Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть 2 5 страница






— Тогда уж совсем не понимаю, — фыркнула Ася. — Как может девушка ее круга полюбить конюха? Это недопустимо.

Она рассуждала совсем как фрау Марта. Подруги не нашлись что возразить на это разумное замечание.

На другой день вечером за чаем у Сычевых, когда все семейство собралось за столом и разговор шел совсем обычный, вышло неожиданное.

Говорили о погоде, о предстоящих крещенских морозах и водосвятии. Вспомнили о том, что на Рождество нужно ждать церковный причт с иконой и по этому случаю необходимо заказать у Круглова особой рождественской ветчины, какую любит дьякон. Кстати, Богдан Аполлонович припомнил тот самый пожар двухгодичной давности и обратился к супруге:

— Так ведь все-таки дом-то поповский тогда псаломщик поджег, каналья!

— Но как же так, папа, ведь Юрьев сам пострадал от пожара? — немедленно встряла Анна, которой разрешалось участвовать во взрослых разговорах.

— Думал, что это обстоятельство отведет от него подозрения. Его батюшка от службы отстранил за нерадение, а он, значит, решил таким образом отомстить. Сперва хотел было Вознесенского поджечь, ему сумасшедший пьяница помешал, застукал, когда тот паклю подкладывал. Тогда Юрьев решил дом причта подпалить, чтобы хоть дьякону досталось!

— Как веревочке ни виться… — вспомнила фрау Марта русскую поговорку.

— Вот именно! — подхватил Богдан Аполлонович. — Так намедни этого Юрьева взяли на воровстве.

— Что на этот раз?

— В деревенской церкви кадило украл, с позолотой. В скупку приволок. Ну а скупщик, наш человек, донес…

Петер томился за столом. Он очень не любил, когда нельзя было поучаствовать в разговоре взрослых. Он уже несколько раз дернул Грету за косу и получил замечание от Фриды Карловны. Под столом он искал ногой ногу Аси, чтобы наступить, но перепутал с ногой maman, и вышел конфуз. Пришлось извиниться. Зато эта Анхен сидела по правую руку от папеньки и вовсю щебетала со взрослыми как большая!

— А я вчера кое-чего видел, — склонив голову к самому столу, пропел свою ябеду наследник. Затем он хитро взглянул на папеньку и перевел взгляд на старшую сестрицу. Та окатила проказника столь испепеляющим взглядом, что он едва не подавился бубликом.

Хозяин, обычно чуткий и внимательный к своему единственному сыну, немедленно повернул голову в сторону чада:

— Ну-с, Петр Богданович, весьма и весьма интересно…

— Я, папенька, вчера видал, как Анхен с Егором…

Ася заметила, как у Эмили загорелись кончики ушей, словно это о ней, а не о сестре сейчас во всеуслышание объявят ужасное.

— Как Анхен с Егором на горе…

Фрау Марта повернула лицо и устремила свой вопрошающий взор на старшую дочь.

— Ах, ах! — передразнила братца порозовевшая до самых волос Анна. — Мы свалились в снег с саней, а ты и рад!

Она поднялась и, проходя мимо, больно ткнула в шею Петера ногтем.

— Папенька, будет у нас вечер на Рождество или нет? — Анна дошла до окна, и когда повернулась, краска несколько поблекла на лице, оставшись пятнами лишь на шее. — Я хочу, чтобы в этот раз непременно был у нас, а то всегда у Карыгиных!

Разговор горячо поддержала Эмили, которая тоже мечтала, чтобы у них собралась молодежь, а не та мелюзга, которую приглашали на елку для Греты и Петеньки. Начался горячий спор, и о Петькиной ябеде забыли. До поры.

На Святки девочки уговорились гадать. Нужно было в полночь выйти на улицу и бросить валенок. Анна и Эмили спустились к Асе. Осенью няня Мариша вернулась в деревню, и теперь комната полностью принадлежала Асе. Сначала гадали на воске — лили горячий воск в миску с водой и долго разглядывали тень от полученного застывшего изображения.

— Рыба?

— Какая же это рыба? По-моему, волк. Глянь, пасть какая.

— Вот у рыбы как раз и пасть.

— Тогда это акула. А к чему акула?

— Это неприятность.

— Тогда я еще раз перелью.

Асе выпала птица. Ясно прорисовывался шикарный высокий хвост, длинная шея и маленькая голова с хохолком. Но объяснить значение никто не мог.

Анна считала, что птица — к путешествиям, а Эмили склонялась к тому, что непонятная птица с хвостом — к неприятности.

— Нет, это птица счастья! — проявив настойчивость, завершила спор Ася. — И я ее сохраню.

Она положила застывшую восковую фигурку в коробку из-под халвы и убрала в сундук.

Спорить никто не стал — сейчас они как-никак находились на ее территории. Анне досталась груша, Эмили утверждала, что это чье-то лицо.

— Ты у кого-нибудь такое лицо видела? Это харя, а не лицо! — возмутилась Анна.

— Ну и что ж, что харя.

— Нет, это груша. Августина, к чему груша?

— К изобилию.

На том и порешили. Эмили выпала лодка. Лодку крутили и так и эдак, ничего больше не выходило.

— Я еще раз перелью.

— Так нечестно. Ты уже переливала.

— Ну и вы перелейте, кто ж вам мешает?

В это время в коридоре раздались шаги. Анна резво подбежала к двери и прислушалась. Остановились у соседней двери, Ася уже догадалась, что это Егор вернулся из конюшни.

Анна распахнула дверь:

— Егор, зайди к нам! Ну, скорее же!

Ася и Эмили переглянулись. Ася готова была поклясться, что Эмили подумала то же, что она. Анне все нипочем — втащила Егора в комнату, усадила на табурет и подвинула блюдце.

— Вот мы сейчас тебе погадаем. Все про тебя узнаем, Егор!

— Я лучше пойду, барышни.

Егор смущался, Асе было жаль его. Большой и несколько неуклюжий от смущения, Егор был все же красив. Его светлые жесткие волосы вились надо лбом и ложились волной. И еще у Егора были густые длинные ресницы. Но он — конюх! Понимать Анну Ася отказывалась. И когда Эмили заявила, что здесь душно и притом пора уже во двор, Ася немедленно поддержала ее.

— Вы идите, я вас догоню, — сказала Анна.

Девочки вышли в морозную звездную ночь. Кое-где дымы поднимались из труб прямиком к звездам. Тьма и тишь стояла такая, что скрип снега под валенками оглушал.

— А я рада, что Анхен не пошла с нами! — призналась Эмили.

— Почему?

— Хоть она мне и сестра, но иногда я просто устаю от нее! — по-взрослому вздохнула Эмили. — Что ей дался этот Егор? Не понимаю. Если маменька узнает…

— Эмили, а тебе кто-нибудь нравится?

— Да! — обернулась к ней Эмили и остановилась. Ее лицо в свете луны было особенно бледным, без того белые ресницы покрылись инеем на морозе. — Один наш кузен. Прошлым летом, когда мы гостили у тети Эльзы, он учил меня кататься на велосипеде… А тебе?

Признание Эмили до самого нутра проняло Асю. Кузен, тетя Эльза, велосипед… Сами слова эти звучали волнующей музыкой из той самой жизни, из грез. Ей тоже захотелось сказать что-то такое…

— Да! — выдохнула она. — Это один человек, ты его не знаешь. Это пока тайна.

— Я понимаю… — шепотом ответила Эмили. Они стояли, прислонившись спинами к забору, и ждали.

— Как ты думаешь, уже полночь?

— Думаю, да.

— Бросай!

Эмили зачем-то зажмурилась и, высоко подняв руку, бросила валенок через забор.

Девочки побежали к калитке — нужно было определить, в какую сторону показывает носок валенка. Откуда взялась старуха, ни одна из них сказать не могла. Она словно из сугроба выросла — лохматая, в старом черном платке. Пальто, скрывающее костлявую фигуру, было длинным, до пят. Старуха трясла над головой найденным валенком и что-то выкрикивала. Девочки окаменели. Ася хотела схватить подружку за руку, но руки не слушались. Вероятно, с Эмили происходило что-то подобное, она тенью качалась рядом с Асей.

— Все гореть будете в геенне огненной! — вещала старуха, размахивая руками в сторону девочек. — Никто не укроется! Смрад! Кругом смрад и тьма! Кыш! Кыш, проклятая! Смерть! Одна она кругом! Придет расплата! Горючими слезами умоетесь!

Совершенно онемев от ужаса, девочки сорвались с места в один момент и помчались прочь от страшного места. Они пролетели калитку, обе стукнулись о дубовые заледеневшие ворота. Боясь оглянуться, без толку потыкались в запертые ворота, схватились за руки и помчались дальше, в обход. В проулке, задохнувшись от бега и режущего морозного воздуха, девочки на миг остановились, чтобы, не сговариваясь, влезть на соседский забор, спрыгнуть вниз и, утопая в сугробах, пробираться к спасению. Ужас дышал в затылок, и беглянки молча, сопя и кряхтя, преодолевали заснеженное поле соседского огорода.

Разбуженные собаки вовсю ругали нарушителей. Но уже громовым лаем им отвечал Север. Спасение близко!

В снегу с головы до ног — снег в карманах, за шиворотом, в валенках, в чулках — они влетели в спасительный коридор. Осыпали безукоризненно чистый половик хлопьями снега. Эмили смотрела на Асю широко распахнутыми глазами и хотела что-то сказать. Но вместо слов выходило лишь подобие икания. Она выставила вперед указательный палец, а сама поехала по стене и уселась в нападавший с нее самой снег.

— Ты… по-по-смотри на с-себя, — икала Эмили. Ее корчило от смеха.

Ася упала рядом. Они не могли успокоиться. Смех тряс их, укладывал на пол, поднимал и снопа бросал. Едва одна успокаивалась, другая вспоминала какую-нибудь подробность, и все продолжалось.

Они совершенно обессилели, когда сверху раздалось:

— Это что за явление?

На верху парадной лестницы стоял хозяин дома в длинном атласном халате и ночном колпаке. В руке он держал керосиновую лампу.

Увидев отца, Эмили прыснула последний раз, а Ася совершенно успокоилась.

— Папенька, мы башмак кидать ходили. Вернее, валенок… — доложила она, поднимаясь. — А там старуха из богадельни… нас напугала…

Неизвестно, чем бы кончился этот святочный вечер, не возникни рядом с супругом фрау Марта. Даже в ночном чепце она выглядела безупречно.

Она заглянула за перила, смерила строгим взглядом провинившихся и задала невинный вопрос:

— А где Анна?

Девочки переглянулись. Они и забыли про нее!

— Анхен с нами не пошла, — совсем уже успокоившись, ответила Эмили. — Она уже спит.

Фрау Марта молча ушла, но тут же вернулась. Она что-то негромко сказала мужу, и тот уставился на нее. Девочки ждали приказаний, но их не было. Городничий направился вниз так решительно, что можно было подумать, будто он намеревается самолично расправиться с «гадалками». Они прижались к стене, но он пронесся мимо с застывшим лицом.

Он распахнул дверь Асиной каморки, вошел туда и вышел. Вспомнил про девочек, молча показал им на дверь. Повторять не пришлось, девочки мышками юркнули в комнату. Не зажигая лампы, сели на сундук, замерли.

Громкое биение собственных сердец не помешало услышать, как скрипнула соседняя дверь. Визг Анны. Возня в коридоре. Что-то упало.

— Папенька, не бей Анхен!

Эмили метнулась на помощь сестре, распахнула дверь, и в грязно-желтом свете Ася на миг увидела голые плечи Анны под слабым прикрытием распущенных волос.

— Папенька, не надо! — Эмили упала, пытаясь прикрыть собой сестру.

Звук пощечины. Ася втащила рыдающую Эмили к себе и закрыла дверь.

Остаток ночи отпаивала бедную Эмили оставшимися от няни Мариши мятными каплями, утешала как могла. К ним больше никто не спустился, и они не могли знать, что происходит наверху. Обессилевшая от переживаний Эмили уснула. А Ася все думала: что же будет теперь с Анной, если всегда добрый Богдан Аполлонович не пожалел подвернувшуюся под руку Эмили?

Всплыло в памяти голое плечо. Анна была в каморке Егора голая! Ночью. Тайно.

Масштаб этого факта не помещался в голове тринадцатилетней Августины, волновал и внушал какой-то священный трепет. Она не могла спать. Представить, что именно могли делать Анна с Егором в его каморке, где стоял один топчан и не было даже табурета, было трудно. Не думать об этом — невозможно. Если они целовались в снегу на горе, то теперь они целовались… голые! Лежа рядом на узком топчане!

У Аси пылали щеки. Смесь разнообразных неведомых чувств кипела внутри ее, заставляя ворочаться с боку на бок. Только она зажмуривал а глаза, честно пытаясь думать о чем-то безобидном, как воображение подбрасывало голую спину Егора, его мускулистые ручищи, обнимающие худое, маленькое тело Анхен. Самым волнующим было то обстоятельство, что Анхен добивалась этого сама. На протяжении последних двух или даже трех лет Ася не без раздражения наблюдала, как Анна липнет к конюху, словно муха к ложке, вымазанной медом. Было совершенно непонятно, чего та добивается. Уж не замуж ли хочет выйти за Егора? Других отношений воспитанные пуританкой фрау Мартой дети представить не могли.

И вот теперь, ворочаясь на нянькином сундуке, Ася пришла к выводу: Анна и добивалась того, что сегодня произошло, — она хотела спать с Егором. И для нее это было так же сладко, как мед для мухи.

И теперь, как муха, пойманная на ложке, Анна должна погибнуть.

Анна знала, на что идет. Отношение Аси к старшей хозяйской дочери с презрительного, и даже брезгливого, переменилось. Она почувствовала некоторое уважение к бунтарскому поступку.

Совершенно измученная решением сложнейшей задачи, Ася уснула только под утро.

К завтраку девочек никто не позвал, а когда они проснулись, Егора в доме уже не было, не появился он и вечером. И больше никогда.

По версии Фриды Карловны, «наглого конюха» спрятали в острог, «куда ему и дорога». Петер, который, конечно же, ни о чем не подозревал, утверждал, что Егор поступил работником на мельницу и теперь там носит тяжеленные мешки с мукой. Ему об этом сказала maman, а ее слово сомнению не подвергалось. Но девочки сомневались.

Анна сидела в своей комнате под домашним арестом. Младшим объявили, что у нее краснуха и можно заразиться. Ни Асю, ни Эмили к ней не пускали. Как перед грозой, в доме назревало что-то, что делало атмосферу в нем напряженной до крайности.

Фрида Карловна по секрету сообщила девочкам, что назревает сватовство и в субботу ждут гостей.

Из лавки Кругловых привезли целый воз продуктов, и отец, как обычно, молча сортировал их. Весь его вид говорил, что ничего особенного в доме не происходит. Обед и гости — дело обычное. И Ася даже усомнилась — знает ли отец, что произошло на самом деле? Казалось, для него самым важным на свете было то, чтобы соус не вышел гуще, чем полагается. Хотя Ася не помнила случая, когда хоть одно блюдо у отца не получилось.

Им с Эмили разрешили подавать на стол во время обеда. Гостей было двое.

Разряженная особа в ярких бусах и мужчина в мундире чиновника. По меркам девочек, мужчина был ужасно старым — лет тридцать, не меньше. У него была узкая сухая фигура и смешные маленькие усики. Особа старалась, чтобы всем было весело, и все время говорила что-то такое, отчего Фрида Карловна возмущенно фыркала и вращала глазами. Фрау Марта деланно улыбалась, хотя это было совершенно не в ее манере.

Анна сидела между матерью и гувернанткой в новом кисейном платье и молчала, не поднимая глаз на гостей. Ася с некоторым трепетом смотрела на нес, втайне надеясь, что та вот-вот покажет себя. Взбунтуется, проявит характер. Скажет что-нибудь язвительное.

Но обед подходил к концу, Анна не проронила ни слова.

Глава дома вел себя так, словно старшей дочери не было за столом. Обслуживали гостей Ася и Эмили.

На десерт был фруктовый суп, который подавали в глубоких тарелках из парадного сервиза.

Эмили поставила прибор перед сестрой. Звякнула ложка, Анна мешком повалилась на Фриду Карловну.

Ася с Эмили застыли с тарелками в руках. Но Богдан Аполлонович так взглянул на них, что они сразу ожили.

Анну увели, и обед продолжался как ни в чем не бывало. Обсуждали детали предстоящего бракосочетания.

Свадьбу старшей дочери городничего играли накануне Масленой недели. После венчания молодые уехали в Ярославль, где им предстояло, по выражению городничего, «вить гнездо».

События последних дней так потрясли среднюю дочь начальника уездной полиции, что она решила вовсе не выходить замуж, а лучше принять постриг. Теперь она ходила погруженная в свои невеселые думы и уже начала понемножку репетировать новую роль. Асе идея не понравилась, ей очень хотелось развеселить Эмили. Подруги отправились на масленичное гулянье. Народ катался на тройках. Красиво украшенных саней было так много, что они едва разъезжались на улице. На площади был установлен столб с призами, и пьяные мужики пытались влезть на верх. Кругом торговали блинами, из самоваров наливали горячий чай. С горы катались на санях не только ребятишки, но и взрослые.

На Уче мужики устраивали «стенку». Бились жестоко, до крови, до выбитых зубов. Особой горячностью славились заучские. Смотреть на это зрелище Эмили не захотела. Но и домой возвращаться было жаль.

Казалось, весь город высыпал на улицу и хочет нагуляться впрок перед длинным скучным постом, когда даже бабы в церковь ходят во всем черном.

— Смотри, Петька! С Севером!

Ужасно обрадовались девочки, что Петька вывел Севера погулять. Нельзя точно сказать, кто больше радовался беготне и возне в снегу — шустрый Петька, девочки или собака. Вместе они облазили весь Нижний посад. Огромная лохматая псина носилась вдоль берега, взрывая снег, подпрыгивая и радостно лая.

— Сейчас останковские станут чучело жечь! — доложил Петька. — Нам отсюда хорошо видать будет!

И на самом деле вскоре они увидели, как мужики на том берегу спустили на лед огромное чучело из соломы, вытащили на середину реки и, установив, подожгли.

Ребятишки скакали вокруг и кричали. Всполохи огня возносились к небу и рассыпались там на тысячи искр. Ася, Петер и Эмили завороженно наблюдали за далекой огневой феерией. Небо над Обнорой посинело, даже снег казался синеватого оттенка, а вот лес за рекой — черным и зубчатым, как забор. Костер, сжигающий Масленицу, был последней точкой праздника. Стало немножко грустно.

Ранние сумерки легли на город, а вдалеке, в центре, все еще искрились и шумели отзвуки широкой Масленицы. Где-то вдали звенели бубенцы. Вдруг поднялась легкая поземка.

Ася с Эмили, обнявшись, пели. Песня была протяжная и грустная:

 

Чудный месяц плывет над рекою,

Все объято ночной тишиной.

Ничего мне на свете не надо,

Только видеть тебя, милый мой…

 

Петька носился вокруг саней, дразня Севера. Он был далек от настроения девочек, выводивших с неподдельной тоской:

 

Только видеть тебя бесконечно,

Любоваться твоей красотой.

Но, увы, коротки наши встречи,

Ты спешишь на свиданье к другой.

 

Здесь, на Нижнем посаде, было уже совсем темно. В редких домах горели свет. За мостом, кажется, совсем близко, темнел хвойный лес, все еще плотно окруженный высокими снегами. Март хоть и предзнаменовал приход весны, но до настоящих весенних оттепелей было еще ох как далеко! Сейчас вдруг особенно почувствовалась коварная власть затяжной северной зимы. Днем качалось, что снег вот-вот примется оседать и подтаивать, а сейчас, вечером, поднявшаяся внезапно поземка принялась закручиваться и вихриться, а в ветвях завыл ветер. Стало жутковато.

— Пора домой, — вздохнула Эмили. — А где Север?

— Север! Север! Домой! — закричали все втроем. Но ответом была лишь странная жутковатая тишина. Даже крики пьяных мужиков от трактира не доносились сюда — им препятствовал ветер.

Вдруг со стороны низинки от реки раздался тонкий, леденящий душу вой.

— Волки, — выдохнул Петер.

И тут же сорвался, побежал вдоль дороги в сторону жутких звуков.

— Петька, назад! — вместе крикнули Ася и Эмили. Мальчик только рукой махнул.

Девочки несмело двинулись следом. Обогнули темную церковь Иоанна Предтечи, за которой открылась небольшая кулига. На бело-синем снеговом насте четко выделялись темные вздрагивающие комки. Палевая собака, едва различимая на снегу, глухо рычала, прижав морду к земле. Ася ощутила ледяное прикосновение ужаса.

— Э-гей! — громко крикнул Петер и топнул ногой. Север даже не повернулся на крик хозяина. Темные комья шевельнулись, но не двинулись с места. Асе показалось, что она видит, как зловеще блеснули их голодные глаза. По крайней мере один, центральный, казалось, взглянул прямо на девочку. Широкий лоб, стоящие трубами, направленные вперед уши, узкая лисья морда и толстая сильная шея, взгляд исподлобья, хвост, прижатый к ногам, — все это мгновенно вонзилось и ее сознание и заставило похолодеть изнутри.

— Петька! Беги за папа'! — громко зашептала Эмили. — Ну же! Скорей!

Взявшись за руки, девочки пятились назад, к дороге. Теряя па ходу шапку и варежки, Петер помчался по улице.

— Что делать? Что делать? — широко расширив глаза, шептала Эмили.

— Давай кричать! — предложила Ася.

Они принялись кричать все, что приходило в голову.

Со стороны, должно быть, это выглядело полным сумасшествием. Две девочки бежали но дороге и с перекошенными лицами орали латинские глаголы.

Но странное их поведение возымело некоторое действие на волков. Серые комки чуть отодвинулись вглубь, к кустам, окаймляющим берег. Но Север! Он даже и не подумал воспользоваться замешательством врагов, чтобы убежать! Куда там! Узрев маневры волков, собака приподнялась и стала рычать еще яростнее, продвигаясь к берегу.

— Беги! Беги! — чуть не плача от досады, подсказывала Эмили.

Им не приходило в голову, что Север, верный сторожевой пес, выполняет свой священный долг — защищает хозяев от врага.

Еще свежи были в памяти у девочек леденящие душу рассказы гимназисток о найденном возле посадского моста (совсем рядом!) трупе домашней собаки с выгрызенным животом! Волки, оголодавшие за лютую зиму, нагло охотились на городских собак.

— Эй! Кто кричал?

Девочки оглянулись и разом вскрикнули.

Впервые в жизни Ася обрадовалась, увидев своего врага.

В шапке набекрень, в старом коротком пальтишке, на самодельных лыжах двигался к ним Алешка Вознесенский.

Он подкатил и лихо остановился, развернувшись боком. — Там волки! — едва сдерживая слезы, объяснила Эмили. — Они нашего Севера загрызут!

Ася молчала. Впрочем, Вознесенский, кажется, и не взглянул в се сторону. Он сбросил лыжи. В руках у него были лыжные палки с заостренными наконечниками.

— Ох, божечки! Ох, божечки! — без конца повторяла Эмили на манер старой няньки Мариши, кружась вокруг Алексея. Он отодвинул Эмили и двинулся в опасное место.

— А ну, пшли вон! — закричал он, размахивая палками. — Пшли вон, сказал!

Эмили зажмурилась. Но Ася продолжала смотреть, как мальчишка, продвигаясь все ближе к кустам, бесстрашно вступая в темноту, отчаянно размахивает своим жалким ненадежным оружием — лыжными палками.

И все же он смутил волков и заставил слегка отступить. Прижимаясь к насту, они нехотя отползали вниз по склону. Притворно они пригибали свои мускулистые плечи и сухие крепкие ноги, готовые в любую минуту сделать рывок вперед. Чуткость, жадность и лютость зверя читалась в их позах без труда.

Север выпрямился и приготовился прыгнуть вслед за врагами. Он грозно залаял.

— Север, назад! — закричала Ася что было сил.

Еще не хватало, чтобы пес начал преследовать хищников и погиб в неравном бою где-нибудь на снегу Обноры! Так не раз бывало — напускной робостью один из волков завлекал собаку за околицу, а там уж вся стая набрасывалась, и…

— Назад, Север! — приказал Алешка и выставил как преграду на пути пса лыжную палку.

Но разгоряченный пес оказался не в состоянии подчиниться. Да еще кому? Мальчишке, который и хозяином-то ему не был? Север поступил совсем неожиданно — вдруг сделал короткий рывок в сторону мальчика и цапнул своего защитника за ногу!

Алешка от неожиданности выбросил палки. Охнув от боли, согнулся пополам.

Девочки вскрикнули — волки, только было отступившие, стали возвращаться. Вот уже снова меж кустов маячат их черные зловещие фигуры.

— Па-па-а-а! — что есть мочи завизжала Эмили.

В ту же секунду в переулке один за другим раздались два выстрела.

От дома градоначальника бежали люди с фонарями.

Ася не могла отвести глаз от этой пары — скрюченного от боли Вознесенского и виноватого, пристыженного Севера, который, осознав содеянное и чуя приближение сильного и строгого хозяина, скулил и юлил, покручивая хвостом.

Волки, заслышав шум, позорно бежали. Черным пунктиром своих тел расчертили сиреневатое полотно реки наискосок к лесу.

Ася вдруг почувствовала, как большие сильные руки подхватили ее и поставили куда-то на возвышение. Прямо перед ней оказалось спрятанное бородой лицо отца. В глазах его читалась тревога.

Назавтра вся гимназия только и говорила, что о вчерашнем происшествии. Когда три подруги возвращались с уроков, по традиции провожая сначала Маню, не дойдя до дома Вознесенских, они увидели Эмили, выходящую из калитки. В руках у нее была корзинка. Вслед за Эмили с крыльца, прихрамывая, спускался Алешка в наброшенной поверх рубашки телогрейке.

— Стойте! — громко зашептала Сонечка. — Поглядим, что будет!

Алешка закрыл за гостьей калитку, учтиво поклонился, что-то сказал, прощаясь.

— Да он у вас джентльмен! — прищелкнула языком Сонечка.

— Обычная вежливость, — пожала плечиком Маня. — Она пришла его навестить, раненого. Он проводил до калитки. И что такого?

— А она, наверное, пирожков принесла, — продолжала Сонечка, выглядывая над забором.

Эмили улыбнулась и тихонько пошла прочь, но, прежде чем завернуть за угол, пару раз оглянулась.

Алешка же заметил наблюдателей и не уходил с крыльца. Лицо его успело принять то самодовольное, чуть высокомерное выражение, которое было так знакомо Асе.

— Хотите, зайдем проверим, что она ему принесла? — предложила Маня.

— Нет, мне некогда! — поспешно отказалась Ася. Она прямо-таки физически ощущала на себе Алешкин победный взгляд. Как же! Он теперь герой и от собаки пострадал.

Когда Эмили скрылась за углом, подружки-неразлучницы вывернули из своего укрытия. Алешка сделал вид, что ему дела нет до них. Задрал голову кверху и стал сбивать с крыши длинную сосульку.

— Зайди, Алешка, простудишься! — не удержалась от замечания Маня. И это позволило Алешке обратить внимание на девочек и посмотреть Асе прямо в глаза.

«Ну что, сдрейфила вчера?» — ясно читалось в его взгляде.

Ася сомкнула губы в тонкую полоску, нахмурилась и пошла своей дорогой.

Наверное, он ожидал, что она станет расспрашивать его о самочувствии. Или что она, подобно Эмили, явится к нему с корзинкой пирожков и станет вздыхать над ним и восхищаться подвигом? Не дождется! Сам виноват, повел себя глупо. Всем известно, что нельзя прикасаться к собаке, когда она ест или злится.

Сонечка догнала подружку, взяла под руку и громко зашептала в самое ухо:

— Терпеть не могу эту твою Эмили! Вовсе стыд потеряла! Она что, влюблена в него? Ну пусть влюблена, но нельзя же так откровенно…

— Глупости, — оборвала Ася. — Это милосердие, понимаешь? Эмили решила постричься в монахини.

— О-о… — Сонечка была сражена. Разговоры о мальчиках, признания и мечтания о любви были обычным делом в средних классах гимназии. Но Эмили в один миг обошла их всех, поднялась на ступеньку выше и стала недосягаемой! Соня загрустила.

— А я влюблена… — вздохнула она.

— В Вознесенского?!

Асе казалось, что надменность Вознесенского, его зазнайство и вредность видны всем. И было открытием, что другие этого не замечают.

— Да, то есть не совсем.

— Не совсем влюблена или не совсем в Вознесенского?

— Мне нравится Алексей, он интересный, — рассуждала Сонечка. — Но…

Она оглянулась. Дом Вознесенских был так далеко, что, конечно уж, Сонечкиных признаний никто из его обитателей услышать не мог.

— Но?

— Но… я обожаю его брата Володю!

Щеки Сони пылали, а глаза блестели. Ася покачала головой:

— Но он же… Соня, он старый для тебя! То есть, я хотела сказать, слишком взрослый.

— Да, я понимаю! — горячо подхватила Соня. — Но, Инночка (подруги называли ее так, на гимназический манер), ты согласись, какой он душка!

— Давно ты любишь его?

— С Рождества. С того самого дня, как мы были у Вознесенских на елке и он читал «Мороз и солнце, день чудесный…».

И Соня начала читать с начала до конца это длинное стихотворение. Конечно, Ася прекрасно помнила это Рождество. Все они были приглашены к Вознесенским. В большой комнате была роскошная елка, они сначала как маленькие водили хоровод, доже Володя не стеснялся этой детской забавы, пел «Елочку» со всеми. Потом играли в фанты, было ужасно весело. Асе выпало поцеловать отца Сергия, она склонилась, чтобы приложиться к руке, как на службе, а отец Сергий подставил щеку.

Потом все пели романсы и русские народные. Матушка Александра аккомпанировала на фортепиано, и Ася ей немного завидовала. Хотелось так же хорошо играть, и в тот вечер она твердо решила выучиться хотя бы на гитаре. Выходит, в это самое время ее подруга Соня успела влюбиться и теперь страдает!

— Конечно, Владимир достоин твоей любви, Софи, — серьезно сказала она. — Не то что этот выскочка Алексей.

 

К лету все поголовно в этой большой пестрой компании были влюблены. Заразная бацилла влюбленности распространялась с невероятной скоростью, поражала юные создания направо и налево, коварно проникая в незащищенные опытом сердца. Центром компании являлись молодые Вознесенские, большие выдумщики на всевозможные массовые вылазки.

На именины Манечки было решено отправиться вниз по Обиоре, в Бужениново. В тех краях один чудак строил не что иное, как настоящий немецкий замок готической архитектуры. Замок, говорят, был почти что готов, и ужасно любопытно было взглянуть на него.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.028 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал