Совсем ничего

Недавно люди спросили меня, почему я много лет назад начал заниматься этим методом земледелия. До сих пор я никогда не обсуждал это ни с кем. Вы могли бы сказать, что просто не было повода говорить об этом. Это был просто, как вы сказали бы, шок, вспышка, одно маленькое переживание, которое стало отправной точкой.

Это прозрение полностью изменило мою жизнь. В этом новом видении нет ничего конкретного, но суть его можно приблизительно описать так: " Человечество не знает совсем ничего. Ничто не имеет внутренней ценности и всякое действие - это тщетное, бессмысленное усилие." Это может показаться абсурдным, но это единственный способ выразить словами мою мысль.

Эта мысль возникла в моей голове внезапно, когда я был еще совсем молод. Я не знал, было ли правильно или нет это интуитивное понимание того, что все человеческие знания и усилия ничего не стоят, но если я сомневался и пытался отогнать эту мысль, то внутри себя я не мог найти ничего, что бы противопоставить ей. Только твердая уверенность, что это так горела во мне.

Обычно думают, что нет ничего более великолепного, чем человеческий разум, что человеческие существа - это вершина творения и что их созидания и свершения, отраженные в культуре и истории, выглядят потрясающе. Это распространенная точка зрения.

Поскольку то, что я думал, было отрицанием этого распространенного воззрения, я был не в состоянии объяснить кому-нибудь свой взгляд на вещи. Постепенно я решил придать моим мыслям форму, претворить их в практическую деятельность и, таким образом, определить, было ли мое понимание правильно или ошибочно. Посвятить свою жизнь работе на ферме, выращиванию риса и озимых зерновых - это было направление, которому я решил следовать.

Что же это было за переживание так изменившее мою жизнь?

Сорок лет назад, когда мне было 25 лет, я работал в Таможенном Управлении Иокогамы в отделе инспекции растений. Моя основная обязанность заключалась в том, чтобы проверять ввозимые и вывозимые растения на наличие насекомых - носителей болезней. Мне повезло, так как я имел много свободного времени, которое я проводил в лаборатории, занимаясь исследованиями по моей специальности, фитопатологии. Эта лаборатория находилась недалеко от парка Ямате и стояла на высоком обрыве над гаванью Иокогамы. Прямо перед зданием была расположена католическая церковь, а к востоку от нее - школа для девушек. Это было очень спокойное место, которое создавало прекрасные условия для занятий научной работой.

Научным работником лаборатории патологии был Эйичи Куросава. Я изучал фитопатологию у Макото Окера, преподавателя Высшей Сельскохозяйственной Школы в Гифу, и под руководством Суехико Игата из сельскохозяйственного Исследовательского Центра префектуры Окаяма.

Мне очень повезло, что я работал с профессором Куросава. Хотя он остался мало известным в Академическом мире, это был человек, который изолировал и вырастил культуру гриба, вызывающую болезнь риса " бакане". Он стал первым, кто экстрагировал из культуры гриба гормон роста растений гиббереллин. Этот гормон, поглощенный в небольшом количестве молодым растением риса, дает удивительный эффект, вызывая ненормальный сильный рост растений в высоту. В больших количествах этот гормон дает противоположный эффект, задерживая рост растений. Никто в Японии не обратил особого внимания на это открытие, но за рубежом оно стало предметом активных исследований. Вскоре после этого в США стали использовать гиббереллин для получения бессемянного винограда.

Я уважал Куросава-сан (форма обращения в Японии, одинаковая для мужчин и женщин) как своего собственного отца и под его руководством я создал препаративный микроскоп и посвятил себя исследованию болезней, вызывающих гниль стволов, ветвей и плодов американских и японских сортов цитрусовых.

В микроскоп я наблюдал культуру грибов, скрещивание различных видов и образование новых болезнетворных видов. Я был увлечен моей работой. Поскольку мои занятия требовали глубокой постоянной концентрации, то бывали моменты, когда я буквально падал без сознания от усталости во время работы в лаборатории.

Это было также время расцвета юности и я не все свое время проводил, закрывшись в лаборатории. Я жил в портовом районе Иокогамы, не лучшее место, чтобы шататься по улицам и приятно проводить время.

В это время произошел следующий эпизод. Погруженный в себя с фотоаппаратом в руках, я прогуливался по причалу и вдруг увидел красивую женщину. Я подумал, что она может послужить прекрасным объектом для фотографии и попросил ее позировать мне. Я помог ей подняться на палубу иностранного парохода, стоявшего здесь на якоре, и попросил ее принять одну позу, потом другую и сделал несколько снимков. Она попросила прислать ей фотографии, когда они будут готовы. Когда я спросил, куда их прислать, она просто сказала: " В Офуна" и ушла, не назвав своего имени.

Когда я проявил пленку, я показал другу отпечатки и спросил, узнает ли он, кто это. Он ахнул и сказал: " Это Миеко Такамине, известная кинозвезда". Я немедленно отослал ей в город Офуна десять увеличенных отпечатков. Вскоре фотографии с автографами были возращены мне по почте. Но одной фотографии среди них не было. Думая об этом позже, я понял, что это был снимок, сделанный крупным планом в профиль и, очевидно, на нем были заметны морщинки на ее лице. Я был доволен и чувствовал себя так, будто мне удалось на мгновение заглянуть в тайну женской психики.

Хотя я был неуклюж и неловок, я часто ходил в танцевальный зал в районе Нанкингаи. Однажды я увидел там популярную певицу Норико Авайя и пригласил ее на танец. Я никогда не забуду этого танца, потому что я был совершенно ошеломлен ее телом, таким огромным, что я не смог обнять ее рукой за талию. Так или иначе я был очень занятый, очень удачливый молодой человек, дни которого проходили в постоянном изумлении перед миром природы, открывающемся мне через объектив микроскопа, поражая сходством этого микромира с большим миром бесконечной Вселенной. По вечерам, влюбленный или нет, я флиртовал с девушками и наслаждался жизнью. Я думаю, что эта бесцельная жизнь и переутомление от напряженной работы привели в конце концов к повторяющимся обморокам во время работы. Затем я заболел острой пневмонией и был помещен в палату на последнем этаже Полицейского Госпиталя, где мне сделали пневмоторакс.

Была зима и сквозь разбитое окно врывался ветер и разносил снег по всей комнате. Под одеялом было тепло, но мое лицо было холодно как лед. Медсестра измеряла мне температуру и тут же уходила. Поскольку моя комната была на отшибе, никто ко мне не заглядывал. Мне казалось, что я был брошен на милость холода, и внезапно я погрузился в мир одиночества. Я ощутил себя один на один со страхом смерти. Когда я думаю об этом теперь, этот страх кажется беспричинным, но в то время это было очень сильное чувство.

В конце концов, я был выписан из госпиталя, но я не мог выбраться из состояния депрессии. Во что я верил до сих пор? Я ни о чем не задумывался и был доволен, но какова была природа этого благодушия? Я был в смятении от своих размышлений о природе жизни и смерти. Я не мог спать, не мог заниматься своей работой. В еженощных блужданиях по кручам недалеко от гавани я не мог найти облегчения.

Однажды ночью, когда я как обычно бесцельно бродил, я упал без сил в полном изнеможении на вершине холма, с которого открывался вид на гавань и задремал, прислонившись к стволу большого дерева. Я лежал там, не бодрствуя и не засыпая до рассвета. Я даже могу припомнить, что это было утро 15 мая. В полусне я наблюдал как гавань светлеет, и, видя восход солнца, я в то же время как бы и не видел его.

Когда внизу подул легкий бриз, утренний туман внезапно исчез. Как раз в этот момент появилась ночная цапля, издала резкий крик и улетела прочь. Я мог слышать удары ее крыльев. В это мгновение все мои сомнения и мрачный туман моего смятения исчезли. Все, что было моим твердым убеждением, все, чему я раньше доверял, было унесено ветром. Я чувствовал, что я понял только одну вещь. Без участия моего разума слова сами пришли ко мне: " В этом мире совсем ничего нет". Я чувствовал, что я ничего не понял (ничего не понять в этом смысле означает осознание незначительности интеллектуального знания).

Я мог видеть, что все концепции, которые я разделял, все представления о самом существовании, были пустыми выдумками. Мой дух стал светлым и ясным. Я дико плясал от радости. Я мог слышать щебетание маленьких птичек на деревьях и видеть далекие волны с бликами восходящего солнца. Листва деревьев колыхалась надо мной зеленая и блестящая. Я чувствовал, что это был настоящий рай на земле. Все, что владело мной, все смятение испарилось как сон, и что-то одно, что можно назвать " истинной природой" открылось мне.

Я думаю, можно смело сказать, что после переживания того утра моя жизнь полностью изменилась.

Несмотря на перемену, я остался в своей основе средним, неумным человеком, и это так и сохранилось без изменений с тех пор и до настоящего времени. Глядя со стороны, в моей ежедневной жизни нельзя было найти ничего экстраординарного. Но уверенность, что я знаю эту одну вещь с тех пор не покидала меня. Я провел тридцать лет, сорок лет, проверяя не ошибся ли я, все время осмысливая пройденный путь, но ни разу я не нашел доказательств, противоречащих моему убеждению.

То, что это прозрение само по себе имеет огромное значение, не означает, что и я приобрел кукую-то особую значительность. Я остался простым человеком, старым вороном, так сказать. Для случайного наблюдателя я могу показаться или скромным или высокомерным. Я повторяю молодым людям в моем саду снова и снова, чтобы они не пытались подражать мне, и меня, действительно, сердит, когда кто-то из них не принимает всерьез этого совета. Вместо этого, я прошу, чтобы они просто жили в природе и выполняли свою дневную работу. Нет, во мне нет ничего особенного, но то, что мне удалось понять - в высшей степени важно.