Миссионерская молитва 4 страница

Очень интересно найти и исследовать эпизоды миссии в советский период. И в лагерях — исповедниками и новомучениками. И на свободе, и за пределами СССР. Сергей Фудель, Владимир Марцинковский, отец Сергий Желудков, священник Дмитрий Дудко, митрополит Антоний Сурожский… Не стоит гнушаться и знакомством с апологетико-миссионерским опытом обновленцев. Конечно, требует внимательного изучения и миссионерский опыт современиков — отцов Александра Меня и Георгия Кочеткова, Игнатия Лапкина. Примечание их ошибок[980]не должно заслонять того доброго, что было обретаемо ими в их поиске.

Причем разговор о миссионерстве в советские времена предполагает и рассмотрение не-диссидентского миссионерства. Была ведь «инкультурация миссии» и применительно к советской культуре. Вот рассказ митрополита Питирима (Нечаева): «Я прошел всю советскую школу с марксизмом и политэкономией, так что на этом мог иногда и сыграть. Так, например, у Куроедова был первый зам, с которым были определенные проблемы. Однажды я, как директор церковного издательства, вел с ним беседу. Зашел разговор о патриархе Тихоне, его отношениях с Советской властью, и тут этот зам дал мне замечательный " мяч". " Ну, что вы лояльно относитесь к Советской власти, мы не сомневаемся". Я сделал паузу и говорю: " Знаете, вы меня оскорбили! Я вам этого не прощу! " Он, человек из центрального аппарата, " чуткий", сразу заволновался: " Как? Как я вас оскорбил? " — " Вы назвали меня лояльным, а я — нормальный", — сказал я. И прибавил: " Более того, у меня перед вами есть преимущество. Вы родились при царе, а я — при Советской власти". С тех пор у меня с ним проблем не было»[981].

Это часть более широкой темы: миссия в социальных элитах. Интересно было бы подумать над миссией Церкви среди расхристанного русского дворянства XVMI–XIX веков[982].

Еще незанятая тема для исследований — русские богословы в русских университетах XIX–XX веков.

И, конечно, греческая православная миссия в Африке, начатая в 50-х годах XX века.

Кроме того, пора отделить сектоведение и миссиологию. На первых уроках протестантов нужно критиковать[983]. А вот на вторых надо по-доброму присматриваться — отчего же их миссии столь успешны. Может, и нам что-то можно от них взять?

Аналогично и к католической миссии, ее истории и современности надо присматриваться не только для того, чтобы что-то «иезуитское» осудить. Кстати, и слово «инкультурация миссии», столь часто (и верно) звучащее сегодня в устах председателя Синодального Миссионерского отдела архиепископа Иоанна — когда-то было пущено в ход именно иезуитами[984].

— Для самой Церкви насколько значимо ее миссионерство?

— Миссионерство не есть нечто второстепенное в жизни Церкви. Миссионерство есть образ существования Церкви как таковой.

Христианство — религия социальная. Оно не просто провозглашает целью восхождение человека на небо. Оно говорит, что у человека еще есть определенные обязанности и дела на земле. Не одна заповедь дается людям, а две. Любовь к Богу и любовь к человеку[985]. Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф 18: 20). Бог, Который Сам есть Троица, дарует Свою любовь не одинокому беглецу, вдали от людей совершающему свою мистическую авантюру, а собранию, сообществу, людям. Подобное познается подобным. Бог есть любовь[986]. И то, что Он есть любовь, может быть познано только тем, у кого уже есть опыт любви. Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин 4: 20).

Важнейшее же пожелание любви — пожелание вечного со-бытия, вечного нерасставания, то есть пожелание спасения. Христианство — миссионерская религия. Ни один христианин не имеет права считать себя последним христианином на земле. Никто не может полагать, что Евангелие прошло сквозь века и сотни поколений лишь для того, чтобы достигнуть его ушей — и на этом замереть. Не надо захлопывать дверь в Церковь за своей спиной. Истина, поведанная нам, обжигает руки и требует, чтобы ее передали дальше.

— Известно, что есть два подхода к миссионерской деятельности. Согласно первому, необходимо вовлекать в Церковь неправославных людей, говорить на их языке, не бояться, идя к ним навстречу, делать первые шаги. С другой стороны, есть подход, согласно которому лучше блюсти «чистоту рядов», и всех сомнительных людей надо держать подальше, не ассоциировать с Церковью. Ваш взгляд на эту проблему.

— Ну уж нет, это не «два подхода к миссионерской деятельности». И это не различие двух школ миссиологической мысли. Нет тут полемики между модернистамимиссионерами и традиционалистами-хранителями.

Это вполне банальное различение между Homo faber (человек умеющий) и неумехой.

Тот, кто не смог найти понимания с нецерковной молодежью, тот склонен говорить, что, мол, и не надо этого делать.

Есть люди, не умеющие общаться за пределами храма. Среди этих людей не-миссионерского склада есть люди замечательные и просто святые. Есть хорошие духовники, богословы и литургические проповедники. У них есть одни дары и нет другого дара — дара миссионерства, в перечне их талантов все же не обретается таланта общения с «внешними» людьми. А если еще у такого человека недостает смирения, чтобы признаться перед самим собой в этом своем несовершенстве, вот тогда и начинается внутрицерковная полемика. Вместо того, чтобы поставить диагноз себе, начинается канонизация собственной инвалидности[987].

Мол, если я не представляю себе, как я мог бы проповедовать на рок-концерте, то и у других церковных людей этого получиться не может. Кто не смог разглядеть христианский лучик в толще современной молодежной культуры, говорит — да нет там ничего, сплошной мрак и сатанизм…

Эта собственная неспособность кажется им всеобщей. Из «я не могу объяснить» очень легко сделать вывод «они не хотят слушать». Частную неудачу своей не слишком-то настойчивой проповеди они склонны оценивать как апокалиптическую закрытость мира от Христовой проповеди.

Странно, православие создало поистине виртуозную традицию усмотрения собственной виновности, традицию покаянного самопознания, но при этом церковные люди очень редко в своих неудачах винят самих себя. Если я не вижу Бога — виноват не Бог, а я («Бог невидим» — тезис скорее антропологический, нежели теологический). Если люди через меня не видят Бога — виноват опять же я, а не другие.

То, что люди не понимают меня, а я не понимаю людей — это проблема слишком глубокой воцерковленности православных. Зачем ты забыл свои собственные сомнения, когда сам стоял на пороге веры? Почему ты так унизил веру, так снизил ее цену, что стал считать ее положения чем-то очевидным? Вера стоит дорого потому, что она — это поступок, прыжок. После прыжка кажется, что иначе и быть не могло. Но до прыжка-то все смотрится иначе. В общем, у тех, кто отрицает миссионерскую заботливость о тех, кто за порогом, плохая память.

И еще: при взаимном непонимании не прав тот, кто прав[988]. Если Истина — со мной, почему же мы, находясь в большинстве, не смогли убедить собеседника? Если я в паре с мировым чемпионом по теннису проиграл-таки паре моих однокурсников, вина за проигрыш — на мне. Если невер остался невером после беседы со мной — изрядная часть вины — на мне. Поэтому есть духовная неправда в модных ныне тотальных обличениях «погибающего мира».

И уж конечно от опыта своей неудачи в общении с молодежным миром нельзя заключать к тому, что и вообще в мир современной молодежной культуры миссионеру вход противопоказан. Поэтому в подобных дискуссиях у меня только одна реакция: вечно стоящие, не мешайте идущим!

— Так причины столь затяжного кризиса православной миссии исторические или все же сущностные и вероучительные?

— С вероучением у нас все в порядке. Слова Христа о проповеди всем народам никто из Евангелия не вычеркнул.

Но есть противоречие нашей жизни и центрального убеждения нашего богословия. Убеждение следующее: Церковь — Ноев ковчег. Кто не в ней — тот погиб. Но если мы это всерьез — то как мы можем не кричать, не заталкивать всех на этот ковчег? Церковных людей сегодня менее пяти процентов. Значит, в автобусе вместимостью в сто человек 95 едут по дороге с пунктом назначения «ад». А мы мило улыбаемся нашим непопутчикам… Но если так долго, столетиями незаметно в церковной жизни всплесков миссионерской активности, не значит ли это, что на бумаге мы пишем одно, а в сердце, втайне даже от себя, считаем иначе?

Миссионерски пассивный стиль жизни понятен только при условии, что мы «разрешили» Богу спасти не-христиан. Мол, Творец Сам знает, зачем Он их создал столь непохожими на нас и Сам с ними разберется, лишь бы люди они были хорошие… Спроси наших священников прямо, публично — «Тако веруете ли?» — ив ответ услышите анафему оригенистам (сторонникам всеобщего спасения). Но если судить не по словам, а по делам, то наша Церковь столь же давно, сколь и незаметно обустроилась в практическом оригенизме.

Впрочем, есть в нашем богословии один вопрос, неясность в котором и в самом деле серьезно сдерживает развитие миссионерства. Это вопрос о том, кого считать апостольским преемником (чтобы спокойно воспринять нижеследующий текст, стоит отрешиться от личности его автора и представить, будто он написан просто неким вполне себе кабинетным историком, который между делом обратился к исследованию истории миссии, а сам себя к миссионерам никак не причисляет).

В «Миссионерской концепции» говорится: «Исторический опыт православной миссии со времен апостольских являет нам примеры качеств, которые необходимы миссионеру: молитвенность, смирение, бескорыстие, стойкость, ревность о Боге, приветливость. Проповедь преемников апостолов обязана соответствовать здравому учению (Тит 2: 1)».

Кто тут имеется в виду под «преемниками апостолов»? Епископы? Вряд ли. Документ ведь называется не концепция епископского служения, а концепция миссионерского служения. Значит, можно быть преемником апостолов и не быть архиереем?

Как соотносятся слова апостольство и миссионерство»? Для слова миссионер уже привычно синонимичным является слово апостол. Смысл слова апостольство несомненно и всецело вбирает в себя слово миссионерство. Мы получили благодать и апостольство, чтобы во имя Его покорять вере все народы, — так сам апостол понимает свое служение (Рим 1: 5).

Миссия, как апостольство, — говорит преамбула «Миссионерской концепции».

И в другом официальном документе читаем: «Миссионерское служение Русской Православной Церкви, понимаемое как апостольское» (Концепция возрождения миссионерской деятельности Русской Православной Церкви, утвержденная на заседании Священного Синода б октября 1995 г. Гл. 4).

И в речи Патриарха Алексия слышим: «Миссия Русской Церкви развивалась и процветала благодаря самоотречению и самопожертвованию тех ее членов, которые решались посвятить свою жизнь апостольскому служению. Имена русских миссионеров заслуженно входят в число величайших миссионеров христианского мира. Назову хотя бы имена святителя Стефана Пермского, преподобного Трифона Печенгского, монахов Валаамского и Соловецкого монастырей, особенно преподобного Германа Аляскинского. Апостолом Алтайского края стал архимандрит Макарий»[989]. Логично: если апостол — это миссионер, значит, верно и обратное…

Но в большинстве иных церковных текстов и учебников говорится, что преемники апостолов — епископы.

Трифон Печенгский и Герман Аляскинский не были священниками, а Макарий Алтайский и Константин Философ — епископами. Не был епископом и большую часть своего апостольского служения Иннокентий (Вениаминов)… И все же они были апостолами.

Но если они — апостолы, то как можно это же слово отнести и к современным им обычным архиереям?

Так кто же преемник апостолов — преподобный Герман Аляскинский, даже не имеющий священного сана и тем не менее проповедующий Евангелие на краю земли? Илиепископ, возглавляющий епархию в центре православной империи, и выезжающий за пределы кафедрального города лишь для торжественной службы в других приходах своей области? Пусть это вполне каноничный епископ — и объезды епархии он делает дважды в год, и каждый воскресный день говорит живую и увлекательную проповедь. Но разве это апостольство — обращаться к людям давно уже церковным и в храмах, стоящих уже многие века?

А ведь даже такие епископы редки. Немалая часть их что в истории, что в современности просто неспособна ко сколь-либо живой и авторской проповеди даже среди своих прихожан. Если же их поставить перед лицом критически-вопрошающей аудитории — то они вряд ли смогут пробудить в ней желание принять их веру (вспомним стихи святителя Григория Богослова «О епископах»). Вдобавок львиную долю своего времени епископы проводят в трудах и думах отнюдь не миссионерских — а в решении вполне себе «дьяконских» проблем вроде сбора денег и их распределения. Причем, порой это распределение происходит отнюдь не в пользу «вдовиц» и даже самой Церкви, а в пользу самого архиерея. Неужели и для такого епископа-симонианина нет иного слова, как «преемник апостолов»? Неужели «апостольский удел» на «краю земли» и «кормление» — одно и то же?

Служение апостолов — это проповедь Евангелия неверующим, организация поместных церквей, рукоположение для них епископов, надзирание над здравостью жизни христианских общин. Тот, кто осуществляет все эти служения, кроме первого — апостол ли?

Так не честнее ли сказать: епископы — преемники апостолов в одном отношении (мистагогальном и управленческом), но не в другом (миссионерском)? Преемник же апостолов в смысле проповедничества — это именно и только проповедник. Если с проповедью к неверам обращается человек в епископском сане — значит, в эту минуту, а не в минуту хиротонии, и он становится «преемником апостолов» как миссионеров. В этом смысле преемником апостолов был бы человек, который глубже, чем они, погружался бы в языческие дебри. Апостол дошел до Рейна и говорит ученику: иди дальше — до Буга… Это был бы преемник именно в миссии. А епископом — тот, кто берет на себя иные, не-миссионерские заботы, чтобы освободить апостола именно для его дальнейшего движения.

Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров (Тит 1: 5). Именно «поставил», не «предпослал». Отходя в Македонию, я просил тебя пребыть в Ефесе (1 Тим 1: 3). Будь образцом для верных, доколе не приду (1 Тим. 4: 12–13). Апостолы идут с проповедью вперед, а епископы остаются на месте для обустройства церковной жизни. Ни Титу, ни Тимофею Павел не дает советов о проповеди язычникам — но только о внутреннем устройстве Церкви.

Точно также апостолы для того, чтобы постоянно пребывать в молитве и служении слова передали управление внутренней жизнью церковной общины диаконам (Деян 6: 4). Дьяконы должны были пещися о столах, то есть заниматься проблемами церковной собственности и внутренними отношениями разных групп верующих (напомню, что причиной такого решения стали жалобы не-еврейских вдовиц на игнорирование их нужд еврейской частью христианской общины). Апостолы же тем самым оставляли себе возможность идти вперед с проповедью слова.

Сегодня же епископы взяли на себя некогда дьяконское служение, но при этом именно себя считают преемниками апостолов. Со словом апостол все же первая ассоциация — проповедник, а не администратор или строитель. Апостол — прежде всего миссионер, а даже не совершитель Литургии.

То, что не-миссионеры стали считаться преемниками апостолов означает, что в структуре церкви не осталось ниши для труда именно апостольского. От слов зависит очень много. Если монумент назвать живым человеком — то как же назвать самого этого живого человека? И такой перенос имени не означает ли подсознательное или даже сознательное нежелание видеть эту самую жизнь в пределах своей «канонической территории»?

В Уставе Русской Православной Церкви есть глава о епископском служении. Приведу ее полностью — чтобы стало заметно, чего в ней нет. А нет в ней ни слова о проповеди самого епископа, наипаче — об апостольской проповеди к нецерковным людям.

«6. Епархиальный архиерей, по преемству власти от святых апостолов, есть предстоятель местной церкви — епархии, канонически управляющий ею при соборном содействии клира и мирян…

12. Епархиальный архиерей рукополагает и назначает клириков на место их служения, назначает всех сотрудников епархиальных учреждений и благословляет монашеские постриги.

13. Епархиальный архиерей имеет право принимать в клир своей епархии духовенство из других епархий при наличии отпускных грамот, а также отпускать священнослужителей в иные епархии, предоставляя по запросу архиереев их личные дела и отпускные грамоты.

14. Без согласия епархиального архиерея ни одно решение органов епархиального управления не может быть проведено в жизнь.

15. Епархиальный архиерей может обращаться с архипастырскими посланиями к клиру и мирянам в пределах своей епархии.

16. В обязанность епархиального архиерея входит представление Патриарху Московскому и всея Руси ежегодного отчета по установленной форме о религиозном, административном и финансово-хозяйственном состоянии епархии и о своей деятельности.

17. Епархиальный архиерей является полномочным представителем Русской Православной Церкви перед соответствующими органами государственной власти и управления по вопросам, относящимся к его епархии.

18. Осуществляя управление епархией, архиерей: а) заботится о хранении веры, христианской нравственности и благочестия; б) наблюдает за правильным отправлением богослужения и соблюдением церковного благолепия; в) несет ответственность за осуществление положений настоящего Устава, постановлений Соборов и Священного Синода; г) созывает Епархиальное собрание и Епархиальный совет и председательствует на них; д) применяет право «вето» на решения Епархиального собрания с последующей передачей соответствующего вопроса на рассмотрение Священного Синода; е) утверждает гражданские уставы приходов, монастырей, подворий и иных канонических подразделений, входящих в епархию; ж) согласно канонам, посещает приходы своей епархии и осуществляет контроль за их деятельностью непосредственно или через своих полномочных представителей; з) имеет высшее начальственное наблюдение за епархиальными учреждениями и входящими в его епархию монастырями; и) наблюдает за деятельностью епархиального клира; к) назначает настоятелей, приходских священников и иных клириков; л) представляет на утверждение Священного Синода ректоров Духовных учебных заведений, настоятелей (настоятельниц) и наместников монастырей епархиального подчинения; м) утверждает состав Приходских собраний; н) частично или полностью изменяет состав Приходского собрания при отступлении членов Приходского собрания от канонических правил и установлений Русской Православной Церкви; о) принимает решение о созыве Приходского собрания; п) утверждает кандидатуры председателей Приходских советов и Ревизионных комиссий; р) выводит из состава Приходских советов членов Приходских советов, нарушающих канонические нормы и уставы приходов; с) утверждает финансовые и прочие отчеты Приходских советов и доклады Ревизионных комиссий приходов; т) утверждает избранных Приходскими собраниями председателей Приходских советов и отстраняет их от должности в случае нарушения ими канонических норм и устава прихода; у) утверждает протоколы Приходских собраний; ф) предоставляет отпуска духовенству; х) заботится о совершенствовании духовного и нравственного состояния духовенства и о повышении его образовательного уровня; ц) имеет попечение о подготовке священнои церковнослужителей, в связи с чем направляет достойных кандидатов для поступления в Духовные учебные заведения; ч) наблюдает за состоянием церковной проповеди; ш) ходатайствует перед Патриархом Московским и всея Руси о награждении достойных клириков и мирян соответствующими наградами и в установленном порядке сам награждает таковых; щ) дает благословение на учреждение новых приходов; э) дает благословение на постройку и ремонт храмов, молитвенных домов и часовен и заботится, чтобы их внешний вид и внутреннее убранство соответствовали православной церковной традиции; ю) освящает храмы; я) имеет попечение о состоянии церковного пения, иконописи и прикладных церковных искусств; я1) ходатайствует перед органами государственной власти и управления о возврате епархии храмов и других зданий и сооружений, предназначенных для церковных целей; я2) решает вопросы, связанные с владением, пользованием и распоряжением имуществом епархии; яЗ) распоряжается финансовыми средствами епархии, заключает от ее имени договоры, выдает доверенности, открывает счета в банковских учреждениях; я4) осуществляет контроль за религиозной, административной и финансовой деятельностью приходов, монастырей, учебных заведений и других подразделений епархии; я5) издает собственные исполнительно-распорядительные акты по всем вопросам жизни и деятельности епархии; яб) подтверждает принадлежность к возглавляемой епархии всех находящихся на территории епархии приходов, монастырей и прочих канонических подразделений епархии; я7) заботится непосредственно или через соответствующие епархиальные учреждения:

— о делах милосердия и благотворительности;

— об обеспечении приходов всем необходимым для совершения богослужения;

— об удовлетворении прочих церковных нужд;

19. Осуществляя наблюдение за каноническим порядком и церковной дисциплиной, епархиальный архиерей: а) имеет право отеческого воздействия и взыскания по отношению к клирикам, включая наказания выговором, отстранением от занимаемой должности и временным запрещением в священнослужении; б) увещевает мирян, в случае необходимости в соответствии с канонами налагает на них прещения или временно отлучает от церковного общения. Тяжкие проступки передает на рассмотрение церковного суда; в) утверждает взыскания церковного суда и имеет право смягчать их; г) в соответствии с канонами решает вопросы, возникающие при заключении церковных браков и разводов».

Точно ли это — описание именно апостольского служения? Или же это служение хоть и высокое и нужное, но не подходящее для того, чтобы считать именно его и именно своеобразно-апостольским?

Епископы — несомненные преемники апостолов в смысле права передачи посвящений и управления церковными общинами. А вот важнейшее — «словесное» — служение апостолов оказалось для церковной иерархии неглавным. Среди тысяч и тысяч епископов, знакомых нам по церковной истории и современности, по пальцам можно перечислить тех, кто и в самом деле разделял миссионерскую озабоченность «апостола языков».

Может, служение слова не важнейшее для апостола? Но что Христос повелел апостолам? — «Идите и учите». Теперь пробуем представить, что при прощании с апостолами Спаситель говорит: «Идите и… (дальше по тексту главы Устава о епископах) назначайте клириков и сотрудников епархиальных учреждений, представляйте ежегодные отчеты по установленной форме о религиозном, административном и финансовохозяйственном состоянии епархии; предоставляйте отпуска духовенству; давайте благословение на постройку и ремонт храмов, молитвенных домов и часовен и заботьтесь, чтобы их внешний вид и внутреннее убранство соответствовали православной церковной традиции; открывайте счета в банковских учреждениях; решайте вопросы, возникающие при заключении церковных браков и разводов»…

Вновь скажу банальность: апостольство — это проповедь Евангелия не-христианам. Епископство — это управление уже-христианами. Во втором веке миссионерамиапостолами были по большей части миряне (вспомним миссию Пантена в Индию). Письменные памятники проповеди этого времени также связаны с не-епископами (святитель Ириней Лионский — единственное исключение). В это время мы чаще встречаем церковных писателей, не облеченных епископским саном, нежели пишущих епископов. В третьем веке эта ситуация резко меняется. Кончается век апологетов-мирян и начинается век святителей. «Две иерархии — дидаскалов и епископов — приближаются к единению»[990].

А начиная с четвертого века (и до конца XIX-го) церковно-учительная литература становится по преимуществу епископской (святительской). Рядом с ней существует книжность монашеская, но почти исчезает церковная письменность, произведенная мирянами и белым духовенством. Епископы становятся проповедниками и учителями (правда, судя по плачу Григория Богослова, слишком многие быстро об этом забывают). Но все равно — кроме Фрументия никто из них не идет в языческие пределы…

Именование епископов преемниками апостолов создает иллюзию миссионерского благополучия — вот, мол, у нас всегда в наличии сотни равноапостольных мужей. Реальные же труженики-продолжатели апостольской миссии оказываются не то «золушками» не то «самозванцами»…

Если епископат и в самом деле хочет быть апостольским преемником и именно свое слово желает и впредь видеть определяющим в церковной жизни, то надо решительно пересмотреть критерии выбора епископов. Нужно, чтобы хоть один из десяти епископов был действительным богословом и апологетом, способным выдержать серьезную публичную дискуссию и в телестудии, и на площади, и в монастыре, и на архиерейском соборе.

Именно этого я не вижу в современности: заботы о чести епископского сословия. Неужели ну совсем не нужны в составе епископата люди, которые и по принятии епископства продолжали бы вести патрологические и церковно-исторические исследования, изучать другие религии и светскую культуру? Но кроме епископа Венского Иллариона (Алфеева) и епископа Егорьевского Марка (Головкова) у нас и нет в епископате людей с сохранившимися богословскими вкусами (после соединения с Зарубежной Церковью греет, конечно, надежда на активное участие в наших Соборах архиепископа Берлинского Марка (Арндта))…

Может, стоит еще в академиях выделять самых способных юношей и умолять их стать учеными епископами? Как умолял святитель Феофил Александрийский языческого философа Синезия Птолемаидского. «По происхождению Синесий был эллин, изучал философию. Говорят, что, обратившись к христианству, он принял безоговорочно все, но не согласился с догмой о воскресении»[991]. Синезия жители избрали в епископы. Тут и открылось, что он не христианин, а неоплатоник (кстати, друг знаменитой Ипатии). Святитель Феофил, однако, поддержал его избрание. Синезий сказал, что при всем уважении к христианской вере, он не может принять догмата о воскресении тел. «Я никогда не поверю тому, чтобы душа происходила после тела; я никогда не скажу, чтобы мир и его различные части погибли с ним. Это воскресение, о котором столько говорят, я считаю просто священной и таинственной аллегорией и далек оттого, чтобы согласиться с мнением черни» (Письмо 105, к брату)[992]. Феофил объяснил ему высоту православного учения по этому вопросу. Тогда Синезий сослался на то, что епископство предполагает монашество, а он счастливо женат. И Феофил пообещал ему сохранить его брак. Так Синезий был рукоположен во епископа, оставшись в брачном состоянии. «Зная его высокую нравственность и чистый образ жизни, все-таки приобщили к нашей вере и посвятили в высокий духовный сан, — хотя столь безупречно живший человек еще не постиг света воскресения. И надежды оправдались: когда он стал епископом, в догму о воскресении он легко уверовал».

В общем, если не в порядке риторической фигуры рассматривать епископов как преемников апостолов, то искать кандидатов в архиереи придется среди миссионеров, и возведя их в епископство, ждать от них продолжения миссионерской деятельности. Нереально? Но тогда надо признать, что именование епископа преемником апостолов является такой же красивостью, как титулование александрийского патриарха тринадцатым апостолом и судией вселенной.

Высокое место епископа в церковной жизни от этого не изменится. Но реализма и правдивости в наших словах прибавится, что уже само по себе неплохо.

Впрочем, и миссионер должен о себе знать, что он не апостол. Апостолы уникальны в силу своего тождества с Пославшим их. Кто принимает вас, принимает Меня, а кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня; кто принимает пророка; во имя пророка, получит награду пророка (Мф 10: 40–41). Иудейские шелуах говорили: «Кто послан от имени определенной личности, принимается за саму эту личность». Христос дал апостолам особую власть (Лк 9: 1–2, 10), о чем они позже заявляли, что обладают ею и проявляют ее. В Исходе (12: 6) было сказано что пасхальную жертву должна заколоть вся церковь Израиля, весь народ, «собрание». Но вся община не может участвовать в заклании и вообще не может быть собрана в одном месте. Общины присутствовали на этом жертвоприношении через своих «апостолов»-шелуахим. Вот и апостолы Христовы были при Пасхальном закалании Агнца Божия. А последующие миссионеры и епископы там не были — оттого статус апостолов все же уникален, а миссионеры не должны считать неприятие самих себя сопротивлением Самому Богу.

— А специфически современные причины для объяснения миссионерского кризиса вы видите?

— Да. Наша церковь до сих пор не умеет жить в условиях информационных войн. У нас в Церкви по старинке ценят слово. Редкое слово, однажды сказанное, все равно для нас ценно. В «информационном обществе», увы, произошла девальвация слов. Сегодня нужно много слов. Инфошум забивает мысль и речь, вымывает кладовую памяти. Значит, надо раз за разом возвращаться к одним и тем же темам и объяснять наш мир перед разными людьми. Надо постоянно вновь и вновь актуализировать свою позицию, обосновывать ее, объяснять, искать новые аргументы для объяснения старой веры. Точно также нужно постоянное, а не разовое усилие при объяснении церковной реакции на события современной жизни.