Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Книга Первая 3 страница






Сейчас, в знаменитой Овальной комнате, которой он редко пользовался, за исключением случаев подписания официальных документов на особых церемониях, Кеннеди отдыхал, наслаждаясь теми редкими минутами, когда он оставался наедине с самим собой. Из увлажнителя на письменном столе он достал тонкую кубинскую сигару, ощутив пальцами маслянистую поверхность табачных листьев, обрезал кончик сигары, аккуратно поджег ее, затянул и вновь стал смотреть сквозь пуленепробиваемые стекла окна.

Он вспоминал себя ребенком, гуляющим по огромной зеленой поляне, где вдали виднеется выкрашенный в белый цвет пост охраны, а потом бегущим приветствовать дядю Джека и дядю Роберта. Как он любил их! Дядя Джек был полон обаяния, он походил на ребенка и в то же время от него исходило ощущение могущества, рождавшего надежду, что этот ребенок может властвовать над всем миром. И дядя Роберт, такой серьезный, важный и одновременно нежный и полный жизни. Тут Фрэнсис Кеннеди подумал: нет, мы звали его дядя Бобби, а не Роберт, по‑ разному. Он не мог припомнить.

Но один день он запомнил, хотя это было более сорока лет назад, когда он бежал, чтобы встретить обоих дядей, как они взяли его за руки, стали раскачивать, и ноги его не доставали до земли, пока они несли его к Белому дому.

И вот теперь он оказался на их месте, и власть, внушавшая ему благоговение, принадлежала теперь ему. Жаль, что память может вызывать такую боль и такое разочарование. То, ради чего они погибли, он не смог осуществить.

В Страстную пятницу Фрэнсис Кеннеди не знал, что привычная жизнь может быть взорвана в Риме двумя жалкими революционерами.

 

 

 

Утром в Пасхальное воскресенье Ромео и его группа, состоящая из четырех мужчин и трех женщин, полностью экипированная для операции, высадились из автофургона. Они шли по римским улицам к площади Святого Петра, смешавшись с толпами разрядившихся ради Пасхи людей: женщин, красующихся в весенних платьях пастельных тонов, мужчин в нарядных блестящих кремовых костюмах с желтыми крестами, вышитыми на лацканах. Еще более ослепительно выглядели дети: маленькие девочки в перчатках и платьях с оборками, мальчики в синих матросках для конфирмации, с бордовыми галстуками на белоснежных рубашках. В толпе то и дело мелькали священники, с улыбкой благословляющие верующих.

Ромео принял обличье скромного пилигрима, серьезного зрителя Воскресенья Христова, празднуемого в это пасхальное утро. Он был одет в черный костюм, накрахмаленную белую рубашку и почти неразличимый на ее фоне белый галстук, черные ботинки на каучуковой подошве. Он плотно застегнул пальто из верблюжьей шерсти, чтобы скрыть ружье, висевшее на специальных ремнях. С этим ружьем он тренировался последние три месяца, пока не добился абсолютной точности попадания в цель.

Мужчины его группы были одеты, как монахи ордена капуцинов, в длинные ниспадающие сутаны бурого цвета, подпоясанные толстыми матерчатыми поясами. В волосах выбритые тонзуры, прикрытые скуфейками. Под сутанами прятались гранаты и ручные пулеметы.

Женщины, в том числе Анни, тоже были одеты, как монахини, и оружие их скрывалось под просторными одеяниями. Они шли впереди, люди перед ними расступались, и Ромео беспрепятственно шествовал в этом черно‑ белом окружении. За ним следовали четверо «монахов» из его группы, настороженно осматривавшиеся вокруг, готовые вмешаться, если папская полиция остановит Ромео.

Так банда Ромео продвигалась к площади Святого Петра, затерявшись в огромной, стекавшейся туда толпе. Потом они остановились в дальнем конце площади, прижавшись к мраморным колоннам и каменным стенам. Ромео стоял несколько в стороне и ждал сигнала с другого конца площади, где Ябрил и его люди прилаживали к стенам статуэтки святых.

Ябрил и его группа из трех мужчин и трех женщин надели широкие куртки. Мужчины прятали под ними ручные пулеметы, а женщины несли статуэтки святых, начиненные взрывчаткой, готовой сработать по радиосигналу. Спинки статуэток приклеивались к любой поверхности так прочно, что их не мог бы оторвать никакой любопытный из толпы. Кроме того, статуэтки были прекрасно выполнены из дорогой терракоты, выкрашенной в белый цвет и наращенной на каркас из проволоки. Они походили на пасхальные украшения и поэтому их не должны были трогать.

Когда статуэтки были пристроены на места, Ябрил увел свою группу с площади Святого Петра к ожидавшему их автофургону. Одного из банды он послал к Ромео вручить ему механизм, который должен был передать радиосигнал для взрывов. Потом Ябрил и его люди расселись в автофургоне и поехали к римскому аэропорту. Папа Иннокентий появится на балконе не раньше, чем через три часа, так что в расписание они укладывались.

В автофургоне, изолированном от пасхальной атмосферы Рима, Ябрил вспоминал, как все это начиналось…

Несколько лет назад, во время одной из террористических операций Ромео как‑ то упомянул, что у Папы Римского самая сильная охрана из всех государственных руководителей в Европе. Ябрил расхохотался и сказал: «Кому нужно убивать Папу? Это все равно, что раздавить змею, у которой уже нет яда. Бесполезный старикашка, чисто декоративная фигура, которую окружает дюжина таких же никчемных старцев, готовых занять его место. Христовы женихи, дюжина марионеток в красных камилавках. Что изменится в мире, если умрет Папа? Я могу представить себе его похищение, ведь он самый богатый человек в мире. А убивать его это все равно как прихлопнуть ящерицу, спящую на солнце».

Ромео отстаивал свою идею и в конце концов заинтересовал ею Ябрила. Папу почитают сотни миллионов католиков во всем мире. И, конечно, Папа является символом капитализма, его поддерживают западные буржуазные христианские государства. Он представляет собой один из краеугольных камней в здании этого общества, из чего следует, что убийство Папы окажется сильнейшим психологическим ударом по враждебному миру. Это будет убийство представителя Господа Бога на земле. Царствующие особы в России и во Франции были убиты, потому что они тоже правили по божественному праву, и эти убийства способствовали прогрессу человечества. Бог — это обман со стороны богатых, обман бедняков, а Папа является земным воплощением этой злой силы. Однако это стало только частью замысла. Ябрил расширил его и теперь операция приобрела величие, вызывавшее восторг у Ромео и переполнявшее Ябрила чувством самовосхищения.

Ромео, несмотря на все его высказывания и принесенные жертвы, не был в представлении Ябрила настоящим революционером. Изучив историю итальянских террористов, Ябрил знал, чем они были хороши, когда убивали глав государств. Здесь они шли по стопам русских, которые после многих попыток все‑ таки убили своего царя. Итальянские террористы даже позаимствовали у русских это название, которое Ябрил ненавидел, — Христы Насилия.

Однажды Ябрил встретился с родителями Ромео. Отец — ничтожество, паразит на теле человечества, у которого ничего нет за душой, кроме шофера, лакея и большой, как теленок, собаки, используемой в качестве приманки для знакомств на бульварах с женщинами. Но при этом мужчина с великолепными манерами, перед которым никто не мог устоять, если не считать его собственного сына.

И мать — прекрасный продукт капиталистической системы, преданная католичка, жадная на деньги и бриллианты. Каждое утро, изысканно одетая, в сопровождении горничных, она отправлялась к мессе. Отбыв епитимью, весь остальной день она посвящала наслаждениям. Как и ее муж, была рабой своих страстей, неверной женой, испытавшей привязанность только к одному человеку, своему сыну Ромео.

И вот теперь эту счастливую семью постигнет кара. Отец — рыцарь Мальтийского ордена, мать, ежедневно общающаяся с Христом, и сын — убийца Папы Римского. «Какой позор, — подумал Ябрил. — Бедный Ромео, тебе предстоит тяжелая неделя, когда я предам тебя».

Ромео был в курсе всего плана, за исключением последнего кульбита, добавленного Ябрилом. «Совсем как в шахматах, — говаривал Ромео. — Шах королю, еще шах королю и мат. Прекрасно».

Ябрил посмотрел на часы — оставалось еще пятнадцать минут. Автофургон шел на небольшой скорости к аэропорту.

Пришло время начинать операцию. Он собрал оружие и гранаты у своих людей и спрятал в сумку. Перед автовокзалом Ябрил вылез первым, а автофургон проехал дальше, чтобы высадить остальную группу у другого выхода. Ябрил медленно шел через вокзал, неся сумку, и высматривал где притаились люди из Службы безопасности. Не доходя нескольких шагов до контрольно‑ пропускного пункта, он зашел в магазинчик, где продавались сувениры и цветы. На двери изнутри висела табличка с надписью «Закрыто», сделанной ярко‑ красными и зелеными буквами. Это был сигнал, что можно входить без опаски, и он же не пропускал покупателей.

В магазинчике хозяйничала крашеная блондинка с большим слоем грима на заурядном лице, обладавшая мягким, завлекающим голосом и пышной фигурой, выгодно подчеркнутой простым шерстяным платьем, с поясом на талии.

— Извините, — обратилась она к Ябрилу, — но вы могли видеть на табличке надпись, что мы закрыты. В конце концов, сегодня Пасхальное воскресенье.

Однако голос ее звучал дружески и совсем не резко, при этом она мило улыбнулась.

Ябрил произнес фразу‑ пароль:

— Христос воскрес, но я все‑ таки должен уехать по делам.

Она тут же взяла у него из рук сумку.

— Самолет вылетает вовремя? — спросил Ябрил.

— Да, — ответила женщина. — У вас есть час. Есть какие‑ нибудь изменения?

— Нет, — сказал Ябрил, — но помните, все зависит от вас.

С этими словами он вышел из магазинчика. Он никогда раньше не видел эту женщину и никогда больше не увидит, ей был известен только этот участок операции. На табло вылетов он проверил расписание. Да, самолет вылетит вовремя.

Хозяйка магазинчика была одной из немногих женщин — членов Первой Сотни. Три года назад ей поручили роль владелицы магазинчика, и в течение всего этого времени она осторожно устанавливала отношения с персоналом аэровокзала и охранниками Службы безопасности. Она хитро внушила дежурным у контрольно‑ пропускных установок, что проносит в самолеты пакеты с покупками пассажиров, и проделывала это не слишком часто, но не так уж и редко. На третий год она завели роман с одним из вооруженных охранников, который мог пропускать ее через проход, где не было контрольной установки. В это Пасхальное воскресенье ее любовник дежурил, и она обещала ему ленч и сиесту в задней комнатке магазинчика.

Ленч уже был на столе в задней комнате, когда женщина вытащила все из сумки и упаковала оружие в красивые коробки для подарков фирмы Гуччи. Уложив коробки в розовато‑ лиловую бумажную сумку для покупок, она выждала, пока часы не покажут, что до вылета осталось двадцать минут. Тогда, боясь, что сумка от тяжести может порваться, она взяла ее в обнимку и неуклюже побежала к проходу без контрольной установки. Ее любовник стоял на посту и галантно пропустил ее. Послав ему ласковую и извиняющуюся улыбку, она поднялась на борт самолета, где стюардесса узнала ее и прохихикала:

— Опять Ливия!

Женщина прошла через салон для туристов, пока не увидела Ябрила и его людей, трех мужчин и трех женщин, сидевших рядом. Одна из женщин протянула руки, и Ливия передала ей сумку, после чего повернулась и поспешила из самолета. Вернувшись в свой магазинчик, она занялась последними приготовления к ленчу.

Фаэнци, охранник из Службы безопасности, был великолепным образцом итальянской мужественности, без сомнения, созданным с единственной целью — услаждать женский пол. Красота была не самым главным из его достоинств. Гораздо важнее было то, что он был из тех добродушных мужиков, которые чрезвычайно удовлетворены количеством своих талантов и диапазоном своего тщеславия. Ливия приметила его в римском аэропорту в первый же день его дежурства в качестве охранника Службы безопасности.

Фаэнци носил свою форму так же величаво, как наполеоновский маршал, усы его были столь же аккуратными и красивыми, как вздернутый носик субретки. Можно было легко разглядеть, что он убежден в важности своей службы, в том, что он выполняет важный государственный долг. Проходивших мимо женщин, он оглядывал любовно и благожелательно, ведь они находились под его защитой. Ливия тут же остановила на нем свой выбор. Сначала он относился к ней с чрезмерной сыновней почтительностью, но скоро она положила этому конец, обрушив на него водопад лести, сопровождавшийся несколькими очаровательными подарками, намекавшими на скрытое богатство, а потом угощая его по вечерам ужинами. Теперь он уже был влюблен или, по крайней мере, предан ей, как пес хорошему хозяину. Она оказалась для него источником наслаждения.

Ливия тоже получала от него удовольствие как от прекрасного и неунывающего любовника, без каких‑ либо серьезных мыслей в голове. В постели она предпочитала его унылым молодым революционерам, угнетаемым чувством вины, измученным угрызениями совести, с которыми она спала, поскольку они были ее политическими товарищами.

Охранник стал ее баловнем, и она нежно называла его Зонди. Когда он вошел в магазинчик и запер за собой дверь, она бросилась к нему с горячностью и нескрываемым желанием, испытывая угрызения совести. Бедняга Зонди, отдел по борьбе с терроризмом выследит все и отметит ее исчезновение с места происшествия, ведь их связь будет обнаружена. Зонди, конечно же, хвастался своей победой. Что ж, она была достаточно зрелой и опытной женщиной, и ее честь не нуждалась в защите. Бедный Зонди, этот ленч станет последним часом его счастья!

Они занялись любовью, она действовала быстро и умело, он с энтузиазмом и весело. Ливия с иронией думала, что, отдаваясь ему, она испытывает истинное наслаждение и в то же время служит своим революционным задачам. Зонди будет наказан за свою гордость и самонадеянность, за снисходительную любовь к женщине старше его, а она одержит тактическую и стратегическую победу. И все‑ таки жаль бедняжку Зонди. Как он прекрасен обнаженный, с этой оливковой кожей, большими, как у оленя, глазами, густыми черными волосами и хорошенькими усиками; а чего стоит этот член и твердые, словно бронзовые, яйца.

— Ах, Зонди, Зонди, — шептала она, уткнувшись лицом в его ляжки, — всегда помни, что я люблю тебя.

Это была неправда, но она могла помочь его ущемленному самолюбию, когда он будет отбывать свой срок в тюрьме.

Ливия накормила его превосходной едой, они выпили бутылку замечательного вина, а потом опять занялись любовью. Наконец, Зонди оделся и поцеловал ее на прощанье, весь светясь от сознания, что заслужил такую удачу. После его ухода женщина оглядела магазинчик и, собрав свои вещи и кое‑ какую одежду, уложила все в сумку Ябрила. Это входило в полученные ею инструкции: здесь не должно было остаться никаких следов Ябрила. Последнее задание заключалось в уничтожении всех отпечатков пальцев, которые она могла оставить в магазине, но это имело чисто символическое значение. Вряд ли можно уничтожить все отпечатки. Потом она заперла магазин и вышла из здания аэровокзала на залитую солнцем улицу, где в машине ожидала женщина из ее группы. Ливия скользнула в машину, мимоходом поцеловала шофера в знак приветствия и почти с сожалением сказала:

— Слава Господу, здесь все кончилось.

А вторая женщина отозвалась:

— Было не так уж плохо. Мы из твоего магазинчика деньги имели.

Ябрил со своей группой летел в туристическом классе, потому что Тереза Кеннеди, дочь президента Соединенных Штатов, летела в первом классе с шестью охранниками из Службы безопасности. Ябрил не хотел, чтобы они видели, как передано оружие, спрятанное в подарочных коробках. Он знал также, что Тереза Кеннеди появится в самолете только перед самым вылетом, что ее охрана не поднимется на борт заранее, потому что они никогда не знают, что взбредет в голову Терезе Кеннеди в последний момент, и кроме того, думал Ябрил, они обленились и стали беспечными.

Огромный реактивный лайнер был едва заполнен. Не так уж много нашлось в Италии желающих путешествовать в Пасхальное воскресенье, и Ябрил не мог понять, почему дочь президента выбрала именно этот день. Несмотря ни на что, она принадлежала к католической церкви, хотя и тяготела к новому либерально‑ левому крылу в этой религии. Небольшое количество пассажиров вполне его устраивало, так как сотню заложников легче контролировать.

После часа полета Ябрил развалился на своем сиденье, а женщины начали срывать с коробок оберточную бумагу фирмы Гуччи. Трое мужчин, склонившись над ними и переговариваясь, заслоняли их своими телами. Рядом с ними не было пассажиров, и, таким образом, образовалось безопасное пространство. Женщины передали Ябрилу гранаты, завернутые в бумагу для подарков, и он быстро их к себе привязал. Трое мужчин получили небольшие автоматы и спрятали их под пиджаками. Ябрил тоже взял автомат, и три женщины последовали его примеру.

Когда все было готово, Ябрил перехватил проходившую мимо стюардессу. Она увидела гранаты и автомат еще раньше, чем Ябрил шепотом скомандовал ей и схватил за руку. Это выражение шока, потом удивления и, наконец, страха было ему знакомо. Он держал ее вспотевшую руку и улыбался, а двое его людей встали так, чтобы контролировать туристский салон. Ябрил все еще держал стюардессу за руку, когда они вошли в салон первого класса. Телохранители из Службы безопасности тут же увидели его, заметили гранаты и автомат.

— Оставайтесь на местах, джентльмены, — улыбаясь, произнес Ябрил.

Дочь президента медленно повернула голову и посмотрела Ябрилу в глаза, при этом лицо ее напряглось, но следов страха на нем не было видно. Храбрая девушка, подумал Ябрил, и красивая, как ни жаль. Он подождал, пока три женщины его группы заняли свои позиции в салоне первого класса и потом заставил стюардессу открыть дверь, ведущую в кабину пилотов. У Ябрила было такое чувство, словно он проникает в мозг огромного кита, лишив жизни его туловище.

Когда Тереза Кеннеди увидела Ябрила, она вся содрогнулась, узнав демона, против которого ее предупреждали. Его тонкое смуглое лицо выражало жестокость, а грубая массивная челюсть придавала лицу нечто из ночного кошмара. Поверх пиджака висели гранаты, выглядевшие как жирные зеленые жабы. Потом она увидела трех женщин в темных брюках и белых жакетах, которые держали в руках большие, отливающие сталью автоматы. После первого приступа чисто животного страха у Терезы Кеннеди возникло детское ощущение вины. Какое же она дерьмо, вовлекла отца в неприятности, а самой ей теперь уже никогда не освободиться от охранников из Службы безопасности. Она видела, как Ябрил дошел до двери кабины пилотов, все еще держа стюардессу за руку. Она обернулась на шефа своей охраны, но он пристально наблюдал за вооруженными женщинами.

В этот момент человек Ябрила вошел в салон первого класса с гранатой в руке, а одна из женщин приказала второй стюардессе включить внутреннюю телефонную связь, и в репродукторе зазвучал дрожащий голос:

— Всем пассажирам застегнуть ремни. Самолет в руках революционной группы. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и ожидайте дальнейших распоряжений. Не вставайте. Не трогайте свой ручной багаж. Ни в коем случае не вставайте со своих мест. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Сохраняйте спокойствие.

В рубке управления пилот, увидев входящую стюардессу, взволнованно сообщил ей:

— Слушай, радио только что сообщило, что кто‑ то стрелял в Папу.

В этот момент он увидел Ябрила, появившегося вслед за стюардессой, и все слова застряли у него в глотке. Похож на карикатуру, подумал Ябрил, поднимая руку с гранатой. Пилот сказал: «Стрелял в Папу». Значит ли это, что Ромео промахнулся? Значит, весь план провалился? В любом случае, у Ябрила не было выхода. Он приказал пилоту изменить курс и лететь в арабское государство Шерабен.

На площади Святого Петра Ромео и его группа вынырнули из моря людей на углу, образованном каменной стеной, и построили здесь свой смертоносный островок. Анни в облачении монашенки стояла перед Ромео с автоматом под одеждой. На ней лежала ответственность прикрыть его, обеспечить ему время для выстрела. Остальные члены группы, тоже в монашеских одеяниях, образовали круг, предоставляя ему пространство для обзора.

Им предстояло три часа ждать выхода Папы.

Ромео прислонился к каменной стене, прикрыл глаза от лучей утреннего солнца и быстренько в уме повторил все этапы операции. Когда Папа выйдет, он, Ромео, дотронется до плеча одного из группы, стоящего слева от него. Этот человек подаст радиосигнал, который вызовет взрыв статуэток святых у противоположной стены площади. В момент взрыва Ромео вытащит ружье и выстрелит, и главное — это должно совпадать во времени, чтобы выстрел не услышали в шуме взрывов. Потом он бросит ружье, «монахи» и «монашки» образуют вокруг него кольцо и они вместе с толпой покинут площадь. В статуэтках заложены и дымовые шашки, так что площадь Святого Петра будет затянута дымовой завесой. Произойдет всеобщее смятение и дикая паника, в этой обстановке ему удастся сбежать. Конечно, опасение вызывают люди, находящиеся поблизости, так как они могут заметить его, но в бегущей толпе все быстро потеряют друг друга из виду. А если кто, по‑ своему безрассудству, начнет его преследовать, их застрелят.

По груди Ромео стекали капли холодного пота. Несметная толпа, размахивающая цветами, выглядела морем красок, белых и пурпурных, розовых и красных. Он дивился восторгу этих людей, их вере в воскресение Христа, их экстазу надежды, что смерть побеждена. Вытерев руки о пальто, он ощутил тяжесть висевшего на ремнях ружья, и вдруг почувствовал, что ноги начинают неметь и болеть. Нет, пока он будет ждать выхода Папы на балкон, следует отвлечься от физического напряжения.

Перед мысленным взором Ромео стали возникать забытые картины детства. Во время подготовки к конфирмации он узнал, что старший из кардиналов в красной камилавке всегда удостоверяет смерть Папы, постукивая его по лбу серебряным молоточком. Существует ли еще этот обряд? На этот раз молоточек будет весь в крови. Интересно, какого размера этот молоточек? Как игрушечный? Или достаточно тяжелый, чтобы забивать им гвозди? И уж, конечно, это драгоценная реликвия эпохи Возрождения, украшенная бриллиантами, настоящее произведение искусства. Впрочем, неважно, от головы Папы мало что останется, чтобы стучать по ней: ружье, спрятанное у него под пальто, заряжено разрывными пулями, а Ромео уверен, что не промахнется. Он левша, и это приносит ему успех в спорте, в любви, и разумеется, принесет успех в убийстве.

Ожидая выхода Папы, Ромео удивлялся, что не испытывает никакого чувства святотатства, а ведь он воспитывался, как примерный католик, в городке, где каждая улица, каждое здание напоминают о зарождении христианства. Вот и сейчас он может разглядеть куполообразные крыши святых зданий, сверкающие, как мраморные диски на фоне неба, слышать низкий мощный и угрожающий звон колоколов. На огромной священной площади он мог видеть статуи мучеников, вдыхать воздух, напоенный ароматом цветов, принесенных истинными приверженцами Христа.

Одуряющее благоухание множества цветов нахлынуло на него: и он вспомнил мать и отца, и сильный аромат духов, к которым они всегда прибегали, чтобы заглушить запах их роскошной и изнеженной средиземноморской плоти.

В этот момент огромная толпа в нарядных пасхальных одеждах принялась кричать:

— Папа! Папа!

Люди, освещенные желтоватым отблеском раннего весеннего света, с каменными статуями святых над головами, разразились криками, требуя благословения Папы. Наконец, появились два кардинала в красном облачении и простерли руки, благословляя собравшихся. Потом на балкон вышел Папа Иннокентий.

Это был очень старый человек в ослепительно белом одеянии, на котором выделялся золотой крест. Шерстяной плащ расшит крестами, на голове белая шапочка, на ногах традиционные низкие туфли, по бокам которых золотом вышиты кресты. На благословляющей толпу руке виднелось принадлежащее первосвященнику рыбацкое кольцо Святого Петра.

В воздух взлетали цветы, нарастал гул голосов, на полную мощь заработал мотор экстатического восторга, балкон блестел в лучах солнца, словно падал вместе с водопадом цветов.

В этот момент Ромео почувствовал благоговейный страх, который всегда испытывал в детстве при виде этих символов, вспомнил кардинала в красной митре в день своей конфирмации, с оспинами, как у дьявола, и его тут же охватил восторг, принесший ощущение счастья и гордости. Ромео тронул своего человека за плечо, чтобы тот включил радиосигнал.

В ответ на крики Папа воздел руки в белых рукавах, благословляя толпу, вознося хвалу наступающему празднику Пасхи, воскресению Христа, приветствуя каменных ангелов, стоящих у стен. Ромео высвободил ружье из‑ под пальто, двое монахов из его группы, стоявшие впереди, опустились на колени, чтобы открыть ему пространство для выстрела. Анни встала так, чтобы он мог положить ружье ей на плечо, позади них другой член группы включил радиосигнал для взрыва заминированных скульптурных фигурок на противоположной стороне площади.

Взрывы потрясли площадь, розовые клубы взметнулись в небо, благоухание цветов смешалось со смрадом горящей человеческой плоти. И в эту минуту Ромео, прицелившись, нажал спусковой крючок. Приветственные крики толпы заглушились взрывами на той стороне площади.

На балконе тело Папы словно оторвалось от пола, белая шапочка взлетела вверх, закружилась в потоках воздуха и кровавой тряпкой упала в толпу. Вопль ужаса, животной ярости заполнил площадь, когда тело Папы повалилось на перила балкона. Золотой крест болтался, плащ окрасился в кровавый цвет.

Над площадью висели тучи пыли, на землю падали остатки мраморных ангелов и святых. Наступила леденящая душу тишина, толпа замерла при виде убитого Папы, все могли видеть, как разлетелась на кусочки его голова. Потом началась паника, люди хлынули с площади, сметая и давя швейцарскую гвардию, пытавшуюся перекрыть выходы. Нарядные мундиры времен Ренессанса оказались похоронены под напором охваченных ужасом верующих.

Ромео бросил ружье на землю. В окружении своих вооруженных сообщников в одеждах монахов и монашенок он вместе с толпой бежал с площади на римские улицы. Он почти ничего не видел, его пошатывало, Анни схватила его за руку и втолкнула в ожидавший их автофургон. Ромео, зажав ладонями уши, чтобы не слышать воплей, испытал шок, потом пришло ощущение восторга и чуда, словно убийство свершилось во сне.

В реактивном самолете, следовавшем рейсом из Рима в Нью‑ Йорк, Ябрил и его группа держали все под своим контролем; салон первого класса был освобожден от всех пассажиров, за исключением Терезы Кеннеди.

Теперь Тереза Кеннеди была больше заинтересована, чем испугана. На нее произвело сильное впечатление то, с какой легкостью террористы запугали ее телохранителей, показав взрывные устройства на своих телах. Первый же выстрел превратил бы самолет в кучу обломков. Она отметила, что все террористы, мужчины и женщины, имеют стройные и подтянутые фигуры атлетов и на их лицах отражается целая гамма эмоций. Мужчина‑ террорист вышвырнул одного телохранителя из салона первого класса и продолжал толкать его по проходу салона туристского класса. Одна из женщин стояла в сторонке с автоматом наготове, и, когда агент Службы безопасности не захотел оставить Терезу Кеннеди, женщина приставила дуло автомата к его голове и по ее глазам было видно, что она готова выстрелить. Глаза у нее косили, лицо отвердело, мускулы вокруг рта напряглись так, что губы слегка раздвинулись и приоткрылись зубы. В этот момент Тереза Кеннеди оттолкнула телохранителя и заслонила его своим телом, тогда террористка улыбнулась и жестом приказала ей сесть на место.

Тереза Кеннеди наблюдала за тем, как Ябрил руководил операцией. Он казался отстраненным, как если бы был режиссером, наблюдающим за представлением актеров, при этом он не приказывал, а только намекал, предлагал. Она видела, как он руководил своими людьми, чтобы отсечь пассажиров туристского салона от носовой части самолета. Он вел себя как человек, наблюдающий за лицом, порученным его попечению, и, когда она вернулась на свое место, он одобрительно улыбнулся и отправился в кабину пилотов. Один из бандитов охранял проход из туристского салона в первый класс, две женщины с автоматами остались в салоне вместе с Терезой, еще один террорист держал под прицелом стюардессу, которая по микрофону внутренней связи обращалась к пассажирам. Все они выглядели слишком незначительными, чтобы вызывать такой ужас.

В рубке управления Ябрил разрешил пилоту передать по радио, что самолет захвачен террористами, и сообщить, что он меняет курс и летит в Шерабен. Американские власти будут думать, что их единственная проблема — это переговоры насчет обычных требований арабских террористов. Ябрил остался в рубке управления, чтобы слушать радиопередачи.

Во время полета не оставалось ничего другого как ждать. Ябрил думал о Палестине своего детства, о родном доме, как о зеленом оазисе в пустыне, об отце и матери, как об ангелах света, о великолепном Коране, всегда под рукой лежавшем у отца на столе. И все это рухнуло в клубах дыма, в огне, во взрывах бомб, обрушивавшихся с неба. После прихода израильтян, все его детство протекало в каком‑ то огромном концентрационном лагере, в обширном поселении из полуразвалившихся хижин, жителей которого объединяло только одно — ненависть к евреям. К тем самым евреям, которых восхвалял Коран.

Ябрил вспоминал, что в университете кое‑ кто из преподавателей отзывался о плохо выполненном задании, как об «арабской работе», он и сам употребил это выражение, когда мастер‑ оружейник вручил ему ружье с дефектом. Ну ничего, сегодняшнее дело никто не назовет «арабской работой».


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.014 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал