Введение. Апогей самодержавия. 1. Военно-династическая диктатура

Введение…………………………………………………………… 3

Николай I …………………………………………………………. 4

Апогей самодержавия. 1. Военно-династическая диктатура.. 6

Список литературы ……………………………………………...13

Введение

Вступление на престол императора Николая I сопровождалось бурными событиями. Новый император, казалось, с первых шагов вступил в конфликт со знатью, привлекая к следствию и отправляя на каторгу замешанных в неудавшемся восстании дворян. Однако вскоре 30-летний Николай сумел завоевать симпатии светского общества. Они были вызваны не столько молодостью и энергией императора, сколько надеждами на изменение мрачной атмосферы последних лет и возможное продолжение преобразований. Многим, включая А.С. Пушкина, Николай I напоминал Петра Великого. Да и сам император боготворил своего предка.

Самодержавный принцип в царствование Николая I получил классическое воплощение и был возведен в абсолют. Проводником этого принципа стала собственная Его Величества канцелярия, превратившаяся в важнейшее государственное учреждение. Николай посредством своих флигель- и генерал-адъютантов лично мог контролировать практически любую сферу общественных и государственных отношений.

Николай I.

Николай I (Николай Павлович Романов) [25.6(6.7).1796, Царское Село, ныне г. Пушкин, — 18.2(2.3).1855 Петербург], император всероссийский (1825—55). Третий сын_императора Павла I. Вступил на престол после внезапной смерти своего брата Александра I, разгромив восстание декабристов и начав царствование казнью его руководителей. Образование Николая I было ограничено военно-инженерными науками. По своему характеру Николай I был жесток, деспотичен. Политические воззрения Николая I были цельны — самодержавие представлялось ему незыблемым догматом, понятие о праве оставалось для него недоступным. Истиной в последней инстанции являлись его собственные представления. Отсюда основным качеством, которое он требовал от окружавших его людей, было послушание. Всё это обусловливало утверждение вокруг Н. I системы лжи, угодничества и лицемерия. Царствование Николая I — период наивысшего расцвета абсолютной монархии в её военно-бюрократической форме. Усиление и централизация бюрократичного аппарата достигли при Николае I невиданных масштабов. Расходы на чиновников и армию поглощали почти все государственные средства. Казарменные порядки господствовали во всех учреждениях, гимназиях, университетах. За малейшее непослушание чиновники отправлялись на гауптвахту, студенты сдавались в солдаты. Кризис феодально-крепостнической системы во 2-й четверти XIX в. нашёл своё отражение в экономической политике Николая I.

Стремясь укрепить существующую политическую систему и не доверяя чиновничьему аппарату, Николай I значительно расширил функции Собственного его императорского величества канцелярии, контролировавшей все основные отрасли управления и подменявшей высшие государственные органы. Наибольшее значение имело " Третье отделение" этой канцелярии — управление тайной политической полиции. В начале царствования Николай I стремился реформировать существующие государственные учреждения. Он изменил законодательство, создав Комитет 6 декабря 1826. В годы правления Николая I был составлен " Свод законов Российской империи" — кодекс всех действующих к 1835 законодательных актов. В области народного образования был установлен строгий принцип сословности, в котором дворянству во всём отдавалось предпочтение (" Гимназический устав", 1828, " Общий устав императорских российских университетов", 1835). В 1826 был введён новый цензурный устав, отличавшийся крайней реакционностью и прозванный " чугунным". Этот устав в 1828 был заменен более умеренным, однако вскоре в него были внесены многочисленные ограничения, касающиеся литературной деятельности. Вся идейная жизнь должна была подчиняться формуле " самодержавие, православие, народность" (под народностью понимался казённый патриотизм — восхваление существующего порядка с шовинистических позиций). Передовые люди России подвергались гонениям и репрессиям. Жертвами николаевского произвола стали А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, Н. А. Полевой, Н. И.Надеждин, П. Я. Чаадаев, Т. Г. Шевченко и др. Были разгромлены революционные организации петрашевцев, Кирилло-Мефодиевское общество и другое. Hиколай I жестоко подавлял национальные движения (движение Шамиля, Польское восстание 1830—31 и др.), усиливал русификацию и христианизацию нерусских народностей, преследовал старообрядцев и прочее. Наиболее важным вопросом внутренней политики Николая I являлся крестьянский. Николай I понимал необходимость отмены крепостного права, но не мог осуществить этого из-за противодействия дворянства и боязни " общего потрясения". В силу этого он ограничивался такими незначительными мерами, как издание закона об обязанных крестьянах, частичным проведением реформы государственных крестьян. Однако, несмотря на политику консервации существовавших феодальных институтов, ход развития общества объективно приводил к ряду мер, способствовавших экономическому развитию России: создание мануфактурных и коммерческих советов, организация промышленных выставок, открытие Высших учебных заведений, в том числе технических. Увеличилось, вопреки воле Николая I, количество разночинцев в средних и высших учебных заведениях. В области внешней политики, которой в царствование Николая I бессменно руководил К. В. Нессельроде, основным вопросом являлся Восточный. Суть его заключалась в обеспечении благоприятного для России режима в черноморских проливах, что было крайне важно как для безопасности южных границ, так и для экономического развития государства. Однако, за исключением Ункяр-Искелесийского договора 1833, это решалось Николаем I в захватническом плане, путём раздела Оттоманской (Турецкой) империи. Причиной этого и явилась Крымская война 1853—1856 гг. Важной стороной внешней политики Николая I явился возврат к принципам Священного союза, провозглашенный в 1833 после вступления Николая I в союз с императором Австрии и королём Пруссии для борьбы с революцией в Европе. Осуществляя принципы этого союза, Николай I в 1848 разорвал дипломатические отношения с Францией, предпринял вторжение в Дунайские княжества, жестоко подавил Революцию 1848—1849 гг. в Венгрии. Николай I проводил политику энергичной территориальной экспансии в Средней Азии и Казахстане. Поражение в Крымской войне привело к краху николаевской политической системы и к смерти самого императора.

Апогей самодержавия. 1. Военно-династическая диктатура.

Время Николая I — эпоха крайнего самоутвержде­ния русской самодержавной власти в ту самую пору, как во всех государствах Западной Европы монархичес­кий абсолютизм, разбитый рядом революционных по­трясений, переживал свои последние кризисы. Там, на Западе, государственный строй принимал новые консти­туционные формы, а Россия испытывает расцвет само­державия в самых крайних проявлениях его фактичес­кого властвования и принципиальной идеологии. Во главе русского государства стоит цельная фигура Нико­лая I, цельная в своем мировоззрении, в своем выдер­жанном, последовательном поведении. Нет сложности в этом мировоззрении, нет колебаний в этой прямоли­нейности. Все сведено к немногим основным представ­лениям о власти и государстве, об их назначении и за­дачах, к представлениям, которые казались простыми и отчетливыми, как параграфы воинского устава, и скреплены были идеей долга, понятой, в духе воинской дисциплины, как выполнение принятого извне_обяза­тельства.
В течение всей жизни, не только в официальных за­явлениях начала царствования, но и позднее, даже в личных письмах, Николай повторял, при случае, что императорская власть свалилась на него неожиданно, будто он не знал заранее, как порешен вопрос о престо­лонаследии между старшими братьями. Получается впе­чатление, что он частым повторением этой легенды, ко­торую сам же счел нужным пустить в оборот, хоть она и не соответствовала действительности, довел себя до того, что почти ей поверил. Он хотел считать ее верной по существу: она хорошо выражала его отношение к власти как к врученному ему судьбой «залогу», кото­рый он должен хранить, беречь, укреплять и передать в целости сыну-преемнику. Далекий от той напряженной работы мысли, которая заставляла Екатерину подыски­вать теоретические оправдания этой власти, а брата Александра искать ее согласования с современными по­литическими идеями и потребностями, он держится за нее, как за самодовлеющую ценность, которая вовсе и не нуждается в каком-либо оправдании или поясне­нии. Самодержавие для него — незыблемый догмат. Это вековое наследство воспринималось им, однако, в иной, конечно, культурно-исторической оболочке и на иной идеологической основе, чем те, с какими оно появлялось
в стародавней Московской Руси, средневековой родине
этого политического строя. Традиции самодержавия, в которых воспитан Николай, особенно ярко характери­зуются двумя чертами, выработанными заново в русской правящей среде конца XVIII в., — укреплением его ди­настической основы и развитием его военно-армейского
типа.

Русская императорская династия сложилась только во времена Павла I; династию эту в Германии называ­ли Голштейн-готторпской, но она титуловала себя «до­мом Романовых», больше по национально-политической, чем по кровной связи со старым царствовавшим родом,
подобно австрийским Габсбургам, которые также толь­ко по женской линии происходили от своих «предков». Династическое право «царствующего дома», еле наме­чавшееся при первых Романовых, не могло установить­ся в XVIII в., когда верховная власть оказалась в пол»
ном подчинении у господствовавшего дворянского класса, а престолом распоряжался его высший слой руками гвардейских воинских частей. К концу XVIII в. опреде­лилось и окрепло положение России в международном обороте Европы. Внутри страны обострялись противоречия ее экономического быта и общественного строя, назревала потребность в их обновлении для высвобождения производительных сил страны из тяжких пут «ста­рого порядка». А жуткие потрясения пугачевщины породили в настроениях господствующего класса тягу к усилению центральной власти ради укрепления сло­жившегося «порядка» и подавления грозных порывов
социальной борьбы. Обе эти тенденции, друг другу про­тивоположные, создавали благоприятную обстановку для самоутверждения верховной государственной власти как вершительницы судеб страны.

На рубеже XVIII и XIX столетий эта власть организуется заново в административной реформе, усилившей централизацию управления, и в «основном» законода­тельстве, цель которого — утвердить государственно­-правовое положение монархии и династии. Такую зада­чу разрешил Павел в узаконениях 1797 г. «Общим актом» о престолонаследии и «учреждением» об импе­раторской фамилии он создал новое династическое пра­во. Притом оба эти акта объявлены «фундаментальны­ми законами империи». Преемник ряда_случайных_фигур_на_императорском_престоле, а сам — отец многочисленного семейства (4 сына и 5 дочерей), Павел чувствовал себя настоящим родоначальником династии. «Умножение фамилии», в которой утвердится правильное наследие престола, он ставит, с большим самодовольством, на первое место среди «твердых оснований» каждой монархии и считает необходимым, как «начальник фамилии», определить,
наряду с «утверждением непрерывных правил в насле­дии престола», положение всей «фамилии» в государст­ве и внутренний ее распорядок. В этом законодательст­ве Павла, построенном по образцу «домашних узаконе­ний» немецких владетельных фамилий, императорская династия впервые получила свое опреде­ление. Весь ее состав — и мужской и женский_—во_всех его линиях и разветвлениях потомства объединен воз­можным, предположительно, правом на престол по по­рядку, предусмотренному с крайней подробностью уже не «домашним», а «фундаментальным» законом импе­рии. Вся «фамилия» резко выделена из гражданского общества. «Императорская фамилия», «царствующий лом» с той поры — особая организация, все члены кото­рой занимают совершенно исключительное положение вне общих условий и публичного и гражданского права.
Это выделение династии еще усилено дополнением, ка­кое сделал Александр I в 1820 г., по случаю женитьбы брата Константина на графине Иоанне Грудзинской (кн. Лович): династия может пополняться только путем браков ее членов с лицами, принадлежащими также к какому-нибудь владетельному роду; в противном же случае этот брак, граждански законный, является политически незаконным, т. е. не сообщает ни лицу, с кото­рым вступил в брак член императорской фамилии, ни их детям никаких династических прав и_преимуществ.
Эти законодательные постановления отражали ряд бытовых явлений. «Фамилия» жила своей особой жизнью, в узкой и замкнутой придворной и правящей среде, оторванная и отгороженная множеством условно­стей от русской общественной жизни и вообще от живой
русской действительности. Особый склад получили внут­ренний быт, воззрения и традиции этой семьи, полу­русской не только по происхождению, но и по родствен­ным связям. Двор родителей Николая был в бытовом отношении под сильным немецким влиянием, благодаря вюртембергскому родству императрицы, голштинскому наследству и прусским симпатиям Павла.
Известно значение «прусской дружбы» во всей жиз­ни и деятельности Александра. Родственные чувства и отношения царской семьи охватывали, кроме русских ее членов, многочисленную родню прусскую, вюртембергскую, мекленбургскую, саксен-веймарскую, баден­скую и т. д. и т. д., связи с которой создавали новую опору европейскому значению русской императорской власти и переплетались с ее международной политикой.
Фамильно-владельческие понятия немецких княжеских домов сильно повлияли на русские династические воззрения. Николай вырос в этой атмосфере, она была ему своя и родная. Эти связи углубились и окрепли с его женитьбой в 1817 г. на дочери Фридриха-Вильгельма III Шарлотте, по русскому имени Александре Федоровне. Тесть стал ему за отца. Родного отца он, родившийся в 1796 г., почти не знал; к брату-императору, старшему его на 18 лет, относился с чувством скорее сыновним, чем братским, но близок к нему никогда не был. Воспи­тание младших Павловичей было всецело предоставле­но матери, Марии Федоровне. Благоговейно усвоил Николай политические заветы Александра эпохи Священ­ного союза, но без той интернационально-мистической подкладки и тех мнимо либеральных утопий, какими Александр их усложнял. Николай усвоил и принял толь­ко то из этих заветов, в чем сходились Александр с
Фридрихом-Вильгельмом, которого память он чтил всю жизнь и которого в письмах к его сыну и преемнику, любимому брату императрицы, Фридриху-Вильгель­му IV, называл не тестем, а отцом. Прусский патриар­хальный монархизм в соединении с образцовой воин­ской дисциплиной и религиозно-нравственными устоями в идее служебного долга и преданности традиционному строю отношений — прельщали его, как основы тех «принципов авторитета», которые надо бы (так он меч­тал) восстановить в забывающей их Европе. Их он ра­зумеет, когда ссылается на дорогие ему заветы «отца» — Фридриха — и брата Александра, которых он только верный хранитель. В русскую придворную среду и вооб­ще в петербургское «высшее» общество входит, _с_этих_пор, все усиливаясь, немецкий элемент. Роль Ливенов и Адлербергов началась с того, что их родоначальницам (в составе «русской» аристократии) поручено было пер­воначальное воспитание младших Павловичей. Среда остзейского дворянства — с ее аристократическими и монархическими традициями — стала особенно близ­кой царской семье в тревожный период колебания все­го политического европейского мира. «Русские дворяне служат государству, немецкие — нам», — говаривал Николай позднее, вскрывая с редкой откровенностью осо­бый мотив_своего_благоволения_к_остзейским_немцам.
Курляндец Ламсдорф, бывший директор кадетского кор­пуса, стал воспитателем младших Павловичей, когда они подросли; жесткая грубость приемов кадетской пе­дагогики привила Николаю немало усвоенных им навы­ков, для которых был, впрочем, и другой мощный пи­томник в его военном_воспитании.
Монархическая власть милитаризуется повсеместно к началу XIX в., кроме Англии. Особенно сильно и яр­ко — в Пруссии и в России. Прусская военщина водво­рилась в быт русской армии при Петре III, заново — и в самых крайних формах — при Павле. В придворной и правительственной среде вельмож XVIII в.сменили люди в военных мундирах и с военной выправкой; в дворцовом быту все глубже укоренялись формы плац-парадного стиля; во все отношения правящей власти
проникают начала военной команды и воинской дисцип­лины. Властная повелительность и безмолвное повино­вение, резкие окрики и суровые выговоры, дисципли­нарные взыскания и жестокие кары — таковы основные приемы__управления, __чередуемые___с__системой__наград__за_отличия, поощряющих проявлений «высочайшего» бла­говоления и милости. Служба и верность «своему госу­дарю» воплощают исполнение гражданского долга и за­меняют его при подавлении всякой самостоятельной об­щественной деятельности: ___«гатчинская___дисциплина», ___созданная___Павлом__и разработанная Аракчеевым, поро­дила традицию далеко не в одной армейской_области.
Школа воинской выправки многое выработала и оп­ределила в характере и воззрениях Николая. Есть из­вестия, что императрица-мать пыталась ограничить во­енные увлечения сыновей. Но успеха она не имела и иметь не могла. Слишком глубоко пустила эта воен­щина корни. На мучительных для войск тонкостях вахтпарада Александр отдыхал от тонкостей своей по­литики и сложности своих безнадежных политических опытов. Николай стал артистом воинского артикула, хо­тя и уступал пальму первенства брату Михаилу. Вы­школенная в сложнейших искусственных приемах, дис­циплинированная в стройности массовых движений, ме­ханически покорная команде, армия давала им ряд увлекательных впечатлений картинной эффектности, о которой Николай упоминает с подлинным восторгом в письмах к жене. «Развлечения государя со своими войсками, — пишет близкий ему Бенкендорф, — по соб­ственному его сознанию — единственное и истинное для него наслаждение». Никакие другие переживания не да­вали ему такого полного удовлетворения, такой ясной уверенности в своей мощи, в_торжестве_«порядка»_над_сложными противоречиями и буйной самочинностью_че­ловеческой_жизни_и_натуры.
«Солдатство, в котором вас укоряли, было только данью политике», — писал Николаю декабрист из казе­мата крепости. Слово «только» тут дань условиям, в ка­ких письмо писано, но политика была в солдатстве Ни­колая, как не мало было и солдатства в его политике.

Оба элемента его воззрений и деятельности переплета­лись, срастаясь в органическое целое. Армия, мощная и покорная сила в руках императора, — важнейшая опо­ра силы правительства и в то же время лучшая школа надежных исполнителей державной воли императора. Смотры и парады, воинские празднества, которым с та­ким увлечением отдавался Николай, не только «истин­ное наслаждение», но и внушительная демонстрация
этой силы перед своими и чужими, а, быть может, всего более перед самим собой.
Не только фронтовую службу изучал Николай с боль­шим увлечением и успехом. Он получил вообще солид­ное военное образование. Знающим и даровитым пре­подавателям и собственному живому интересу он обязан основательным ознакомлением с военно-инженерным искусством и с приемами стратегии. Эту последнюю он изучал практически на разборе важнейших военных кампаний, в частности войн 1814 и 1815 гг., и стратеги­ческих задач, например таких, как план войны против соединенных сил Пруссии и Польши или против Тур­ции, для изгнания турок из Европы. Во время войн свое­го царствования он лично руководил составлением пла­нов военных действий и часто повелительно навязывал полководцам свои директивы. А строительное дело, при­том не только военное, осталось одним из его любимых занятий: он не мало проводил времени за рассмотрени­ем строительных проектов, вносил в них свои изменения, лично их утверждал, следил за их выполнением. Зато бон скучал на занятиях юридическими и политическими науками; преподаватели, хоть и выдающиеся по глуби­не мысли и знаний, но плохие педагоги — Балугьянский и Шторх, — сумели только укрепить в нем отвращение к «отвлеченностям», что, впрочем, соответствовало его натуре и умоначертанию. Понятие «пра|а» осталось чуждым мировоззрению Николая; юридические нормы для него — только законы как повеления власти, а по­виновение им основано на благонамеренности поддан­ных, воспитанных в благочестивом смирении перед вы­соким авторитетом. «Лучшая теория права, — говорил он, — добрая нравственность, и она должна быть в серд­це не зависимой от этих отвлеченностей и иметь своим основанием религию». Лучше, чем теория «естественно­го права», которую ему внушал проф. Кукольник, подо­шли Николаю реакционно-романтические веяния немец­кой политической литературы, столь ценимые в родст­венном ему Берлине. Отражением этих веяний была своеобразная доктрина, какую в 1848 г, изложил Я. И. Ростовцев в «Наставлении для образования вос­питанников военно-учебных заведений». Тут государст­венная власть получает значение высшего авторитета во всех общественных отношениях: верховная власть есть «совесть общественная», она для деятельности че­ловека должна иметь то же значение, что его личная совесть для его внутренних побуждений; «закон совести, закон нравственный, обязателен человеку, как правило для его частной воли; закон верховной власти, закон по­ложительный, обязателен ему, как правило для его об­щественных отношений». Воля людей, составляющих общество, есть, по этой теории, элемент анархический, так как «в общежитии неизбежна борьба различных воль», потому, «чтобы охранить общество от разрушения
и утвердить в нем порядок нравственный», необходимо господство другой силы — верховной власти; она созда­ет основания «общественной совести» своими узаконе­ниями, задача которых— подавить борьбу различных стремлений и интересов, лиц и общественных групп во имя «порядка», квалифицируемого_как_«нравственный».
Твердую опору этому «закону верховной власти» долж­но дать церковно-религиозное воспитание юношества в «неограниченной преданности» воле отца небесного и в «покорности земной власти, как данной_свыше».
У Николаевского политического консерватизма была своя, достаточно цельная, психологическая и педагоги­ческая теория. В них — моральная опора всевластия правительства как источника и общественного порядка, и нравственности, и культуры: вне государственного по­рядка — только хаос отдельных_личностей.
Эта упрощенная и характерная для своего времени философия жизни была и личным мировоззрением Ни­колая. «Здесь, — говорил он, объясняя мотивы своего преклонения перед прусской армией, — порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не прика­зывает, прежде чем сам не научится повиноваться; ни­кто без законного основания не становится впереди дру­гого; все подчиняется одной определенной цели, все имеет свое назначение: потому-то мне так хорошо среди этих людей и потому я всегда буду держать в почете звание солдата. Я смотрю на всю человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит».

Список используемой литературы:

1) Кюстин А. Д., Николаевская Россия, М., 1930;

2) Пресняков А. Е., Апогей самодержавия, Николай I, М., 1925.

3) https://slovari.yandex.ru/~книги/БСЭ/Николай%20I/

4) https://litmisto.org

5) https://ru.wikipedia.org/wiki