, монсеньер, смиренно откланяться, – продолжал Бригар, – а когда вам угодно будет назначить новую встречу…

– Постараюсь сделать это как можно скорее, господа, будьте покойны, – сказал Майен, – может быть, даже завтра, самое позднее – послезавтра.

И, распрощавшись наконец с ними, он оставил их в совершенном изумлении его предусмотрительностью, обнаружившей опасность, о которой они даже не подумали.

Но не успел он скрыться, как потайная дверь, прорезанная в стене и покрытая теми же, что и стена, обоями, открылась, и в зал ворвалась какая-то женщина.

– Герцогиня! – вскричали депутаты.

– Да, господа, – воскликнула она, – и я пришла, чтобы вывести вас из затруднительного положения!

Депутаты, знавшие решительность герцогини, но в то же время несколько опасавшиеся ее пыла, окружили вновь прибывшую.

– Господа, – продолжала с улыбкой герцогиня, – чего не смогли сделать иудеи, совершила одна Юдифь. Надейтесь, и у меня есть свой план.

И, протянув лигистам свои белые ручки, которые наиболее любезные из них поднесли к своим губам, она вышла в ту же дверь, за которой уже скрылся Майен.

– Ей-богу, – вскричал Бюсси-Леклер, облизывая усы и выходя вслед за герцогиней, – кажется, это в их семье настоящий мужчина!

– Уф! – прошептал Никола Пулен, отирая пот, проступивший у него на лбу, когда он увидел госпожу де Монпансье, – хотел бы я быть в стороне от всего этого.

 

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.014 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал