Весёлый трамвайчик

10 января 2012 года. Москва. Воскресный зимний день подходил к концу. Я, молодой оперативный работник уголовного розыска ОВД «Октябрьское поле», лейтенант милиции Пашкин Константин Иванович возвращался с работы домой. Дул сильный ветер, с неба на землю хлопьями падал белый снег. Не успел я отдышаться, как следует, после продолжительной и быстрой пробежки, как подошел к остановке общественного транспорта трамвай №23. Он следовал до метро Динамо, и мне было с ним, по пути. Механические двери открылись и я, вбежал по ступенькам в салон просторного теплого вагона.

— Один талончик, пожалуйста, — обратился я вежливо к водителю, протягивая ему мятую сто рублевую купюру.

Лениво поискав сдачи в кармане своей рабочей одежды, мужчина кавказской национальности, высыпал мне в ладонь горсть мелочи, выдал проездной картонный билет, буркнул себе под нос что-то неразборчивое, нажал ногою на газ. Транспортное средство резко тронулось с места, и я чуть было не упал на пол, но, слава Богу, своей рукой сумел удержаться за боковые перила. Мне и правду повезло! Представляю, сколько было бы смеха и разных ненужных разговоров, да ухмылок среди пассажиров, не будь я таким расторопным.

— Не дрова везешь, — крикнул я водителю, но он только прибавил скорость!

Я быстро пришел в себя, беспрепятственно прошел через турникет, и двинулся было в хвост вагона, как вдруг мой взгляд упал на человека, сидящего на первом сидении от входа. Это был Адольф Гитлер! По выражению моего лица он видимо догадался, что я крайне удивлен происходящим, и опережая события встал в полный рост и сделал рукой Хай! Дальше было больше! С явным немецким акцентом Фюрер начал выплескивать из себя на русском языке одну легендарную фразу за другой:

— «Я полагаю, что ни одна другая революция в мировой истории не была запланирована и осуществлена с большей предусмотрительностью и благоразумием, чем наша, — кричал он!»

— «Национальная социалистическая революция смела прежнее государство предательства и клятвопреступления, вновь возродив на его месте империю чести, верности и порядочности!»

— «Революция — это не перманентное состояние; революция — не самоцель. Вырвавшийся на свободу революционный поток должен быть направлен в надежное русло эволюции!»

— «На Земле нет ни одного народа, который обладал бы более разносторонними способностями, чем наш, немецкий народ!»

Напротив Гитлера неожиданно возник небольшого роста лысый человек, и я сразу же узнал в нём Владимира Ильича Ленина. Картавым голосом он начал заполнять звуковое пространство эфира, словно соревнуясь со своим оппонентом в красноречии и революционном настрое:

— «Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни!»

— «Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна! Без революционной теории не может быть и революционного движения. Сказать неправду — легко. Но, чтобы доискаться правды, необходимо иногда много времени. Честность в политике есть результат силы, — лицемерие — результат слабости!»

— «Капиталисты готовы продать нам веревку, на которой мы их повесим!»

— Разрешите пройти!

Задев плечом вождя революции, я пропихнулся вглубь вагона и уперся глазами в товарища Сталина! Он, молча, сидел на своем месте в третьем ряду от выхода в трамвай. Старик был одет в военную форму периода Великой Отечественной войны: серый китель, брюки с широкими красными лампасами, на ногах его были черные сапоги со шпорами, сверху на его плечах весела шинель. Товарищ Сталин молча, внимательно и с интересом слушал разговор двух мировых лидеров революции, курил черную длинную трубку. Вдруг он решил вмешаться в разговор:

— А что думает на этот счёт товарищ Берия?

Гражданин в пенсне сидел в кресле за Иосифом Виссарионовичем, и его совсем не было видно, но как только он вскочил на ноги, я сразу же узнал в нем Лаврентия Павловича Берия. Этот человек был рожден для грязных дел и натворил за свою продолжительную жизнь много разных грехов. Что он мог вообще думать о революции, кроме как, с точки зрения мясника и людоеда?

— «Сраные интеллигенты большевиков людоедами выставляют, а попробуй без палки. Цари за 300 лет Россию не подняли. А мы ее за 30 лет переделали. Но всех сразу не сделаешь ответственными!»

— «Скоро восстановим Днепрогэс. Пока в стране значительный голод. Года за два выправимся. Восстановление идет быстро, даже удивительно. Люди хотят поскорей вернуться к нормальной жизни!»

— «Кто-то сказал, что жизнь была бы тяжелой, если бы не честные глаза собак. Дурак он. Собака — это хорошо. Но самое лучшее — это честные глаза людей. Но, сколько развелось сволочей. Перестрелять бы, но сволочь и мудак, это не уголовное преступление, статьи нет!»

— «Извините за мат, товарищ Сталин! Полностью признаю своё морально-бытовое разложение. За время своей партийной и советской работы, особенно в органах ЧК, я сильно отстал как в смысле общего развития, так равно не закончив свое специальное образование!»

Сталин махнул рукой, укоризненно осадив Берия, затем, не вставая, тихо произнес:

— «Работать надо, а не митинговать. Мы, большевики, в чудеса не верим. Болтунам не место на оперативной работе. Что нашим врагам нравится, то нам вредно. Не кичливость, а скромность украшает большевика. Конечно, критика нужна и обязательна, но при одном условии: если она не бесплодна.»

— «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет её!»

— «У нас нет пленных, товарищи, у нас есть только предатели!»

После этой фразы, тут же, последовали бурные продолжительные аплодисменты! Кажется, все пассажиры в этом трамвайчике аплодировали отцу народов, все кроме меня.

Я наконец-то добрался до конца вагона. Молча сел на заднее сидение, расстегнул одну из пуговиц верхней одежды, засунул правую руку под меховую куртку, чтобы согреть ее. Рядом со мной расположились Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Наполеон, Че Гевара, и еще Бог знает кто? Я накинул на свою голову капюшон, закрыл свои глаза.

— Черт побери, куда я попал?

Стучали, стонали, скрипели колеса трамвая, а за окном мелькали жилые дома, заснеженные деревья, разноцветные автомобили и одинокие прохожие. Мы ехали уже десять минут без всяких остановок. Куда, зачем, почему? Один оратор заканчивал свое выступление, его менял другой, вставал во весь рост, и начинал неистово митинговать! Голоса людей резали мой обостренный слух, меня тошнило от этих политиков. Здесь не было ни одного идеала. Время доказало их неэффективность, раскрыло людям их недостатки! Незаметно, очередь дошла до Карла Маркса, сидящего передо мной.

— «Говорить о „естественной справедливости“ — бессмыслица. Всякая экономия, в конечном счете, сводится к экономии времени. Воспитатель сам должен быть воспитан. Народ, порабощающий другой народ, кует свои собственные цепи. Творить мировую историю было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только под условием непогрешимо благоприятных шансов!»

Маркс закончил свое выступление, и через мгновение, ему на смену пришел Фридрих Энгельс, он выкрикнул единственный, но, тем не менее, супер легендарный коммунистический лозунг, который знали, без исключения, все жители нашей необъятной страны: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» После этого люди из прошлых веков стали дружно петь гимн Советского Союза.

Неожиданно наш «дурдом на колесах» остановился. Из кабины водителя вышел волосатый мужчина восточной внешности, одетый в оранжевую строительную робу. Он быстро расстегнул свою куртку и показал пассажирам, надетый на него пояс шахида.

— Аллах Акбар, — прокричал он безумным голосом, и приготовился соединить контакты проводов, подключенных к бомбе! Через мгновение должен был последовать разрушительный взрыв!

Со скоростью света, я вытащил из-за пазухи свой револьвер, и приготовился стрелять на поражение.

— Стоп, снято! Всем спасибо!

По салону трамвая прокатилась волна всеобщего ликования!

— Я же, его чуть не застрелил, — подумал я, и тут же, убрал огнестрельное оружие в кобуру, спрятал под куртку! Чертовы артисты! Черт возьми, ну, разве так можно?

Двери трамвая открылись, я выбежал на улицу, обтер снегом свое лицо. Слава Богу, все закончилось благополучно, никто не пострадал! Слава Богу!

Следующую остановку до своего дома, я шел пешком в гордом одиночестве, размышляя о случившемся происшествии. Ни разу даже не закурил. Мда, веселый я посетил трамвайчик, только вот, почему-то мне было совсем не смешно?