От ариософии и неоязычества к нацизму

Таким образом, начало походу против христианства и оживлению языческих представлений положили отнюдь не нацисты. Интерес к язычеству возник еще у немецких романтиков, чьи идеи получили большое распространение в Германии XIX в. Еще в середине XIX в. немецкие авторы пытались искать истоки своей культуры в древнегерманском мире. Они увлекались рунами, германскими мифами, языческими богами, обращались к почерпнутой из исландских саг идее Средиземья (Mittgart), якобы родины «нордического человека». В 1867 г. историк Ф. Дан опубликовал исследование, в котором с симпатией писал о древних германцах и их языческих верованиях, за что был обвинен Церковью в пропаганде веры в языческого бога Вотана. Позднее к прославлению языческой связи с природой и жизнелюбия обратился социалист Е. Дюринг, утверждавший, что языческие верования сохранились, несмотря на все вековые гонения со стороны христиан. Такие авторы были, в особенности, увлечены солярной символикой и доказывали, что культ солнца возник и лучше всего сохранился у северных народов, почитавших солнце как источник света и центр мироздания. С солнечным циклом связывали источник жизни и символ возрождения. Следы этих былых верований искали в скандинавских сагах, причем отдельные энтузиасты таких исследований доходили до того, что превращали Христа в германского бога Солнца, а Деву Марию – в прародительницу арийцев.

В представлениях сторонников возрождения язычества верования древних германцев странным образом переплетались с модным в те годы оккультизмом. Ведь, настаивая на всеобщей связи явлений и наличии тайных нитей, соединяющих прошлое с настоящим и будущим, оккультизм порождал надежды на обретение власти над самим временем, создавал иллюзию того, что люди якобы с легкостью могли вернуть языческое наследие, разрушенное христианами (Mosse 1966: 71–73; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 107–108). Эта задача представлялась тем более актуальной, что после объединения Германия вступила на путь быстрой модернизации, в бешеном темпе смывавшей со своего пути остатки традиционной патриархальной жизни. И людям казалось, что они навсегда утрачивают связь с корнями, которыми они раньше так гордились (Mosse 1966: 13; Hamilton 1971: 93–95, 104–105).

В свою очередь германский национализм остро нуждался в сплачивающей всех немцев идее, и многие думали, что проблему сможет решить введение национальной религии, противостоящей космополитическому христианству. Наибольший вклад в германизацию христианства сделал немецкий философ Пауль де Лагарде, выступивший в 1878 г. с программной статьей «Религия будущего». Он объявил Римско‑ католическую церковь тормозом на пути германской нации и связал дальнейшее развитие с введением национальной религии, пропитанной германским духом. Это направление мысли продолжало романтическую линию, намеченную такими гигантами немецкой философии, как Гегель и А. Шопенгауэр, требовавшими освободиться от пут «иудейской мифологии» и вернуться к исконным индоевропейским («яфетическим», по Шопенгауэру) верованиям (Poliakov 1974: 243; Weissmann 1991a: 36–37).

Споры о том, какой должна быть новая религия, должна ли она быть синтезом христианских и дохристианских представлений («германское христианство») или ей следовало полностью порвать с христианским наследием, продолжались вплоть до Первой мировой войны. Рихард Вагнер стоял за синтез, и его оперы были пронизаны «христианско‑ германским» духом. Этот подход требовал превращения Иисуса Христа в арийца, сына римского легионера, – такая идея была популярна среди последователей Вагнера, и ее подхватил Чемберлен (Weissmann 1991a: 38).

Зато Ницше яростно критиковал христианство за отход от героических ценностей, свойственных далеким предкам. Ницше прославлял варваров как прототип супермена. Он воспевал воинский дух, преклонялся перед образом воина, создавал культ героя, видел в древних рыцарях предшественников будущего «нового человека» и наделял их всеми лучшими человеческими достоинствами: прямотой, честностью, благородством души, чистыми помыслами и, особенно, преданностью своему народу и Отчизне (Mosse 1970: 162–163). Тем самым, антихристианская идеология современного неоязычества во многом восходит к представлениям Ницше, который наделял язычников героическим духом, приветствовал их тесную связь с природой и жизнелюбие и в то же время видел в христианстве религию рабов. В его представлении человечество клонилось к упадку, оставив позади мир сверхчеловека и жесткой социальной иерархии (Ницше 1997б). В то же время самому Ницше не удалось полностью порвать с христианским наследием, и в прошлом некоторые авторы полагали, что «его ожидало будущее трансцендентного христианина» (Figgis 1917: 143). Однако это не помешало ему стать провозвестником неоязычества и его первым теоретиком (Figgis 1917: 102–158, 309–316).

Как мы видели, в начале XX в. патриарх австрийской ариософии, неоязычества и антисемитизма Гвидо фон Лист объявил христианство злейшим врагом германской нации. Он воспевал дохристианскую германскую цивилизацию и пытался возродить «древнюю германскую идеологию» («вотанизм»). При этом он обращался к теософии и, кроме всего прочего, заимствовал оттуда символ свастики (Mosse 1966: 73–74; Goldstein 1979: 62–63; Weissmann 1991a: 42; Гудрик‑ Кларк 1995: 74).

Идеи Листа нашли своих поклонников среди эзотериков Мюнхена, разрабатывавших космическую философию и «германский культ друидов», а также развивавших теософию кармы и солярную мистику. Пытаясь соединить верования древних германцев с наследием раннего индуизма, они использовали древние индийские символы и нередко давали своим организациям имена индуистских богов. Вслед за Листом они отвергали научную методологию и призывали слушаться прежде всего «зова крови». В их устах, неразрывная связь людей с природой оказывалась биологической связью по крови, якобы придававшей человеку жизненную силу. Кровь объявлялась источником мудрости и «творческого инстинкта», а смыслом жизни оказывалось органическое народное единство, которое немцы должны были себе вернуть, обратившись к древним языческим верованиям. Как отмечалось выше, первым неоязыческим религиозным движением, основанным на этих началах в 1907 г., стал Орден Нового храма (Ordo Novi Templi) Ланца фон Либенфельса. Вслед за ним возникли Wodan‑ Bund (1909), Gesellschaft Wodan (1912), Urda‑ Bund (1911), Nornen‑ Loge (1912), Germanen‑ Orden (1912). Общим символом им служила свастика, и их участниками могли стать только те, кому удавалось доказать полное отсутствие родственных связей с евреями (Weissmann 1991a: 43).

Такого рода неоязыческие группы развивались в Германии начала XX в. рука об руку с немецкими националистическими движениями. Некоторые из них были близки национал‑ социалистам. В частности, сходные взгляды проповедовал выходивший с 1923 г. журнал «Ди Зонне» («Солнце»), рупор «нордического мировоззрения». Большую роль в пропаганде ценностей древнегерманской цивилизации сыграла художественная литература, и в 1910 – 1920‑ х гг. отдельные немецкие писатели призывали к созданию германского христианства или даже к вере в особого Германского Бога. Тогда делались попытки возрождения языческих ритуалов на лесных полянах, что научило будущих нацистов организации массовых культурно‑ идеологических мероприятий (Mosse 1966: 75–86; Hamilton 1971: 105).

Ариософские общества в Германии были ответвлениями австрийской ариософии. В основе их идеологии тоже лежали расизм, шовинизм и антисемитизм. Расистские политические партии и движения стали возникать в Германии еще накануне Первой мировой войны, причем их костяк составляли члены более ранних антисемитских партий и движений, а также сторонники ариософии. Тогда в Германии и Австрии появилось множество таких групп (Союз молота, Орден вольсунгов, Артаманский орден и др.), хотя все они были малочисленными и скорее напоминали секты (Poliakov 1985: 28). В апреле 1911 г. в Магдебурге под руководством Германа Поля была создана арийская тайная организация («ложа Вотана»), где организовывались языческие ритуалы. Вскоре в различных городах Германии появились ее дочерние ячейки, позволившие уже в марте 1912 г. учредить Германский орден. Его лидеры видели в нем начало «ариогерманского религиозного возрождения» и стояли за формирование «расово чистой» германской нации, откуда следовало исключить «паразитические и революционные элементы (евреев, выродков и цыган)». Этой нации предназначалось править «низшими расами». Центром Германского ордена были Северная и Восточная Германия, но популярностью он не пользовался, и к началу войны в нем насчитывалось чуть более 300 членов, прошедших специальный соматический контроль: по своим физическим данным они и их жены должны были соответствовать образу «арийцев». Главными символами организации были рунические знаки и левосторонняя свастика. В первые послевоенные годы члены Ордена печально прославились убийствами ряда известных политических деятелей Германии и евреев (Гудрик‑ Кларк 1995: 139–151; Phelps 1963).

В годы войны Орден пришел в расстройство и распался. После войны некоторые из его деятелей пытались возродить его провинциальные отделения, но былого единства восстановить так и не удалось. Одно из таких отделений было возрождено в Мюнхене весной 1918 г. и в августе получило название Общество Туле. Это общество ясно обозначило свои «нордические» ориентиры, связав Туле с легендарной северной землей. Своей эмблемой оно сделало свастику, а один из его лидеров, Рудольф фон Зеботтендорф, предложил символ веры в виде «Троицы» (Вотан, Вилли, Ви), заимствованной из космогонических построений Гвидо фон Листа (Гудрик‑ Кларк 1995: 66, 162–163; Phelps 1963: 251–252; Gugenberger, Schweidlenka 1993: 248; Godwin 1993: 47–51; Линденберг 1997: 15–16).

Послевоенная травма оказала на немцев сильное воздействие, и, в отличие от довоенного времени, численность Общества Туле быстро росла: 200 человек в Баварском отделении Германского ордена весной 1918 г. и уже 1500 человек полгода спустя (Гудрик‑ Кларк 1995: 160–161)[21]. Ноябрьская революция в Баварии заставила Общество предпринять решительные действия, тем более что его костяк составляли бывшие фронтовики, когда‑ то присягавшие кайзеру. Опираясь на ариософскую доктрину, Зеботтендорф призвал своих соратников выступить против захвативших власть «иудеев». В своей речи он помянул арийское триединство «Вотан, Вили, Ви». В данном контексте это означало готовность умереть за единство нации, понимаемой как кровнородственная общность, которой угрожали «инородцы». В тот момент Зеботтендорф, по мнению некоторых авторов, показал себя эффективным лидером контрреволюции (Goldstein 1979: 68–70; Гудрик‑ Кларк 1995: 163, 165–167) однако на этот счет имеются сомнения (Линденберг 1997: 20).

Хотя, по популярной, но не вполне надежной версии (Линденберг 1997: 21–24), НСДАП образовалась из рабочего кружка, основанного членами Общества Туле, для нее политические и социальные проблемы имели не в пример большее значение, чем ариософия. Поначалу радикальный национализм там пользовался неизмеримо большим влиянием, чем арийский расизм (Phelps 1963: 257). По сути, главным наследием ариософии там стала свастика, причем не лево‑, а правосторонняя. Это произошло вопреки эрудированному эксперту Общества Туле, Фридриху Крону, ссылавшемуся на буддизм, где левосторонняя свастика означает удачу и здоровье, а правосторонняя – упадок и смерть. Но большинство членов как Общества Листа, так и Общества Туле не придавали этому большого значения и предпочитали правостороннюю свастику. Того же мнения придерживался и Гитлер. Так символом нацизма и стала правосторонняя свастика, вписанная в белый круг на красном фоне, – этот дизайн был предложен все тем же Кроном. Впервые такая свастика появилась на митинге НСДАП в Штарнберге 20 мая 1920 г. (Гудрик‑ Кларк 1995: 169–170).

В 1920‑ х годах оккультные идеи получили в Германии большую популярность. Их ярким выразителем являлся Рудольф Йохан Горслебен, пропагандировавший арийский мистицизм и доказывавший превосходство «арийцев» над другими расами. Потерпев неудачу на политическом поприще, он увлекся эзотерикой, поставив своей целью создание расово чистого человечества под водительством арийцев. Последних он считал «сыновьями Солнца», равными богам и потому призванными завоевать весь мир и установить в нем расовый порядок. Кроме того, Горслебен был фанатическим приверженцем магии рун и видел в них «проводники тонких энергий». Он же разрабатывал эзотерический подход к пониманию скрытого смысла кристаллов. Примечательно, что одним из его помощников был будущий популяризатор расовой антропологии Ганс Гюнтер. Кроме того, идеями Горслебена тогда были увлечены некоторые немецкие писатели и даже чиновники, находившие в них аргументы в пользу немецкого национализма (Гудрик‑ Кларк 1995: 173–178).

Среди других эзотерических групп можно выделить редакцию учрежденного Г. Ломмером в 1929 г. журнала «Асгард», провозглашавшего «борьбу за богов Родины». Эта борьба тоже имела антисемитский подтекст, и с журналом сотрудничал русский эмигрант Г. Шварц‑ Бостунич, фанатичный антисемит и сторонник конспирологии (Гудрик‑ Кларк 1995: 181–182, 188–189). В эти годы на острове Рюген недалеко от легендарной Арконы даже возникла расистская Община свастики (Гудрик‑ Кларк 1995: 185).

Иными словами, в Германии и Австрии эзотерика теснейшим образом переплелась с местным агрессивным национализмом и расизмом и сделала существенный вклад в формирование нацистской идеологии (Goldstein 1979; Spielvogel, Redles 1986; Васильченко 2008: 468–472). И вовсе не случайно в 1920‑ х и начале 1930‑ х гг. ариософии симпатизировали правые политики и некоторые государственные чиновники, а сами ариософы то соблазнялись политической деятельностью, то бросали ее и углублялись в эзотерические штудии или занимались писательским трудом. А самые видные из них приветствовали нацизм и активно пропагандировали расизм и «религию чистой крови» (Гудрик‑ Кларк 1995: 183–196).