Глава 5. В наших краях в зимнюю пору случаются «окна» – так называемые дни, когда вопреки законам природы становится по-весеннему и даже по-летнему тепло и солнечно

В наших краях в зимнюю пору случаются «окна» – так называемые дни, когда вопреки законам природы становится по-весеннему и даже по-летнему тепло и солнечно. Так и в этот раз, в середине декабря после сильных, холодных, северных ветров, снега, вдруг наступили райские деньки. Солнышко светило совсем по-весеннему, полное безветрие, воздух хрустально чист! Все оживилось вокруг, птицы запели радостно, появились комары, мухи – будто действительно пришла весна. К обеду стало совсем тепло. На душе было спокойно, и я благодарил Всевышнего за такую перемену в погоде.

Именно в такой день я решил показать старцу Арсению наши места, ибо почти с первого дня нашего знакомства и совместного жития непогода заключила нас под «домашний арест», и приходилось сидеть все время у печи и наслаждаться ее теплом.

Земля, конечно, не высохла, только на открытых полянках можно было идти без опасения поскользнуться, а в лесу было скользко и нужно было ступать осторожно, чтобы не упасть на земляном масле. Арсений шел сзади. Мы поднялись на поляну и коротко помолились в часовне. Вид с этого места был удивительный: панорама, открывающаяся отсюда взору, буквально завораживала. На противоположном склоне виднелись домики нашего поселка, а чуть выше – дачи, которые по наружности отличались от жилья местного населения, ибо дачи, как правило, строили люди зажиточные. Далее – потянутые голубоватой дымкой горы, похожие на мятую перину, покрытые невысоким лесом.

Я рассказывал старцу, как и что видно с этого места, а он все переспрашивал:

– А ну-ка, Владимир, поподробнее.

– Горы, небо, синева, солнце, бескрайние горные перины, – перечислял я.

– Как дышится-то легко, прямо радость какая-то в воздухе разлита, – вторил мне старец. – Кто приходит сюда, все говорят, что здесь они чувствуют необычный подъем, вдохновение, – нахваливал я свои места.

– Как же ты, мил человек, поселился здесь? Почему часовню построил?

– В детстве было у меня то ли видение, то ли сон, что Христос на землю пришел. Это было в лунную ночь. Звезды сияли на небе, как бриллианты под солнцем. Спаситель мира в полнеба стоял, и такая благодать на земле была, что в жизни я ничего подобного не ощущал. Мертвые люди воскресли и стояли по всей земле, плача от радости и обнимаясь со своими ближними после долгой разлуки. Это была такая радость, такая! На всю жизнь это переживание запало мне в душу. Только не знал, как его в жизни применить, что сделать, чтобы всем людям рассказать о том, какая их радость ожидает, когда будет Второе Пришествие Спасителя, когда все люди воскреснут и смерти на земле больше не будет никогда. Никто и никогда уже более не умрет, не будет больше слез, отчаяния, боли, а только радость, мир и благодать.

Арсений внимательно слушал меня и произнес выдержку из Откровения Святого Иоанна:

– И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

– Думал я долго, что же мне сделать в честь этого откровения, и пришло мне на душу, что нужно построить часовенку, посвященную Всеобщему Воскресению. С моим близким приятелем несколько лет материалы собирали, немножко другие добрые души помогли, вот и получилось.

– Что ж так грустно ты говоришь? – спросил Арсений, уловив в моих последних словах нотку печали.

– Просто, когда начали стройку, пригласили местного священника, чтобы освятить начало нашей работы. Когда он спросил, какому празднику или святому посвящается сия часовня, я сказал, что Всеобщему Воскресению, чем немало ввел в замешательство священника. Он подумал и сказал, что этому событию нельзя посвящать часовню, так как никто не знает, когда это будет. В общем кое-как уговорили его произвести обряд, только он почему-то решил освятить ее в честь Страшного Суда.

– Ну и что ж ты загрустил, ведь сам понимаешь, что Господь тебе указание дал, на этом при- мере показав: кому – Всеобщее Воскресение, а кому – и Страшный Суд, кто что заслужит. Радоваться надо, вот оно как.

– Но это еще не все. Когда же закончили мы свое дело, то поехали к краевому духовному начальству, чтобы приняли нашу часовенку, освятили окончание. Но, как потом оказалось, мы наивными были, так как никому она оказалась не нужна. А тот священник, который освятил начало строительства, вообще открестился от нас и сказал, что ничего не знает и ничего он не делал. Вот мы и зависли где-то в пустоте, как бы оказались не у дел.

– Да, что ты, Владимир! Вы не в пустоте оказались, а с Богом – вот оно как. Несколько тысяч лет евреи ждали мессию, каждый день в храме пророчества читали о Его пришествии, а как пришел Христос, не приняли Его, отвергли, предали распятию. А ты говоришь, вашу часовню не приняли! Радоваться надо, Божие не бывает без трудностей, не бывает, чтобы мир принимал Божие безболезненно. Ибо мир в грехе и невежестве пребывает, как же он может принимать небесное? Если же принимает, то значит, то не божественное, а мирское, человеческое. Ты от сердца здесь все сотворил, от души, а в душе твоей – Господь. А ты говоришь – не приняли! Экий ты скорый на рассуждения.

Мы присели на скамеечку, которая стояла тут же, и старец продолжал меня вразумлять и утешать:

– Сейчас многие обжигаются, мил человек, на том, что ищут себе священников, ездят по монастырям в поисках прозорливых старцев, но не находят ничего в таких метаниях, а только силу духовную теряют. А ведь времена то какие, Владимир? Времена, тебе скажу, особые, последние, все на убыль идет, к рубежу особому человечество подошло. Храмы открываются, а веры-то почти никакой, видимость только. Не доверяйся никому, а если и доверяешься, то очень тщательно и осторожно подходи к такому делу, ибо прелести много в мире, обмана, заблуждения. А лучше полагайся на то, что Господь тебе в сердце вкладывает, ибо спасти может человека только Бог. Но самое главное – не осуждай других людей, что тебе до них? Собой больше интересуйся, строй храм в душе своей и следи за его чистотой. Служи Богу сокровенно, дома, среди людей не выделяйся, не показывай своего делания, а главное, не ищи в мире поддержки и одобрения своим делам. Господь принял твое дело – вот это главное, зачем тебе людское понимание? Сейчас такое время, что Господь лишил человечество благодатных старцев, и потому нужно полагаться на Священное Писание и на то Царствие Божие, что в сердце твоем сокрыто.

– Верно, дедушка. Был у меня духовный отец, верил я ему беззаветно и все его наставления выполнял. Он пророчествовал много о будущих катаклизмах, войне, землетрясениях и иных бедствиях. До такой степени я проникся ожиданиями грядущих бед, что покой и разум потерял, вот-вот, думал, мир начнет рушиться, даже на Север уезжал, так как он сказал – бежать из этих краев нужно немедленно. Там, на Севере, многое передумал и понял, что заблуждался мой духовный отец и меня в заблуждение ввел, а главное – такой мрак в душе посеял, что жизнь стала сумрачной и безрадостной.

– Вот видишь, мил человек, до чего «прозорливцы» могут довести. Сейчас все пророчествуют, а толку-то? О душе нужно печься, а не о сроках.

– И все же, что вы думаете, когда Страшный Суд наступит, и будет ли война?

– А ты ли не видишь, наивный человек, что война давно уже идет, только поле, где бои разворачиваются, не материальное, а духовное. В сердцах людей идет война – растления. Эта война похуже видимой, ибо изнутри людей съедают такие враги, как злоба, сребролюбие, прелюбодеяние, а эти поковарнее и позлобнее, нежели татары или фашисты. Чума безнравственности, мил человек, по земле идет и косит всех.

Тем временем солнышко пригревало все сильнее, и на лбу старика появилась испарина. Говорил он проникновенно и совершенно просто о вещах, которые, казалось, достойны сложных философских трактатов. Его душа была столь чиста, как гладь озера в тихую погоду, в которой отражались небесные истины и играли разноцветием, раскрывая один за другим сложные узлы нашей земной жизни.

– Что же делать нам, простым людям, лишенным какой-либо силы и власти в этом мире, чтобы жизнь нашу к лучшему изменить?

– А что Бог тебе предопределил, то и делай. У каждого человека на земле есть свое предназначение, своя миссия, которую он должен исполнить на благо себе, во-первых, и, во-вторых, на благо всех людей. Божие дело, брат мой, неприметно и вдали от людских взоров совершается, в мире и покое сердечном. Человек, как цветок, который, когда распустится, испускает такой аромат, что пчелки чуют запах и слетаются на него, чтобы полакомиться нектаром. Так что душа должна распускаться в человеке, а для этого нужно совершать в жизни такие дела, чтобы ты в них как бы полностью растворялся, проявлял все самое лучшее, доброе, светлое, что вложил в сердце твое Господь. Тогда все плохое само собой будет выходить из человека и удаляться от него.

Из лесу прилетела бабочка с темными бархатистыми крылышками с розовыми вкраплениями и села на верхушку дедушкиного посоха. Вот уж действительно лето наступило.

– Видишь ли, зло нельзя уничтожить, ведь оно, как сорняк, там захватывает почву, где не обрабатывают землюшку, где не расчищают и не заботятся о ней. Люди думают, что зло можно силой победить – никогда! Его можно вытеснить любовью, чтобы доброе настолько распространилось и в душе нашей, и в делах, чтобы нечистому не было места – тогда оно и уйдет, исчезнет. Любовью нужно побеждать, а тьму светом выгонять. Вот ты делал свое дело, строил часовенку, ни с кем не советовался, ни на что внимания не обращал – потому и добился своей цели, какую Бог тебе в душу вложил, а если бы начал советоваться, слушать кого не попадя, так всю бы силу свою на пересуды и споры растратил и ничего бы не сделал. Меньше нужно на несовершенство мира внимания обращать, а больше созидать. А то ведь сейчас хлебом не корми – дай людям поговорить, поспорить, по- обсуждать, кто плох, а кто хорош – так и про- ходит жизнь в бестолковой суете и перед тягах. На самом деле нужно как бы закрыть свое сердце для пересудов, для всего темного и растить свое Божие семечко, не обращая ни на что внимания. Созидать надо – вот что, мил человек. И вот когда в сердцах людских позажигаются огоньки Божии, тогда и светло всем станет. Нельзя изменить мир, не изменив самого себя. Собственно мир – это мы и есть. Душа человеческая, что огород – копайся на нем, облагораживай, цветы сажай, поливай их, и нечего на другие огороды заглядываться и сетовать, что там все бурьяном поросло, это не твоего ума дело. А вот люди увидят, что у тебя все ладно, красиво – и у себя захотят такую же радость и благодать сотворить. Наша жизнь, мой друг, и есть непрерывное возделывание того участка, какой нам Господь отвел.

– Что же с Россией будет, дедушка, сейчас ведь все рушится, разваливается, народ голодный сидит, и надежд никаких на лучшее не видится.

– Рушится, рушится, да не разрушится, – сказал твердо Арсений. – Россия-то для всего мира – как сердце, главный орган, отсюда берут начало источники всей земной жизни. Болеет она сейчас, сынок, болеет. Но переболеет, перемучается, да и воскреснет тогда, когда ей смертный приговор подпишут. В русском человеке есть тайна, и она в скором времени обнаружится, проявится, и Россия не только себе поможет, но и всему человечеству новый путь укажет. Откроет новую эру в истории. Это будет, дорогой мой, обязательно будет. Да и сам ты разве не видишь, что уже новые росточки появились? Вот даже взять тебя, твою гору, часовенку – разве это не первые почки на оживающем дереве? Не зря Господь тебе в сердце вложил построить часовенку именно в честь Воскресения Всеобщего. Вот считай здесь, на этом самом месте, где мы сейчас находимся, и начинается Воскресение России. Пусть пока до этого дела людям нет, придет время, когда гора твоя будет именоваться Святой, и здесь люди будут Святым Духом исполняться и преображаться. И ничего, что духовные лица не приняли твой храмик – Господь его принял и освятил. Думай больше о хорошем, дела добрые твори и не старайся уразуметь, как такие глобальные преображения будут происходить.

Великое – в малом.

На крышу часовни прилетела стайка птиц. Радостными, бойкими голосами они наполнили атмосферу полянки, на которой мы сидели, весельем.

– Россию ждет небывалый расцвет, мил человек. Человеческому уму не представить, какое преображение будет, как страна наша после болезни просияет.

– Дай-то Бог, дедушка, – сказал я, силясь представить, что это произойдет.

– Бог-то дает, брат Владимир, человек только не берет. Само собой ничего не произойдет и ничего не изменится, от нас все зависит. Нашими руками, делами, поступками Божие свершается. Для того и жизнь нам дана, чтобы на земле Божье творить. Придут на землю нашу, мил человек, да и приходят уже, дети, как бы от рождения приуготовленные к новой жизни. Господь наши немощи восполняет – не можем мы детей в любви и ласке воспитать, так Бог за нас эту работу творит. Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки и ждать, нет. Напротив, сохранять нужно свет в душе своей, огонь, зажженный Христом две тысячи лет назад, и донести нужно его до будущих поколений. Не должен огонек тот угаснуть. От этих огоньков и зажгутся новые свечи – люди новые, с Богом в сердце и душе, а не на вывесках и лицах.

Сидели мы с Арсением так и беседовали до вечера, пока вечерняя прохладная синева не окутала горы, нашу полянку, лес. Мне казалось, что рядом с этим чудным стариком попадаешь в другое пространство, иное измерение, будто вечное приближается к нам, и мы погружаемся в мир любви и покоя. Ах, какие хватало мне такого покоя! Этот старец – будто развесистое дерево, под которым отдыхаешь, прячась от палящего солнца в тени листвы. Шумит та листва, как ручеек, журчит о весне, любви, нежности. Чувствуешь себя малышом, когда рядом мама, отец – и хочется задремать в сладостном сне, ибо наступает бесконечное расслабление каждой клетки тела, каждой частички души.

На следующий день решил я устроить для старика прогулку по лесу, показать ему другие удивительные места, о которых пока что ему не рассказывал. Погода располагала к прогулке, так же светило солнышко и подсыхала земля.

– Вот сюда, за мною. Тихонько, здесь спуск. Давайте я вас поддержу.

Мы спускались в Федосьево ущелье. Сырая земля, скользко, я держу старца за левое плечо, правой рукой он опирается на свой посох.

– Здесь раньше монастырь был. Место очень благодатное и примечательное тем, что жил здесь святой человек. Много чудес произошло как раз в том ущелье, куда мы идем. И Матерь Божия являлась здесь в радужном сиянии, и небесные пророки приходили к святому, укрепляя его перед испытаниями.

– Постой, сынок, давай отдохнем, – сказал Арсений. – Я покамест отдышусь, а ты расскажи мне об этом старце.

– Прожил этот старец большую жизнь, сто сорок восемь лет по земле странствовал. В Иерусалиме у Гроба Господня шестьдесят лет служил, на Афоне тридцать лет игуменом в монастыре пребывал. Перед революцией в Россию вернулся и здесь поселился, основал женскую обитель. Потом его большевики арестовали и на Соловки отправили. После лагерей он вернулся уже в Минеральные Воды, там и окончил свой земной путь.

– Как же звали старца? – спросил Арсений. – Иеросхимонах Феодосий, – сказал я, и в этот момент меня осенило.

Лицо Арсения напряглось, он вновь переспросил: – Феодосий?

И я понял, наконец понял, вспомнив то чудесное избавление от холодной смерти, которое произошло с моим дедушкой на Соловках.

– Да, дедушка. Вы в каком году были репрессированы? Отец Феодосий, судя по рассказам, находился там с 1926 по 1931 год. Неужели это тот старец, с которым вы в карцере были? – не удержался я, чтобы не произнести свою догадку вслух.

Арсений молчал, тяжело вздыхая, казалось, что ему не хватает воздуха.

– Неужели вот так получается? – говорил Арсений сам себе. – Дивны дела Твои, Господи~ Вот уж не ожидал. – Старик качал голо-

вой. – Это ж надо!

Старик разволновался, да и меня охватило волнение от такого открытия, причиной которого я стал невольно.

Потом мы ходили по ущелью, пили воду из святого колодца, который отец; Феодосий собственноручно выкопал и испросил на нее благодать исцеления у Господа. Показал, если можно так выразиться, я ему свою часовенку, которую построил здесь, у источника. Она была совсем крохотная, но паломников уже повидала тысячи.

А камень, где отпечаталась стопочка Богородицы во время Своего явления отцу Феодосию, старец Арсений, стоя на коленях, долго обнимал. Приложил голову к выемке в камне и так стоял. Со стороны могло показаться, что Арсений– тоже каменный, так был его образ слит воедино с камнем.

Я сидел на скамеечке у колодца и размышлял о том, как глубоко мистично сегодняшнее открытие. Более чем через полвека Арсений словно встретился со своим давним наставником.

Когда мы возвращались домой, Арсений про- сто преобразился и показал чудеса выносливости. Шел в гору бодро и никакой одышки. Лицо его сияло свежестью и благодатью.

– Сколько раз мне приходилось, дедушка, наблюдать, как люди больные буквально доползали до источника Феодосия, а возвращались уже другими людьми, будто помолодели.

– Что же ты, мил человек, сразу меня туда не

сводил и о старце ничего не рассказал? Да и сам-то вижу туда не часто ходишь. Отчего ж так?

– Как вам сказать? Когда я здесь поселился, то об отце Феодосии здесь почти никто не знал. Только скупые слухи до нас доходили. Как построили мы часовню в честь Всеобщего Воскресения, так и пришло мне желание такое – и святой колодец Феодосия отметить чем-то. Решили здесь, в ущелье у источника, хоть крохотную, но часовенку поставить. В общем, сделали мы, что могли. Ходили на источник частенько, водой обливались, молились, а потом в молчании сидели и слушали тишину. Но вскоре отца Феодосия в Минводах к лику святых причислили, вот тогда и началось. Пришли власти духовные и стали здесь обосновываться. От моей помощи отказались. А вскоре я чувствую, что мешаю я им. Так как в народе начались пересуды, кто, дескать, первый часовню построил. Видимо, не нравилось новым хозяевам, что они как бы на втором месте оказались. Невольно я завис между молотом и наковальней. Тогда стали они против меня бочку катить, что, дескать, я не той веры, не христианской, а под конец и вообще в колдуны записали. Мы вышли на нашу поляну и присели на зеленую траву, которая уже успела за эти теплые деньки пустить сок.

– После этого я стараюсь не появляться никому на глаза. Хожу туда тайно, рано утром или поздно вечером.

– Да, мил человек, и так бывает. Но стоит ли из-за того грустить? Ты свое дело сделал – это главное, а судить никто не имеет права, а только Бог. Если же кто судит, то пусть рядом с Богом садится, если его, конечно, пустят на это место. Не принимай, Владимир, это близко к сердцу, это такие мелочи, на которые не стоит внимания обращать. Если все скорби, которые на нашу долю выпадают в жизни сей, принимать, если сохранять их в сердце, то когда же жить? В нашей жизни много несправедливости и зла, но нельзя цепляться за эти острые углы, ибо они, как крючки, цепко ловят душу в свои сети и держат до конца жизни. Ничего такой человек не видит хорошего, Божьего в своем земном путешествии, все краски для него черно-белые. А так нельзя, мил человек, Господь для счастья нас сотворил, из темноты извлек. Посмотри, сколько вокруг тебя прекрасного, светлого, цепляйся за эти вроде бы незначительные, привычные нашему уму детальки, и тогда жизнь твоя будет светлеть, будет наливаться глубочайшим смыслом. У всякой розы есть шипы, не сорвешь ее, если не наколешься – так мир устроен Создателем. Но ты на шипы не смотри, не обращай на них внимания, смотри на розу, вдыхай ее аромат, наслаждайся ее чудной красотой – и тогда все в твоей жизни переменится, войдет в нее свет Божий, войдет радость, мир и покой.

Арсений глубоко и медленно вздохнул, наслаждаясь запахами, разлившимися по поляне. Потом погладил ладонью траву:

– Чуешь, как земля дышит? Гора твоя живая, в ней жилы пульсируют. – Арсений наклонился к земле и припал к ней лицом, вдыхая испарения, исходящие от земли. – Радость-то какая, Владимир, ты ж самый богатый и самый счастливый человек на свете! У тебя такие богатства есть, какие и не снились миллионерам. Им бы у тебя попросить этого богатства, а то ведь они по сути нищие, глупые и даже несчастные. Жизнь их проходит в кабинетах, на асфальтах, в машинах, от них весь свет Божий спрятан, закрыт. А тебя Господь такой радостью одарил! Ведь это только кажется тебе, что сам ты и место выбрал, и дело придумал, и построил, и имена дал, а на самом деле всему тебя Господь вразумил, подсказал, но так сделал Премудрый, что будто ты сам всего этого добился.

– Я часто думаю о том, что вы говорите, но как-то нет полной уверенности, что я сделал все правильно, сомнения порой одолевают. Может быть, как-то по-другому все нужно было делать. Не знаю.

– Сам говоришь, что в часовню Феодосия тысячи людей приходят, а он все сомневается! Какое же тебе еще подтверждение нужно?

– Честно говоря, когда делал часовню, не думал, что сюда, в эти глухие, безвестные края потекут паломники.

– Что бы ни случилось, Владимир, ты знай, что Господь все твои дела, заботы, переживания видит. И все, что сделано с душой и любовью,

принимает. Ведь Ему-то, Господу нашему, разве храмики наши нужны, разве постройки всякие? – Нет, главное, чтобы мы строили храмы в душе своей, так называемые себенские, а внешние дела нам лишь помощь в нашем невидимом сердечном строительстве.

Арсений сорвал пучок травы, растер ее между пальцев и понюхал:

– Новый мир приходит, жизнь новая создается. Все меняется. Мне кажется, что даже природа приготовилась к какому-то прыжку. В ней, красавице, назрели силы, которые вскоре изменят все. Радость стучится во все двери земли. Тайна... Мы прямо в ее сердцевине находимся. Молчит-молчит вулкан, а потом в одно время, только Богу ведомое, проснется и выпустит в небо огонь. Земля дрожит...

– Я, знаете, дедушка, книгу написал об этих местах, о своей жизни.

– Как же назвал?

– Нужно жить.

Арсений задумался и одобрительно качнул головой:

– Хорошее название.

– Когда сдавал в редакцию, волновался ужасно, думал, примут или нет. Приняли, правда, пришлось поспорить насчет названия.

– Так что ж так?

– Издатели говорили, что неяркое название, что нет в нем привлекательности. Еле отстоял. Я ведь название несколько лет обдумывал.

– Верно, Владимир, что Бог вложил тебе на ум – тому и следуй, даже если весь мир против тебя будет.

– Не знаю, как люди ее примут, поймут ли? – А ты не думай, мил человек, что сделано от Бога, само себе дорогу пробьет и процветет, какие бы препятствия ни появлялись.

Вечером я лежал на кровати. Смотрел на огонек лампадки и мысли, впечатления, как огромный водоворот, кружились в моей голове, а перед глазами протекали картины – отрывки впечатлений прошедшего дня. Потом я спросил в темноту:

– Дедушка, что вы по ночам делаете?

– Когда все спят, я вслушиваюсь, как играет свирель вселенной.

– Что это за свирель?

– Ночью небеса открываются и можно услышать, как все живое на земле внемлет Богу, беседует с Ним. Каждый о своем, а вместе это похоже на колокольный перезвон, которому нет ни начала, ни конца.

Арсений стих.

– Есть, мил человек Владимир, вещи, о которых человеку нельзя знать, так как от этого неподготовленный разум помутиться может. К этим Божиим тайнам готовиться надо. Если бы ты знал, что это за чудо! – вздохнул старец. – Не каждому дается там побывать, а кто хоть раз коснется небесного мира, тот уже навсегда потеряет покой, ибо такая благодать душу посещает, что не выразить человеческим языком...