Незавидная долюшка горбуньи – кланяться тому, кто род прервал без страха. Рассказ о воре-сыне все сложил по полкам, потушил очаг интриги и расхоложил.

Мне не трудно просить у вас о милости позволить мне дитя похоронить, воздать ему почести, нужные, ненужные! - ошеломленная собственным поступком, старуха расплакалась, словно на исповеди, - Я любила своего мальчика с момента, как его сердце только начало стучаться и до того, как прекратило… - и попыталась, если и не поверить в возвращение заколотого, что было невозможно, к ее большому горю, то хотя бы распознать знакомые очертания в убийце сына. Как бы драматично и обидно это не звучало, Генрих напоминал древнесаксонского мужа, несмотря на то, что настоящая национальность бессмертного затерялась в пыли разноэпохья, а значит, напоминал и ее сына, который был чистокровным англосаксом, чья кровь, пульсирующая в жилах, обязывала чтить устои любых предков.

Ах, за этим вы пришли, за моим трофеем… - гуманность вдруг слизнем с хозяина сползла, - Рассчитываете на снисхождение? Молитесь богам? – и укатилась в какой-то дальний угол, - Пройдоха знал все риски. Тот, кто посмеет меня обворовать – мертвецом ходячим станет. Данная заповедь крепче библейских указаний!

После неблагопристойно нескромного ответа нахального воздателя долгов старушка посерела. Новая порция слез подступила слишком близко к ее окам…

Всякий негодяй, неважно, сколько гадких поступков лежит на его совести, заслуживает погребения. Этого достоин даже ты, о, Генрих Фатум, казнитель сотен мужей, сирот и вдов, ужас поселений, городов, отымщик кровов, отбиратель слав, а мой сынок подавно… - и закончилась по завершению закатанной речуги, когда все, лежавшее не языке, было произнесено и ярко-ярко выражено.

Да, все так… - как и стоило ожидать, Генрих приуныл от жуткой правды, притих и боле не разглагольствовал возвышенно о своих сомнительной порядочности подвигах, о неблаговидных черных актах, все дальше отстраняющих от рая, - Всё, как вы говорите. Я так много отнял, я стольких убил, что уже сбился со счету и точное число не вспомню никогда!

Поэтому ты проклят… - сказала долго молчавшая карга, - Твое бессмертие – беда. Ты не живешь, а терпишь муки, но и другим жить не даешь.

Согласный с ее мудрым вердиктом, рыцарь короля обмусолил в уме:

“ А ведь мать права, права полностью ”

Я отдам тело, обязательно… - хозяин не смог больше спорить, - Обещай мне, мать, что ты похоронишь парня, как подобает! Воздашь почести, нужные и ненужные, чтобы призрак твоего сына мог без беспокойства и лишних тревог пройти все божьи испытания для получения загробной идиллии, для обретения истинной вечности, нерушимой, нетленной… - и пошел доставать тело, завернутое в толстую ткань, намедни начавшее гнить, - Обещай, обещай, обещай!

Еще не приступив, он внове обратился к пришлянке:

- Безмерно восхищаюсь твоей выдержкой и силой воли! Ведь это так непросто – просить у убийцы родного о даянии! Я бы так не смог… - и позже, про себя:

“ Вот - лучшая из матерей, которых носил свет ”

Бабушка не обратила внимания на его слова, продолжая украдкой зачитывать мольбу, шмыгать носом, да тереть глаза кулаком…