Практическая психология старости

Введение

Проблема исследования психологичес­ких возможностей в старости является не только научно актуальной, но и жизненно значимой, поскольку традиционно старость воспринимают как возраст печали, потерь, тоски и страданий от боли, которая потен­циально таится в теле каждого старого че­ловека. В то же время социальная геронто­логия и геронтопсихология, рассматривая старость как возраст развития, указывают на значительные различия в проявлении ин­дивидуальных признаков старения, не по­зволяющие однозначно установить возрас­тную границу между зрелостью и старос­тью. Сам факт, что стареют все по-разному, указывает на то, что печаль и горе — не единственный удел старости, а угасание — не единственный путь изменения.

Этот возраст отличает особое предназна­чение, специфическая роль в системе жиз­ненного цикла человека: именно старость очерчивает общую перспективу развития личности, обеспечивает связь времен и по­колений. Только с позиции старости можно глубоко понять и объяснить жизнь как це­лое, ее сущность и смысл, ее обязательства перед предшествующими и последующими поколениями.

Важнейшие задачи, стоящие перед ста­ростью, не могли бы получить решение, если бы этот возраст характеризовался только с позиции недостатка, ущербности по срав­нению со зрелостью. В этом смысле на ста­рость можно экстраполировать закон мета­морфозы Л.С. Выготского (15), и тогда ста­рость следует характеризовать не столько угасающими способностями, но, прежде все­го, качественно отличной психикой, по­скольку развитие человека есть цепь каче­ственных изменений.

Старость (в психологии) — это заключи­тельный период человеческой жизни, ус­ловное начало которого связано с отходом человека от непосредственного участия в производительной жизни общества. Хроно­логическое определение границы, отделяю­щей старость от зрелого возраста, не всегда оправдано из-за огромных индивидуальных различий в появлении признаков старения. Эти признаки выражаются в постепенном снижении функциональных возможностей человеческого организма. Однако, помимо прогрессирующего ослабления здоровья, упадка физических сил, старость характе­ризуется собственно психологическими из­менениями, такими, как, например, интел­лектуальный и эмоциональный уход во внут­ренний мир, в переживания, связанные с оценкой и осмыслением прожитой жизни (67).

Как отмечает Д.И. Фельдштейн, именно сейчас ломаются прежние представления о старости. Все очевиднее становятся воз­можности удлинения человеческой жизни, в том числе и за счет внутреннего самораз­вития самого индивида. Более того, деяния пожилого человека могут направляться не

только на передачу опыта, эстафеты в буду­щее. Существует запредельный резерв раз­вития, когда человек, уходя по старости из жизни, оставляет свои мысли, дела незакон­ченными, неостановленными. Это тот резерв, который может и должен быть использован для развития человека на протяжении всей жизненной дистанции. В связи с этим ста­рость как период развития имеет будущее, что активно проявляется в тенденции гу­манного отношения к старости — не в снис­хождении, а в уважении и восхищении (55).

Этот возраст интересен тем, что нет той позиции, с которой можно было бы дать полную и исчерпывающую характеристику старости. Геронтологи считают, что ста­рость в первую очередь — это биологичес­кий феномен, который сопровождается се­рьезными психологическими изменениями. Многие исследователи рассматривают ее как совокупность потерь или утрат — экономи­ческих, социальных, индивидуальных, ко­торые могут означать потерю автономии в этот период жизни. В то же время отмечает­ся, что это своего рода кульминационный момент аккумуляции опыта и знаний, ин­теллекта и личностного потенциала пожи­лых людей, позволяющего приспособиться к возрастным изменениям (28).

Изменения при старении происходят на биологическом уровне, когда организм ста­новится более уязвим, возрастает вероят­ность смерти; на социальном уровне — че­ловек выходит на пенсию, меняется его со­циальный статус, социальные роли, паттерны поведения; наконец, на психологическом,

когда человек осознает происходящие из­менения и приспосабливается к ним. Это дает основание определить старение как ре­зультат ограничения механизмов саморегу­ляции, снижения их потенциальных воз­можностей при первичных изменениях в регулировании генетического аппарата. Та­ким образом, проблема старения — это про­блема гармоничного функционирования биологической системы, которая невозмож­на без соответствующего психологического отслеживания и соответствующей адапта­ции человека в окружающем его социаль­ном пространстве. Старение — это переход в систему новых социальных ролей, а зна­чит, и в новую систему групповых и меж­личностных отношений (28).

В настоящее время интерес к изучению старости, необходимость знаний об этом периоде жизни не вызывает сомнений, од­нако геронтопсихология — это самая моло­дая область современной психологии разви­тия. Возросший интерес психологии к про­блемам старости был обусловлен двумя группами причин. Во-первых, наука стала располагать данными о том, что старость не является процессом тотального угасания. Как отмечал Б.Г. Ананьев, геронтологи при­шли к выводу о том, что в старости, наряду с инволюционными процессами, существу­ют и другие процессы и факторы, противо­стоящие инволюционным силам. Так, ге­ронтология отбросила прежние представления о тотальном и одновременном старении всех жизненных функций и уделяет боль­шое влияние проблеме долголетия (5). На сегодняшний день геронтологи рассматри­вают старость как качественно своеобраз­ную перестройку организма, с сохранением особых приспособительных функций на фоне общего их спада. Более 30 лет назад В.В. Фролькисом была разработана адапта-ционно-регуляторная теория старения, со­гласно которой в позднем возрасте наряду с разрушительными процессами, сокращени­ем адаптивных возможностей организма су­ществуют процессы, направленные на под­держание его высокой жизнеспособности, на увеличение продолжительности жизни, которые были названы витауктом (vita — жизнь, auctum — увеличивать). Витаукт ста­билизирует жизнедеятельность организма, восстанавливает и компенсирует многие изменения, вызванные старением, способ­ствует возникновению новых приспособи­тельных механизмов (57).

В этом контексте большой интерес пред­ставляет теория И.В. Давыдовского, рас­сматривающая старость с позиций адапта­ции (20). Согласно этой теории старость подразумевает ограничение и самоограни­чение жизненных отправлений, т.е. гипобиоз. Но это — приспособительное самоограни­чение, по существу продиктованное жиз­ненным инстинктом самосохранения напо­добие анабиоза. Однако, в отличие от пос­леднего, старость не является сохранением структуры в афункциональном состоянии. Наоборот, старость — это как бы промежу­точное состояние, характеризующееся по­ниженной устойчивостью структур к внеш­ним воздействиям; это необратимое состояние,

невозможность сохранения или восстанов­ления той же функциональной напряжен­ности. Таким образом, И.В. Давыдовский рассматривает старость как специфичес­кую, возрастом обусловленную форму при­способления к внешней среде, как «стес­нённую в своей природе жизнь» (20).

Сравнение или отождествление старости с болезнью на указанной основе является чисто формальным, а по существу невер­ным. «Стеснение» в старости вызвано не болезнью, а особым физиологическим со­стоянием. Формальная общность в ряде со­циальных и функциональных проявлений болезни и старости не делает эти понятия равнозначными. Старость — это сигнал, ре­зультат возрастной инволюции. Болезнь безотносительна к возрасту. Старость неиз­бежна; болезнь не неизбежна, она лишь возможна, часто случайна. Старость необ­ратима и неуклонно прогрессирует; болезнь, в принципе, обратима. Со старостью, как и со смертью, в ее финале человек примиря­ется; с болезнью — никогда (20).

Сущность функциональных сдвигов в старости не сводится просто к количествен­ным показателям, как то: падение окисли­тельных и восстановительных процессов, отражающее падение активности фермен­тов, атрофию органов, снижение мышечной силы, возбудимости и т.д., — старость явля­ется одновременно перестройкой и сомати­ческих, и психоэмоциональных отправлений. Эта перестройка сопровождается выработ­кой принципиально новых адаптационных установок, отвечающих общей возрастной

инволюции организма. Речь идет, следова­тельно, о возникновении качественно но­вых физиологических корреляций, лежащих в основе реактивных, приспособительных и компенсаторных процессов, определяющих взаимосвязи организма и среды.

Новым у старого человека является са­мое содержание понятие гомеостаза. Пере­стройка жизненно важных процессов регу­ляции и адаптации в стареющем организме тесно связана с постепенным, а в ряде слу­чаев и довольно быстрым превращением «открытой» системы в «замкнутую» (20).

Таким образом, первая группа причин, определившая интерес возрастной психоло­гии к изучению старости, исходила из от­крытых геронтологией фактов сопротивле­ния тотальной инволюции в этом возрасте, обусловивших взгляд на старость как на возраст развития.

Вторая группа причин, связанных с ин­тересом к исследованию старости и интен­сивным развитием геронтологии, обуслов­лена социально-экономическими фактора­ми. Один из демографических признаков нашей планеты — это старение ее населе­ния (особенно в высокоразвитых странах мира). Оно определяется многими фактора­ми, основным из которых является отчет­ливая тенденция к сокращению рождаемости в развитых странах. Канули в Лету пред­ставления о возрасте 50—60 лет как о воз­расте старости. Смертность в этом возрасте сегодня, в XX веке, упала по сравнению с концом XVIII века в четыре раза; смерт­ность среди 70-летних в последнее время

уменьшилась вдвое. Для современного че­ловека после выхода на пенсию реальность прожить еще 15—20 лет вполне очевидна (17).

В современном российском обществе имеет место ускоренное по сравнению с про-мышленно развитыми странами Запада ста­рение населения, обусловленное во многом неблагоприятной социально-экономической ситуацией, сложившейся в условиях сис­темного кризиса. В этой ситуации особенно важным становится разработка научных подходов к решению проблем пожилых лю­дей, т.к. проблемы старения, психологичес­кого и социального самочувствия, а также смерти пожилых людей приобретают не столько личностный или семейный, сколь­ко значимый социальный характер, прямо или опосредованно затрагивая интересы всех членов общества, в том числе влияя на реализацию их экономических и социаль­ных интересов (38).

В настоящее время очевидна необходи­мость получения комплексного, объектив­ного знания о пожилых людях, их проблемах и способах решения этих проблем вследст­вие явной недостаточности предметного поля и научного инструментария лишь од­ной области научного знания (социальной геронтологии или геронтологической меди­цины). Системное комплексное исследова­ние проблем старения и старости в ши­рокой перспективе позволит наметить обо­снованные пути оптимизации процесса старения, как отдельного индивида, так и общества в целом, «раздвинуть» рамки ак­тивного трудоспособного возраста, повысить статус пожилых граждан в обществе, сделать жизнедеятельность пожилого чело­века благополучной, активной и полноцен­ной, предоставить ему возможности не только для достаточно долгой жизни, но и для даль­нейшего раскрытия собственного потенциа­ла и самореализации в этом возрасте (38).

Эти факторы обусловили выделение и интенсивное развитие в рамках общей ге­ронтологии (комплексной науки о старе­нии и старости) социальной геронтологии, рассматривающей феномен старения и ста­рости человека применительно к измене­нию его социальной позиции, его места в социальной структуре общества, способ­ности и характера взаимодействия с послед­ним. Именно здесь формируются наиболее острые ситуации и проблемы. На сегод­няшний день психология старости и старе­ния развивается как основная составляю­щая социальной геронтологии (28).

Очень важные открытия в этой области были сделаны американскими специалис­тами. На основе многолетних лонгитюдных исследований они показали, что старость — это взаимодействие многих биологических, психологических и социальных процессов, и это оказывает множественный эффект на развитие. В то время когда активность одних функций ухудшается, в других функциях могут иметь место процессы развития и компенсации (72, 126). Более того, может иметь место различие в объеме интра- и ин­териндивидуальных различий. Интраиндивидуальные различия означают, что человек может обнаружить стабильность какой-либо одной способности и снижение других. Интериндивидуальные различия относятся к вариациям среди людей в уровне и време­ни изменений. Это означает, что старость не является универсальным примером гло­бального снижения функционирования (гло­бального упадка).

Существует два подхода к проблеме воз­растного развития: первый выдвигал гипо­тезу о потенциале для последующего разви­тия в поздних возрастах; второй — гипотезу о потенциале для компенсации (70). Разви­тие способностей в поздних возрастах было продемонстрировано во многих исследова­ниях. Как мы видим, результаты этих ис­следований предполагают относительную пластичность интеллектуальных процессов в поздних возрастах.

Соответственно отличается способность старых людей компенсировать относитель­ное снижение способностей. П. Балтес ус­тановил, что старые люди способны под­держивать эффективность выполнения на определенном уровне вопреки некоторому снижению некоторых когнитивных способ­ностей, участвующих в выполнении дея­тельности. Это обеспечивается за счет под­ключения других когнитивных ресурсов и способностей, не затронутых процессом ста­рения. Балтес назвал этот процесс «селек­тивной оптимизацией с компенсацией» (70).

Возрастные изменения, старение чело­века — это реальный, но чрезвычайно слож­ный, стоящий перед обществом, человеком, наукой комплекс важных проблем. Это про­блема личности, нравственности, это проблема кадровой динамики, профессионализ­ма и преемственности поколений, это про­блема индивида и общества. И не случайно возраст взрослого человека, старение стали предметом изучения многих научных дис­циплин: социологии, этнографии, геронто­логии, медицины, психологии и др. Психо­логии в этом плане отводится особое место — изучить самого человека во всей сложности его взаимоотношений в обществе, измене­ние его состояния, взглядов и факторы, влияющие на старение и на отношение об­щества к этому явлению, того общества, ко­торое само становится «миром старых лю­дей». Знание обществом специфики проте­кания процесса старения, возможностей профессиональной деятельности, степени и характера включенности пожилых людей в общественные отношения, уровня их адапта­ции к изменяющемуся своему состоянию, положению и месту в обществе чрезвычай­но важно для обеспечения более легкого приспособления людей позднего возраста к своим возрастным изменениям, к возрасту «социальных потерь», поиска новых воз­можностей.

Современные представления геронтоло­гии базируются на следующих положениях:

• старение и старость являются закономерным процессом возрастных изменений, происходящих в ходе онтогенетического развития на всех уровнях жизнедеятельности;

• старение клеток, органов, функциональных систем и психических процессов

происходит неравномерно. Закон гетерохронности развития и инволюции универсален и действует как на межлич­ностном, так и на внутриличностном уровне. Межличностная гетерохронность выражается в том, что индивиды созре­вают и развиваются неравномерно, а разные аспекты и критерии зрелости имеют для них неодинаковое значение. Внутриличностная гетерохронность вы­ражается в несогласованности сроков биологического, социального и психи­ческого развития.

• процесс старения сопровождается ос­лаблением гомеостатических процессов и одновременно приспособлением всех систем организма к новому уровню жиз­недеятельности (28).

Психология пожилого возраста в целом разработана недостаточно (в психологии раз­вития 90% занимает психология детей). Меж­ду тем этот период — значимый этап онто­генеза человека, и без его обстоятельного исследования невозможно построение кон­цепции психического развития и, соответ­ственно, формирование образа «позитивно­го старения». Важность изучения и разра­ботки психологии старения как главной составляющей социальной геронтологии очевидна. Но кроме психологических воз­никает много еще не решенных проблем, в том числе в сфере теоретических объясне­ний, методологических подходов. Нарабо­танные в этом плане научные данные, схе-4 \м " 1А.ъ -±

мы, концепции в зарубежной науке, безус­ловно, представляют большой интерес, но автоматическое перенесение их в наши ис­следования не дает полноценных результа­тов в связи с особенностями социальной ситуации в России (28).

Очень сложной является проблема вы­деления границ старости. Границы между периодом зрелости и началом старости труд­ноуловимы. Один из основоположников отечественной геронтологии — И.В. Давы­довский — категорически заявлял, что ни­каких календарных дат наступления старос­ти не существует. Обычно, когда говорят о старых людях, руководствуются возрастом выхода на пенсию, но последний далеко не одинаков в разных странах, для различных профессиональных групп, мужчин и жен­щин. По мнению ВОЗ (Всемирной органи­зации здравоохранения), более удобным представляется термин «стареющие», ука­зывающий на постепенный и непрерывный процесс, а не на определенную и всегда произвольно устанавливаемую возрастную границу (67).

Итак, в соответствии с классификацией Европейского регионального бюро ВОЗ по­жилой возраст длится у мужчин с 61 до 74 лет, у женщин — с 55 до 74 лет, с 75 лет на­ступает старость. Люди старше 90 лет счи­таются долгожителями, 65-летний рубеж нередко выделяется особо, так как во мно­гих странах это возраст выхода на пенсию.

Но это лишь градация биологического возраста. Все больше исследователей при­ходит к выводу, что сущность возраста не сводится лишь к длительности существова­ния, измеряемой количеством прожитых лет. Метрическое свойство времени указывает только на количественные показатели воз­раста, он очень приблизительно фиксирует физиологическое и социальное «качество» человека и его самочувствие. Календарный возраст служит основанием для запрещения или разрешения различных социальных ролей или поведения в соответствующем возрасте. Выполнением этих ролей в соот­ветствии с определенными общественными нормами и предписаниями определяется социальный возраст человека, часто не со­впадающий с календарным (28).

Биологический возраст не может рас­сматриваться как некая внешняя социаль­ному, но не сопряженная с ним параллель. Поэтому психологический аспект старения М.Д. Александрова рассматривает приме­нительно к сенсорно-перцептивной и ин­теллектуальной сферам, к характеристикам личности, динамике творческой продуктив­ности. Кроме того, по мнению других авто­ров, при определении пожилого возраста в качестве наиболее существенного признака служит социально-экономический «порог» — уход на пенсию, изменение источника до­хода, изменение социального статуса, суже­ние круга социальных ролей (2).

Старость является не статичным состоя­нием, а динамичным процессом. Она связа­на со специфичными изменениями условий жизни, многие из которых, к сожалению, имеют негативную окраску. К ним принад­лежат изменение физических возможностей, утрата общественного положения, свя­занная с выполнявшейся работой, измене­ние функций в семье, смерть или угроза ут­раты близких людей, ухудшение экономи­ческих условий жизни, необходимость приспосабливаться к быстрым культурным и бытовым изменениям. Более того, окон­чание профессиональной работы у многих людей вызывает радикальное изменение стиля жизни. У других дополнительно на­ступают изменения ближайшего окружения и форм поведения, например в результате помещения в дом для престарелых (53).

Существуют, разумеется, и позитивные стороны изменения жизненной ситуации: наличие большого количества свободного времени, возможность свободно занимать­ся любимым делом, посвящать себя развле­чениям или хобби, освобождение от необ­ходимости общественного соперничества и борьбы за свое положение.

Очень часто забывают о целой гамме об­щественных и психических факторов, свя­занных со старением, трактуя его исключи­тельно как биологический процесс. Утрата здоровья имеет значение не сама по себе, а как причина того, что человек, которому не всегда позволяют силы, должен нередко ра­дикально перестраивать жизнь. Неудивитель­но, что не каждому это удается. Обозначим аналогию между созреванием и приспособ­лением к старости. В обоих этих периодах происходят выраженные телесные измене­ния, но наиболее характерным для них яв­ляется то, что они представляют собой свое­образные «переходные фазы», связанные

с необходимостью изменения прежнего об­раза жизни, перестройкой существующего динамического стереотипа поведения, при­нятием на себя новой социальной роли, правильной реакцией на требования окру­жения, изменением самовосприятия. Ибо, кроме внешних изменений, наступают из­менения в представлении, которое было у человека в отношении самого себя. Новое видение самого себя может побудить к перестройке субъективной картины мира. Для человека, который считается сильным, важным и значимым, мир является чем-то безопасным, известным, позволяющим уп­равлять собой. Для того, кто чувствует бес­помощность, бесполезность и слабость, ок­ружение превращается в арену действия враж­дебных сил, источник угрозы и страха (53).

Эти представления весьма значительно обусловлены культурологически. Сравни­тельные исследования антропологов пока­зывают, что в так называемых примитив­ных культурах нет ни трудной молодежи, ни несчастных, одиноких, грустных и аг­рессивных стариков. Это связано с тем, что в этих культурах старые люди крепко впле­тены в группу, племя или род, их окружают общественное признание и уважение, они могут выполнять почетную и ответствен­ную функцию управления, распоряжения и совета благодаря возможности черпать из богатой сокровищницы собственного опыта.

В нашей культуре очень большое значе­ние приобретает умение найти замену про­фессиональной работе либо продолжать ее в целях сохранения активности и чувства общественной пользы. Многие современ­ные авторы подчеркивают значение соци­альных и психических факторов, а также фундаментальную роль, которую они игра­ют в способе приспособления к старости и функционирования в этот период жизни. Так, например, английский врач и писатель А. Комфорт пишет: «Мы можем сделать людей социально старыми, отправив их на пенсию, можем даже этим способом сде­лать старыми физически, ибо у человека психические, физические и общественные факторы влияют друг на друга в такой мере, которая будет постоянно удивлять нас, даже в эпоху психосоматической медици­ны» [цит. по (53)]. Большое количество и сложное воздействие этих изменяющихся факторов приводит к тому, что не сущест­вует единого, универсального способа при­способления к старости. Влияние имеют личность старого человека, его поведение, потребность в социальных контактах и лю­бимый стиль жизни и занятий. Так, для одних оптимальные условия возникают при со­вместном проживании с детьми и возмож­ности заботиться о внуках, для других — в самостоятельном, отдельном жилище, ко­торое дает ощущение свободы и независи­мости. Есть люди, с удовольствием привет­ствующие конец профессиональной работы, и те, для которых работа является незаме­нимым условием психической интеграции. Несколько различно происходит адапта­ция к старости у женщин и мужчин. Это связано с различиями в стиле жизни обоих полов, сильнейшей идентификацией некоторых мужчин с профессиональной ролью, у женщин — с домашней работой и семей­ными обязанностями. Хорошее или плохое приспособление к собственному старению зависит от общего жизненного баланса жен­щины, а также от ее актуальной жизненной ситуации. Если женщина свою ценность и жизненные успехи связывает с ролью жен­щины, тогда сознание старения и ограниче­ния этой роли она переживает как пораже­ние и конец своей жизненной карьеры. В то же время в случаях, когда женщина свои жизненные успехи связывает с ролью матери, жены, с профессиональной работой, вызы­вающей глубокий интерес, тогда ее психи­ческая ситуация значительно лучше (53).

При оценке значения старости как воз­раста жизни большое значение имеют соци­альные стереотипы. Как указывает Т.В. Карсаевская (22), в обществе к старым людям относятся двояко: негативно и позитивно. Первое имеет место при сравнении старос­ти с живой могилой, второе — при оценке старости как желанного возраста, периода опыта и мудрости. Негативные установки по отношению к старым людям, возникшие на ранних этапах прогресса общества в ус­ловиях скудости существования и сохраняю­щиеся в известной мере в западном созна­нии, оказывают существенное влияние на мотивы поведения, самочувствие и даже со­стояние здоровья пожилых людей, считающих себя лишними в обществе. Этим вызвана необходимость критики геронтофобных ус­тановок. С человеческой, гуманистической позиции большое значение приобретают признание общественной ценности старых людей как носителей традиций и культур­ного наследия наций, пропаганда совре­менных научных знаний о психологической наполненности и красоте поздних лет жиз­ни, о путях достижения «благополучного» старения (22).

Противоположные точки зрения на об­раз старого человека представляют собой социокультурный феномен, имеющий кор­ни в реальных противоречиях общества. Геронтофобные установки по отношению к старости и старым людям нуждаются в кри­тике, так как на уровне обыденного созна­ния их влияние еще нередко сохраняется. Повышение в общественном мнении «цен­ности» юности в западной культуре приве­ло и к эволюции представлений о старости: как пишет Ф. Ариес, старик «исчез». Слово «старость» выпало из разговорного языка, ибо понятие «старик» стало резать слух, при­обрело презрительный или покровительст­венный смысловой оттенок и сменилось подвижным — «очень хорошо сохранив­шиеся дамы и господа» [цит. по (22)]. Сте­реотипы отношения к старости, опреде­ляющие во многом стратегии адаптации к возрасту, обусловливаются многими факто­рами, в том числе культурно-исторически­ми особенностями развития общества. Та­кой выбор в значительной степени опреде­ляется, например, национальной традицией отношения к старости. В расширенных се­мьях на Востоке существуют такие отноше­ния, которые требуют от пожилых людей участия, интеграции, готовности к обще-

нию и дают ощущение надежности, эмоци­ональное тепло и защищенность. В странах Запада старость часто воспринимается не­гативно, и общество, отторгая пожилых лю­дей от участия в производительной жизни, лишает их многих социальных прав, а также социального интереса к ним и участия (26, 42).

Большое значение влияния социального стереотипа старости на выбор стратегии адап­тации к возрастному фактору в старости от­мечают В.И. Слободчиков и Е.И. Исаев (51). Они пишут, что в современном обществе получил распространение образ стариков как бесполезных и обременяющих общест­во людей. Такие стереотипы отрицательно влияют на самочувствие пожилых людей. Ощущение себя как ненужных людей, как обузы для своих детей — психологическая основа общественной и профессиональной пассивности пенсионеров. Быстрые инво­люционные процессы, обнаруживающиеся у людей в ранний постпенсионный пери­од, — результат их неспособности противо­стоять мощному влиянию социальных сте­реотипов. Их влияние приводит к негативным изменениям в еще совсем недавно актив­ных и здоровых людях.

Такие стереотипы приходят в противо­речие с объективным медицинским и пси­хологическим статусом пожилых людей. Пси­хологические исследования показывают, что большинство людей в пенсионном воз­расте сохраняют работоспособность, ком­петентность, интеллектуальный потенциал. В настоящее время люди, вышедшие на пен­сию, отстаивают свои права на активную жизнь в обществе, могут осваивать и новые профессии, совершенствоваться в сфере свое­го привычного дела. Некоторые из них же­лают получить новейшие знания в области своей или смежной профессии (51).

Проблема взаимосвязи социального сте­реотипа старости и личного выбора стратегии старения представлена в работе Л.И. Анцыферовой (6). Она выделяет два личностных типа старости, отличающихся друг от друга уровнем активности, стратегиями совладания с трудностями, отношением к миру и себе, удовлетворенностью жизнью. Пред­ставители первого типа мужественно, без особых эмоциональных нарушений пере­живают уход на пенсию. Они, как правило, заранее готовятся к этому событию, ведут поиск новых путей включения в общест­венную жизнь, планируют будущее свобод­ное время, предвидят негативные состояния и события в период отставки. Люди, плани­рующие свою жизнь на пенсии, нередко воспринимают отставку как освобождение от социальных ограничений, предписаний и стереотипов рабочего периода. Под влия­нием переживания свободы у человека выяв­ляются новые способности, реализующиеся в увлекательных занятиях. У многих старых людей выход на пенсию связан со стремле­нием передать профессиональный опыт ученикам. Они испытывают тягу к воспита­нию нового поколения, наставничеству. За­нятие другим интересным делом, установ­ление новых дружеских связей, сохранение способности контролировать свое окружение порождают удовлетворенность жизнью и увеличивают ее продолжительность.

Картина поведения представителей вто­рого типа людей, вышедших на пенсию, иная. Вместе с отходом от профессиональ­ной деятельности у них развивается пассив­ное отношение к жизни, они отчуждаются от окружения, сужается круг их интересов и снижаются показатели тестов интеллекта. Они теряют уважение к себе и переживают тягостное чувство ненужности. Эта драма­тическая ситуация — типичный пример по­тери личностной идентичности и неспособ­ности человека построить новую систему идентификации (6).

Б. Ливехуд также отмечает, что послед­ние годы переживаются по-разному. Одни старые люди отмечают, что снижение соци­альной активности помогло им понять са­мих себя и реально и глубоко ощутить слова «Христос во мне». Другие старые люди от­чаянно цепляются за жизнь, которая мед­ленно уходит от них [цит. по (51)].

Рассматривая вопрос о различии про­дуктивности субъекта жизни в зависимос­ти от уровня его личностного развития, Л.И. Анцыферова выделяет следующие кри­терии типов поступательного развития лич­ности в поздние годы:

1) лишился ли человек работы в эти го­ды, или он продолжает свою профессио­нальную деятельность;

2) на какие ценности ориентирована его активность в период поздней взрослости (7).

В этом случае, если индивид очутился в ситуации отставки, перед ним встает трудная задача — реализовать свои возможности в новых видах деятельности, нередко требу­ющих изменения образа жизни. Решению этой задачи поможет актуализация тех ран­них фрагментарных Я-образов, которые возникли как результат опробования чело­веком себя в разных жизненных ролях. Именно с этих позиций можно интерпрети­ровать описания Эриксоном жизни некото­рых старых людей.

Первый тип называется «прометеевым», и к нему относятся личности, для которых жизнь — непрерывное сражение. В поздние годы такие люди продолжают сражаться с новыми трудностями — возрастными бо­лезнями. При этом они стремятся не только сохранить, но расширить субъективное про­странство своего жизненного мира. Испы­тывая, в конце концов, необходимость в опоре на других, они принимают лишь ту помощь, которая завоевана ими. Это люди, сохранившие активность благодаря жизне­стойкости и упорству духа. Они — субъекты своей жизни. Заметив у себя нежелательные изменения, они изобретательно компенси­руют их, не снижая самооценки (7).

Другой тип, представители которого то­же отличаются активным отношением к жизни, носит название «продуктивно-авто­номный». Как в ранние, так и в поздние пе­риоды жизни личности такого типа ориен­тированы на высокие достижения, успех, который обеспечивается многообразными стратегиями. Они самостоятельны, крити­чески относятся к разным социальным сте­реотипам и общепринятым мнениям (7).

Люди, жизненный путь которых отлича­ется дерзанием, креативностью, успехом, конструктивно относятся и к спутникам ста­рости — ухудшению физического состоя­ния, появлению разных болезней (46).

Своеобразно протекает процесс старе­ния у выдающихся творческих личностей, имеющих возможность до глубокой старос­ти продолжать свою креативную жизнь. Во многих случаях жизненный путь таких лю­дей — это сплав счастья и страданий, чере­дование моментов потери и обретения но­вого смысла своей жизни.

К числу причин, вызывающих у них ост­рое чувство недовольства собой, относятся, в частности, исчерпанность намеченной ранее жизненной программы, расхождение между масштабностью творческого дара и весьма неполной его реализацией в резуль­татах деятельности.

Один их вариантов жизни на стадии позд­ней взрослости представлен в уникальном документе — психологической автобиогра­фии К. Роджерса. В ней выдающийся ученый особенно детально анализирует свою жизнь от 65 до 75 лет. Этот анализ — ценный вклад в акмеологию. Описываемое десятилетие характеризуется поразительной продуктив­ностью научной, научно-организационной, психотерапевтической и педагогической де­ятельности ученого [цит. по (46)].

В индивидуально-психологическом и социальном плане деятельность старых лю­дей может быть более богатой в духовном отношении, направленной на утверждение нравственных ценностей своей повседнев­ной, обыденной жизни.

По критерию ориентации на ценности добра, справедливости, истины можно вы­делить два типа старения людей:

1) реализующих себя путем утверждения нравственных ценностей и

2) не достигших высокого уровня мо­рального развития, часто преступающих в своих действиях нормы нравственности (46).

В работах Эриксона выявлены некото­рые условия формирования неполноцен­ных в нравственно-духовном отношении личностей. К этим условиям относятся: ра­но возникающее чувство безжалостности; недоверие к миру и отчуждение от окружа­ющих; неприятие даже близких людей; от­сутствие потребности заботиться о других и т.п. А. Эллис обнаружил сходный тип лю­дей. Обобщенное негативное отношение к миру выражается в характерных для них высказываниях, начинающихся словами: «Я ненавижу», «Я теперь не могу» и т.п.

Интегрируясь в поздние годы, эти пози­ции становятся преградой для поступатель­ного общения личности: человек относится с недоверием к любой новой информации, а также к ее источнику, он отчуждается от быстро меняющейся социальной действи­тельности. Иногда люди этого типа агрес­сивны, чаще же замыкаются, окружая себя плотным кольцом психологических защит. Несомненно, что эти проблемы связаны с нарушением когнитивного компонента Я-концепции. Социальные стереотипы, шаб­лоны воздействуют на субъективные отношения человека не только к социуму, но и к себе. Особенно они влияют на самовоспри­ятие пожилых людей, так как оценочный критерий в их Я-концепции был обозначен в других социальных условиях. Человечес­кое существование принимает форму исто­рического бытия, которое всегда включено в историческое пространство и неотделимо от системы знаков и отношений, лежащих в основе этого пространства (46).

Другой важный момент, который следу­ет учитывать в связи с анализом специфики Я-концепции пожилых людей в аспекте сте­реотипов старости, состоит в культивирова­нии в обществе шаблонов социального ста­туса этой возрастной группы. Результаты эм­пирических исследований показывают, что многие характерные черты пожилых обу­словлены распространенными в обществе негативными стереотипами восприятия ста­риков как людей бесполезных, интеллекту­ально деградирующих, беспомощных. И мно­гие пожилые интериоризируют эти стерео­типы, снижают собственную самооценку, боятся своим поведением подтвердить от­рицательные шаблоны. Я-концепция этих людей в большинстве случаев (в терминах К. Роджерса) не конгруэнтна их самости, она блокирует реальные возможности и пред­определяет негативную направленность в психологическом развитии (46).

Есть часть пожилых людей, которые концептуально не приемлют подобные «со­циальные интервенции» в своем психофи­зическом самосознании, однако не находят в себе ресурсов противостоять негативному

мнению. С другой стороны, испытывая тре­вогу и страх подтвердить своим поведением эти социальные штампы, они стараются по возможности изолироваться от общества (по их мнению, недружественного и агрес­сивного). Так выглядит достаточно харак­терный аргумент пожилых людей, еще сильных и здоровых физически, но в связи с бытовыми условиями не очень уверенных в своих возможностях (например, перейти улицу в гололед или войти в переполнен­ный транспорт). Они испытывают страх быть укоряемыми, услышать обидные реплики в свой адрес и откровенный антагонизм. Та­кие ситуации переживаются ими как «соци­альное падение» (причем более значитель­ное, если эти люди в молодости имели зна­чительный социальный статус и ощущали себя уверенно и свободно) (46).

В кратком введении мы попытались дать современное определение старости как воз­раста жизни с позиций геронтологии и пси­хологии, а также выделить те научно-иссле­довательские и социальные факторы, кото­рые способствовали тому, что старость стала разделом психологии развития. Особое внимание было уделено современным со­циальным стереотипам старости и их влия­нию на типы адаптации к старости и совладанию с нею.

Закончить введение следует описанием кризиса идентичности, разделяющего зре­лость и старость, образно говоря, открыва­ющего «врата старости». В.И. Слободчиков и Е.И. Исаев назвали его кризисом «откро­вения Инобытия» (51). По мнению авторов,

этот кризис протекает в 55—65 лет и сущ­ность его заключается в том, что взгляд че­ловека окончательно обращается вовнутрь. Кажется, что все ценностные ориентиры необходимо пережить заново. Человек на­чинает готовиться к иному бытию и прово­дит серьезную ревизию прожитой жизни. По мнению В.И. Слободчикова и Е.И. Иса­ева, этот кризис обостряется «истаиванием деятельностной формы бытия» (51).

Рано или поздно, но наступает период, когда человек уже с трудом может опериро­вать грузом предметного содержания своей деятельности, он «поглощается» предметом и «умирает» в предмете, воплощаясь и реа­лизуясь в нем. Так, мать и отец воплощаются в детях, как предмете своих родительских усилий в своей воспитательной деятельнос­ти, учитель — в ученике, как предмете об­разовательной деятельности и т.п. Этот груз предметного содержания, достаточно тяже­лый сам по себе, удесятеряется тем, что в непрерывном процессе развития жизни за­рождающееся новое содержание уже грозит отодвинуть его в прошлое, заменить своим, новейшим. Открытия устаревают; у детей рождаются свои дети (внуки), требующие другого воспитания в изменившихся усло­виях; бурно меняется технология, иной ста­новится предметная среда обитания челове­ка. Отменить прогресс нельзя. Но трудно спокойно смотреть на то, как устаревает, отходит на второй план, а затем в небытие то, что было сделано с таким трудом, ценой огромного напряжения. Все это может вы­звать не только «предметную смерть», как

логическое завершение деятельности чело­века в определенном предмете, но и грусть, кризис идентичности (51).

Истаивание деятельностной формы бы­тия человека неизбежно, ибо перед лицом разворачивающегося в истории прогресса общественной деятельности единичный че­ловек, как бы ни была внушительна его личность и ярка индивидуальность, бесси­лен. Он всегда будет моментом обществен­но-исторического процесса преобразования предметной сферы человеческой жизни. Как бы ни был значителен вклад отдельного че­ловека в этот процесс, как бы ни опредме-тился он в своей деятельности, сам факт исчерпанности отведенной именно ему воз­можности изменения предмета имеет все­общее значение. Нельзя ничего сделать «на­всегда» в этой жизни; все равно оно ока­жется моментом исторического развития рода человеческого, памятником этой исто­рии, свидетельством, оставленным буду­щим эпохам, но не венцом развития (51).

После 55 лет, когда накопленный опыт позволяет реалистичнее оценить соотноше­ние ожидаемого и достигнутого, человек начинает подводить итоги своей прошлой деятельности и своих свершений, задумы­ваться над смыслом жизни и ценностью сделанного. Заглядывая в будущее, человек вынужден пересматривать свои цели с уче­том своего профессионального статуса, фи­зического состояния и положения дел в семье. Доминирующим источником жиз­ненной удовлетворенности становятся ус­пехи детей. Кризис может быть преодолен

и преодолевается многими людьми, когда они понимают роль и место своей деятель­ности в историческом и общественном про­цессе и не только смиряются с необходи­мостью прогресса, обновления профессио­нальной деятельности, прихода новых людей, но и сами включаются в процесс созидания нового, используя все свое влияние обще­ственного и профессионального положения. В новой ситуации развития, оказавшись на вершине жизни и не имея сил подняться выше, человек может на основе самоанали­за восстановить тождественность в новых условиях, найти себе и своему Я место в этих условиях, выработать соответствующую фор­му поведения и способ деятельности (51).

Завершение кризиса связано с решени­ем вопроса об отходе от профессиональной деятельности, о том, чем заполнить свою жизнь за пределами активной включеннос­ти в производительную жизнь общества. Переход этой границы и есть вступление в старость как стадию жизни, но не состоя­ние души.