Генеральский орден

(глава из повести «Ностальгия по войне»)

Вот уже и Днестр впереди. Освобождены Слободзея, Карагаш, ещё какие-то небольшие молдавские сёла. Рассматриваю через стереотрубу прилегающие к реке сады, виноградники, заросли прошлогоднего камыша вдоль берега.

Течение реки кажется медленным, спокойным, мутная, желтоватая вода почему-то напоминает лицо мёртвого человека. На том, правом, берегу густой лес почти вплотную подступает к реке.

Вечерние сумерки всё более сгущаются. Мимо нас, пыхтя и преодолевая ухабы, ползут к Днестру грузовики сапёров. Днём, укрывшись в лесах, они сооружали из подручных материалов переправочные средства, вязали плоты, мастерили лодки, и теперь всё это под прикрытием темноты подтягивается к берегу. Туда же одна за другой направляются небольшие колонны пехотинцев.

Спешно разворачивают позиции и наши артиллеристы: без эффективного огневого обеспечения об успешной переправе на тот берег не может быть и речи.

– Вся надежда на бога войны, – шутят пехотинцы, перебрасываясь репликами с огневиками.

– На бога надейся, а сам не плошай, – отшучиваются в свою очередь артиллеристы.

Нет, не оплошали пехотинцы. На наспех сколоченных паромах и примитивных плотиках, на утлых лодчонках и брошенных противником металлических бочках из-под горючего они преодолевали водную стихию, встречая губительный огонь врага. Но и артиллеристы не подвели, надежды матушки-пехоты оправдали. Пока шла переправа, наши огневики посылали снаряд за снарядом по противоположному берегу. Конечно, стреляли по площадям, засечь огневые точки врага и дать необходимые расчёты в суматохе боя никак не удавалось, но и такая стрельба мешала противнику вести прицельный огонь по десантникам.

К утру стало известно: передовые отряды дивизии закрепились на правом берегу. Немцы спешно отходили на укреплённые высоты у сёл Кицканы и Копанки.

Нужно было расширять плацдарм, подниматься на равнину. Однако дальнейшее продвижение пехотинцев приостановилось. Огонь врага становился всё более губительным. Нужна была наша поддержка, нужно было во что бы то ни стало нейтрализовать немецкие батареи и пулемётные гнезда.

Для выявления огневых точек врага и корректировки огня по ним решено было послать на тот берег несколько групп артиллерийских разведчиков.

Одним из первых идёт отделение сержанта Бахтиярова: он сам, телефонист Миша Захарчук и я, разведчик-наблюдатель. В прибрежных зарослях быстро сколачиваем плот. В ход идёт всё, что попадает под руки: куски забора, деревянные ворота, старые двери. Готовое сооружение сталкиваем в воду.

Оттолкнувшись от берега, что есть силы гребём, преодолевая мутное течение. Двигаемся медленно, плот относит вниз по реке. Неожиданно слева, метрах в десяти от нас, грохочет взрыв, нас обкатывает с ног до головы холодной днестровской водой.

– Быстрей, быстрей! – кричит что есть мочи Бахтияров. – Берег близко!

До берега и впрямь, кажется, рукой подать. Но новый вражеский снаряд вздымает совсем близко султан воды, накрывая нас сплошным валом. От взрывной волны еле удерживаюсь на плоту. Но, не обращая внимания, изо всех сил продолжаем грести. Очередной снаряд взорвался совсем близко. Что-то плюхнулось рядом. Оглядываюсь и замираю от ужаса. Сержант! Где наш сержант?

Нет сержанта. То ли вражеским осколком его сразило, то ли взрывной волной унесло за борт, то ли водяной вал смыл, унёс в бурную реку.

– Миша! – кричу в отчаянии. – Сержанта убило!

– Греби! – ещё громче, почти истерично отвечает он. – Нас уносит!

С трудом выравниваем плот, направляя его к берегу. Здесь течение слабее, снаряды продолжают рваться где-то посредине реки.

Наш плот неожиданно уткнулся в илистое дно, и мы, прыгнув в воду, выбираемся на берег.

Днестр позади. Позади бурлящая, кипящая, ощетинившаяся от разрывов снарядов и мин река. Река, только что отнявшая у нас нашего боевого товарища, командира, моего учителя и наставника. Как-то не сразу поверилось в неотвратимость случившегося, а когда постиг всем своим существом, к горлу подступил тяжёлый ком, я не удержался, затрясся в судорожном рыдании, но тут же усилием воли погасил его, крикнув не столько своему напарнику, сколько самому себе: «Вперёд!» – и первым побежал от берега.

Склон не крутой, почти пологий, но идти трудно: приходится обходить кустарники, комья грязи прилипают к подошвам сапог, да и стереотруба что-то кажется слишком тяжёлой. Миша тащит на себе катушку с телефонным кабелем, на ходу раскручивая её.

Вот уже и вершина. Впереди слышны пулемётные очереди, разрывы мин. Быстро находим удобное место: небольшая выемка, пригорок с кустом боярышника, на котором чернеют засохшие ягоды. Спешно устанавливаю стереотрубу, всматриваюсь вдаль через окуляры. На открытом ровном пространстве тут и там вижу залёгшие серые фигурки.

Кто укрылся за кустиком, кто спешно окапывается. Значит, была ещё одна атака? И снова захлебнулась?

Быстро намечаю ориентиры, телефонист сразу же передаёт на батарею нанесённую на планшете разведсхему.

Пулемётные очереди не утихают, а среди залёгших солдат то и дело вздымаются фонтаны чёрной земли. По едва заметным при дневном свете вспышкам да по характерным воющим звукам определяю: миномёты. Предельное внимание! Вот он, вот! Под высоким развесистым деревом, среди небольших кустов, различаю даже немцев, они в касках, суетливо бегают вокруг миномёта.

Сверяю ориентиры, делаю необходимые поправки. Данные для стрельбы готовы. Миша Захарчук вызывает батарею. Негромко, словно боясь, что услышат немцы, выдаю данные:

– Ориентир номер три! Правее ноль-семь! Ближе…

Телефонист уже более громким голосом репетует в трубку вслед за мной. Проходит минута, другая, и мы слышим, как в сторону цели над нашими головами пролетает снаряд. Конечно, мимо. Начинаю корректировать огонь:

– Левее ноль-два!

Ещё снаряд.

– Ближе два!

Ещё снаряд, ещё поправка. И ещё, и ещё… Наконец! Дым от разрыва уползает в сторону, в окулярах стереотрубы отчётливо вырисовывается расщеплённое надвое дерево. Рядом, на земле, блестит миномётный ствол. Здесь же неясное очертание чего-то, напоминающего фигуру человека. Почему только один? Наверное, разбежались от испуга. Недалеко валяется что-то круглое. Неужели каска? Так и есть… О, ужас! – вместе с головой…

Огонь со стороны немцев не утихает. Орудийные выстрелы доносятся и с нашей стороны. И не только по моим разведданным стреляют: артиллеристы работают и слева, и справа.

Между тем продолжаю внимательно разглядывать раскинувшееся впереди пространство. Кажется, вон из-за того пригорка доносятся звуки выстрелов. Глаза уже устали от напряжения, слегка массирую их ладонью, снова всматриваюсь. Так и есть. В небо поднимается едва заметный дымок.

Через несколько минут и это миномётное гнездо взлетает на воздух.

Но стрельба продолжается. Поднявшиеся было для атаки наши пехотинцы, пробежав немного вперёд, снова залегли. Со стороны противника не умолкают тяжёлые пулемётные очереди.

С большим трудом, но всё же «высматриваю» и эту огневую точку. Вот она, расположилась между развесистым дубом и поваленным – то ли молнией, то ли снарядом – стволом другого дерева.

Душу переполняет чувство радости. Такого везения никогда ещё не было: за короткое время – три огневые точки!

Когда вражеский пулемёт захлебнулся от метких выстрелов наших огневиков, пехота вновь поднялась в атаку. На этот раз губительного огня со стороны немцев не последовало. Постреляв немного из автоматов и винтовок, они дружно оставили позиции и побежали. А наша пехота неудержимо неслась вперёд, сметая всё на своём пути.

Вскоре мы возвратились на левый берег. Нас, конечно, поздравляли с успехом. А командующий артиллерией корпуса, как мне потом рассказали, прибыв в полк, непременно захотел увидеть тех разведчиков, которые обеспечили подавление огневых точек противника и не дали захлебнуться атаке.

Когда мы с телефонистом Мишей Захарчуком предстали пред ясны очи генерала, он, взглянув на нас, не мог скрыть удивления: вероятно, ожидал увидеть опытных, бывалых бойцов. А оказались юнцы: одному недавно минуло двадцать, а другому…

– Сколько тебе лет, сынок? – спросил командующий артиллерией.

– Шестнадцать, товарищ генерал… – бойко отрапортовал я. И добавил ради справедливости: – Скоро исполнится.

– Скоро ли? – усомнился генерал.

– Так точно… Осенью…

– Молодец, сынок… Получишь орден.

У меня прямо ёкнуло внутри! Орден! Всё это время, особенно после прощания с мамой, я тайно мечтал о какой-нибудь награде, но мечта казалась неосуществимой: ведь для того, чтобы её получить, надо совершить подвиг – сжечь фашистский танк, добыть «языка», да и мало ли что ещё… А тут нежданно-негаданно генерал обещает не то что медаль, а – орден. Я просто онемел от радости – так, словно мне уже вручили желанную награду:

– Служу Советскому Союзу!

Генерал молчал, словно о чём-то размышлял. И вдруг, расстегнув шинель, стал отвинчивать от кителя свой орден. И … протянул мне.

– Получай, сынок. Заслужил.

Сопровождавший его капитан, очевидно, адъютант, приблизился и проговорил негромко:

– Товарищ генерал… нельзя так… не положено.

– Знаю, что не положено, – оборвал его командующий. – А воевать… таким вот… положено?

– Но ведь… надо оформить всё, как полагается.

– Вот и пусть оформляют, кому полагается. А пока… пусть носит генеральский орден. Давай, я сам прикреплю его… Носи, сынок, и гордись, что генерал свой орден отдал. У меня их, как видишь, ещё много.

Генерал и его свита ушли, а я стоял, наверное, как изваяние, ещё не веря в подкатившее счастье.

Но радость была короткой. Отстав от свиты и подойдя ко мне, адъютант прервал эти дивные мгновения, похожие на сон:

– Ты уж извини, солдат, но с орденом придётся немного подождать. Сам понимаешь, генерал расчувствовался, у него такой же сын в Москве, тоже рвётся на фронт… Но ты не беспокойся, представление оформим быстро, генерал подпишет приказ, и свой орден получишь непременно. А этот… он же номерной, принадлежит генералу. Сам понимаешь…

Я, конечно, понимал. Но расставаться с наградой не было сил. Он сам как-то несмело, словно боясь сопротивления, отвинтил орден и положил в свой карман. На гимнастёрке осталась только дырочка.

– Скоро получишь свой, – сказал уже на ходу капитан, побежав догонять генеральскую свиту.

«Свой» орден я, конечно, получил. Но не сразу, как обещал капитан, а лишь несколько месяцев спустя, уже тогда, когда перестал и ждать. Но об этом – особый рассказ.

Каждый год Государственный океанариум 9 мая, в День Победы, собирает в зале для конференций ветеранов Великой Отечественной войн, чтобы вспомнить былые времена и погибших друзей. Этот праздник очень торжественный – «со слезами на глазах». Звучат поздравления, вручаются подарки, цветы, накрывается праздничный стол. Некоторые воспоминания потрясают.