Гитлер боится опоздать

Бесхитростные военные, присутствовавшие на этом совещании, досадовали на трусость баварских диктаторов; они не подозревали худшего. Но когда они доложили в главном штабе национал-социалистов о совещании у Кара, Шейбнер-Рихтер вскочил как ужаленный. Нет, Кар медлит не из трусости, напротив, у него, очевидно, на уме решительный шаг, он желает обойти Гитлера и Людендорфа.

Гитлера охватил страх. Он боялся, что его обойдут в решительный момент. Вечером он совещался с Шейбнером и Дитрихом Эккартом. Балтиец доказывал, что надо что-нибудь предпринять и воспрепятствовать Кару обойти Гитлера. А так как Кар все же скоро выступит, то лучше всего опередить его, сохраняя видимость дружбы. Крибель телеграфировал в провинцию и призвал своих дружинников к оружию. В ночь с 10 на 11 ноября должно было состояться военное учение под Мюнхеном, а утром дружинники должны вступить в столицу, провозгласить национальное правительство и поставить Кара и Лоссова перед совершившимся фактом.

Но предварительно Гитлер сделал еще одну попытку убедить Кара добром: он попросил у него аудиенцию 8 ноября. Если бы Кар дал ему эту аудиенцию, Гитлер, возможно, удовольствовался бы ролью союзника и соправителя и с этим результатом спустился бы по лестнице верхнебаварского окружного управления. Возможно и то, что Кар арестовал бы его в приемной своего кабинета. Но Кар избежал этой дилеммы, так как вообще не принял Гитлера. В последние недели вождь национал-социалистов слишком зазнался и не желал присутствовать на конференциях у генерального государственного комиссара как один из многих. Поэтому Кар не дал ему просимой на 8 ноября аудиенции для разговора с глазу на глаз. Чтобы выдержать тон, диктатор счел нужным хотя бы отсрочить свидание до 9 ноября. Возможно, что трибун подождал бы и до 9-го, но тут случилось нечто, повергшее его в тревогу.

8 ноября Лоссова посетил граф Гельдорф, ^[85] впоследствии ставший руководителем берлинских штурмовиков, а тогда состоявший адъютантом при руководителе «Стального шлема» Дюстерберге. Он привез плохие известия. Генерал потерял самообладание. «Если, – вскричал он, – в Берлине у вас только евнухи и кастраты, слишком трусливые, чтобы принять какое-либо решение, то от одной Баварии тогда нельзя ждать спасения для Германии». Это было покуда безобидным брюзжанием. Но вот что последовало затем: «Мы здесь в Баварии не намерены застрять вместе с севером в болоте. Если у севера нет воли к жизни, то в конце концов, желаем мы этого или нет, это должно в той или иной форме повести к отпадению». Так говорил Лоссов.

Лоссов, описывая впоследствии эту сцену, злорадно прибавил: «Граф Гельдорф сидел как в воду опущенный и ушел в таком же настроении». По-видимому, Лоссов вовсе не понимал тогда, какую он заварил кашу.

В большой тревоге граф поехал к Шейбнеру-Рихтеру и сообщил ему: баварцы угрожают отпадением.

По-видимому Шейбнер, направлявший тогда политические шаги Гитлера, действительно опасался в этот момент близкого сепаратистского путча в Баварии и решил, что для националистического движения пришел исторический момент спасти Германию от развала. Нельзя было терять более ни часу.

«Умеешь ли ты молчать, Тони?»

Для путча представлялся замечательный случай. По просьбе некоторых промышленных организаций фон Кар выступал 8 ноября с большой программной речью в пивной Бюргерброй. Это было совершенно безобидное собрание самых мирных обывателей Мюнхена. На этом и построил свой план Гитлер, собравший наспех несколько сот вооруженных людей. Кроме его ближайших соратников был посвящен в дело только Пенер; сговориться с Эрхардтом не удалось. Не будь Гитлера, собрание разошлось бы около десяти часов вечера, провозгласив «ура» в честь г-на генерального государственного комиссара, и Кар мог бы по-прежнему дожидаться Класа, Банга и других «господ с севера».

Гитлер надел 8 ноября свой лучший костюм – поношенный сюртук, прицепил орден Железного креста и позвонил организатору собрания коммерции-советнику Центцу, прося его повременить с открытием собрания до его прихода. Он имел в виду вызвать Кара из зала до его речи, показать ему, что помещение окружено вооруженными людьми, и заявить, что национальная революция началась. Кар должен был бы покориться и вместо речи, подготовленной для него секретарями, выступить совместно с Гитлером и провозгласить новое правительство.

Но Кар был возмущен тем, что Гитлер просил его обождать.

«Для г-на Гитлера найдется еще место, – сказал он. – Мы не можем из-за него заставить ждать три тысячи человек». И он начал свою речь.

Тем временем Гитлер ехал к Бюргерброй на автомобиле. Рядом с ним сидел Дрекслер, который ничего не подозревал и думал, что они едут на загородное собрание. Вдруг Гитлер обращается к своему почетному председателю. «Тони, – сказал он, – умеешь ли ты молчать? Так знай, мы не едем в Фрейзинг. В половине девятого я начинаю!» Ошарашенный Дрекслер понял обиду. Он сухо ответил: «Желаю тебе успеха».

Прибыв в помещение, Гитлер вначале толкался в зале, незамеченный публикой; ему не удалось протесниться к Кару. Вестибюль тоже был битком набит людьми, сотни людей осаждали помещение, надеясь еще попасть в зал. Как было пробраться здесь штурмовикам Гитлера? Это неминуемо должно было бы вызвать панику со смертными случаями. В этом затруднительном положении Гитлера осенила мысль. Он, штатский в черном сюртуке, подошел к дежурному полицейскому чиновнику и приказал ему очистить вестибюль и улицу от публики, так как иначе в зале может возникнуть паника. И что же, чиновник стукнул каблуками и велел полицейским удалить публику. Полиция по приказу Гитлера очистила дорогу для путча Гитлера.

Шейбнер-Рихтер вскочил теперь в автомобиль и поехал за Людендорфом. По рассказам всех участников, в том числе и самого генерала, последний ничего не подозревал и был поставлен Гитлером перед совершившимся фактом. По всей вероятности, так оно и было. Гитлер отомстил за «немецкий день» в Нюрнберге.