Национальный правопорядок и глобальная юриспруденция

Контуры глобального правопорядка уже свидетельствуют о его деструктвиности, однако юридическое сообщество исполнено оптимизмом на сей счет. Глобальный правопорядок, по мнению многих ученых, более совершенен, чем национальный[339]. Глобализацию в правовой сфере нельзя сводить к формированию Интерпола, международных трибуналов и международных структур по проблемам прав человека. «Глобализация в праве в объективном смысле выражается, прежде всего, в формировании новых юридических отношений, юридических институтов и норм», – полагает И.И. Лукашук[340]. По его мнению, глобализация ведет к образованию глобальной правовой системы или суперсистемы. И.И. Лукашук также обращает внимание на то, что некорректно говорить как о стирании грани между международным и внутренним правом государств (ведь у каждой из этих правовых систем свои природа, сфера действия, объект регулирования и механизм действия), так и о прямом действии международного права (поскольку международное право име­ет прямое действие на территории го­сударства с его санкции и как составная часть национальной правовой системы). Наоборот, если бы это произошло, то привело бы к нарушению их нормального функционирования. Среди важнейших правовых тенденций в эпоху глобализации И.И. Лукашук называет: интерна­ционализацию внутреннего права госу­дарств; конституционализацию международ­ного права (закрепление в национальных конститу­циях, особенно в новых, положений о международном праве) и, как следствие, конституционализацию внешней политики; доместикацию (или интернетизацию) международного права – инкорпорирование международного права во внутреннее; глобализа­цию правового регулирования[341].

Применяя термин " правовая глобализация", судья Конституционного Суда РФ Н.С. Бондарь замечает, что он отражает качественные характеристики интернационализации ведущих правовых систем и нарастания на этой основе общего в нормативно-правовой жизни современной цивилизации[342]. Тенденция нарастающего влияния международного права на систему и отрасли внутреннего права России в результате набирающего силу процесса глобализации вполне очевидна.

Ключевое значение имеет определение оптимальных форм и способов решения данной проблемы, позволяющих обеспечить разумное сочетание национальных и международных интересов. В связи с этим важно определиться в выборе приоритетов, ибо, как объективно полагает Н.С. Бондарь, вопрос заключается в том, являются ли глобалистскими приоритетами свобода и права человека (причем права, приобретшие во второй половине ХХ в. международный характер) или ценности безопасности? Это связано с тем, что в силу возникновения в XXI в. новых глобальных угроз человечеству (международный терроризм, природные и техногенные катастрофы, угроза глобального потепления и др.) все большее значение в современном мире приобретают вопросы безопасности личности, общества и государства. По мнению Н.С. Бондаря, положительный ответ лишь на один из данных вопросов, заключающийся в выборе только одного из названных ранее приоритетов, представляется сомнительным, тем более что права и свободы граждан гарантируются прежде всего государством. Как справедливо отмечает Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В.Д. Зорькин, " права и свободы, в том числе прирожденные, не могут реализовываться без дееспособной политической власти, т.е. вне государства как политического сообщества народа, связанного правом и общей целью" [343]. Это обусловливает необходимость поиска оптимального решения в определении баланса между ценностями публичного характера, с одной стороны, и частными интересами – с другой.

По изложенным основаниям в условиях глобализации " нахождение баланса власти и свободы составляет главное содержание теории и практики современного конституционализма", учитывая, что " резкая диспропорция интересов, их жесткая конкуренция не просто вредна, а пагубна. И право на этом пути должно жестко регламентировать соблюдение баланса интересов, способствовать гармонизации" [344].

При решении этой важнейшей проблемы важно учитывать объективно существующее противоречие между всемирным процессом глобализации и потребностью государств сохранить собственную идентичность. Заслуживают внимания соображения академика Н.Н. Моисеева, который, предостерегая от переоценки значения реализации идеи достижения универсальности цивилизации, обращал внимание на отсутствие единых подходов к разрешению данной проблемы. С точки зрения Н.Н. Моисеева, " в разных условиях в разные времена разные общества находили и будут находить свою меру компромисса между свободой и равенством, соответствующую конкретным жизненным реалиям. Какие-либо общие универсальные рецепты, годные для всех времен и народов, отсутствуют" [345]. В связи с этим предложение о неких универсальных правах человека, одинаково пригодных для населения всей планеты, является, по его мнению, иллюзией. Выделяя в высказанной Н.Н. Моисеевым теории возражение против унификации (стандартизации) прав человека, Е.А. Лукашева считает такой подход рациональным, как предполагающий " недопустимость форсирования процесса восприятия и заимствования международно-правовых норм о правах человека всеми странами и регионами мира" [346]. Е.А. Лукашева обоснованно указывает на объективную зависимость этого процесса от таких факторов, как социокультурные системы, традиции и уровень благосостояния народов конкретных стран. Такой же точки зрения придерживается и И.А. Ледях, которая считает, что практика ограничения или отступления от гарантируемых региональными актами прав и свобод в условиях чрезвычайного положения по-разному проявляется в регионах в зависимости от цивилизационных особенностей, конфессиональных устоев, традиций и т.п., которые влияют на трактовку и определение сущности прав человека[347]. Аналогичный подход в общем демонстрирует и Р.Т. Шамсон, полагающий, что целостному пониманию концепции прав и свобод человека препятствует целый ряд иных обстоятельств, включающий в себя различия в социальных условиях существования людей, изменения понятия и содержания прав человека в ходе исторического развития, глубокие различия в морально-правовых воззрениях в разных странах на эту проблему[348]. Анализируя испанский вариант интегральной модели прав человека, А.Н. Медушевский также обращает внимание на необходимость учета возможности реализации проекта глобализации мира в конкретных социальных и исторических условиях[349].

А.Г. Светланов отмечает, что в глобальном плане народы мира вовсе не разделяют безоговорочно то понимание прав и свобод, которое исповедуется в Европейском Союзе и Северной Америке[350]. На это же обращает внимание И.И. Лукашук, подчеркивая, что международные пакты о правах человека не приняты большинством государств мира из-за цивилизационных различий, преодоление которых является весьма сложной задачей длительного характера, в процессе решения которой необходимо сохранить национальное наследие и национальную идентичность[351].

Далеко не случайно в последнее время обращается внимание на опасность " некритического заимствования" западных правовых институтов, внедрение которых без учета реальных условий и национальных особенностей может вызывать кризисные явления. Более того, имеют место высказывания о реальной опасности " демонтажа" государства в условиях активного внедрения идеи глобализации и нового международного порядка, в связи с чем вопросы соотношения национальных и международных стандартов прав человека приобретают особое значение.

Международно-правовые обязательства принимаются многими странами с расчетом на углубление кризиса самобытной правовой культуры. На такой основе делаются выводы, что " правочеловеческая догма навязывается самобытным, самостоятельным и в принципе, самодостаточным правовым системам. Это происходит, несмотря на весьма относительную ценность большинства правозащитных норм и институтов и их малую привлекательность с точки зрения возможной рецепции, инкорпорации в национальное законодательство" [352].

Международные стандарты в юриспруденции достаточно агрессивно навязываются всем без исключения странам и народам независимо от их национальных особенностей вследствие экспансионистских планов глобализаторов мира. Н.В. Варламова отмечает, что " идеология естественных неотчуждаемых прав человека, свобода и формальное равенство субъектов как базовые принципы правового регулирования, презумпция связанности государства правом порождены не российской социальной практикой. Более того, они до сих пор должным образом не восприняты массовым и профессиональным правосознанием" [353]. В этой связи она считает, что многие западные концепции и модели чужды нашей правовой действительности. Они даже не получили должного теоретического осмысления. С другой стороны, не соглашаясь с подобным подходом, руководитель аппарата Комиссара по правам человека Совета Европы Э. Мюллер-Раппард указывает на то, что права человека не являются чисто западной концепцией, в связи с чем " локальные причины не могут оправдать мнения, согласно которому то, что приемлемо в одном регионе мира, не обязательно для другого". Э. Мюллер-Раппард делает вывод, что права человека уже не являются исключительно внутренним делом государства, а относятся к числу важнейших международных проблем[354]. Судья Европейского Суда по правам человека А.И. Ковлер, который, анализируя точку зрения Н.В. Варламовой относительно источников происхождения идеологии прав человека, утверждал: " Никто не оспаривает универсального (т.е. нероссийского) происхождения идеологии прав человека, хотя в теорию прав второго и третьего поколения мы внесли свой вклад. А вот относительно " западных" концепций и моделей можно поспорить. Думается, в Конституции возобладала модель здравого смысла, которую наша страна и ее граждане наконец заслужили" [355]. Несколько иную точку зрения высказывал В.А. Карташкин, который считает, что " согласно международным документам, имеющим всеобщий характер, права человека не зависят от воли государства, а являются " естественными" и " неотъемлемыми", принадлежащими каждому с момента рождения". А международные нормы, относящиеся к правам человека, " отражают общечеловеческие ценности и поэтому они постепенно признаются развивающимися странами, многие из которых не принимали участия даже в их разработке. Подтверждением этого является ратификация Пактов о правах человека подавляющим большинством участников международных отношений и признание ими положений, содержащихся во Всеобщей декларации, в качестве обязательных обычных норм" [356].

Различные суждения высказывались и в отношении возможности использования зарубежного опыта в практике Конституционного Суда Российской Федерации. В частности, В.В. Лапаева предлагала: " Очевидно, что Конституционный Суд Российской Федерации должен мотивировать свои решения не ссылками на зарубежный опыт, а надлежащей трактовкой правового смысла отечественной Конституции" [357].

Не вызывает сомнения, что зарубежный юридический опыт в России должен использоваться методологически взвешенно. Как полагает директор Института российской истории РАН А.Н. Сахаров со ссылкой на суждения Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, М.М. Сперанского, " крутая ломка по западным образцам может привести к хаосу, к распаду общества и краху всей государственной, политической и культурной системы России. Их правота не раз подтверждалась российской историей" [358].

Международно-правовые нормы не меняют своего существа при введении во внутригосударственную правовую систему. Вместе с тем процесс их реализации и порядок имплементации в таких случаях регулируются нормами внутригосударственного права, если иное не определено международным договором. Необходимо отметить и то, что полная замена внутригосударственного регулирования международно-правовым неадекватна интересам выживания наций и народов.

Существуют различные подходы к формам внедрения норм международного права в национальную правовую систему. В.В. Гаврилов в своих исследованиях отвергал теории трансформации (одним из главных признаков которой является необходимость приобретения нормами международного права силы норм внутреннего права в целях придания им юридической силы внутри государства) и инкорпорации (согласно которой международные правовые нормы становятся частью внутреннего законодательства автоматически без издания внутригосударственных нормативных правовых актов). В.В. Гаврилов считает более целесообразным и необходимым придерживаться именно теории имплементации, основные постулаты которой заключаются в следующем:

а) международное право и национальное право представляют собой две различные системы права, а потому международные правовые нормы могут быть регуляторами отношений в сфере действия внутреннего права государства исключительно с санкции соответствующих национальных правовых норм;

б) содержание механизма имплементации международных правовых норм зависит от их вида, содержания и конечной цели международного правового регулирования;

в) теория имплементации не допускает стирания граней между международными и внутригосударственными правовыми нормами в рамках национальной правовой системы и говорит о возможности опосредственного действия первых в " сфере ответственности" вторых[359].

В советский период доминирующей была точка зрения, согласно которой международное право прямо и непосредственно не может регулировать правовое положение личности, а индивидуумы ни при каких условиях не являются и не могут быть субъектами международного права[360]. В последующем объективный процесс интернационализации прав человека стал рассматриваться в качестве позитивной тенденции[361], в связи с чем все чаще внимание акцентировалось на необходимости установления конкретного перечня субъектов международного права, учитывая, что аспект уточнения правосубъектности может существенно повлиять на правовую доктрину государства в целом. В.А. Карташкин, выделяя данную тенденцию, считает, что " в эпоху глобализма ускоряется процесс ограничения суверенных прав государства и укрепления суверенитета индивида" [362]. Однако в контексте формирования наднациональных формирований речь идет именно о передаче государством суверенных прав, и даже о передаче самого суверенитета, являющегося существенным признаком и означающего, что государство в принципе может свободно и самостоятельно устанавливать для себя государственный строй и форму правления, регулировать свою внутреннюю организацию и поведение своих граждан, а также свою внутреннюю и внешнюю политику.

В юридической литературе имеет место точка зрения, согласно которой государства добровольно отказываются от части своих суверенных прав и передают их международным органам, наделенным полномочиями вмешиваться во внутренние дела таких государств. В результате индивид становится непосредственно субъектом международного права. Именно этот подход получил избыточное обоснование в современной научной литературе. Актуальность этой проблемы существенно возрастает в последнее время в связи с расширением сферы международной правовой защиты прав и свобод человека, включая возможность обращения в Европейский Суд по правам человека. Поэтому некоторыми зарубежными специалистами, в частности Я. Броунли, указывается на следующие немаловажные обстоятельства:

а) теоретическая полемика о том, является ли индивид субъектом международного права, не всегда приводит к плодотворным результатам в практическом отношении. По всей видимости, индивид может представлять собой субъект международного права только при определенных обстоятельствах, когда он обладает подлинной процессуальной правоспособностью;

б) индивида следует рассматривать как члена определенного организованного общества, в котором он живет, и, следовательно, его индивидуальный статус будет зависеть от общих условий социального и экономического развития в данном обществе.

Полагая, что высказанная Я. Броунли позиция в определенной степени непоследовательна и противоречива, Р.Т. Шамсон обращает внимание на то, что в современных условиях подавляющее большинство европейских, арабских и российских ученых в той или иной мере признают индивида субъектом международного права (например, субъектом международного права второй категории). Это фактически означает, что права и свободы человека в значительной мере вышли за пределы внутренней компетенции государства (в отличие от советской доктрины международного права, в соответствии с которой регулирование прав человека относилось к внутреннему делу государства) и все более становятся предметом международного регулирования[363]. Признание международной правосубъектности индивидов, с одной стороны, служит обоснованием эмансипации личности, с другой – средством вторжения глобалистов во внутренние дела суверенных государств.

В Концепции национальной безопасности Российской Федерации констатируется расширение сотрудничества с зарубежными странами и международными организациями по широкому спектру проблем международной безопасности[364]. К. Аннан подчеркивал, что " на международном уровне нам нужны механизмы сотрудничества, которые были бы достаточно прочными для утверждения всеобщих ценностей и в то же время достаточно гибкими для содействия реализации людьми названных ценностей так, как они могут их применять на практике с учетом конкретных обстоятельств" [365]. В этой связи В.Д. Зорькин заметил, что роль права и состоит в том, чтобы найти гармоничное сочетание национальных и глобальных интересов при очевидной необходимости:

а) с одной стороны, осуществлять постоянную корректировку национального законодательства в соответствии с международно-правовыми стандартами, которые признаны Россией в соответствующих международных договорах;

б) с другой – отстаивать в законодательстве новые специфические национальные интересы, которые соответствуют закрепленным в Конституции коренным национальным интересам[366].

В суверенном государстве речь может идти не о механическом копировании западного опыта по вопросам правового регулирования, а об актуализации национальных духовно-культурных традиций. В результате представляется возможным сделать следующие ключевые выводы – усиливающиеся (в результате набирающей силу глобализации) процессы унификации внутреннего и международного законодательства диктуют необходимость определения на современном этапе оптимальных форм и способов решения этой проблемы, позволяющих:

- обеспечить разумное сочетание национальных и международных интересов, учитывая при этом потребность государства сохранить собственную идентичность, включая основы конституционного строя, специфику реализации государственного суверенитета, организации государственного устройства и построения правовой системы;

- конкретизировать на основе возможного баланса интересов личности, общества и государства основные приоритеты отечественной правовой политики, имея в виду наличие как совпадающих целей, так и объективных противоречий между правами и свободами граждан и интересами национальной безопасности.

В процессе установления разумного баланса между правами и свободами граждан и интересами национальной безопасности в условиях глобализации важное значение имеют творческие осмысление и восприятие зарубежного опыта и процесс разумной имплементации норм международного права в российскую правовую систему:

- имея в виду особенности национальной правовой системы и исторического и политического развития;

- принимая во внимание, что порядок имплементации норм международного права, не меняющих своей сути при инкорпорации во внутригосударственную правовую систему, в таких случаях регулируется нормами внутригосударственного права.

Юридическая практика эпохи глобализации мира показывает, что согласование современного международного и внутригосударственного, национального права невозможно. Возможно только постепенно заменять внутригосударственное право международным. Так, мировые сетевые структуры осуществляют свои операции между не связанными друг с другом либо принципиально различными правовыми полями, что позволяет им вести свою деятельность практически вне рамок национального законодательства. В то же время современное международное право сориентировано исключительно на субъектов глобализма. Значит, вырвавшись из сферы внутригосударственного правового регулирования, сетевые организации тем самым покидают сферу права как таковую и переходят в область «права сильного».

С явлением глобализации связано возникновение наднациональных нормативных правовых массивов, которые находятся вне национальной юрисдикции и территориального суверенитета государства. Приме­ром может служить возникно­вение глобального торгового и договорного права. Движение правовых отношений, совершение юридически значимых действий происходит за пределами внутригосудар­ственного материального и процессуального права, вне участия национальных судебных и иных юрисдикционных органов государства. К новым наднациональным образованиям специалисты относят интенсивно развивающееся «гуманитарное право». Но наиболее характерным проявлением глобализации является возникновение информационного права. Правовой общностью экстерриториального дейст­вия является региональное право, в частности, право Европейского Союза (европейское право) – норматив­но-юридический комплекс, которому одновременно присущи как черты наднационального, так и внутриго­сударственного права. Одновременно с глобальными общностями возника­ет наднациональное правосудие, или " трансна­циональная юстиция" (transnational justice). Тем самым ведется последовательное формирование «глобального права».

В формирующейся глобальной юриспруденции появляются два важных компонента, о правовой природе которых важно задуматься. Речь идет о так называемом транснациональном праве и наднациональном праве.

Глобальная правовая система, как считает, к примеру, В.М. Шумилов[367], обусловлена качественным единством нижеперечисленных правовых явлений, требующих особого регулирования:

1) отношения, охватываемые внутригосударственным правом (речь идет о так называемых отношениях частноправового характера с иностранным элементом);

2) отношения между государствами (и шире – между " публичными лицами"), которые регулируются международным правом;

3) отношения между частными лицами в тех вопросах, которые не регулируются ни внутренним, ни международным правом; в этом случае частные лица разных государств, будучи заинтересованными в обеспечении порядка, создают собственную автономную систему регулирования – нечто вроде международного права (так называемое транснациональное право). Примером могут служить унифицированные правила, разработанные Международной торговой палатой для межбанковских операций;

4) отношения в сферах наднациональной юрисдикции – они порождены глобальными проблемами и интересами и регулируются нормами, которые условно можно назвать наднациональным правом. Явление наднациональности возникает, по мнению В.М. Шумилова, в тех случаях, когда государства должны или вынуждены подчиняться нормам, созданным и/или вступившим в силу без согласия государства. Многие международные организации на основании уставной правосубъектности получили возможность обязывать своими конкретными действиями (решениями) государства-члены, не заручаясь их согласием на это в каждом отдельном случае. Другими словами, некоторые международные организации приобрели в отношении суверенных государств-членов определенный объем самостоятельных распорядительных полномочий. Признаки наднациональности присутствуют в деятельности ряда международных региональных организаций (ЕС) и организаций универсального характера (МВФ).

Рассуждая о концепции мирового глобального права можно заметить, что взаимное построение единой юридической системы – это тот путь, по которому должны будут идти субъекты глобализма, потому что он сулит имгосподство над миром. Однако его реализация довольно проблематична, поскольку существует разнообразие права (как в теоретическом, так и в практическом аспектах), которое предполагается унифицировать. Каждый субъект глобализации имеет свое правовое пространство. Государства имеют законодательства, распространяющиеся на их территорию. Корпорации распространяют свои нормы на уровне либо данной корпорации, либо и на уровне другой (других) корпораций, в последнем случае должна быть договоренность между этими субъектами, при этом на корпорации частично подчиняются частично законодательству материнской страны, частично – страны пребывания. В то же время возникает немало конфликтных ситуаций, скрытых от глаз и разрешаемых в рамках так называемого те­невого права, путем давления и угроз, вынужденных уступок, навязывания условий, оформленных локальными соглаше­ниями или устными договоренностями. Тут глобализм высту­пает в образе " права сильного". Еще более зловещий образ предстает перед мировой общественностью, когда откровенно нарушаются международно-правовые принципы и договоры.

В территориальном масштабе наряду с уни­версальными тенденциями в рамках мирового сообщества обна­руживаются и региональные тенденции. Например, в рамках правовой интеграции латиноамериканских государств, госу­дарств Европейского Союза, государств СНГ. Между ныне существующими странами и народами велики различия духовно-культурного и национального характера, что имеет объективный характер. Своего рода плотность правовых отношений определяется типом межгосударственных объединений и союзов, когда в Ев­ропейском Союзе степень сближения экономических, в том числе акционерных, законодательств привела к формирова­нию " европейского права". Такого феномена правовой уни­фикации почти нет в других объединениях, исключая некоторые формы латиноамериканской и скандинавской унификации.

Человечество все более становится одномерным, соответственно этому неуклонно растет влияние глобальных юридических регуляторов на развитие важнейших сфер жизнедеятельности в различных странах и общественных системах. Международное право и юридически и фактически усиливает свои позиции. Глобалистский правопорядок требует сближения национальных правовых решений, с одной стороны, и формирования механизмов выработки согласованных и общих решений в мировом сообществе – с другой. Глобализация мира требует для своего обеспечения выработку единых юридических норм, процедур, стандартов. Именно унификация юриспруденции является той основой, без которой не мыслима и сама глобализация мира. С теоретической точки зрения, основой глобализации стало плюралистическое правопонимание, которое до сих пор не могло сложиться на добровольных, компромиссных началах. Противоречие между этими тенденциями носит поверхностный характер. Дело в том, что под завесой плюралистического подхода удобнее всего «протаскивать» выгодную сильным мира сего идеологию.

Под предлогом защиты прав угнетенных наций и народов утверждается их кабала перед лицом глобализаторов мира. Это предполагает культивирование западных идеологических нормативов как формы стандартизации политического пространства и условия предоставления экономической помощи, престижных статусов (предъявление жесткой шкалы требований к государствам в виде различных «тестов на демократию», соответствия критериям правого государства, правам человека, свободного рынка, ставших частью зарождающейся «юридической мифологии»)[368].

Преобладающая ныне неолиберальная парадигма глобализации не столь безобидна, как полагают многие из ее самых горячих сторонников. После окончания Второй мировой войны либерализация под флагом свободной конкуренции, рассматриваемой как панацея от всех бед, стала стержнем Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), флаг которого и поныне развевается над ВТО. Однако, как свидетельствует профессор Массачусетсского университета (США) Н. Хомский, «конкуренция встречается на рынках довольно редко. Большая часть экономики контролируется огромными корпорациями, которые безраздельно господствуют на своих рынках»[369].

В результате под эгидой ГАТТ в рамках, по сути, всего капиталистического мира была осуществлена впечатляющая программа юридической либерализации импортных таможенных тарифов для промышленных товаров. Средний уровень импортных пошлин на них был снижен в странах – участницах ГАТТ с 40 % (1948 г.) до менее 4% в 1990-е гг. ad valorem (соответственно стоимости товара). Однако либерализация, изначально провозгласившая принцип: laisser faire, laisser passer («не мешайте деловой активности, не мешайте пересечению границ»), приобрела весьма однобокий характер, поскольку подразумевала, что бедные и слабые страны должны открыть свои рынки для промышленных товаров из богатых и сильных государств, последние же оставляют за собой право на протекционистскую защиту от аграрного, текстильного и иного импорта из слабых стран. Такую модель можно назвать экстравертным либерализмом, который нацелен на либерализацию не собственного, а зарубежного рынка. Иначе говоря, возникает особого рода протекционизм экспорта собственной продукции на иностранных рынках. Страстный поборник принципа laisser faire экс-президент США Рональд Рейган «…защитил американскую промышленность от конкуренции со стороны импортных товаров в большей степени, чем все его предшественники, вместе взятые»[370].

Глобализация мира означает, что государство более не монополизирует функцию законодательной власти на своей территории, поскольку оно связано правовым режимом международных обязательств. Для того, чтобы выполнять многоуроневые международные соглашения на основе принципа взаимности, государства должны привести свое законодательство в соответствие с международными нормами и навязываемыми международными практиками. А это значит, что национальные государства превращаются в так называемые государства-члены мировой власти и глобальных сетей. Государства как бы обменивают свой суверенитет на возможность доступа к мировому рынку. М. Калер так и заявил: «создание общих институтов Европейского Союза оказывается намного более важной задачей, чем развитие государственных органов власти»[371]. В Западной Европе, например, экономический режим «Общего рынка», а затем Европейского Союза никогда не действовали только в экономической сфере. Там сразу стали возникать юридические нормы, выходящие за пределы рыночных отношений и затрагивающие сферы политики, идеологии, стратификации общества и т.д.

Но почему более слабые страны пошли на такое неравное сотрудничество, к тому же юридически закрепленное? Чтобы вынудить их к этому, было задействовано множество рычагов – например, угроза лишения кредитов, финансовой и гуманитарной помощи. Долги развивающихся стран послужили для МВФ и МБРР рычагом, чтобы заставить правительства стран Третьего мира принять в 1980-е гг. неолиберальные программы “структурного регулирования”, а крах коммунизма позволил США оказать регионам в Восточной Европе и в бывшем СССР содействие в проведении “шоковой терапии”.

Столпом правового регулирования международной торговли является Всемирная торговая организация и, главное, комплекс действующих под ее эгидой свыше пятидесяти многосторонних соглашений, охватывающих широкий спектр международной торговли. Организационно-правовое регулирование современной международной торговли в рамках ВТО концептуально остается и на сегодня непосредственным продуктом неолиберальной, рыночной глобализации – процесса, возглавляемого наиболее агрессивным американским мега-капиталом.

Страны Запада предпочитают свободу игры и на рынках сырья. На практике это ведет к хищнической эксплуатации ресурсов планеты в интересах крупных корпораций. Заложниками этой модели волей-неволей становятся государства, экономика которых зависит от производства и экспорта сырья: они превращаются в сырьевые придатки развитых государств, поскольку иностранные инвестиции и кредиты направляются именно в сырьевое производство. Россия после распада СССР и социалистического лагеря быстро превратилась в страну, по сути зависящую от экспорта энергетического и иного сырья. (В 1990-е кредиты Всемирного банка шли прежде всего в нефтегазовый и угольный секторы нашей экономики). Единственная возможность удержать страну от ее превращения в сырьевой придаток Европы (а также США, Китая и других государств) – это концептуально вернуться к политике бывшего СССР, когда на доходы от экспорта сырья строились, в частности, крупные промышленные предприятия. Во всяком случае, не приходится уповать на применение правовых рычагов в рамках ВТО и прочих международных организаций с целью содействовать индустриализации сырье-добывающих стран.

В полном противоречии с неолиберальным принципом свободы конкуренции ведущие либерализаторы – развитые капиталистические страны во главе с Соединенными Штатами – активно используют, в том числе в отношении России, протекционизм и дискриминацию во всем спектре внешней торговли (в своих политических интересах). Имеется в виду, в частности, неправомерное применение торговой блокады, эмбарго, бойкота и других силовых мер в отношении политически неугодных стран; неоправданное использование антидемпинговых мер, чрезвычайных защитных мер. Это и прямое манипулирование, если не шантаж, с предоставлением финансовой помощи странам в обмен на их политическую, военную поддержку. По оценкам Министерства экономического развития и торговли РФ, Россия находится на втором месте после Китая по числу мер, которые применяются, нередко необоснованно, против ее товаров.

В рамках Марракешского пакета соглашений (1994) было заключено Соглашение о торговых аспектах прав интеллектуальной собственности (TRIPS) с благой целью защиты от пиратства авторских и патентных прав, принадлежащих прежде всего правообладателям западных стран. При этом размах производства контрафактной продукции прямо пропорционален взвинченным монопольными ценам на продукцию, защищаемую исключительными правами. Фармацевтические гиганты Севера не желают, к примеру, снижать монопольные цены или делать патентные (лицензионные) послабления для производства в странах Юга так называемых антиретровирусных препаратов, широко и эффективно применяемых на Севере для борьбы со СПИДом, но недоступных на Юге в силу их дороговизны. «Священное» право собственности, обеспечиваемое правилами ВТО, как обычно, не в ладах с социальной справедливостью. Другим важным документом Марракешского пакета является Соглашение о торговых аспектах инвестиционных мер (TRIMS), направленное на недопущение нарушений неолиберальных принципов свободы конкуренции в странах – импортерах инвестиций. Оговоренные TRIMS запреты, в частности касающиеся практики допуска и использования иностранных инвестиций на условиях достижения страной-импортером определенных экономических результатов (“performance requirements”), не отвечают потребностям индустриального развития России.

После окончания Второй мировой войны и крушения колониальной системы перед развитыми капиталистическими странами встала проблема сохранения традиционных и установления новых экономических связей со ставшими юридически независимыми странами Третьего мира. Чтобы удержать развивающиеся страны в орбите капиталистического мира, применялись как «политика кнута» (Вьетнам, Гренада), так и «политика пряника» – целенаправленная финансовая помощь, на практике оказавшаяся более продуктивной, чем «кнут». Принцип уважения прав человека и основных свобод превратился при этом в удобный предлог для интервенции (в том числе гуманитарной) и для вмешательства во внутренние дела, разумеется, обычно более слабых государств: ведь нарушение прав и свобод человека при желании можно обнаружить в любой стране. К примеру, когда первоначальный повод для нападения на Ирак – ликвидация оружия массового уничтожения – «лопнул», агрессор переключился на защиту прав и свобод человека. Россия многократно испытала и испытывает на себе двойные стандарты в применении данного принципа. Это, к примеру, с одной стороны, навязчивые обвинения в излишнем применении силы и ущемлении прав человека в Чечне, и с другой – отказ выдавать в Россию чеченских террористов, укрывающихся за рубежом, или нежелание признать факт дискриминации русскоязычного меньшинства в Латвии и Эстонии.

В настоящее время происходит масштабный рост участия государств, как таковых, в торгово-экономических отношениях с контрагентами – субъектами частного права других государств («диагональные» отношения). Соответствующие сделки с «торгующими государствами» частные партнеры заключают обычно на условиях обеспечения имущественной ответственности государства на случай неисполнения им своих обязательств и часто с условием применения права тех государств, на территории которых находятся соответствующие частные лица. Эта практика способствовала постепенно отходу от концепции абсолютного государственного иммунитета и от невозможности привлечения государства к суду в другом государстве в силу принципа par in parem non habet jurisdictium (равный равному неподсуден). В результате во внутреннем праве отдельных государств (Великобритания, Германия, Италия, Канада, США, Франция, Россия) возникло и постепенно закреплялось понимание государственного иммунитета как функционального. Это означает, что государство имеет право на иммунитет от властных действий другого государства только тогда, когда выполняет свои суверенные, властные функции – jure imperii, но не тогда, когда выступает в качестве торгового, коммерческого партнера в частно-правовых отношениях. Концепция функционального иммунитета применяется и к Российскому государству в случаях его участия на коммерческих условиях в мировых торговых отношениях. Необходимо иметь, однако, в виду, что принцип функциональности применим не ко всей полноте государственного иммунитета (включая дипломатический иммунитет), а лишь к одной из его составляющих – к судебному, процессуальному иммунитету.

Развитие «диагональных» сделок и других контрактов между предприятиями развитых и развивающихся стран привело к уходу от применения «нежелательного» законодательства (юрисдикции) прежде всего развивающихся стран, в том числе ориентированного на развитие национальной экономики и на решение социальных задач, то есть законодательства, применимого к соответствующим трансграничным сделкам и возникающим на их основе спорам. Появляются теории, утверждающие особые, самодостаточные «внегосударственные» правовые системы или методы, которые должны заменять как международное, так и национальное право. Это так называемые «транснациональное право», «мягкое право», т.н. lex mercatoria (купеческое право), концепции самодостаточности частно-правового контракта («контракт без права»), трактуемого как исчерпывающее право для сторон. Все это укладывается в далеко идущие задачи дискредитации национально-этатистской концепции права, грядущего создания Мирового правительства, «мирового права» и т.п. и ведет к подрыву четкой правовой основы международных экономических отношений, к замене ее правом силы. В отсутствие ясного закона и его надежного обеспечения верх берут «кулачное право», «самопомощь», вплоть до физического устранения оппонентов. В этой связи нельзя обойти вниманием и угрозу, связанную со стремлением внедрять методы экстерриториального действия американских законов за пределами страны. Свежим одиозным примером может служить решение Верховного суда США, позволяющее судам низших инстанций разбирать дела, касающиеся европейской собственности (иск американской гражданки Марии Альтман к австрийскому правительству о возврате ей хранящихся в Государственном музее Австрии шести ценных картин из коллекции Фердинанда Блох-Бауэра, покинувшего страну в 1938 г.). В условиях, когда правовое регулирование в международных организациях и в двусторонних отношениях зависит от воли США и поддерживающих их стран, твердые правовые основы международных отношений для России исключительно важны.

На Западе адаптивный потенциал направлен не на повышение роли и значения государства в жизни общества, а на их понижение и сокращение традиционных функций. С 1990-х гг. активно происходит умаление роли национальных государств путем передачи его функций, с одной стороны, на надгосударственный уровень, с другой – на более низкие, начиная с муниципалитетов и заканчивая негосударственными организациями.

Транснациональные корпорации (ТНК) оказывают двоякое экономическое, политическое и социальное воздействие. С одной стороны, их инвестиционная и торговая деятельность стимулирует и ускоряет развитие экономики принимающих стран. С другой – они используют свою мощь для давления на политику стран – импортеров капитала, часто нанося ущерб национальным интересам последних, допускают налоговые и коррупционные злоупотребления, отказываются принимать местную юрисдикцию, требуя особых льгот и привилегий, предпринимают попытки получить иммунный статус субъекта международного публичного права и т. п. Деятельность ТНК в России, разумеется, ничем не отличается от их практики в других странах, особенно в развивающихся. Международно-правовая защита от негативных элементов этой деятельности отвечала бы российским интересам.

Раскручивание маховика глобализации мира и усиление террористической активности – процессы параллельные и взаимосвязанные. Терроризм коренится не только в бедности, но скорее, в углубляющейся пропасти между бедностью и богатством, в желании добиться успеха любой ценой, в использовании террора в политических целях, в том числе на путях сепаратизма и религиозного экстремизма. Вместе с тем провозглашение борьбы с терроризмом чуть ли не главной задачей международного сотрудничества, утверждение «права» на превентивное, упреждающее применение военной силы против угрозы терроризма, поиски очагов терроризма в странах-изгоях направлены не столько на противостояние террору, сколько на достижение своекорыстных целей глобализаторов мира. Совпадение в России торжества неолиберальной политики с возникновением и расцветом терроризма, конечно, тоже не случайно. «Наш» терроризм в немалой степени является следствием нашего же неолиберализма, и борьба с первым бесполезна без отказа от доминанты второго. Ведь неолиберальные реформы 1990-х уже привели к тому, что только по официальным данным Федеральной службы государственной статистики, в 2005 году за чертой бедности находилось около 15 % населения России, т. е. более 20 млн человек.

С глобализацией тесно связан вопрос касающийся проблем имплементации норм международного гуманитарного права в соответствующие национальные правовые системы. Следует отметить, что в этом плане отечественное законодательство исключением не является, поскольку уделяет особое внимание необходимости учета практики Европейского суда по правам человека в национальном правоприменении. Статья 1 Закона Российской Федерации «О ратификации Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и протоколов к ней» закрепляет обязательность для Российской Федерации практики толкования и применения Европейским судом по правам человека указанной Конвенции и протоколов к ней при рассмотрении дел с участием Российской Федерации.

Определенный интерес вызывает также более общая постановка вопроса о соотношении международного и национального права, связанных с этим вопросов имплементации общепризнанных принципов и норм международного права в соответствующую национальную правовую систему. Данный вопрос (его иногда называют вопросом доместификации в рамках глобализационных процессов) вытекает из нормативных положений, закрепленных в части четвертой статьи 15 Конституции Российской Федерации.

Влияние процессов глобализации на сферу права проявляется также в явлении юридической стандартизации. Если в начале и первой половине двадцатого века можно было говорить о сближении правовых форм, происходившем постепенно по мере объективного развития общественных систем в направлении их сближения, то с наступлением эпохи глобализации данные процессы приобрели новое качественное измерение. Сейчас следует вести речь уже не просто о сближении, а именно об унификации, о введении единых стандартов в правовой сфере. По существу можно вести речь о целенаправленной стандартизации правовых явлений и процессов.

Процессы торговой глобализации порождают стандартизацию торгового законодательства. Функционирование Международной организации труда (МОТ) и участие в ней в том числе Российской Федерации с неизбежностью влечет включение в отечественное трудовое законодательство регулятивных элементов международного трудового права (хотя о его существовании как отрасли международного права пока можно говорить лишь с известной долей условности). И если пока рано говорить о международных торговых стандартах и международных трудовых стандартах в той же степени как мы ведем речь о международных гуманитарных стандартах, тенденция глобального правового развития в указанных отраслевых срезах является очевидной.

Тенденция стандартизации коснулась также сферы юридической техники. Известно, что выход в мировое юридическое пространство в той части, в какой оно обеспечивает регулирование, например, экономических отношений, невозможен без унифицированного документооборота соответствующего субъекта этих отношений, находящегося в поисках выхода на мировой рынок. Постепенно формируются единые унифицированные формы правовых документов, идет становление единых унифицированных норм оформления финансовой документации и финансовой отчетности и т.п.

Можно было быть продолжать длинный перечень примеров, показывающих активное влияние процессов глобализации на унификацию правовых форм. Отметим еще одну тенденцию, касающуюся процессуального законодательства. Глобализационное воздействие затронуло даже такую жестко связанную с государственным суверенитетом сферу как конституционное судопроизводство. Сейчас можно говорить о стандартном перечне полномочий конституционных судов, которые в той или иной мере наполняют компетенцию этих органов в различных странах.

Не секрет, что вектор глобализации в основном направлен от стран-метрополий к странам-колониям, чья отсталость в экономическом, социальном и правовом отношении консервируется намеренно. Поэтому вряд ли есть основания для утверждений о сбалансированности глобализационных процессов. Данное положение в полной мере распространяется на сферу глобализируемого права. Сам факт активного подключения того или иного государства к проекту глобализации с неизбежностью влечет «открытие шлюзов» на пути реинтеграции элементов западной юриспруденции в системы не западные (по мнению Запада – менее развитые). По оценке А.С. Пиголкина, «автономность не должна противоречить основным, глобальным правовым принципам, стандартам, призванным быть общими для каждой национальной юриспруденции...Постепенно уходит в прошлое четкое разделение международного и внутригосударственного права»[372].

Вступление России в глобализуемый мир, ее активное участие в международных структурах, в том числе ожидающееся членство во Всемирной торговой организации (ВТО), требуют глубокого осознания сущности, истоков и перспектив глобализационных процессов. Глобализация – понятие не правовое, и даже не экономическое или политическое, а духовное с приставкой «псевдо». Речь идет о всесторонней планетарно ориентированной экспансии зла, осуществляемой отдельными, но взаимосвязанными корпорациями индивидами, коллективами и межгосударственными объединениями по объективных законов развития человечества. Международные стандарты прав человека эмансипируют граждан от их естественных обязанностей. Дискредитация национальных государств приводит к беззащитности гражданского населения большинства стран перед вызовами новой колонизации мира. Всемирная унификация юридических конструкций и институтов означает распространение «правового» пространства Запада в планетарном масштабе.

Целые институты законодательства в период проведения радикальных экономических реформ были инкорпорированы в отечественную правовую систему практически лингвистическим путем, то есть по сути посредством интеграции переведенного текста нормативных правовых актов. Такой характеристики достойно, например, корпоративное и акционерное законодательство, законодательство о рынке ценных бумаг, законодательство о банкротстве. При этом порой забывается о самодостаточности национальных правовых систем, о необходимости сохранения их самобытности, ибо трудно переоценить потенциал самоотдачи национальной правовой системы, сохранившей свою самостоятельность.

В результате глобализационных процессов происходит формирование принципиально новых структурных правовых образований, которые в силу отсутствия их прямой связи с государственным суверенитетом и национальной юрисдикцией, а также отсутствия прямой связи с механизмами согласования суверенных государственных воль (что характеризует генезис международного права как особой юридической системы) не могут найти себе место ни в структуре национальных, ни в структуре международной правовых систем. В юриспруденцию внедряются конструкции типа «общая мировая собственность» и «общее достояние человечества», с помощью которых глобалисты надеются подготовить массовое правосознание к отъему национальных достояний в пользу мировой олигархии.

Наука должна обратить свое внимание на возникающие в результате глобализации юридические новообразования, разобравшись в их структурных особенностях, поняв их правовую природу. В этом же плане особый интерес представляют гуманитарное право, активно развивающееся информационное право, а также региональное право, в частности, право Европейского союза. Едва ли им присущи признаки международно-правовых отраслей, тем более нелепо говорить об их отношении к национальным правовым системам. Несомненный интерес представляет исследование юридической природы транснациональной юстиции, создание которой является в значительной степени результатом осознания потребности организационной защиты эффективного функционирования новой юридической действительности.

Юриспруденция становится одним из основных каналов воздействия глобализации на государство. Право (особенно международное) выступает в качестве своеобразной инфраструктуры, обеспечивающей расширение пространства глобализации, а в необходимых случаях «взлом» закрытых правовых систем. Эффективное средство воздействия на государства, а также, при необходимости, средство сдерживания его экономического развития последнее время получили такие, казалось бы, безобидные отрасли права, как экологическое (негативные последствия заключаются в жестком квотировании, установлении экономических санкций против неэффективных производств, наиболее распространенных в развивающихся странах) и патентное право (регулирует сферу так называемых «закрывающих», «финишных» технологий, способных привести к колоссальным отраслевым сбоям и, как следствие, к закрытию целых городов, деградации регионов).

Одной из закономерностей развития права в условиях глобализации мира является углубление взаимодействия международного и внутригосударственного права, что отражает другую общую закономерность – углубление зависимости национальных государств от Мирового правительства, пока не вышедшего из тени. Современными исследователями утверждается мысль о том, что в условиях глобализации концепция объективных границ международного права должна отойти в прошлое. Сегодня оно создает права и обязательства не только для государств, но и непосредственно для физических и юридических лиц, имеет прямое действие во внутригосударственной сфере. Во многих странах мира международное право признается как составная часть национальной правовой системы. К этому обязывает так называемый демократический формат существования.

Наряду с тенденцией к интернационализации или гомогенизации национального права наблюдается и иная тенденция – к гетерогенизации права государств. По мере того как международное право все серьезней затрагивает внутригосударственное право, его применение все основательней сталкивается с различиями правовой культуры, правового сознания. Анализ судебной практики государств по применению норм международного права говорит о том, что эта практика напоминает перевод иностранного текста на национальный язык, который не идентичен оригиналу, не говоря уже о " переводах" на иные языки. Профессор университета в Торонто К. Кноп отметил: " Внутригосударственное толкование международного права не является всюду одинаковым" [373]. На первом этапе глобализации мира мы имеем дело не с чем-то целиком международным, ни целиком национальным, а с гибридом, выражающим отношения между ними.

Это явление свидетельствует о новой форме колонизации мира. Создано немало международных организаций, следящих чтобы расхождения национальных систем не выходили за определенные границы, оставались в рамках исторически достигнутого и международного стандарта. Такие органы, как Европейский Суд по правам человека и Европейская комиссия по правам человека предупреждают о проявлении осторожности, чтобы суды не толковали договоры лишь в соответствии с понятиями их собственного внутреннего права.

Изменение соотношения международного и национального права – действительно показательная примета глобализации и проявитель ее подлинных целей. В XVIII-XIX вв. международно-правовые нормы регулировали часть межгосударственных отношений, будучи в полной зависимости от усмотрения правителей и соответственно национально-юридического строя государства. До середины XX в. происходит процесс сближения международного и национального права при расширении сферы регулирования первого и ослаблении позиций второго. С середины XX в. наблюдается тенденция признания приоритета международных норм как способа универсальной защиты суверенных прав частных лиц от каких-либо посягательств извне, в том числе со стороны национальных государств. Этот приоритет получает конституционное выражение в разных формах, от изощренно мягких до императивных.

Говоря о проблеме разграничения международного и внутригосударственного права необходимо отметить, что сторонники непосредственного регулирования международным правом внутригосударственных отношений говорят о постепенном размывании границ между двумя этими системами права, ссылаясь на концепцию единого европейского правового пространства. Однако грань между международным и внутренним правом не должна стираться, поскольку это привело бы к нарушению их адекватного функционирования. У каждой из этих правовых систем своя природа, своя сфера действия, свой объект регулирования и свой механизм действия. При соблюдении безопасности наций и народов может происходить углубление взаимодействия двух правовых систем, а не стирание границ между ними. Это подтверждается и опытом наиболее развитой интеграции в рамках Европейского союза.

Соотношение международного и внутригосударственного (национального) права по сложившейся традиции относилось к проблематике международного права. Однако усложнение правовой системы России с введением в ее состав общепризнанных принципов и норм международного права, а также международных договоров РФ в качестве ее составных частей, стало все активнее изучаться общей теорией права. С позиции общетеоретической правовой науки исследование глобализации должно быть ориентировано, прежде всего, на разработку концепции взаимодействия, базирующейся на принципе духовно-культурной идентичности.

Углубляющееся взаимодействие международного и внутреннего права обусловливает так называемую интернационализацию или гомогенизацию последнего, представляя собой одну из основных тенденций развития этого права в XXI веке. Под интернационализацией права понимают сближение принципов права и национальных законодательств, углубление взаимного влияния различных правовых систем[374]. Подчинение мирового сообщества единому и единственному центру управления требует взаимозависимости государств и народов, что в свою очередь диктует необходимость того, чтобы их социально-экономические, политические и правовые системы были совместимы и способны взаимодействовать друг с другом и с глобальной системой в целом в качестве ее составных частей. Это достигается, во-первых, признанием приоритета международного права над внутренним, во-вторых, интенсивным изменением внутреннего права под влиянием международного.

Глобализация предполагает увеличение " прозрачности" границ между различными национальными, экономическими и политическими системами, что в свою очередь связано с необходимостью выработки более или менее общих норм поведения политических, экономических субъектов, использования общих " правил игры" на мировом рынке и беспрепятственного распространения идеологии глобализма. Вследствие этого национальные правовые системы подвергаются эрозии, происходит их сближение, унификация ряда отраслей и институтов права и законодательства. В целом глобализация права происходит путем рецепции и правовой аккультурации, сближения (конвергенции) правовых систем, путем унификации и стандартизации права.

Усиливается взаимозависимость, взаимовлияние правовых систем разных государств. Влияние проявляется в нескольких направлениях: рецепция идей, понятий, юридических конструкций, институтов и др. Это, прежде всего, прямое и непосредственное заимствование нормативного материала. Оно заключается в том, что одна правовая система инкорпорирует в свой состав нормативные комплексы другой (отрасль права, законодательства, крупный законодательный акт, институт права). С этим направлением связано восприятие идей, принципов правового регулирования, а нередко, форм (источников) права, формы законодательного акта, юридических конструкций. Особой формой восприятия является заимствование юридической терминологии, правил и приемов законодательной техники, толкования, использование специфических для правовой системы той или иной страны технологий законотворческой деятельности и законодательных процедур.

Издревле, создавая государственные структуры, нормативно-правовые системы, государства прямо или косвенно использовали опыт других народов. Достаточно, в частности, вспомнить рецепцию римского права на европейском континенте, заимствование Кодекса Наполеона в XIX в. в результате завоевательных наполеоновских войн, восприятие законодательства и судебной практики метрополий в колониальных странах Африки и Азии. Но лишь в условиях глобализации мира сближение правовых систем представляет собой однонаправленный процесс односторонних заимствований юридического опыта без творческого учета положительных черт правовых систем других государств. В современных условиях этот процесс становится более глубоким, очевидным, а отличия между национальными правовыми системами стираются.

В юридическом смысле глобалистские тенденции сегодня выражаются в самых разных формах. Рецепция, гармонизация и унификация права являются целенаправленными способами глобализации права. Рецепция – одностороннее заимствование одним государством у другого крупных массивов права, например, кодексов. Наиболее известными случаями классической рецепции являются рецепция римского права и кодекса Наполеона. Особым видом рецепции является восприятие иностранной правовой системы в целом. Как правило, колонии воспринимали правовые системы метрополий.

Сторонники глобализации пишут о якобы происходящей гармонизации права. Но гармонизация представляет собой процесс целенаправленного взаимного сближения правовых систем, утверждения общих институтов и норм, устранения противоречий. Для осуществляемой в мире глобализации термин «гармонизация» неприменим, также как и термин «сближение». В международной практике категория «сближение» права была призвана обозначать способ обеспечения единства в многообразии, проявляющийся в согласовании концепций и программ, в выработки общих нормативных понятий и оценок и упорядоченности правовых действий. Гармонизация законодательства является способом международно-правовой унификации права, основанном на обязательстве государства при разработке национального законодательства следовать определенному направлению (принципу) правового регулирования, сформулированному в международном соглашении. В условиях глобализации соглашения и договоры, если и используются на первом ее этапе, то лишь для камуфляжа и прикрытия односторонних волеизъявлений. В международных договорах формулируются нормы, которые без изменений должны быть включены в право участников. Так, в преамбуле Конвенции ООН о договорах международной купли-продажи 1980 г. указывается, что речь идет именно о принятии «единообразных норм». В отличие от этого при подлинной гармонизации договор обязывает государства включить в свое право нормы, необходимые для достижения поставленных целей, соответствующих общим положениям договора, который, однако, не предписывает конкретные формулировки таких норм.

Юридические формы глобализации права на первом ее этапе – это международные договоры, резолюции международных органов и организаций плюс модельные законы. Согласно Регламенту Межпарламентской Ассамблеи СНГ (ст. 15) под модельным законом понимается рекомендация законопроекта Ассамблеей парламентам стран-участниц, принимаемая в целях согласования правовой политики и сближения законодательства.

Как видим, гармонизация и унификация в праве различаются по результатам. В одном случае происходит взаимное сближение права, устранение противоречий, в другом – в колониях устанавливаются единообразные нормы под давлением метрополии. В условиях глобализации используется именно унификация права. В условиях глобализации она приняла целенаправленный характер. Так, на основе европейских стандартов в области прав человека унифицируется национальное право. Вступление страны в международные организации, к примеру, в такие как МОТ (Международная организация труда) и ВТО (Всемирная торговая организация) обязывает страну-члена таких международных организаций имплементировать конвенциональные нормы в собственное законодательство, подчинить правовой режим регулирования труда и внешнеэкономической торговли правилам, принятым уставами вышеозначенных организаций и т.д. Международные торговые конвенции и международные обычаи регулируют основные потоки экономических обменов. Понятно, что отмеченные требования унифицируют законодательство, стандартизируют правотворчество и правоприменение в этих областях правовой жизни страны.

Специалисты называют «доместикацией» права процесс, проявляющийся в признании международного права частью внутреннего права страны. Все большее число международных норм инкорпорируется внутренним правом и там обретает свое полное значение.

Имплементация права – это исполнение государством международно-правовых норм путем их включения в национальную правовую систему. Фактическая реализация международных обязательств на внутригосударственном уровне. Осуществляется путем трансформации международно-правовых норм в национальные законы и подзаконные акты.

Нередко современные авторы упоминают о «правовой стандартизации». Глобализация – это система открытого одностороннего заимствования образцов поведения и адаптации культурных стереотипов и в этом смысле она является существенным фактором стандартизации правовой жизни. Стандартизация в праве есть юридическое отражение стандартизации всей общественной жизни – одной из самых ярких черт постмодернистской цивилизации. Правовая стандартизация устанавливает как в рамках международных организаций, так и в государственном масштабе (на уровне федерации) единые минимальные нормы и требования к правовому регулированию тех или иных общественных отношений. Юридические стандарты касаются самых различных сфер правового регулирования. Прежде всего, это международно-правовые стандарты прав и свобод личности. Говорят также о стандартах в области функционирования правосудия, в предпринимательской деятельности, в финансовой сфере (например, международные стандарты финансовой отчетности) и т.д.

Различна степень «готовности» различных правовых систем к «десанту» международ­ных норм, причем не только национальных норм как таковых, но и пра­вового сознания граждан и правовых традиций страны. Но глобалистский проект не останавливается даже перед силовыми способами унификации и стандартизации юриспруденции в мировом масштабе.

Глобализация некогда национального права – исключительно односторонний процесс и только в этом случае она, глобализация, может состояться. Это, в свою очередь, означает нарастающий приоритет наднациональной регуляции и вытеснение национально-правовых регуляторов[375]. Нацио­нальное право как выражение суверенных прав государств сокращает свое влияние на формирование и применение международно-право­вых регуляторов. Речь идет, во-первых, о государ­ственно-правовом интересе с