Глава 15. Кто смотрит наружу — спит,

Кто смотрит наружу — спит,

кто смотрит внутрь — пробуждается.

К. Г. Юнг

Для Дамиана жизнь внезапно и стремительно изменилась к лучшему. Они шли уже много часов, и, к его удовольствию, Элизабет не собиралась возвращаться. В клетке Дамиан жестоко страдал. Любой собаке, решеткой отгороженной от природы, невыносимо тяжело, и понять это могут очень немногие люди. Но теперь Дамиан и Единственная шли по осеннему лесу, и все в его мире было правильно.

Утро для него выдалось ужасное. Когда приехал Севилл, Дамиан уже начал неохотно подчиняться его командам, но вмешалась Элизабет. Разыгралась жуткая сцена, и полосатый питбуль просто не знал, как ему поступить. Вопрос лояльности был слишком сложен для Дамиана: он чувствовал неодолимую потребность подчиняться обоим этим людям. Однако Севилл завоевал его преданность, безжалостно используя электрошок, а Элизабет владела его сердцем благодаря чему-то более сильному.

В итоге Дамиан уходил все дальше и дальше с Единственной, открыто бросив вызов их вожаку, альфе. Немыслимое дело. Однако он был собакой, а бежать по лесу так приятно, и такие могучие, прекрасные, опьяняющие запахи обрушились на него, что он скоро забыл о своей непокорности. Прохладный тенистый лес глубоко волновал его, и впечатления от прошедших недель с Севиллом стирались. Да и как было не забыть этот кошмар, если даже запах травы на ботинках альфы заставлял собачью душу корчиться от тоски. Теперь же он бежал по девственному лесу, и сердце его пело от счастья.

Среди этих высоких серых стволов предки чувствовались едва ли не зримо — они приветствовали его. Природа была ему Отцом и Матерью, а он был с нею вечно и неразрывно связан. Пес бежал, окруженный сотнями запахов, чувствуя, что возвратился домой. Он ощущал лес так, как не мог чувствовать человек.

Но все-таки лес — не дом ему.

Дамиан не был диким зверем — он был собакой, уникальным существом среди всех видов земных, и место его — рядом с людьми, а не в лесу. В начале времен его предки установили мистическую связь с человеком, и теперь узы были еще сильнее тех, что они ему передали. Невыносимая боль утихла в его душе, когда он попал в лес, но Дамиан, не колебался бы ни секунды, пожелай Элизабет увести его отсюда. Его место — рядом с Единственной.

Так они убежали вместе в этот осенний восхитительный день, куда — не знали, да это было и не важно. Они брели медленно — прошло уже несколько часов. Солнце пробивалось сквозь кроны, светило ярко, но согреться удавалось, только когда они находили места, укрытые от сильного ветра, поднявшегося после полудня. Ночью выпал иней; он не смог заморозить лесные растения, но стало ясно, что лето ушло и на пороге зима. Дамиану хотелось поскорее насладиться дарами осени и подготовиться к приближающейся зимней смерти. Большие яркие кленовые листья, кружась, падали с деревьев, с тихим шепотом опускаясь к подножиям стволов.

Дамиан снова нашел маленький ручей, и они двинулись вдоль русла. Два часа спустя, продравшись сквозь почти непроходимые заросли, они наткнулись на глубокое длинное ущелье, где тонули любые звуки. Пахло солью, где-то кричали морские птицы — девушка и пес вышли к краю земли, хотя большая вода еще не показалась.

На илистом берегу Элизабет нашла укромное место, где среди огромных папоротников и поваленных деревьев беглецы могли сидеть в совершенном уединении. Отсюда они успели бы заметить погоню. Укрывшись от ветра, Элизабет и Дамиан прижались друг к другу, чтобы согреться. Терпеливый пес лизал свои израненные лапы — за последнее время они стали мягкими, как у всех лабораторных собак.

За весь день только один человек прошел по дикому пляжу, не заметив друзей, укрывшихся на крутом склоне. Элизабет что-то говорила Дамиану, но не требовала, чтобы он слушал внимательно, и он не слушал.

Они просидели до захода солнца. Сквозь трели ручья из ущелья Элизабет напряженно ловила любые отзвуки. Дамиан отдыхал рядом, пытаясь понять, что ее тревожит. С темнотой опустился и холод осеннего вечера. Дамиан так долго прожил в помещениях с постоянной температурой, что шерсть его стана тонкой и уже не годилась для жизни на улице. К тому же в последний раз он ел почти сутки назад и теперь был голоден.

Он поднялся и встал напротив девушки, пристально глядя на нее.

— Еда, — наконец сказал он.

Элизабет фыркнула. Она сама убежала из дома в одной футболке и теперь ужасно замерзла.

— Ты читаешь мои мысли, — ответила она, — я тоже проголодалась. Давай пойдем вдоль берега, пока не выйдем на дорогу. Нужно найти какое-нибудь убежище на ночь. Господи, как же холодно! У меня ноги застыли. Как же мерзко.

Они начали спускаться к пляжу. В темноте, сквозь спутанные заросли двигались очень медленно. Пес вел ее, слегка помахивая хвостом, радуясь, что они снова в пути, и надеясь на ужин. По пляжу идти стало легче, под ногами были гравий и песок, ярко светила луна. На побережье показались дома. Стараясь двигаться быстро, они осторожно прошли по газонам и вышли на дорогу. Единственная, казалось, хорошо знала, куда они идут, так что Дамиан довольно трусил за ней, думал о еде и часто останавливался возле собачьих меток, испещрявших их путь.

— Как же мерзко, — повторяла Элизабет, медленно передвигая ноги, — как же все это мерзко.

Они шли медленно — отчасти потому, что избегали освещенных мест, но еще и от того, что совершенно заблудились, а Элизабет совсем замерзла. Она говорила себе, что псу тяжело идти быстро, но не могла не заметить, что у него-то проблем с ходьбой не было. Девушка нашла кусок бечевки и привязала Дамиана к дереву около круглосуточного магазина. На деньги Тома купила маленький пакет собачьей еды, три хот-дога и колу для себя. Поев, они бодро двинулись дальше — обратно в город, к мысу за полями фильтрации, о котором упомянул Том. Она понятия не имела, что скажет ему, когда придет, даже не знала наверняка, можно ли ему доверять. Он легко мог изменить свое решение, мрачно подумала она, но больше им идти некуда и не к кому обратиться. Севилл будет следить за домом Барбары, это очевидно. Билл сказал, что ее отец говорил с Севиллом, и если это правда, если он поддался влиянию Севилла, не было сомнений, что отец позвонит в полицию, окажись она дома вместе с собакой. Оставалось надеяться на милость помощника Севилла. Мысль не слишком приятная.

Она остановилась у телефонной будки, тупо уставилась на нее, поняв, что даже не знает фамилию Барбары. Можно попробовать позвонить ей на работу чуть позже.

Только в эти долгие, холодные, темные часы перед рассветом Элизабет полностью осознала, в какой отчаянной ситуации оказалась. Дамиан все еще слаб после операций, а она весь день чувствовала, что заболевает. Она всегда была подвержена простуде, а стресс последних недель совсем подкосил ее. Ощущения были очень странные — она спотыкалась в темноте о битум пригородной дороги, на ней были только промокшие теннисные туфли и футболка, и рядом на обрывке веревки шел хромающий пес. Качая головой, она снова и снова думала: как это могло случиться?

Наступил рассвет, а они были все еще в нескольких милях от места назначения. Элизабет пришлось забраться в придорожные кусты орешника. Днем идти слишком рискованно. На ветках лежала тяжелая утренняя роса, и девушка вся промокла. Элизабет несколько мгновений разглядывала темно-коричневые резные листья, устилавшие землю в этой маленькой роще. На влажной почве тут и там росли шампиньоны; на стволах торчали большие древесные грибы. Влага стекала с веток и капли уныло шлепались на землю. Она нерешительно присела на мокрую землю. Посмотрела на Дамиана, он взглядом ответил ей.

— Этого не может быть, — сказала она. Потом положила руку ему на голову и зажмурилась. Глаза горели, голова раскалывалась от боли. Она обвязала веревку Дамиана вокруг своей лодыжки и решительно свернулась клубком.

Если бы у меня была подушка, я бы смогла уснуть.

Прикосновение щеки к холодной земле странно отрезвило ее. Она действительно в бегах. У нее нет машины, денег, нет места, где можно поспать. С досадой она поняла, что ужасно хочет пить, но возможности достать воду у нее не будет еще несколько часов.

Я ненормальная беженка.

Она посмотрела на пса.

А он похож на узника концлагеря.

Дамиан свернулся рядом, и она прижалась к нему. Пес лег на бок, вытянул заднюю лапу и со вздохом положил голову ей на руку. Элизабет слегка потрепала его.

— Тебе тоже жестковато, да?

Пес потянулся и быстро лизнул ее в щеку.

— Всегда пожалуйста, — ответила она. Она была признательна ему даже за тепло, исходившее от его тела. — Ну что, мы сделали то, что должны были, правда же? И как угодно, но я заберу тебя у него. Мы сделаем это, малыш. Я не знаю, как, но сделаем.

На ум ей пришла строчка из любимой песни, и Элизабет горько улыбнулась: насколько уместны слова. Куда идти теперь, когда зайдешь так далеко!

В утренней тиши она подумала об отце и дедушке и будто окаменела. Как могла ее любовь к одному причинить вред другим — тем, кого она тоже любила? Она вспомнила слова язычницы Барбары, которая говорила, что добра или зла нет, есть только жизнь, и то, что хорошо для одного, для другого может обернуться неотвратимой болью.

Элизабет рухнула на землю и горько заплакала. Так и есть: ее отец совершал огромное зло и все же делал много добра. Она причинила ему боль и все же сделала доброе дело для Дамиана. Нанесла огромный урон своей жизни и все же для собственной души совершила великое благо. Спасение Дамиана было правильным поступком, но потеря семьи ранила ее. Добро и зло неразделимы, и выбор — лишь вопрос точки зрения, ни больше, ни меньше. Поэтому она рыдала, и ей хотелось одного — вернуться домой к отцу и сказать ему, как она его любит. Но она не могла, и это терзало ей душу. Дамиан, пораженный ее горем, скулил и отчаянно пытался слизывать ее слезы.

Элизабет пробовала уснуть, но не могла. Дрожащая и мокрая, она лежала, свернувшись вокруг тела пса на сырой земле. Уверенный вид собаки успокаивал ее: она старалась защитить его, но и он защищал ее тоже.

Когда наступило утро, воробьи и вьюрки запрыгали по сводам ветвей, подрагивая коричневыми хвостами, выводя мелодичные трели. Элизабет видела, что небо светлеет, и с интересом наблюдала, как восходящее солнце мягко расцвечивает сумрачные заросли.

Цвет, — подумала она, — это ежеутренний дар солнца.

Они пролежали в кустах весь день. Спать было слишком холодно и неудобно. Элизабет думала о том, что сделала Барбара, вернувшись домой и не найдя ни ее, ни собаки. Встретили ее около дома терпеливые полицейские или нет? Или только Севилл и его охотники? Что Барбара сказала Севиллу, если они встретились? Она бы дорого дала, чтобы это увидеть.

В ту ночь Элизабет истратила последние деньги, которые дал ей Том, купив еще один пакет еды и немного воды. Сама она есть не хотела — это плохой признак, особенно после целого дня голодовки. Двое друзей устало потащились дальше в темноте, и Элизабет пришлось несколько раз отдыхать, присаживаясь на каменные заборы или бордюр. Она совсем ослабла и чувствовала себя ужасно. Болели голова и живот, мышцы ломило, ее бросало то в жар, то в холод.

Они добрались до пустого, заброшенного мыса за полями фильтрации вскоре после восхода. Элизабет решила просить Тома о помощи. Другого выхода нет. Ему нужно будет достать для нее где-нибудь сухую одежду, обувь, затем вывезти из города и высадить достаточно далеко, чтобы она могла двигаться дальше автостопом без риска, что кто-нибудь опознает собаку. Том был ее единственным шансом. Девушка изводила себя, представляя, что будет, если он откажется или, хуже того — от этой мысли у нее кровь стыла в жилах, — если он будет ждать ее там с Севиллом? Прикоснувшись к мешочку на шее, она вспомнила о лососе, о его кровавой, ободранной морде. Эта рыба должна была сделать свое дело, и она продолжала двигаться. Одна в целом мире, рыба шла вперед, встречая каждое новое препятствие без жалоб, без сомнений. Мысли о рыбе помогли, и Элизабет зашагала дальше.

Место, где она собиралась ждать Тома, оказалось искусственно созданной песчаной насыпью, выступающей в узкий залив. Безобразная смесь донного ила, тины, перегноя и обломков канализационных труб отпугивала рыбаков и случайных прохожих. Всю западную часть мыса занимал дровяной склад, заваленный огромными штабелями бревен для отправки в Японию. Восточная сторона была пустынной, во время прилива от нее оставался только маленький пляж, а отлив обнажал длинную береговую линию. Дряхлые обветшалые доки, облепленные водорослями, постепенно гнили без присмотра. Идеальное место для укрытия, но она удивлялась, откуда о нем знал Том.

Когда взошло солнце, с моря накатил густой туман, воздух стал сырым, серым, холодным, он пах морской водой. Элизабет совсем окоченела, и сильная дрожь не отпускала ее. Промокшая, вялая, с больной головой, она ни о чем не могла думать. Девушка огляделась, выбирая место, где можно провести день.

Восточная часть мало подходила для укрытия. Уже понимая, что заболела, Элизабет знала — нужно выспаться, а для этого требовалось уединенное место. Она не могла допустить, чтобы ее заметил случайный утренний бегун. Если кто-нибудь узнает Дамиана, это конец. В отличие от лосося, в глубине души она понимала, что не сможет бороться дальше.

Она подошла к дровяному складу и с сомнением посмотрела на двадцатипятифутовые штабели бревен. Те выглядели опасными — ей было не по себе даже просто рядом с ними. Однако в щели между большими бревнами в основании кучи оказалось сухо. Лучшего выбора все равно нет. Она заползла на несколько футов в глубину штабеля и уселась, обхватив руками колени и положив на них голову.

— Вот дерьмо, — сказала она.

Дамиан в ожидании пролежал возле нее весь день, От холодного и влажного морского воздуха и ему было неуютно: он дремал урывками, прислушиваясь к далеким звукам и время от времени толкая лапой свою вялую спутницу. К вечеру, когда начало смеркаться, он уже был уверен, что с Элизабет что-то не так. Она свернулась на боку в комочек, лежа на жестких обломках коры, покрывавших землю между бревнами. Она так сильно дрожала, что стучали зубы, и несколько раз просыпалась — ее рвало желтой слизью. Затем она со стоном ложилась обратно. Пес беспокойно смотрел на нее, непрерывно ходил взад и вперед в тесном убежище и слушал смутный, но настойчивый, требовательный Голос.

Нужна помощь. Найди людей.

Животные прячутся от всех, когда болеют, ибо показывать слабость — в итоге означает навлечь на себя смерть. Однако особые отношения между человеком и собакой — в этом смысле уникальное исключение. Дамиан понимал: хоть он и не может помочь Элизабет, он тем не менее за нее в ответе и потому должен что-то предпринять. Голос требовал оставить ее здесь и пойти к людям за помощью. Дамиан сопротивлялся, вылезал и возвращался в «нору», изнывая от беспокойства. Он не хотел бросать свою спутницу. Кроме того, опыт подсказывал, что люди в большинстве своем — Плохие. Он продолжал метаться, совершенно измученный приступами беспокойства.

Опустилась тьма, и пес вернулся в дыру между бревнами. Его человек больше не говорил с ним, когда пес толкал его и лизал. Несколько минут он кружил вокруг лежащего ничком тела, потом лег рядом, прижавшись поплотнее. Элизабет инстинктивно подняла руку и притянула его ближе к себе. Ее тело было холодней, чем у него.

Дамиан проснулся и понял, что Элизабет не отвечает на его толчки. Она едва ли была в сознании, лихорадка сменилась гипотермией, и пес остался наедине со своими страхами. Он выбрался из-под бревен, все еще не решив, как ему справиться с этим Плохим Положением. Мысли естественным образом обратились к Севиллу. Если бы мужчина пришел, он бы дал нужные команды, он мог бы восстановить порядок. Дамиан сидел возле неподвижного, холодного тела Элизабет, обвив хвостом ее ноги, и очень хотел, чтобы пришел этот человек.

Ближе к вечеру пес совершенно лишился присутствия духа. Снова поднялся холодный ветер. Дамиан сидел снаружи у входа в укрытие, где лежала Элизабет, дрожал и щурился от влажного ветра.

— Иди! — говорил Голос. — Помоги ей. Найди человека. Человек должен прийти сюда.

В конце концов, у него не осталось выбора. Он чувствовал, что сидеть здесь — Очень Плохо; он должен что-нибудь сделать. Пес потрусил прочь от склада к восточной части мыса. Люди слишком долго контролировали все его действия, и теперь он чувствовал себя неуверенно от своей странной и неприветливой свободы.

Если Том не принимал участия в важном или требующем времени проекте, пару раз в неделю он старался уйти с работы пораньше. То есть задерживался не дольше чем на час. Уйти с работы в условленное время — в пять — было невозможно у такого работодателя, как Севилл. Такое случалось крайне редко. Но иногда, в основном — по пятницам, когда приезжала Кристина, Том мог поехать на пляж. Севилл не знал, куда он уходит, и ему не было до этого дела; то была личная жизнь Тома.

Том был одержим тремя великими страстями. Первая заключалась в том, чтобы оставаться незаменимым для человека, который стал для него прежде всего заменой отца, о которой юный Томас Оуэн так мечтал в детстве. Севилл походя использовал эту преданность так, как было удобно ему. Такой верный, сдержанный и неподкупный помощник — выгодное приобретение, и двое мужчин устраивали друг друга.

Второй страстью Тома была его евангелическая вера — простая, но глубокая. Молчаливый и скрытный на людях, Том удивлял прихожан своим страстным и восторженным тенором, когда пел соло перед своей конгрегацией, вознося хвалы Господу. Его считали местным сокровищем, и он переходил из храма в храм, делясь своим даром.

А третьей страстью были воздушные змеи. Занятие, которому он мог предаваться в одиночестве, и Том достиг в нем изрядного мастерства. С детских лет, когда в семье даже велосипед был недоступной роскошью, его привлекали требующие аккуратности и послушные летающие конструкции. В детстве это было хобби; теперь они стали «взрослыми игрушками». Его нынешние змеи были смоделированы профессионально; дорогие, тщательно собранные, они слушались каждого его движения.

Ему нравилось пустынное место на берегу — там всегда дул сильный ветер и почти не бывало людей. Он мог наблюдать полеты в полном одиночестве, но все же иногда, запуская змея около дровяного склада, не без толики тщеславия думал, что люди в домах и лодках на той стороне могут полюбоваться его искусством.

Снедаемый любопытством, он приехал в четверг. День закончился, ветер был хороший, но мысли его были далеки от змеев. Он думал о девушке. С тех пор, как он ее видел, прошло два дня, и Том не мог не спрашивать себя, что с нею случилось. Захочет ли она встретиться с ним здесь, как он предложил? Эта возможность тревожила его. О чем он думал? Что он мог бы — или должен — для нее сделать? Он очень надеялся, что она уже покинула штат.

Он пытался убедить себя, что она его враг. Босс, озабоченный ее поимкой и возвращением украденной собаки, забросил всю работу, чтобы найти их. Но Том не мог отделаться от взгляда Элизабет, которым она одарила его, увидев в машине Севилла. Ее голова в тот момент грациозно вздернулась, как у самки оленя, поймавшей взгляд охотника, который собирается ее убить. Она не убежала — она стояла испуганная, но гордая, не стыдясь того, что сделала. Его терзал страх, застывший в глазах этой девочки. Он не хотел быть охотником, это не его роль. И все-таки, прежде чем она ушла, ее страх немного утих и сменился теплотой, когда она поняла, что он ее не предал. А он побоялся ответить на эту теплоту. Опасная ситуация. Он знал, что в конце концов ему придется поймать девушку, выполняя долг перед работодателем. Лучше всего избегать ее — тогда не придется делать выбор.

Так почему же ты здесь, где она сможет тебя найти?

У него не было ответа на этот вопрос.

Он запустил своего лучшего змея, позволил ему подняться на сотню футов над землей, затем направил отвесно вниз. В десяти футах от земли змей резко остановился, сменил угол полета и медленно спланировал к земле, балансируя на хвосте, трепеща от отчаянного желания снова взлететь. Том позволил ему подниматься скачками все выше и выше, не отпуская. Гордый змей танцевал, как породистый скакун. Сдержанность его движений впечатляла тем более, чем сильнее он хотел вырваться на свободу

К счастью, когда Том заметил питбуля, хвост змея лежал на земле, потому что руки у парня тут же опустились. Змей с грохотом свалился на землю, лишенный всякого достоинства, проскользил еще несколько ярдов по ветру и упал на кусок плавника. Том стоял совершенно неподвижно, в ужасе уставясь на собаку, которая — так же без движения — сидела в пятидесяти футах и смотрела на него. Он не видел, откуда пришел пес. Не поворачивая головы, Том поискал глазами Элизабет. До сих пор пес при любой возможности ясно давал понять, что сближение между ним и Томом даже не рассматривается. Том сглотнул и снова оглядел горизонт в поисках Элизабет. Самое время ей появиться.

Пес не двигался больше минуты, Том не шевелился тоже. Он стоял всего в сорока футах от машины и прикидывал, сумеет ли добраться до нее, если побежит. Но не был уверен. Затем пес медленно двинулся к нему. Когда жуткая собака приблизилась, Том буквально примерз к месту, завороженный этим призраком. В двадцати футах собака остановилась, уставилась немигающим взглядом, шерсть на ее спине периодически поднималась дыбом и ложилась обратно. Том снова оглянулся на машину. Идиот, что позволил собаке подойти так близко. Теперь он ни за что не успеет добежать до машины. Но где Элизабет? А потом пес заговорил с ним — в первый раз.

— Люкс, — сказал он, — дём.

Том наклонил голову. Это нереально. Он много раз видел, как пес говорит, но теперь — теперь совсем другое. При Севилле пес просто реагировал на карточки, называя предметы, которые ему показывали. Том наблюдал случайно инициированную речь, однако в то, что происходило сейчас, было невозможно поверить. Пес говорил с ним, как человек. Или, возможно, как демон.

— Дём. Фу.

Почему пес так делает? Почему не бросился на него, хотя, очевидно, пытался сделать это с того самого дня, когда Том схватил Элизабет в его присутствии? Дамиан резко гавкнул несколько раз, а затем снова сказал:

— Люкс.

Том вдруг осознал, что понимает его. Пес хочет привести его к Элизабет? Могло ли такое быть? Все равно это казалось неестественным, и он не чувствовал никакого желания следовать за животным. Пес подошел немного ближе. Теперь он был всего футах в двенадцати. Пристально посмотрел на Тома, затем его голова дернулась в попытке выговорить слова, и он повторил:

— Дём. Люкс. Фу.

Том мешкал, пытаясь понять.

— Фу? Что это значит? Элизабет ранена? — спросил он, чувствуя себя глупо от того, что разговаривает с собакой.

Пес перебирал лапами, хвост его метался из стороны в сторону от радости, что его наконец поняли.

— Люкс! Дём!

Том тяжело сглотнул.

— Ну хорошо, — сказал он с сомнением. — Идем.

Когда он повернулся, чтобы подобрать змея, пес внезапно оказался сбоку. Взволнованный, танцуя передними лапами по песку, он, казалось, хотел поторопить Тома.

— Ладно, ладно, мне нужно сложить это все. — Краем глаза опасливо посматривая на пса, он разобрал змея и положил его в рюкзак. Потом повернулся к собаке. — Все, — сказал он, — пошли.

Облегчение Дамиана было беспредельно, он лаял от радости, носился кругами и мчался к дровяному складу, снова и снова оглядываясь. Том спрашивал себя, не свихнулся ли пес. Однако дальше тот побежал вперед деловой походкой, и Том потащился следом, пытаясь представить, что могло случиться с девушкой. Он молился, чтобы ничего серьезного не произошло, однако спешил — настойчивость собаки беспокоила его.

Питбуль вел его к складу бревен, между грудами стволов. Без всякого предупреждения пес исчез, затем появился снова, показывая проход между двумя большими бревнами в основании штабеля. Том, по-прежнему сомневаясь, попытался заглянуть внутрь.

— Она там?

— Люкс, — гавкнул пес и пропал в дыре.

Том встал на колени, все еще не веря, что Элизабет может находиться в таком сыром, опасном и тесном месте. Пришлось встать на четвереньки.

— О господи!

Девушка лежала скрючившись, не отвечая на поскуливания пса, который толкал и лизал ее. Вокруг нее были лужицы рвоты. Черты лица Элизабет заострились, кожа стала серо-голубой.

— Выйди отсюда, Дамиан, — твердо сказал Том. Троим там было слишком тесно. Пес быстро вылез, с облегчением услышав уверенную команду. Том подполз к Элизабет и проверил пульс. Зрачки расширены, но в слабо освещенном пространстве под бревнами это ни о чем не говорило. Ее руки и ноги окоченели и не гнулись. Том проверил, нет ли каких-нибудь повреждений, но ничего не нашел. Она просто была холодная как лед. Дамиан тревожно топтался около выхода.

— Фу, — сказал он очень тихо.

— Что с ней случилось?

Том не ждал ответа, его и не было. Пес внезапно проскользнул мимо, подполз к Элизабет, повернулся и со вздохом улегся, положив голову ей на ноги. Том боялся пса, который, словно взволнованный родственник, следил за каждым его движением. Однако свирепый взгляд собаки смягчало беспокойство.

— Ты сделал для нее все, что мог, правда?

Тома потрясло это маленькое открытие: животное может действительно беспокоиться о здоровье своего спутника — человека. Он всегда думал о собаках как о неразумных подопытных созданиях. Но пес смотрел на него выжидающе. Он требовал помочь Элизабет. Он доверял Тому.

Нужно отвезти девушку в госпиталь, и быстро. Осторожно, посматривая одним глазом на пса, Том вытащил Элизабет наружу. Еще раз торопливо осмотрел ее и пришел к выводу, что у нее жесточайшее переохлаждение. Он попытался представить, как она провела последние несколько дней, дожидаясь его под бревнами, замерзшая, голодная и, очевидно, больная, постепенно слабея по мере того, как падала температура тела. Она не должна была рассчитывать только на него.

Он разозлился.

Почему она такое с собой сотворила? Почему не пошла домой, когда почувствовала, что заболевает? Неужели она действительно хотела умереть здесь, в одиночестве, болезни и холоде, просто чтобы спасти собаку? И пес — он тоже, очевидно, замерз и был голоден, но не бросил ее. Они оба приняли решение оставаться вместе.

Том вздохнул. Они вдвоем ждали его. Глядя на девушку, он думал, как жутко она выглядит. Элизабет всегда была вежлива с ним, ему нравилась ее манера держаться. Молчаливая и серьезная, она не была похожа на других девушек. Несмотря на то что росла в богатой семье и скоро стала бы студенткой медицинского факультета, несмотря на яростное сопротивление всему, что он для нее олицетворял, она всегда относилась к нему уважительно. А он сам и человек, на которого он работал, гнались за ней без отдыха и пощады, пока она не забилась в эту дыру и не свалилась, истощенная и больная.

Он поднял ее, донес до машины, осторожно положил на заднее сиденье. Накрыл ее своей курткой. Захлопнул дверцу и посмотрел на Дамиана. Если он повезет Элизабет в больницу, собаку придется отвезти к Севиллу. Другого выхода не было.

Он открыл дверцу со стороны водителя и махнул псу, чтобы тот залезал внутрь. Дамиан запрыгнул, но быстро перебрался на заднее сиденье к Элизабет.

— Нет, Дамиан. Иди обратно.

Но питбуль уже свернулся в мохнатый шар, плотно прижавшись к холодному боку Элизабет. Том постоял секунду, восхищаясь собачьей преданностью.

В конце концов, она сделала это ради него, и теперь его очередь приглядывать за ней.

Он не чувствовал в себе сил перетаскивать Дамиана, и пес просто проигнорировал его команду.

Ну и ладно.

Сегодня они расстанутся, и Севилл уже не позволит Элизабет увидеть собаку — Том это знал. Он внезапно отчетливо понял, какую роль сыграл в этой ситуации. Что хорошего было в его поступках? Том, который всегда гордился своей дисциплинированностью, лояльностью, честностью и обязательностью, вдруг понял, что все достижения его жизни выглядят весьма бледно. Шесть лет он целиком отдавал себя Севиллу и все же совершил предательство, позволив девушке бежать. Почему он не задержал ее, несмотря на все свои достоинства и усилия, почему помог этой упрямой девице с ее нелепыми обязательствами перед собакой?

Дружба.

Вот в чем разница. Он видел, как Элизабет отказывалась сдаваться. То же самое делал теперь пес, свернувшийся около тела своего обессилевшего друга. А Севилла другом Том назвать не мог и теперь, видя, как крепка может быть эта дружба, ощутил пустоту и одиночество.

Волна стыда нахлынула на него. Как он сможет разлучить этих двоих? Ввергнуть эту девушку и ее пса в еще более глубокую пучину горя? Он сел в машину, завел мотор и выехал на дорогу. Он старался не смотреть в зеркало заднего вида, но взгляд его все время возвращался туда. Том смотрел на пса, оберегавшего тело девушки, и пес смотрел на него в ответ. Даже собака доверяет ему. И Элизабет, которая с величайшим риском добралась до мыса, чтобы встретиться с ним, — она тоже доверяла ему. Эти двое искали его защиты. Его душа корчилась в муках. Почему они делают это со мной?

Повернув на дорогу, которая вела к больнице, он попытался представить, как обрадуется и удивится Севилл, когда Том передаст ему собаку из рук в руки. Собака пропала сразу после того, как Севилл напечатал статью в журнале, так что исчезновение пса поставило Севилла в невероятно сложное положение. Не найдется слов, чтобы описать облегчение и благодарность доктора. Том станет героем.

Героем, который сломил безупречное мужество девушки и приговорил эту удивительную собаку к тягостному существованию.

Он гнал изо всех сил, злясь на себя. Это ведь совсем несложно. Он должен отвезти Элизабет в больницу, а когда он это сделает, у пса не будет другого пути, кроме возвращения к Севиллу.

Том начал молиться — пылко, отчаянно, умоляя Господа дать ему силы сделать то, что он должен.

Под защитой груды бревен Элизабет пролежала двадцать четыре часа, свернувшись, как креветка. Ее тошнило, но она была слишком слаба и не могла даже поднять голову. Потом ее силы подтачивало переохлаждение, и в конце концов она потеряла сознание. Очнувшись, Элизабет понятия не имела, где находится, и плохо представляла себе, что случилось в последние часы. Она вспомнила, что убегала от Севилла; у нее промокли ноги. Она пришла на пляж, было очень холодно и страшно. Она отчетливо помнила — на вид и на ощупь — куски коры, на которых лежала, запах водорослей, крики чаек, такие громкие, словно они устраивались на ночлег прямо на ее голове. Постепенно Элизабет осознала, что находится в незнакомом месте, а над нею — оштукатуренный потолок.

Я внутри здания.

Дамиан.

Господи, где Дамиан?

Невыносимая головная боль заставила ее сощуриться, когда она попыталась сфокусировать взгляд. Первая мысль была о собаке. Она приподняла голову, силясь вспомнить, когда в последний раз его видела.

Дамиан лежал рядом, вытянувшись вдоль узкой кушетки. Хрипло вздохнув с облегчением, девушка уронила руку ему на шею, убеждаясь, что это не сон. От резкого движения волна боли разлилась у нее в голове, она прижала другую руку ко лбу, застонала и закрыла глаза. В этот момент ей было все равно, где она. Она хотела только одного — чтобы прекратилась боль. Или же умереть — смотря что произойдет раньше.

Когда она снова открыла глаза, перед ней стоял мужчина. В его руке было что-то темное, и он тянулся к ее лицу. Она узнала его. Где бы ни был Том, Севилл всегда оказывался где-то рядом. Она, кажется, ни разу не видела одного без другого. Они нашли ее и теперь заберут собаку. Элизабет застонала, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Она не могла сдаться без борьбы. Дамиан поднялся и стоял возле кушетки, беспокойно глядя на нее.

— Дамиан, уходи, — слабым голосом простонала она, пытаясь прогнать его. Том быстро подошел, положил ей на голову холодный компресс и мягко тронул за руку.

— Все хорошо, Элизабет, — мягко сказал он, — все в порядке. Пожалуйста, не бойся.

Она не помнила о Томе ничего — только то, что он подручный Севилла. И сейчас сознавала только, что помощник Севилла схватил ее за руку и пытается что-то положить ей на глаза. Она тщетно пыталась вырваться. Ее затошнило. Дамиан, сконфуженный и возбужденный, отпрянул и залаял на них.

— Дамиан, замолчи! — шикнул Том. — Элизабет, прошу тебя, потише. Нельзя, чтобы пес тут лаял.

Он осторожно прикоснулся к ней, чтобы успокоить, но она резко дернулась.

— Севилл, — выдохнула она, и на нее накатила еще одна волна тошноты.

— Его здесь нет. Ты в безопасности, поверь мне. Все хорошо, не волнуйся.

Он отодвинул влажный компресс повыше на лоб. Элизабет перестала сопротивляться, но в глазах ее плескались страх и подозрение.

— Пожалуйста, не давай Севиллу…

— Его нет здесь. Ты в безопасности. Посмотри сама. — Том обвел рукой комнату. Элизабет огляделась.

— Где он? И где я?

— Ты у меня дома. Ты здесь уже несколько часов. Элизабет, ты чуть не умерла. Что с тобой случилось?

— Севилл не придет сюда? Он не придет? — спрашивала она, все еще не доверяя ему, пытаясь сфокусировать взгляд. Ей снова стало плохо, глаза сами собой закрылись. Тошнота накатывала на нее неодолимыми волнами, накрывая и уволакивая, как прилив, прочь от Тома и из этой комнаты.

— Севилл сюда не придет. Ты в безопасности, — повторил Том. — Твоя собака тоже. Спи.

На следующее утро головная боль немного утихла, и Элизабет смогла сесть и оглядеться. Дамиан все еще лежал около нее, голова его покоилась на вытянутых передних лапах. Она пыталась думать — нужно было понять, что произошло. Но никакого смысла во всем этом она не видела. Девушка обвела глазами маленькую, очень аккуратную квартирку. По обстановке видно, что это квартира мужчины: мебели мало, однако некоторые предметы удивили Элизабет. Безделушки, которые можно встретить в доме пожилой женщины. Теперь она вспомнила, что это жилище Тома. Отсюда, конечно, надо бежать. Может, он уже сейчас ведет сюда Севилла, и тот заберет собаку.

Она чуть не выскочила из собственной кожи, когда заметила Тома. Парень сидел в кресле слева от нее совершенно неподвижно. Выпрямив спину, слегка откинув голову назад и закрыв глаза, подняв руки ладонями вверх на несколько дюймов над коленями — он молился. Элизабет моргнула и снова зажмурилась от головной боли, увидев такую странную картину. Затем потерла лоб и снова открыла глаза. Том привез ее к себе. Не сказал Севиллу. Не отвез в больницу.

— Эй, Том, — нерешительно позвала она, — с тобой все нормально?

Том открыл глаза и посмотрел на нее, потом медленно опустил руки.

— Тебе уже лучше?

— Ага. А с тобой все нормально? Что ты делаешь?

— О чем ты?

— Вот сейчас… ну, знаешь, ты что-то делал.

— Я молился. — Он слегка пожал плечами, словно молиться — самая очевидная вещь в мире.

— Молился… — выдохнула она и легла обратно, потирая ладонями пульсирующие виски.

— Ты никогда не видела, как люди молятся?

— Нет, кажется, ни разу.

— И в церкви ни разу не была?

— Не-а.

— Ты не христианка?

— Да вроде нет.

— Когда тебе станет получше, я бы хотел поговорить с тобой об Иисусе Христе.

Ох-ох, спасайся, кто может.

Том даже улыбнулся, глядя на нее. Не той редкой, но приятной улыбкой, что предназначена для острот босса или вежливых приветствий, а настоящей.

— Я не хочу причинять тебе неудобство. Но моя вера требует, чтобы я помог тебе обрести спасение, а единственный путь к нему — через Иисуса.

— Никогда не думала, что ты такой набожный.

— Я не набожный, я просто люблю Господа нашего. Ты его тоже полюбишь, когда узнаешь.

Элизабет собралась было сказать, что ей сейчас только этого недоставало — попытаться «узнать» того, кто не живет уже две тысячи лет, но потом придумала кое-что получше. Она откинула мокрую от пота прядь со лба и огляделась.

— Знаешь, сейчас я немного занята. Я пытаюсь вытащить Дамиана из ада — если ты понимаешь, о чем я. Когда с ним все будет в порядке, тогда подумаем обо мне.

Какая трогательная забота… Но Элизабет сразу же отругала себя за то, что ей так комфортно с этим человеком. Он враг, а она тут с ним болтает. И все же она действительно чувствовала себя в безопасности. Невозмутимость Тома, его уверенность просто исключали всякую угрозу.

— Мне так плохо, будто у меня ствол мозга разрушен. Сколько я пролежала в отключке? Что вообще случилось?

— Ты была очень больна. Когда я нашел тебя на пляже, ты была без сознания. Я просто не знал, что делать. Подумал, если не отвезу тебя в больницу, ты умрешь. Но если бы я отвез тебя в больницу — ну, в общем, я понял, что это означало бы. Ты здорово меня напугала, — добавил Том, но таким тоном, что Элизабет поняла — он не собирается ни в чем ее обвинять. Он беспокоился за нее, но гораздо сильнее беспокоился о том, что с нею делать.

Элизабет не знала одного — как долго Том размышлял над этой проблемой. Возвратившись домой, он провозился с девушкой до самого утра: сначала согревал ее, потом пытался сбить температуру — у нее опять началась лихорадка. Утром пришлось оставить ее одну. Весь день на работе Том нервничал. Он знал, что теперь она вряд ли умрет, но такая опасность все же оставалась, и он представлял, как ему придется объяснять, почему мертвое тело девушки оказалось у него в квартире.

Он снова улыбнулся, и Элизабет поняла: за все время их знакомства он никогда так много не улыбался. Ее так потрясло, что подручный Севилла не отвез ее в больницу — даже для ее же блага. Похоже, ему можно доверять. Том наклонился и натянул одеяло ей на плечи. Таким уютным жестом, что Элизабет не могла этого не заметить, «Вот те на, — подумала она, — это же надо».

— Тебе нужно побольше пить. Давай я принесу сок, или суп, или еще что-нибудь. Ты жутко обезвожена.

— Спасибо, Том. — Она мысленно съежилась. Ей показалось, что она выбирает не те выражения. — Я… — Она замолчала, не зная, как продолжить. Ей хотелось поблагодарить его, но как благодарить того, кто спас тебе жизнь?

Она видела, во что ввязался Том, понимала, чем он жертвовал. Элизабет была ошеломлена. Она просто не знала, как выразить свои чувства, поэтому решила пока отложить это и подумать о собственном здоровье.

— Мне кажется, я не хочу пока пить, но спасибо тебе. Не могу поверить, что втянула тебя в это.

— Пойду принесу стакан сока. Дай мне знать, если что-нибудь понадобится.

Том встал и пошел на кухню. Когда он поднялся, Элизабет вдруг вспомнила, что в комнате находится Дамиан, и непроизвольно придержала пса. Совсем недавно одного лишь присутствия Тома хватало, чтобы он впал в ярость. Дамиан, однако, спокойно смотрел, как уходит мужчина, а через секунду поднялся и побежал за ним.

— Дамиан, иди сюда! Том, Дамиан пошел за тобой, осторожнее там. — Питбуль замер возле кухонной двери и вопросительно оглянулся на Элизабет.

— Все нормально. Я уже кормил его здесь, у него сейчас ужин, — донесся голос из кухни.

Я действительно многое пропустила. Что здесь происходит?

Дамиан ответил ей пристальным взглядом, но уши его были повернуты туда, к звукам на кухне, и она не сомневалась, что все его мысли — именно там. Дамиан побежал к Тому, она услышала, как открылась дверь холодильника, как Том разговаривает с псом, как пес начал есть… Том вернулся в комнату с двумя полными стаканами сока, один поставил на кофейный столик, куда она могла бы дотянуться.

— Вот, если ты вдруг захочешь пить.

— Спасибо, Том. Знаешь, ты действительно потрясающий. Я хочу сказать, я ведь могла умереть там — разве нет? — если бы ты не вытащил меня оттуда. Мне было так страшно, но к тому времени я уже ничего не могла поделать. Я действительно хочу тебя поблагодарить, — сказала она, опустив глаза. — Он улыбнулся в ответ. — Как тебе вообще удалось меня найти?

Том откинулся в кресле. Казалось, его прямое, сухощавое тело не привыкло к такой расслабленной позе. Он пригладил усы, провел рукой по волосам.

— Ну, сначала я просто испугался. Увидел, как он стоит и смотрит на меня. Мне стало очень неуютно. Он стоял и не уходил. Смотрел на меня так непонятно, а потом… в общем, он заговорил. Он никогда раньше со мной не разговаривал, ни разу. Вот это было действительно странно — разговаривать с собакой. Должен признаться, я всегда считал, что это нечто… ну, дьявольское, с этим животным, ты понимаешь. Потом я понял, что он пытается заставить меня пойти за ним, к тебе. Я слышал, что такое бывает: собаки приводят помощь к своим хозяевам, — но никогда в это не верил. — Том посмотрел на Дамиана, когда тот прошел из кухни к кушетке Элизабет. — Я понял, что Господь, должно быть, хочет, чтобы пес привел меня к тебе; а раз так, кто я такой, чтобы задавать вопросы? — Он пожал плечами.

— Ты был нашим единственным шансом. Дамиан, наверное, это знал. У меня не было сил, чтобы позвать кого-нибудь, даже если бы я захотела. Честно говоря, я действительно думала, что умру там, и мне было очень страшно. Я просто не знала, что делать, но не могла же я сдаться. Я не хотела расставаться с ним только потому, что подхватила грипп или что там у меня… — Она подумала о лососе и сама себе улыбнулась. Наверное, рыба завершила свой поход. Элизабет потянулась за соком.

— Ты была очень больна, — сказал Том. — Ты очень упрямая. Ты ведь могла умереть. Я думаю, ты сама не знаешь, как ты рисковала.

Повисла неловкая пауза.

— Спасибо еще раз, что позаботился обо мне, Том. Правда спасибо. Мне кажется, это дорого тебе обошлось. Я мало что помню… — Она помолчала. Потом добавила: — Если Севилл узнает…

Том покачал головой.

— Не узнает. Это последнее место, где он станет тебя искать, — сухо сказал он.

— Разве он никогда к тебе не заходит? Такое ведь может случиться?

Том снова покачал головой:

— Он ни разу здесь не был за все шесть лет, что я у него работаю. Думаю, он даже не знает, где я живу. Ты здесь в безопасности, оставайся, сколько будет нужно.

Снова наступило долгое молчание. Элизабет обдумывала услышанное. Внезапно она забеспокоилась о том, как выглядит. Глаза ее широко раскрылись: она поняла, что на ней халат. Мужской. Халат Тома — и под ним ничего, кроме бюстгальтера и трусиков.

Господи боже мой. Том раздел меня.

Она покраснела до корней волос. Ну конечно, он же должен был опустить ее в теплую воду, чтобы согреть, а что ему оставалось делать? Бедный мальчик, ему пришлось нелегко. Она подавила улыбку: белье Том оставил на ней. Он такой честный, такой серьезный. Затем ее внезапно отрезвила одна мысль, и она в панике попыталась вспомнить, когда в последний раз брила ноги? Мыла голову? Чистила зубы?

О-гос-по-ди.

Она обругала себя за глупость. Это же вроде скорой помощи. Такие вещи случаются. Она с трудом поднялась на ноги. Надо принять это как должное. Так будет лучше для них обоих.

— Думаю пойти принять душ, ничего? Моя одежда высохла?

— Конечно. Ох, да. Я сложил ее на тумбочку в ванной. Я…

Она прошла мимо и одарила его невозмутимой, успокаивающей улыбкой.

Когда она вернулась в комнату, Том смотрел по телевизору викторину. Он оторвался от экрана и проследил за девушкой взглядом. Она никогда не чувствовала себя такой смущенной. Дамиан вскочил и проводил ее до кушетки, и Элизабет принялась гладить его, чтобы скрыть неловкость.

— Том, ты ведь не ходишь, ну, на исповедь или что-нибудь в этом роде?

— Исповедь?

— Да… ну, знаешь, где обычно рассказываешь священнику, чем занимался или что-нибудь такое. Ты ведь не делаешь этого, правда?

— Ты говоришь о католиках. Нет, я исповедуюсь в грехах Иисусу, а не другому человеку.

— Ох, хорошо. Какое облегчение. Я бы не смогла заснуть, если бы… — Она не стала заканчивать эту мысль.

— Элизабет, тебе стоит больше доверять мне.

Она забралась поглубже на кушетку и задумалась над его словами. Полосатый питбуль вскочил, покрутился на месте и со вздохом облегчения улегся между ее ног. Пес положил голову ей на бедро и уставился ей в лицо; его коричневый глаз лучился теплом и довольством.

«Я доверяю ему», — подумала она и сказала:

— Мне кажется, трудно больше доверять одному из тех людей, которые из кожи вон лезли, чтобы поймать меня, — особенно лежа у него дома на кушетке, разве нет? Я серьезно.

— Ты знаешь, о чем я, — ответил Том.

— Нет, Том, не знаю. Для меня это слишком рискованная ставка — полагаться на доброту человеческой натуры. — Теперь Том старался понять, что она подразумевала под ставкой. — Мне кажется, — мягко сказала она, — что, если я стану объяснять мои чувства к Дамиану, ты не сможешь понять. Некоторые вещи нельзя объяснить. Что эта собака значит для меня, наша дружба, что мы вынесли вместе — я не могу выразить это словами. Может, твоя религия — нечто подобное? … Некоторые веши просто нельзя объяснить, их можно только почувствовать. — Она улыбнулась. — Например, почему ты помог мне? Могу спорить, тебе будет непросто объяснить это Севиллу, а?

Том задумчиво посмотрел на нее. Затем кивнул, словно наконец понял.

На следующий день ей стало лучше. Желая сделать что-нибудь приятное Тому, она приготовила свой фирменный завтрак — «омлет Элизабет», как она его называла. Как настоящая прислуга, - проворчал у нее в голове ехидный голос. Но другой, к которому она прислушивалась, не находил во всем этом ничего дурного. Она чувствовала себя в компании давнего врага так уютно — она и не знала, что такое бывает. Им было легко вместе.

В воскресенье Том ушел в церковь. Когда он вернулся, они проговорили весь остаток дня и всю ночь, до самого утра. Том рассказал, что стеклянные цветы и старомодные гобелены остались в память о матери, которая жила здесь. Она приехала к нему, когда у нее начинался рак, она сражалась с ним несколько лет, но проиграла эту битву несколько месяцев назад. Работа у Севилла позволяла оплачивать ее медицинские счета и обеспечивала щедрую страховку, которая немного облегчала положение. Том выбивался из сил, чтобы заплатить по счетам даже после ее смерти, — вот почему он перестал на время думать о высшем образовании. Может, когда-нибудь, сказал он. Сейчас его устраивает то, что есть.

В понедельник, когда Том вернулся с работы, они говорили о Севилле — о том, что он еще предпринял, охотясь за ней и Дамианом. Целый день она валялась на кушетке, ела картофельные чипсы с соусом и смотрела старые мелодрамы. Ее очень смешила мысль, в какое бешенство впадет Севилл, узнав о предательстве помощника. Однако было заметно: Том не разделяет ее веселья. У нее вдруг открылись глаза на его положение.

— Том, ты же не хочешь сказать, что тебе в самом деле нравится этот человек?

— Я работаю у него шесть лет. Я должен быть предан ему, Элизабет. Севилл доверяет мне — абсолютно. У меня есть ключи от его дома, от его машины. Из-за всего этого мне ужасно неловко.

— Господи, Том, да он же ублюдок. Я видела, как он обращается с тобой — разве это тебя не бесит? Слушай, держу пари, он не платит тебе за… ну, я хочу сказать, он платит тебе по минимуму или чуть больше, нет? После шести лет вместе?

— Да нет, вообще-то платит он неплохо. Одна из причин, почему я остался. У него есть деньги — его отец очень богат. Вот почему он мог позволить себе учиться столько лет.

Том ковырял вилкой в тарелке. Элизабет насупилась.

— Если у него есть деньги, почему же он занимается ерундой с этими исследованиями? Не понимаю.

Том поднял брови, все еще глядя в тарелку.

— Его это устраивает. Он может позволить себе делать все, что хочет, а он как раз и хочет заниматься наукой.

— Да, понятно. Ученые могут заниматься тем, чем не может никто другой. Можно посадить собаку в клетку и бить ее током. Думаю, если бы кто-то занимался этим у себя в подвале, его упекли бы за решетку. Но если ты называешь это исследованием, честь тебе и хвала. Он не такой тупой, как я думала.

— Он не такой плохой, — быстро сказал Том, подняв глаза. — С ним все нормально. Элизабет разозлилась.

— Ты шутишь, да? Посмотри, что он сделал с Дамианом, — и я знаю только часть истории. Только вы с ним знаете, что этот пес на самом деле пережил. Скажи мне, через что пришлось пройти Дамиану, Том? Как бы ты это описал?

Том неохотно ответил:

— Ну… он… прошел через многое. Элизабет содрогнулась.

— Вот именно. И посмотри, как Севилл обращается со всеми остальными.

Том пожал плечами, глядя в тарелку.

— С Новак он хорошо обращается, — словно оправдываясь, ответил он.

— С машиной своей он тоже, наверное, хорошо обращается. Это не в счет.

Том нахмурился.

— Со своим ребенком он добрый. Элизабет так и села. Вот это новость.

— С кем?

— Со своей дочерью.

— У Севилла есть дочь?

— Да, от первого брака. Ей семь лет. Элизабет откинулась назад, закусив губу.

— У Севилла есть дочь, — повторила она изумленно. — Какая она?

Том пожал плечами.

— Нормальная.

— То есть?

— Ну… — Он замялся. Многолетняя преданность обязывала его осторожно подбирать слова: — Может, немного избалованная.

— Им или дорогой мамочкой?

— Ну, это был очень тяжелый развод.

Он не ответил на вопрос, но Элизабет стало любопытно. Она подалась вперед, внимательно глядя на него.

— Вот как? И что случилось?

Том снова засомневался. Сплетничать о своем начальнике неудобно, но он видел, что это нравится Элизабет, и ему было приятно.

— Это случилось из-за… — Он снова остановился.

— Из-за чего?

— Из-за Новак.

— Ты шутишь? Он изменял жене? — Она фыркнула. — Как неожиданно.

Том пожал плечами.

— Почему же я ни разу не видела девочку, когда приходила? Она живет здесь?

— Да. Он забирает ее на выходные раз в месяц. Элизабет смотрела в потолок, покачиваясь на стуле.

— Ну, дела. Забавно. — Она опустила стул на ножки и взглянула на Тома. — И что вы с ним планируете на завтра? Чем займется Доктор Зло?

Том посмотрел на нее с осуждением.

— Он собирается еще немного поискать сам, а потом снова обратится в прессу. Он уверен, что собака у тебя, и знает, что ты где-то поблизости. Он уверен, что деньги вдохновят кого-нибудь выследить тебя и вернуть ему.

— Да, так и будет. Это лишь вопрос времени. Я могу снять деньги со счета и уехать. Я уже думала об этом. Мне нужно одно — убраться отсюда, найти место, где никогда не слышали о Дамиане. Вроде Канады или Аляски, где-нибудь подальше от Севилла. Я надеялась, может, ты отвезешь меня как-нибудь вечером достаточно далеко отсюда, чтобы я могла поймать попутку или что-нибудь в этом роде.

Тома передернуло от слова «попутка».

— Ты делаешь это ради собаки?

Он смотрел прямо на нее, и Элизабет вновь обратила внимание, какие серые у него глаза.

— Я делаю это ради друга, Том. Посмотри, что ты делаешь для меня. Ты помогаешь мне, я помогаю ему. Друзья приглядывают друг за другом. И я собираюсь дойти до конца.

Тишину нарушали только тихий ритмичный храп Дамиана и отдаленный звук сирены.

— Аляска?

— Какая-нибудь глушь, да. Там будет хорошо. Найду работу в кафе или вроде того. Я буду в безопасности — Дамиан об этом позаботится. И, может, через несколько лет вернусь, если не буду высовываться. — Они помолчали, потом она продолжила: — Том, ты первый человек, кому я об этом говорю. Мне кажется, я не хочу быть врачом. Не думаю, что когда-нибудь стану этим заниматься. По-моему, я изо всех сил стараюсь этого избежать.

Ей было очень странно произносить эти слова. Том мягко улыбнулся:

— Знаешь, довольно забавно, на самом деле. Судьбой тебе уготовано быть врачом, и ты не хочешь этого, а я… я даже не знаю, чего хотел бы так же сильно, однако не могу. У Господа на меня другие планы.

— Может, ты когда-нибудь им станешь. Может, когда-нибудь и я захочу. Но сейчас я не чувствую, что мне это нужно. Это ужасно неправильно, но мне нравится сидеть дома и готовить. Правда, кошмар? — Она ждала, что он скажет.

— Там, где я родился, большинство женщин так и живут. — Он пожал плечами. — Похоже, им это нравится, так что же в этом плохого?

— Ох, я не знаю. Прости за неполиткорректность — босая беременная домохозяйка. Меня воспитали двое мужчин, помешанных на своей работе. Им просто в голову не приходило, что я могу быть другой. Что у меня будут другие желания и планы.

— Я думаю, ты должна делать то, что тебе хочется, Элизабет. Нет ничего постыдного в желании женщины заниматься домом.

— Может, и нет, но в моей семье… ну, они просто никогда не смогут понять. И честно говоря, я не знаю, как объяснить им, что я чувствую. Они так рассчитывали на меня — они оба. А теперь я подвела их.

Они посидели несколько минут в тишине, потом Элизабет встала и собрала тарелки.

— Становится легче, если об этом поговорить. Я целыми днями ни о чем другом не думала. Тащилась одна в темноте и думала только об этом. Мне жаль, что ты вляпался в эту историю, Том. Было нечестно просить тебя о помощи — ты работаешь на Севилла, и вообще. Прости меня… Мне уже гораздо лучше. Наверное, пора уезжать. — Она ушла на кухню и поставила груду тарелок в раковину. — Ты иди ложись, тебе надо отдохнуть, завтра предстоит еще один веселенький денек с Добрым Доктором.

Том кивнул, но остался сидеть, глядя перед собой. Он о чем-то думал, и она не стала ему мешать.

На следующий вечер за ужином Элизабет не смогла вытянуть из Тома ничего о случившемся за день. Его что-то беспокоило. Он тихо и задумчиво сидел, склонившись над тарелкой, и девушка не хотела ему мешать. Она уже была готова сказать, что собирается уехать назавтра утром, но внезапно Том заговорил, продолжая их вчерашнюю беседу, словно суток не прошло:

— Что ты думаешь насчет компании? Третий не будет лишним?

Элизабет нахмурилась.

— О чем ты?

— Может, мне поехать с вами? Как ты думаешь?

— Хм. Куда поехать? О-о, ты имеешь в виду… — Внезапно Элизабет поняла. — Ты хочешь развестись с Севиллом? — нервно пошутила она. Но Том был серьезен.

— Я думаю, что должен уйти. То, что я делаю сейчас, — неправильно.

Они смотрели друг на друга. Оба слишком стеснялись, чтобы откровенничать друг с другом. Элизабет пожала плечами.

— Конечно, валяй. — Слова прозвучали небрежно, почти грубо. Совсем не так, как ей бы хотелось.

Но Тому хотелось как следует подготовиться. Он купил коробки, и Элизабет, восхищаясь его аккуратностью, весь день паковала его пожитки. Девушка написала длинное письмо отцу и деду: она собиралась отправить его после отъезда. Пыталась объяснить свои действия, хотя сама еще не до конца разобралась в собственных мотивах. И по дороге из города она хотела позвонить Барбаре.

Теперь, зная, на чем сосредоточены силы Севилла, она могла незаметно снять деньги со своего счета и запастись собачьей едой. Они решили, что уедут к концу недели и Том никому ничего не скажет. Он должен просто исчезнуть. Тем временем он прилежно работал в лаборатории, на свой лад пытаясь примириться с грядущим предательством.

— Сэр, — нетерпеливо повторяла офицер полиции, — это все, что я могу сообщить вам: позвонил какой-то человек и сказал, что видел вашу пропавшую собаку. Просил связаться с вами. Я не знаю, почему он позвонил сюда, но он оставил свой номер, так что мы просто передаем информацию. Вот и все.

Полиция уже наслушалась достаточно о Джозефе Севилле и его пропавшей собаке. Севилл повесил трубку и сказал, не оборачиваясь:

— Мы нашли их, Том. Их видели.

Пока он набирал номер, Том стоял позади, не в силах пошевелиться.

— Это доктор Джозеф Севилл. Вы звонили в полицию насчет украденного лабораторного животного.

— Да-да, я знаю, где они, я могу вам показать.

— Какой адрес?

— Погодите минуту, доктор. Давайте сначала поговорим о вознаграждении.

— Дайте мне адрес, я встречусь с вами там.

— Ну, я думаю… Давайте встретимся на Дю-Льен, 8530. «Розалин Апартментс». Но я хочу…

Севилл повесил трубку и повернулся к Тому:

— Заводи машину, Том. Вот оно.

У Севилла появилось предчувствие, что на этот раз осечки не будет. Он взял нейлоновый поводок и направился к двери. Он не потрудился перезвонить в полицию — те уже устали от него, для них это просто украденная собака, и они больше не хотели ни за что отвечать. Если животное там, он его получит — на этот раз ошибки быть не может. Севилл помедлил, вернулся и взял еще один поводок. Ему пришло в голову, что, когда он заберет собаку, Элизабет придется связать.

Они выехали. Стояло холодное осеннее утро. Том достал телефон и набрал номер. Он говорил тихо, но Севилл, сидя рядом, все слышал.

— Привет. Слушай — тут появились новые сведения, мы собираемся в то место, где видели собаку. Когда я вернусь, зависит от того, что мы там найдем. Поэтому не жди меня, я встречусь с тобой позже, в обычном месте, когда смогу, хорошо? Пока.

Севилл ухмыльнулся.

— Том, старый развратник, у тебя девушка?

— Просто подружка, мы встречаемся после работы.

— Довольно уклончивый ответ, — игриво сказал Севилл. Он был в приподнятом настроении. — Ну-ну. Что еще ты от меня скрываешь?

Больше для того, чтобы разозлить Севилла, Том сделал пару неправильных поворотов, а потом пропустил дорожку к дому, описав лишний круг, прежде чем въехать на парковку. Человек внезапно возник рядом с их машиной — нагнулся и попытался что-нибудь разглядеть через сильно затемненное стекло. Ему было сильно за пятьдесят, редкие волосы, желтоватые белки глаз и подстриженная, уже совсем седая борода. Под расстегнутым воротом рубашки виднелась золотая цепочка. Зубы выдавали заядлого курильщика, а запах изо рта говорил о том, что сегодня он уже успел выпить. Севилл вышел из машины.

— Где они?

— Вы доктор?

— Да. Скажите мне, где они.

— Сначала я хочу увидеть вознаграждение.

— Ты ни черта не увидишь, если они уйдут, пока мы тут разговариваем. Мне нужен адрес.

— Слушай, приятель, я не хочу…

Севилл подался к нему и произнес прямо в неприятное лицо:

— Позвольте мне кое-что объяснить, чтобы вам все было понятно. Если они увидят нас, они сбегут, и вы ничего не получите. Ясно? Ничего. Если желаете получить свои деньги, скажите мне, где они, и стойте тут, а не мешайтесь под ногами. А теперь адрес, быстро?

— Ну хорошо, ладно, я все понял. Д-24.

— Том, — Севилл быстро обернулся, — идем. — Он смотрел на номера домов. — Где корпус Д?

Том медленно вышел из машины. Человек громко выругался и поднял руку, указывая на него.

— Эй! Что вы тут пытаетесь мне втереть? Что за дерьмо?

Севилл нахмурился:

— В чем дело?

— Спрашиваете, где Д-24, а он живет там!

Севилл пристально посмотрел на своего помощника. Том, не выдержав его взгляда, уставился в землю. Лицо его побелело. Медленно, не в силах больше так стоять, он поднял глаза на доктора. То был худший момент в жизни Тома, и спокойное лицо Севилла казалось страшнее любого кошмара. Момент безусловного предательства. Проще умереть.

— Идем, — коротко сказал Севилл.

Они вошли в квартиру вместе: Том отпер дверь и закрыл ее за ними. Севилл огляделся, затем повернулся к Тому, наматывая на палец поводок.

— Почему?

Том зашевелил губами, но слов не было.

— Ответь мне, Том.

— Ей нужна была помощь. Она могла умереть. — Том знал, что это наполовину ложь. Элизабет не умирала, когда он помог ей в первый раз. — Она была одна. Промокшая, замерзшая и больная.

— Она использовала тебя, вот и все.

— Нет. Все не так. Она никогда не просила меня о помощи.

— Нет? — ледяным тоном переспросил Севилл. — Вот как? Ей даже не пришлось тебя просить? Значит, ты решил, что она может украсть мою собаку, а ты будешь ей помогать за моей спиной. Держу пари, вы вдоволь посмеялись надо мной, а?

Раздавленный, Том бессильно опустился на край кушетки, глядя в пол. Ему не было оправдания — он знал это. Севилл подошел и встал перед ним, устремив на него тяжелый задумчивый взгляд. Наконец он заговорил:

— Том, я полагался на тебя, я нуждался в твоей помощи, в твоей надежности. Я доверял тебе все эти годы. И вот как ты отплатил мне за доверие? — Говорил он не громко и не сердито. В голосе его слышалась печаль. — Ты знаешь, как исчезновение этой собаки скажется на моей карьере. Разве я не прав, желая вернуть ее?

Том был сражен. Он безмолвно поднял глаза на доктора и покачал головой.

— Том, ты прятал мою собственность и укрывал вора под своей крышей. Я бы назвал это предательством, а ты? — Он многозначительно помолчал. — Не думал я, что когда-нибудь смогу отнести это на твой счет, сынок.

— Мне очень жаль.

— О нет, Том, это едва ли решит дело. Ты знаешь, какова ставка. Ты знаешь, что Котч и прочие сделают со мной. Я представляю, как ты и твоя подружка хорошо провели время — вы смеялись надо мной каждый вечер, да? Не сомневаюсь, так и было. — Севилл презрительно отвернулся, и Том быстро встал.

— Все не так. Она сделала это, поскольку верила, что это правильно. Поэтому все и случилось. Они с этим псом — друзья. Я это сам видел — и я просто не мог забрать у нее собаку.

Севилл подошел к окну и встал, сцепив руки за спиной, глядя на улицу.

— Куда они ушли, Том? Скажи мне.

— Не могу. Простите.

— Можешь. — Глаза Севилла обшаривали комнату, оценивая все, что в ней было, отыскивая ключи к тайнам жизни молодого человека. — Еще есть время все поправить, сынок, исправить то, что ты натворил. Я относился к тебе как к сыну, Томас, а ты со мной так поступил…

Том тряхнул головой, избегая взгляда Севилла.

— Мне очень жаль.

Севилл сел в кресло, Том снова тяжело опустился на кушетку. Всю свою сознательную жизнь Севилл учился манипулировать поведением живых существ. Он был терпелив, настойчив, и теперь на него снизошло озарение, как этот объект можно заставить вести себя желаемым образом.