Озеро, которое помогло отвести глаза

«Неисповедимы пути любви!» — написано еще в «Гэндзи Моногатари» [79].

В храме Исияма готовилось празднество, и столичные жители потянулись туда один за другим.

Не удостаивая вниманием вишни горы Хигасия-ма, «проходят и возвращаются… через Осакскую заставу» [80]. Посмотрите на них, большинство — нынешние модницы. Ни одной нет, что пришла бы на поклонение в храм, заботясь о своей будущей жизни. Желают они лишь превзойти друг друга нарядом да похвалиться своей внешностью.

Даже богине милосердия Канном должны были казаться смешными такие побуждения.

О— Сан, в сопровождении Моэмона, тоже пришла помолиться.

«Наша жизнь — как эти цветы. Кто знает, когда суждено осыпаться ее лепесткам? Приведется ли снова увидеть эту гору Ураяма? Так пусть же сегодняшний день останется в памяти!»

С этими мыслями они наняли в Сэте [81]одну из тех лодок, на которых рыбаки выезжают выбирать невод.

Казалось, что в названии моста Нагахаси — «Долгий мост» — заключена для них надежда. Однако есть ли что-либо на свете короче человеческого блаженства? …

Волны омывали изголовье их ложа. Вот выплыла перед ними «Гора-ложе» — Токояма… Не выплыла бы и тайна их наружу… Они хоронились в лодке, с растрепавшимися волосами, с глубоким раздумьем на лицах. Да, в этом мире, где даже гору Зеркальную и ту видишь словно в тумане, сквозь слезы, — трудно избежать «Акульего мыса»! [82]

Возле Катады [83]лодку окликнули. Сразу у них замерло сердце: «Не из Киото ли это? Не погоня ли?»

Они думали: «Наша жизнь еще длится, не об этом ли говорит имя горы Нагараяма — горы „Долгой жизни", что видна отсюда? Ведь нам нет еще и двадцати лет, — уподобим же себя горе, именуемой „Фудзи столицы" [84]. Но ведь и на ее вершине тает снег! Так исчезнем и мы…»

Эти мысли не раз вызывали слезы на их глазах, и рукава их увлажнились.

«Как от величия столицы Сиги [85]не осталось ничего, кроме предания, так будет и с нами…»

И на сердце становилось еще тяжелее.

В час, когда зажигаются фонари в храмах, они достигли храма Сирахигэ [86], помолились богам, однако и после этого их судьба продолжала казаться им печальной.

— Что ни говори, в этом мире чем дольше продолжается жизнь, тем больше в ней горестей, — сказала О-Сан. — Бросимся в это озеро и соединимся навеки в стране Будды!

— Мне не жаль этой жизни, но ведь мы не знаем, что будет с нами после смерти, — ответил Моэмон. — Я вот что придумал: мы оба оставим письма для тех, что в столице. Пусть говорят о нас, что мы утопились, а мы покинем эти места, заберемся куда-нибудь в глушь и там доживем свои дни.

О— Сан обрадовалась.

— Я тоже с тех пор, как ушла из дому, имела такую мысль. У меня с собой в дорожном ящике пятьсот рё.

— Вот на них мы и устроимся.

— Так скроемся же отсюда!

И каждый из них оставил такое письмо:

«Введенные в соблазн, мы вступили в греховную связь. Возмездие неизбежно. Нам негде приклонить голову, и в сей день и месяц мы расстаемся с этим миром».

О— Сан сняла с себя нательный талисман -изображение Будды размером чуть больше вершка — и приложила к нему прядку своих волос. Моэмон снял с эфеса своего меча, который он постоянно носил при себе, железную гарду в виде свившегося в клубок дракона, с медными украшениями, сделанную мастером Сэки Идзуми-но Ками.

Оставив эти предметы, которые всякий сразу признал бы за принадлежавшие им, оба скинули верхнее платье, не забыв снять и обувь: О-Сан — соломенные сандалии, а Моэмон — сандалии на кожаной подошве, и бросили все это под прибрежной ивой.

Затем они тайно призвали двух местных рыбаков, искусных ныряльщиков; их называют ивато-би — «прыгающие со скал» — и, дав им денег, посвятили в свой замысел.

Те сразу же согласились все исполнить и остались ждать глубокой ночи.

Собравшись в дорогу, О-Сан и Моэмон приоткрыли бамбуковые ставни в доме, где они остановились, и растормошили сопровождавших их людей.

— Пришел наш последний час! … — сказали они и выбежали из дома.

С сурового утеса еле слышно донеслись голоса, произносившие молитву, а затем раздался всплеск — точно бросились в воду два человека.

Поднялось смятение, послышался плач, а Моэ-мон подхватил О-Сан на плечи и, миновав подножие горы, скрылся в густых зарослях криптомерии.

Тем временем пловцы нырнули под воду и выбрались на песок в таком месте, где их никто не мог видеть.

Люди, бывшие с О-Сан и Моэмоном, в отчаянии лишь всплескивали руками. Обратились к жителям побережья, стали повсюду искать мертвые тела обоих, но безрезультатно. Уже на рассвете, со слезами собрав в узлы вещи, оставшиеся от погибших, возвратились в Киото и там рассказали о случившемся.

Все это держали в секрете от посторонних, опасаясь людских пересудов, но у людей ведь всегда уши настороже — таков наш мир! Молва об этом деле все ширилась, и на новый год оно дало пищу разговорам — толкам не было конца.

Вот так и бывает всегда с беспутными людьми!