Глава 13. Шуньята

Рассекая свои концептуализированные версии мира мечом праджня, мы обнаруживаем шуньята — ничто, пустоту, опустошенность, отсутствие двойственности и концептуализации. Наиболее известные поучения Будды по этому вопросу представлены в «Праджняпарамита‑ хридайя‑ сутре», называемой также «Сутрой сердца»; но интересно отметить, что в этой сутре Будда почти не произносит ни единого слова. В конце беседы он только говорит: «Хорошо сказано, хорошо сказано», — и улыбается. Он создал ситуацию, в которой учение о шуньята предлагается другими людьми, а не им самим, хотя он и является действительным учителем. Он не навязывает своего общения, а создает такую ситуацию, где могло возникнуть учение, где его ученики оказались вдохновленными на то, чтобы открыть и пережить шуньята. Существует двенадцать способов представить себе дхарму, и это — один из них.

Сутра говорит об Авалокитешваре; это бодхисатва, который выражает сострадание и искусные средства; там говорится и о Шарипутре, великом ар хате, который выражает праджня, или знание. Между санскритским подлинником и тибетским и японским переводами есть некоторые различия, но все версии сходятся в том, что Авалокитешвара был вынужден пробудиться к шуньята непреодолимой силой праджня. Затем Авалокитешвара разговаривает с Шарипутрой, представляющим человека научного ума, точного знания. Учение Будды рассматривается под микроскопом Шарипутры, т.е. оно не принимается в результате слепой веры, а проходит теоретическую проверку и проверку на практике — следовательно, оно испытано и доказано.

Авалокитешвара говорит: «Шарипутра, форма пуста; пустота — это форма; форма — ничто иное, как пустота — ничто иное, как форма». Нам нет необходимости входить в детали их беседы, однако можно рассмотреть одно утверждение о форме и пустоте, которое представляет собой главный аспект сутры. И потому нам надо прийти к полной ясности и точности по поводу значения термина «форма».

Форма — это то, что есть до того, как мы проецируем на этот феномен наши понятия; это первоначальное состояние «того, что есть», «того, что находится здесь» — красочные, живые, впечатляющие, драматичные, эстетические качества, которые существуют в любой ситуации. Форма может быть листом клена, упавшим с дерева и плывущим по горной реке; она может быть полной луной, уличной грязью или кучей мусора. Эти вещи — то, что есть, и в некотором смысле они — суть одно и то же — все они — форма, все они — предметы; это как раз то, что есть. Относящиеся к ним оценки создаются в нашем уме лишь позднее. Если мы по‑ настоящему посмотрим на эти вещи каковы они есть, — то они будут просто формами.

Таким образом, форма пуста. Но пуста от чего? по отношению к чему? Форма пуста от наших предварительных мнений, пуста от наших суждений. Если мы не оцениваем упавший кленовый лист, плывущий в ручье, не относим его к какой‑ либо категории, не считаем его противоположностью куче мусора в Нью‑ Йорке, тогда оба они существуют, являют собой то, что есть. Они свободны от предварительных мнений. Конечно, они суть именно то, что есть! Мусор — это мусор, а кленовый лист — это кленовый лист; «то, что есть» — это «то, что есть». Форма пуста, если мы видим ее без наших собственных личных интерпретаций. Но пустота — это также и форма. Это — необыкновенное замечание. Мы думали, что нам удалось во всем разобраться, мы думали, что нам удалось увидеть, что «все — одно и то же», если мы устранили свои предварительные мнения. Получается великолепная картина: все плохое и все хорошее, все, что мы видим, — все одинаково хорошо! Как прекрасно! Как гладко! Но следующий пункт состоит в том, что пустота — это также и форма, так что нам приходится рассматривать вопрос заново. Пустота кленового листа — это также форма; в действительности он не пуст. Пустота мусорной кучи — это также форма. Стараться видеть эти вещи пустыми — значит тоже облекать их в понятия. Форма возвращается. Было бы легко устранить все понятия и прийти к заключению, что все есть просто то, что есть. Это могло бы быть выходом, другим способом самоуспокоения. Нам нужно по‑ настоящему чувствовать вещи каковы они есть, качества, образующие кучу мусора, качества, образующие кленовый лист, свойства, выражающие сущность вещей. Нам нужно почувствовать их как следует, а не просто набросить на них завесу пустоты; это нам никоим образом не поможет. Мы должны видеть «суть» того, что существует, сырые и грубые качества вещей, в точности такими, каковы они есть. Это очень точный способ видеть мир. Таким образом, мы сначала стираем все наши тяжеловесные предварительные понятия, затем стираем даже тонкости таких слов, как «пустой», и это оставляет нас «нигде» — полностью с тем, что есть.

В конце концов мы приходим к выводу, что форма — это просто форма, а пустота — это просто пустота; в сутре это описывается как видение того факта, что форма — ничто иное как пустота, а пустота — ничто иное как форма; они неотделимы. Мы видим, что искание философского смысла жизни или ее красоты — это всего лишь способ самооправдания, утверждение, что вещи не так плохи, как мы думаем. Но вещи действительно так плохи, как мы думаем! Форма — это форма, а пустота — это пустота; вещи — это как раз то, что они такое; и нам не нужно стараться видеть их в свете какой‑ то особой глубины. В конце мы опускаемся на землю, мы видим вещи такими, каковы они есть. Это не значит, что мы обладаем вдохновенным мистическим видением с архангелами, херувимами и приятной музыкой. Но вещи видны такими, каковы они есть, в их собственных качествах. Следовательно, шуньята в этом случае представляет собой полное отсутствие понятий и каких бы то ни было факторов, даже таких концептуализации, как «форма — это пустота» и «пустота — это форма». Здесь вопрос в том, чтобы видеть прямо, не желая «высшего» сознания, смысла или глубины. Это просто прямое, буквальное восприятие вещей каковы они есть по их собственному праву. Теперь мы могли бы задать Вопрос: как применять это учение к повседневной жизни? Существует рассказ о том, что когда Будда впервые провел беседу о шуньята, некоторые из архатов под воздействием учения скончались от сердечных приступов. Во время сидячей медитации эти архаты пережили поглощенность пространством; но они все еще были привязаны к пространству; а пока они продолжали быть привязанными к чему‑ то, — продолжали существовать переживание и переживающий. Принцип шуньята включает в себя отсутствие привязанности к чему бы то ни было, отсутствие различия между «этим» и «тем», отсутствие сосредоточенности на чем‑ либо.

Если мы видим вещи такими, каковы они есть, нам нет нужды в дальнейшем их анализе или объяснении; нам нет необходимости стараться понять их, навязывая им духовный опыт или философские идеи. Как сказал один знаменитый мастер Дзэн: «Когда я ем — я ем, когда я сплю — я сплю». Просто делайте то, что делаете, целиком и полностью. Поступать таким образом — значит быть Риши, честным и правдивым человеком, прямым человеком, который никогда не делает различий между «этим» и «тем». Он делает дело буквально, прямо, принимая вещи такими, каковы они есть. Он ест, когда ему хочется есть, он спит, когда ему хочется спать. Иногда Будду называют махариши, т.е. «Великим Риши», который не старается быть правдивым, а просто является правдивым в своем состоянии открытости. Объяснение шуньята. которое мы рассматриваем, представляет собой точку зрения Мадхъямика, или «серединного пути», философской школы, основанной Нагарджуной. Она является описанием реальности, пережитой на опыте, который никогда нельзя будет изложить в точности, поскольку слова просто не бывают переживаниями. Слова или понятия лишь указывают на отдельные аспекты опыта. Фактически, даже возможность говорить о «переживании реальности» сомнительна, потому что это подразумевало бы разделение между переживанием и переживающим. Наконец, вряд ли даже можно говорить о «реальности», так как и здесь подразумевается существование какого‑ то объективного наблюдателя, внешнего по отношению к ней и отдельного от нее, как если бы реальность была явлением, имеющим наименование, установленные границы и ограничения. Таким образом, школа мадхьямика говорит лишь о татхагата, «как он есть». Нагарджуна в значительной степени предпочитал подходить к истине, принимая доводы других философских систем и школ на их собственных условиях и логически доводя их до абсурда, не предлагая со своей стороны никаких определений реальности.

Есть несколько других главных философских подходов к проблеме истины и реальности, которые предшествовали развитию школы мадхьямика и оказали на нее влияние. Эти направления нашли свое выражение не только в философских линиях раннего буддизма, но также и в подходах теистического индуизма, ведантизма, христианства, ислама и большинства других религиозных и философских традиций. С точки зрения школы мадхьямика, эти прочие направления можно сгруппировать в три категории: этерналисты, нигилисты и атомисты. Мадхьямики считали два первых взгляда ложными, а третий — отчасти истинным.

Первое и наиболее очевидное из этих трех «ошибочных» пониманий природы реальности — это этернализм, подход, выражающий наиболее наивную версию теизма. Доктрины этернализма считают, что явления содержат некоторую особую вечную сущность. Вещи рождаются и умирают, однако в них заключена какая‑ то субстанция, которая не погибает. Качество вечного существования должно быть отнесено к некоторой вещи; а потому лица, придерживающиеся этой доктрины, обычно разделяют веру в существование Бога, атмана. души, вневременной личности. Таким образом, верующий утверждает, что в жизни действительно имеется нечто прочное, на что можно полагаться, к чему можно прикрепиться, что существует постоянный способ понимания мира, и наших с ним взаимоотношении.

Однако в конце концов последователь этерналистских доктрин может потерять иллюзорную веру в Бога, которого он никогда не встречал, в душу или вечную сущность, которую он не может найти. А это приводит нас к следующему, более хитроумному ошибочному пониманию реальности — к нигилизму. Такая точка зрения утверждает, что все порождено пустотой, все возникает из тайны. Иногда подобный взгляд оказывается одновременно теистическим и атеистическим, утверждая, что божество непознаваемо. Солнце сияет, бросает свет на землю, помогает росту жизни, обеспечивая ее теплом и светом. Но мы не в состоянии понять происхождение жизни; логически нет исходного момента, с которого началась вселенная. Жизнь и смерть суть всего лишь танец майи, ИЛЛЮЗИИ. Вещи появляются спонтанно, из ничего. В этом подходе важнейшим элементом кажется ничто — непознаваемая реальность, каким‑ то образом находящаяся за видимыми явлениями. Вселенная возникает таинственным образом; для нее совершенно не существует реального объяснения. Вероятно, нигилист мог бы сказать, что человеческий ум не способен постичь такую тайну. Следовательно, в этой точке зрения на реальность тайна рассматривается как вещь. Здесь мы в качестве ответа выдвигаем идею о том, что ответа быть не может, и — останавливаемся на этой идее.

Нигилистический подход вызывает психологию фатализма. Логически вы понимаете, что если совершается какое‑ то действие, как реакция на него происходят некоторые явления. Вы видите непрерывность и следствия, цепную реакцию, над которой не имеете контроля. Эта цепная реакция возникает из тайны «пустоты». Поэтому, если вы убили кого‑ то, такова ваша карма, и убийство оказалось неизбежным, предопределенным. По этой же причине, если вы совершили хороший поступок, он не имеет ничего общего с тем, пробуждены вы или нет. Все возникает из таинственной «пустоты», которая представляет собой нигилистический подход к реальности. Это очень наивная точка зрения: мы все приписываем тайне. Каждый раз, не будучи вполне уверенными в чем‑ то, касающемся вещей, выходящих за пределы набора наших концептуализированных идей, мы впадаем в панику. Мы боимся собственной неуверенности и пытаемся заполнить образовавшуюся пустоту чем‑ то другим. Это «что‑ то другое» — обычно какое‑ то философское убеждение, а в данном случае — вера в тайну. Мы весьма ревностно, как голодающие, разыскиваем пустоту, заглядывая в каждый темный угол, стараемся обнаружить ее, но находим только какие‑ то крошки — и ничего больше. Крайне таинственный факт — пока мы будем продолжать искать ответ, выраженный в понятиях, всегда будут существовать области тайны, причем сама тайна будет лишь еще одной формой понятия.

Являемся ли мы этерналистами, нигилистами или атомистами, мы постоянно предполагаем, что существует какая‑ то «тайна», нечто такое, чего мы не знаем; смысл жизни, происхождение вселенной, ключ к счастью. Мы боремся, чтобы раскрыть эту тайну, стараемся сделаться человеком, который знает ее, обладает ею; мы называем ее «Богом», «душой», «атманом», «брахманом», «шуньята» и тому подобными именами. Разумеется, подход мадхьямика к реальности не таков; хотя ранние школы буддизма хинаяны в какой‑ то степени попали в эту ловушку, и потому их подход считается истинным лишь частично.

Подход хинаяны к реальности видит великую тайну в непостоянстве; то, что рождено, должно измениться и умереть, Однако мы не в состоянии видеть непостоянство само по себе, мы видим только его проявление в формах. Таким образом, последователи хинаяны описывают вселенную в виде атомов, существующих в пространстве, и мгновений, существующих во времени. Как таковые, они являются отдельными элементами бытия, так что последователи хинаяны выступают в качестве атомистов‑ плюралистов. В хинаяне эквивалентом шуньята является понимание преходящего и несубстанционального характера формы; поэтому в практике хинаяны медитация является двойственной; это созерцание многих аспектов непостоянства в процессах рождения, роста, распада и смерти и детальные их описания; это также практика внимательности, которая видит непостоянство событий в психической жизни. Архат созерцает события психической жизни и материальные предметы — и начинает видеть их как мгновенные и атомарные события. Таким образом он открывает, что постоянной субстанции или какой‑ нибудь вещи как таковой не существует. Ошибочность этого подхода проявляется в концептуализации существования взаимосвязанных, объективно реальных элементов, существование «этого» во взаимоотношении с «тем».

Мы можем увидеть эти мировоззрения (этернализм, нигилизм и атомистический плюрализм) почти во всех главных философиях и религиях мира. С точки зрения школы мадхьямика, эти три вида заблуждений в понимании реальности, по существу, неизбежны, пока мы не ищем ответа на предлагаемый вопрос, пока мы стремимся исследовать гак называемую «тайну» жизни. Вера во что‑ то — это просто способ наклеивать на тайну ярлык, И вот йогачара. философская школа махаяны, пытается найти ее единство с феноменальным миром.

Главный упор школа йогачара делает на эпистемологию (Философский термин, употребляемый для обозначения теории познания.). Для этой школы тайной является разум, то. что познает. Йогачарины разрешили тайну, постулируя неразделимый союз разума и явлений. Таким образом, нет познающего индивида, скорее все является «самопознанием». Существует только «один ум», который йогачары называют «самосветящимся познанием»; как мысли, гак и эмоции, как люди, гак и деревья суть его аспекты. Следовательно, это школа не напрасно получила в традиционной литературе название «читта‑ матра»; т.е. школа «одного лишь ума».

Школа йогачара была первой школой буддийской мысли, которая имела целью преодолеть разделение между познающим и познаваемым. Ее приверженцы объясняю! заблуждение и страдание как возникающие вследствие ошибочной убежденности в существовании познающего индивида. Если человек верит в то, что он знает мир, тогда единый ум представляется ему расколотым на части, хотя в действительности его ясная поверхность только загрязнена. Заблуждающийся человек чувствует, что у него возникают мысли о внешних явлениях, что он реагирует на них, — и он захвачен ситуацией постоянного действия и противодействия. Просветленный человек понимает, что мысли и эмоции с одной стороны, и так называемый внешний мир с другой, — оба являются «игрой ума». Итак, просветленная личность не захвачена двойственностью субъекта и объекта, внутреннего и внешнего, познающего и познаваемого, «я» и «другого». Все оказывается самопознанием.

Однако Нагарджуна оспаривает положение йога‑ чаринов «один лишь ум» и фактически подвергает полному сомнению даже само существование этого «ума». Он изучил двенадцать томов писаний «Праджняпарамита», которые появились после второго поворота «колеса дхармы» Будды, т.е. учение среднего периода его жизни. Выводы Нагарджуны суммированы в принципе «непривязанности», который является главным принципом школы мадхьямика. Он говорит, что любой взгляд можно опровергнуть и что не следует останавливаться на каком‑ то одном ответе или описании реальности, крайнем или умеренном, включая понятие «один лить ум». Даже назвать таким ответом сам принцип непривязанности было бы заблуждением, потому что нельзя привязываться к непривязанности. Путь Нагарджуны был нефилософским путем — вообще не был какой‑ то формой философии. Сам Нагарджуна говорил: «Мудрый должен пребывать в серединном пути».

Философия мадхьямика представляет собой критический разбор теории йогачаринов о том, что все является «аспектом ума». Мадхьямика приводит следующий довод. Для того, чтобы утверждать, что все существующее — это лишь игра ума. должен существовать так же и кто‑ то, наблюдающий этот ум, познающий этот ум, кто‑ то, удостоверяющий его существование. Следовательно, главное положение школы йогачара г. необходимостью является аргументом в пользу наличия такого наблюдателя. Но. согласно собственной философии йогачаринов, согласно философии «самосветящегося познания», субъективные мысли о каком‑ то объекте ведут к заблуждению, поскольку не существует ни объекта, ни субъекта, а имеется только один ум, частью которого будет и наблюдатель. Поэтому утверждать, что этот единый ум существует, невозможно. Подобно физическому глазу, самосветящееся познание не может увидеть самое себя — точно так же. как лезвие не в состоянии рассечь себя. По собственному допущению йогачаринов, нет никого, кто знал бы, что единый ум существует.

Что же тогда мы можем сказать относительно ума, или реальности? Поскольку нет никого, кто воспринял бы ум, или реальность, само понятие существования в виде «вещей» и «формы» ошибочно; нет реальности, нет того, кто воспринимает реальность; нет мыслей, проистекающих из восприятия реальности. И если мы устранили это предварительное мнение о существование ума и реальности, тогда ситуации возникают во всей ясности, как они есть. Нет никого, кто должен наблюдать, никого, кто должен что‑ то познавать. Реальность просто есть, и как раз это подразумевает термин «шуньята». Благодаря таком) прозрению устранен наблюдатель, который отделяет нас от мира.

Тогда таким же образом возникает вера в существование «я», как начинается весь этот невротический процесс? Согласно мадхьямикам, дело происходит приблизительно так. В любом случае восприятия формы возникает и немедленная реакция воображения и неуверенности, относящаяся к предполагаемому субъекту, воспринимающему эту форму. Эта реакция почти мгновенна, она длится лишь ничтожную долю секунды. Как только мы осуществили узнавание вещи, нашим следующим действием будет ее наименование; а с наименованием, конечно, приходит и понятие. Мы склонны концептуализировать объект, а это значит, что теперь мы более не способны воспринимать вещи такими, каковы они есть в действительности. Мы создаем своего рода стенку, фильтр или занавес между собой и объектом. Именно это и препятствует поддержанию непрерывного осознания как во время практики медитации, так и после нее. Завеса отделяет нас от всеохватывающего осознания и от присутствия состояния медитации, поскольку мы вновь и вновь оказываемся неспособными видеть вещи такими, каковы они есть. Мы чувствуем себя вынужденными давать названия, переводить, рассудочно мыслить; и эта деятельность уводит нас все дальше от прямого и точного восприятия. Следовательно, шуньята — это не просто осознание того, что мы такое, чем мы являемся по отношению к какому‑ то объекту; это скорее ясность, которая преодолевает концептуальную оболочку и ненужные заблуждения. Мы более не охвачены очарованием объекта, не вовлечены в ситуацию, как субъект; здесь свобода от «этого» и «того». То, что остается, это открытое пространство, отсутствие дихотомии «то‑ это». Именно такое состояние имеет в виду «серединный путь» мадхьямика.

Переживание шуньята нельзя развивать без первоначальной работы на узком пути дисциплины и техники. Техника для начала необходима; однако на некоторой стадии необходимо также, чтобы техника отпала. С точки зрения конечной истины, весь процесс учения и практики совершенно не нужен, ибо мы могли бы постичь отсутствие эго в одно мгновение. Но такую простую истину мы не приняли бы. Иными словами, нам нужно учиться, чтобы разучиться. Весь процесс заключается в проявлении «я»; мы начинаем с того, что учимся разбираться в невротических мыслях и эмоциях; затем, благодаря пониманию пустоты, открытости, устраняется система ложных понятий; это и есть понимание шуньята. «Шуньята» на санскрите означает буквально «ничто», «пустота», т.е. «пространство», отсутствие какой бы то ни было концептуализированной точки зрения. Так, Нагарджуна говорит: «Точно так же, как солнце рассеивает тьму, совершенный мудрец победит ложные привычки ума. Он не видит ни ума, ни мысли, полученной из ума» («Комментарий к мадхьямике»).

«Сутра сердца» заключается «великим заклинанием» или мантрой. В тибетской версии говорится: «Итак, следует знать, что это мантра трансцендентного знания, мантра глубокого прозрения, непревзойденная мантра, не имеющая себе равных, мантра, которая успокаивает все страдания, она есть истина, ибо в ней нет обмана». Могущество этой мантры проистекает не от какой‑ нибудь воображаемой мистической силы слов, не из магии, а из значения слов. Интересно, что после рассмотрения шуньята — «форма пуста, пустота есть форма, форма — ничто иное как пустота, пустота — ничто иное как форма» и т.д. — далее сутра рассматривает мантру, В начале она пользуется понятиями медитативного состояния, а в конце — понятиями мантры, или слов. Это потому, что в начале мы должны развить доверие к своему пониманию, очистившись от всех предвзятых мнений; нам необходимо преодолеть, превзойти все верования, нигилизм, этернализм и т.д. И когда человек полностью раскрыт, когда он остался без единой маски, совершенно обнаженным и открытым, — в этот самый момент он видит силу слова. Когда сброшена маска с глубинного, абсолютного, наивысшего лицемерия, тогда мы действительно начинаем видеть драгоценность, сверкающую собственным светом, — энергетическое живое качество раскрытия, живое качество покорности, живое качество отречения.

Но в данном случае отречение — не просто отбрасывание чего‑ то; мы отбрасываем все — и начинаем чувствовать живое качество мира. И этот особый мир — не слабое чувство покоя, не едва заметная открытость; он обладает сильным характером, качествами непобедимости и несокрушимости, потому что не оставляет никаких лазеек для лицемерия. Здесь полный мир во всех направлениях, так как не существует ни единого темного пятнышка или уголка для сомнения или притворства. Полная открытость представляет собой и полную победу, гак как мы ничего не боимся, совершенно не пытаемся защищать себя. Потому‑ то эта мантра называется великой. Можно было бы думать, что вместо слов «Ом гатэ гатэ парагатэ парасамгатэ бодхи сваха», мантра должна была бы содержать какие‑ то слова о шуньята: «Ом шуньята махашуньята» или что‑ нибудь в этом роде. Вместо этого в мантре сказано: «гатэ гатэ парагатэ», т.е. «ушел, ушел, ушел на ту сторону, совсем ушел». Это выражение гораздо сильнее, чем слово «шуньята», потому что слово «шуньята» могло бы подразумевать новое философское объяснение. А тут вместо какой‑ либо философской формулировки мантра раскрывает то, что лежит по ту сторону философии. Поэтому она говорит: «гатэ гатэ», т.е. «ушел, оставил, освободился, раскрылся». Первое «гатэ» означает «освободился от завесы противоречивых эмоций»; второе «гатэ» представляет собой избавление от завесы примитивных верований относительно реальности. Иначе говоря, первое «гатэ» представляет нам идею «форма — пустота», тогда как второе «гатэ» относится к положению «пустота есть форма». Следующее слово мантры «парагатэ» означает «ушел на ту сторону, полностью раскрылся». И вот «форма есть форма» — «парагатэ», «но и не только форма есть форма, но и пустота есть пустота» — «парасамгатэ», т.е. «совсем ушел на ту сторону». «Бодхи» здесь означает «полностью пробужденный»: значение этого слова — «оставивший, полностью сбросивший маску, обнаженный, совершенно открытый». «Сваха» — традиционное окончание мантры, которое означает «да будет так!» Иными словами, «ушел, ушел, ушел на ту сторону, полностью раскрылся, пробудился; да будет так!».

Вопрос: Каким образом желание ведет к рождению?

Ответ: Всегда, когда есть желание, есть и еще одно рождение. Вы выращиваете эту потребность — потребность что‑ то сделать, что‑ то получить. А затем такое страстное желание влечет за собой и другие элементы цепи. «Рождение» здесь означает рождение нового заблуждения, новой неудовлетворенности, новой потребности. Например, если вы испытываете сильное желание денег, и вам удается собрать большую их сумму, тогда вам также захочется что‑ нибудь на них купить. Одно ведет к другому, и происходит цепная реакция, гак что желание становится своеобразной сетью. Вы постоянно чего‑ то хотите, хотите что‑ то втянуть в себя.

Переживание шуньята, когда мы ясно и точно видим то, что есть, как‑ то разрывает эту сеть, эту паутину, потому что соткана в пространстве желаний, в пространстве потребности. И когда это пространство, так сказать, замещено пространством шуньята, вся концептуализированная формулировка желания в своей целостности оказывается полностью устранена, как если бы вы прибыли на другую планету с другой атмосферой, в какое‑ то место, где совсем нет кислорода. Следовательно, шуньята создает новую атмосферу, новое окружение, которое не поддерживает привязанности или желания. Поэтому переживание шуньята делает невозможным также и выращивание семени кармы; вот почему говорят: «Шуньята — то, что порождает всех будд и всех пробужденных». «Пробужденный» означает такого человека, который не участвует в цепных реакциях и сложностях кармического процесса.

Вопрос: Почему бывает так, что большинство из нас имеет весьма сильную склонность не видеть вещи такими, каковы они есть?

Ответ: Думаю, главным образом потому, что мы боимся увидеть их такими, каковы они есть.

Вопрос: Почему мы боимся этого?

Ответ: Мы хотим сохранить прикрепленную к эго пуповину, через которую мы можем постоянно питать его.

Вопрос: Можно ли достичь понимания того факта, «что пустота есть форма», при помощи практики различных технических приемов медитации; или это понимание должно прийти к нам спонтанно?

Ответ: Понимание шуньята не достигается благодаря практике умственной гимнастики; надо действительно увидеть пустоту. Ее можно и воспринимать во время сидячей медитации, и увидеть в жизненных ситуациях. Не существует какого‑ либо установленного образа действия, чтобы вызвать это переживание. Например, у великого индийского йогина Наропы восприятие шуньята произошло, когда учитель снял сандалию и ударил его по щеке. В то же мгновенье он увидел пустоту. Все зависит от индивидуальной ситуации.

Вопрос: Тогда это переживание не является чем‑ то таким, что можно искать.

Ответ: Если мы действительно заинтересованы в том, чтобы найти его, если мы по‑ настоящему, целиком преданы пониманию шуньята, тогда нам нужно оставить всякие поиски.

Вопрос: Мне несколько трудно примирить понятие шуньята с тем, что совершается сию минуту.

Ответ: Когда вы обладаете переживанием шуньята, это не означает, что вы перестаете воспринимать окружающее, перестаете жить на Земле. Вы все еще живете на Земле, но вы с большей точностью видите то, что происходит здесь. Мы думаем, что мы знаем вещи такими, каковы они есть, однако мы видим лишь собственную их версию, которая не совсем полна. Многое можно еще узнать о подлинных тонкостях жизни. А вещи, которые мы видим, представляют лишь очень грубую версию того, что есть Обладание переживанием шуньята не означает, что весь мир полностью растворяется в пространстве; но вы начинаете замечать это пространство, поэтому мир оказывается как‑ то менее загроможденным. Например, если мы собрались встретиться с кем‑ то, мы можем приготовится сказать этому человеку то‑ то и то‑ то, успокоить его или что‑ то ему объяснить. Но вот он появляется, и оказывается, что у него так много своих сложностей, он сам настолько взволнован, — и прежде чем вы сообразили, где вы находитесь, вы уже приведены в полное смущение и разделяете его смятение вместо того, чтобы иметь ту ясность, которую вы приготовили с самого начала. Вы совершенно поглощены его заблуждениями. Напротив, шуньята означает способность видеть сквозь заблуждения. Вы постоянно сохраняете точность и ясность.

Вопрос: И вы все еще продолжаете жить в мире с таким переживанием?

Ответ: Да, разумеется! Понимаете, просветление не означает смерть; иначе оно было бы своеобразным самоубийством, а это смешно. Такой взгляд был бы нигилистическим подходом, попыткой уйти от мира.

Вопрос: Обладает ли просветленный человек всезнанием?

Ответ: Боюсь, что это ошибочное заключение из теории «единого ума» йогачаринов; эта теория также появлялась и в других религиозных и философских традициях. Идея здесь в том, что просветленный человек стал этим «единым умом», а потому он знает все, что когда‑ то было, есть или будет. Вы всегда встречаетесь с подобными дикими вымыслами, когда люди связывают себя с «тайной», с непознаваемым. Но боюсь, что в действительности такой вещи, как этот «единый ум», не существует.

Вопрос: А как начать видеть то, что есть?

Ответ: Не начиная, оставить идею начинания. Если вы стараетесь утвердится на какой‑ то особой территории, — «мой опыт!» — тогда вы не увидите шуньята. Вам нужно полностью оставить идею территории. А это можно сделать, нет ничего невозможного. Это не просто философская спекуляция. Мы можем оставить идею территории, можем не начинать.

Вопрос: Является ли частью этого отказа от начинаний долгое усилие — такое долгое, что мы оставляем его, истощив свои возможности? Можем ли мы оставить все до того, как устанем? Существует ли какой‑ то сокращенный путь? Должна ли обезьяна пройти через весь этот процесс, когда она бьется о стены и галлюцинирует?

Ответ: Думаю, да. Внезапное просветление приходит лишь при истощении сил; его внезапность не обязательно означает, что существует сокращенный путь. В некоторых случаях люди могут пережить неожиданную вспышку просветления, но если они не работают над тем, чтобы продолжить себе путь, возобновится действие обычных стереотипов их мышления, и ум опять станет загроможденным. Нужно совершить путешествие, потому что, как вы сказали, в той точке, где вы начинаете чувствовать разочарование, вы получаете свое.

Вопрос: Это как будто возвращает нас к дисциплинарному пути хинаяны, не так ли?

Ответ: Да, медитация — тяжелая работа; это, в определенном смысле, физический труд.

Вопрос: Когда мы начали его, нам как будто есть над чем поработать.

Ответ: Нам есть над чем поработать; но в то же время все, что вы делаете, относится только к данному моменту, а не к достижению какой‑ то цели в будущем. И это снова возвращает нас к практике медитации. Медитация не в том, чтобы начать утверждаться на пути; это понимание того, что мы уже на пути, это пребывание всецело в настоящем времени, в это самое мгновенье — сейчас, сейчас, сейчас! На самом деле мы не начинаем, потому что в действительности никогда не покидали пути.

Вопрос: Вы описываете просветленных людей как свободных от оков кармы. Хотелось бы узнать, что вы при этом имеете в виду, потому что мне кажется, что они создают новую кармическую цепь.

Ответ: Слово «карма» значит «создавание» или «действие» — это как бы цепная реакция. Например, мы сажаем семя с расчетом на будущее. В случае же просветления планов на будущее нет; ибо у таких людей нет желания обеспечивать свою безопасность. Они более не нуждаются в том, чтобы видеть, по какому плану сложится будущее, они преодолели заранее сформулированное представление о будущем, потому что полностью пребывают в настоящем. Настоящее заключает в себе потенциал будущего, а также и прошлого. Просветленные люди совершенно подчинили беспокойную и безумную деятельность ума. Они целиком и полностью находятся в данном мгновении, а потому свободны от того, чтобы сеять дальнейшие семена кармы. Когда приходит будущее, они не —видят в нем результата своих добрых дел в прошлом; они все время видят в нем настоящее. Таким образом, они не создают никаких дальнейших цепных реакций.

Вопрос: Отличается ли качество «пробужденности» от простого пребывания в настоящем мгновении?

Ответ: Да. Просветление — это состояние пробужденности в настоящем моменте. Вот, например, животные живут в настоящем моменте; в этом смысле в настоящем времени живет и маленький ребенок; но это совсем не то, что состояние пробужденности, просветление.

Вопрос: Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, когда говорите, что животные и маленькие дети живут в настоящем. В чем различие между жизнью в настоящем в такой форме и состоянием просветленного человека?

Ответ: Я думаю, что здесь существует различие между сосредоточенностью на чем‑ то и подлинным пребыванием в настоящем мгновении, характеризующим «пробужденность». В случае ребенка или животного имеет место пребывание в настоящем; но это будет сосредоточенностью на настоящем. Сосредоточиваясь на настоящем, они получат от такого сосредоточения своеобразное питание, хотя могут и не осознавать этого. В случае же просветленного человека нет сосредоточенности на идее «я просветлен», потому что он целиком вышел за пределы понятия «я есмь». Он просто пребывает в полноте; и разделение на субъект и объект оказывается навсегда оставленным.

Вопрос: Но если просветленный человек не имеет эго и чувствует печали и горести окружающих, но не обязательно чувствует свои, тогда не назовете ли вы «желанием» его добровольное стремление помочь другим в преодолении их трудностей?

Ответ: Я так не думаю. Желание появляется тогда, когда вы хотите видеть кого‑ то счастливым. Когда этот человек счастлив, чувствуете себя счастливым и вы, гак как ваша деятельность, доставляющая ему счастье, в некотором смысле совершается не столько ради этого другого человека, сколько ради вас самих. Вам хочется видеть его счастливым. Просветленный человек свободен от такого отношения. Как только кому‑ то требуется его помощь, он просто оказывает ее; и в этом не заключено никакого самоудовлетворения или самопрославления.

Вопрос: Почему вы назвали свой здешний центр «Карма дзонг»?

Ответ: «Карма» означает «действие», а также «деятельность будды», тибетское слово «дзонг» означает «крепость». Ситуации просто представляются, а не возникают в результате обдуманной преднамеренности. Возникая совершенно спонтанно, они постоянно развиваются. В центре как будто заключено огромное количество энергии; то же самое можно сказать и о карме. Эта энергия никем не направляется неправильно, и она является крепостью. Происходящее с неизбежностью должно было произойти; но оно принимает скорее форму спонтанных кармических воздействий, чем миссионерской работы или обращения в буддизм.

Вопрос: Как вы свяжете самадхи и нирвану с понятием шуньята?

Ответ: Здесь проблема слов. Дело не в различиях, а в подчеркивании разных сторон. Самадхи — это полная вовлеченность, а нирвана — это свобода, и оба понятия связаны с шуньята. Когда мы переживаем шуньята, мы полностью вовлечены, без двойственного разделения на субъект и объект. Мы оказываемся свободными от заблуждений.