Украинский взгляд 4 страница

Лозко увлеклась «расологией» в такой степени, что начала отстаивать концепцию полигенизма, давно оставленную специалистами. Мало того, она пытается возродить расистский подход, называвший белых «созидателями», желтых «консерваторами», черных «дегенератами». Из всего этого вытекает борьба за «чистоту крови» и, соответственно, запрет на «смешанные браки», включенный в «Заповеди родновера» (Ivakhiv 2005b: 213–214). Все это, разумеется, не должно удивлять, ибо неоязычество как «природная религия» неизбежно апеллирует к кровной общности и тем кардинально отличается от универсального христианства. Правда, в подлинно традиционных обществах родство понималось как социальное, а не генетическое, и в этом контексте «кровная общность» была не более чем метафорой. Это, в частности, позволяло широко практиковать обычай адопции. Однако наши современники, знакомые с биологической наукой, понимают «кровное родство» буквально как генетическое, что создает основу для расовых взглядов и вызывает опасения «арийского реванша» (Новикова 1996: 28–30).

Справедливости ради надо отметить, что Лозко признает фактор эволюции и различает внутри украинского язычества религиозные верования, во‑ первых, тех разнообразных племен, которые обитали на территории Украины в глубокой первобытности, во‑ вторых, восточнославянских племен Киевской Руси дохристианской эпохи, в‑ третьих, традиционные народные верования и обряды и, наконец, современное неоязычество. Этим она как бы рисует непрерывную линию развития, что позволяет ей назвать современных украинских неоязычников прямыми правопреемниками тех, которые были разгромлены в 988 г., и требовать официальной реабилитации (Лозко 1998а: 4). Мало того, отождествляя этнос с нацией, а язычество с национализмом, Лозко пытается монополизировать и идею украинского национализма (Лозко 1998 в. См. также: Лозко 1994: 38–39).

Рассказывая читателю о мире языческих божеств, обрядов и ритуалов, Лозко всемерно пользуется данными из поддельной «Влесовой книги» (Лозко 1994: 40, 76; 1997а; 1997б; 1998 в. См. также: Богород 1997). Последняя служит украинским родноверам подлинным символом веры – при Общине украинских язычников «Православие» в 1996 г. был создан Музей Велесовой книги[372]. В одном из своих выпусков журнал «Сварог» опубликовал статью украинского эмигранта, посвященную подробному изложению истории «Влесовой книги» и ее изучения в эмигрантской среде. Отдавая должное самоотверженным попыткам эмигрантов‑ дилетантов спасти тексты «Влесовой книги» и сделать их полноценным историческим источником по «предыстории Руси‑ Украины», автор перекладывает вину за неудачу этих попыток на «московских шовинистов» и подпевающих им украинских ученых, якобы не желающих признавать очевидное. В то же время он ставит под сомнение историческую ценность такого важнейшего документа, как «Повесть временных лет», и фактически призывает сделать патриотизм критерием «научной истины» (Орiон 1997).

Лозко не скрывает от читателя источники своих идей, которые восходят напрямую к идеологии германских националистов и антисемитов второй половины XIX – первой половины XX в., также призывавших к отказу от чужеродного христианства в пользу древней народной языческой веры. Мало того, она отчетливо сознает, что этими идеями питался и германский нацизм (Етнiчна вiра 1996). Подобно последнему, журнал «Сварог» обличает христианство в двуличии и аморальности – в призывах к разладу в семье, к отречению от родственников и друзей, к убийству инакомыслящих и даже к «людоедству». Кроме того, в полном соответствии с советской атеистической традицией христианство фактически объявляется «опиумом для народа» и идеологией порабощения. Оно представляется и важнейшей предпосылкой «кровавого и людоедского коммунистического режима» – «без христианства не было бы коммунизма» (Свiтояр 1997а; 1997б). Сама Г. Лозко объясняет читателю причину одного из поражений князя Святослава тем, что многие его дружинники были варягами‑ христианами и поэтому русские боги отвернулись от войска. В этом она полностью следует мнению волхва, чьи слова приводил в свое время В. Н. Татищев (Лозко 1994: 58).

Впрочем, Лозко придерживается мягкой версии антихристианства. Она всячески подчеркивает тот факт, что на Украине христианство впитало в себя массу языческих традиций, которые его облагородили. По сути, истинного христианства здесь никогда и не было, а процветало двоеверие. Этому, по словам Лозко, способствовало то, что накануне принятия христианства Русь уже имела богатые культурные традиции и свою «древнюю интеллигенцию» – волхвов. Христианские священники лишь разрушали созданное не ими и не принесли ничего позитивного. Поэтому они не смогли устоять перед тысячелетними традициями древней местной культуры и рано или поздно поддались ее очарованию. Так украинское православие обрело свой самобытный характер (Лозко 1994: 75–81).

Некоторые украинские авторы придерживаются иной точки зрения и всеми силами доказывают арийскую сущность Христа. Так, для С. Плачинды он представлялся украинцем из этрусского племени, осевшего в Палестине (Плачинда 1998: 100), а Ю. Каныгин объявляет родиной христианства Украину (Канигiн 1998: 96). Определенную популярность на Украине имеет и идея о том, что Иисус Христос происходил из уроженцев Галиции, когда‑ то переселившихся в Галилею (Ткач 1992; Федоренко 1994: 45; Каганець 2000: 96). В свою очередь авторы текста на сайте «Родной православной веры» доказывают, что родноверы терпимо относятся как к христианству, так и к любой другой религии, не проявляя никакой агрессии (Рідна Віра 2000). Между тем реальная картина оказывается не столь радужной.

Антихристианская риторика украинских неоязычников не лишена антисемитских мотивов. Подобно русским неоязычникам, украинские настаивают на том, что Ветхий Завет «чужероден и враждебен украинской национальной идее» (Франко 1997: 2). В этом контексте украинское неоязычество смыкается с местным национал‑ экстремизмом с его параноидальной идеей мирового еврейского заговора, важнейшим элементом которого изображается якобы выдуманное евреями христианство (Ивакив 1996; Чемерис 1997). Эту идею, в частности, разделял С. Плачинда (Плачинда 1997). А популярная в Киеве газета «Вечерний Киев» тиражировала неоязыческую идею о том, что, навязав иудеохристианство Киеву, князь Владимир тем самым предательски обратил украинский народ в рабство (Молявко 1997)[373].

Исходя из такого рода представлений, украинские неоязычники обнаруживают в Ветхом Завете программу «истребления всех неиудейских народов» (Свiтояр 1997а: 23) и подозревают, что в нем содержались сценарии будущих катастроф на Украине, включая чернобыльскую аварию 1986 г., а также голод начала 1920‑ х, начала 1930‑ х и конца 1940‑ х гг. В доказательство приводится деятельность Иосифа в Древнем Египте, население которого он якобы намеренно морил голодом (Морозовський 1997: 31). Неоязычники настаивают на том, что «человеконенавистнические» установки Торы без изменений вошли в Конституцию Государства Израиль и в Новый Завет. Тем самым, все преступления коммунистического и нацистского режимов соответственно в СССР и Германии прямо возводятся к «диктатуре иудейского христианства» (Свiтояр 1997а: 23, 26–27). Все эти аргументы до боли напоминают антисемитскую нацистскую пропаганду, и не случайно А. Ивахив считает уместным использовать для них термины «неофашизм» и «белый расиализм», а также усматривает их истоки в концепциях «интегрального националиста» Д. Донцова 1910 – 1920‑ х гг. и антихристианских и антилиберальных идеях современных французских Новых правых. Кроме того, он сближает их с современным праворадикальным антиглобализмом в духе американского ультраконсерватора П. Бьюкенена (Ivakhiv 2005a; 2005b: 213, 216–217).

В середине 1990‑ х гг. неоязычники горячо возражали против использования образа архангела Михаила на гербе столицы Украины. Они также нетерпимо относятся к его скульптуре, возведенной на Майдане Незалежности в Киеве[374]. Ведь, на их взгляд, этот образ является «иудейским» – он призван помогать именно евреям, а для украинцев он лишь символизирует то зло, которое евреи якобы принесли человечеству (Лозко, Богород 1996; Морозовський 1996). В ходу у неоязычников и миф об исконно славянских Палестине и Иерусалиме, откуда предки славян были будто бы грубо вытеснены евреями (Бiлецький 1996). В частности, львовская газета «За вiльну Украiну» в год празднования 3000‑ летия Иерусалима опубликовала статью, где снова говорилось о том, что едва ли не с 7‑ го тыс. до н. э. в Палестине проживали не семиты, а арийцы и что Иерусалим («Руса‑ лель», или «Раса‑ салем») был якобы основан «гетидами (гиксосами)», «выходцами с Украины», пришедшими туда задолго до евреев. Евреи же, жестоко завоевавшие Палестину, будто бы устроили там настоящий геноцид и противоправно захватили древнее арийское наследие (Чемерис 1996)[375].

Выступая в 2001 г. на съезде праворадикальной Державной партии Украины, Г. Лозко призывала «запретить иудаизм и сионизм как идеологии, что пропагандируют национальное превосходство евреев и их ненависть к иным “неполноценным” нациям» (Сварог, 2001, № 13–14). Одновременно журнал «Сварог» призывал к отказу от григорианского календаря и восстановлению исконного языческого и заявлял о том, что, «пока украинцы будут находиться в плену иудейско‑ христианского календаря и религии, у еврейских раввинов будет основание заявлять о том, что “все народы будут служить только Иегове”» (Богород 1997: 39). Журнал пытался уверить читателя в том, что украинский народ никогда не нуждался в «Боге‑ еврее» (Сварог, 1998, № 8: 14). Все указанные мотивы звучат и в неоязыческой поэзии, которую время от времени публикует журнал «Сварог» (Мотронюк 1996; Морозовський 1997).

Сама Лозко подхватывает кровавый навет и доказывает, что будто бы древние евреи приносили своих детей‑ первенцев в жертву «богу Саваофу». Этому она противопоставляет известную версию «Влесовой книги» о том, что славяне‑ язычники будто бы не знали человеческих жертвоприношений[376]. Соответственно, она отвергает свидетельство русского летописца о том, что такие жертвоприношения все же имели место (Лозко 1994: 46–47). Зато, чтобы лишний раз уличить евреев в коварстве и кровожадности, ее журнал в качестве несомненного факта преподносит читателю популярную среди евреев легенду из книги Эстер о том, как их предки, находясь в Персидской империи, расправились со своими недругами. Журнал подчеркивает, что эта резня до сих пор отмечается евреями на их веселом празднике Пурим, якобы ставшем прототипом Международного женского дня (Свiтояр 1998: 34–35)[377].

В наиболее радикальных неоязыческих выступлениях антисемитизм сочетается с откровенным расизмом. Один из украинских неоязычников, сотрудничающий с петербургскими венедами, «ужасается» теми «непотребными деяниями», которые были якобы свойственны евреям еще в римскую эпоху, причем равным образом как «юдам‑ христианам», так и «юдам‑ фарисеям». Он в особенности делает акцент на том, как эти «злодеяния» изумили «цивилизацию белых людей». В частности, реабилитируя императора Нерона, он утверждает, что террористический поджог Рима в 64 г. был делом рук «юд‑ христиан». Христианство же, по его мнению, было выдумано евреями, чтобы внедриться в здоровое тело чужой нации и выпить из нее кровь. Христианство парализует способность к сопротивлению инородцам, парализует «расовый нерв», и в этом – его опасность и вредность. Автор не видит ничего зазорного в том, чтобы считать евреев «низшей расой». Он заканчивает свои глубокомысленные рассуждения тем, что отождествляет Бога (будь то Яхве или Иисус Христос) с Сатаной, отвергает его и призывает искать истину в природе, как и подобает добропорядочному земледельцу‑ венеду (Росин 1998).

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что на Украине неоязыческий миф иной раз обходится и без антисемитизма (Яворський 1992: 65–67). Украинские ученые предупреждают против идеализации славянского язычества и настаивают на непреходящем значении введения христианства для средневекового русского общества (Толочко 1993; 1996: 280). Они также вполне справедливо отрицают какую‑ либо связь предков украинцев с трипольцами, ариями и скифами, не говоря уже о палеолитических обитателях Украины (Залiзняк 1994; 1995).

Украинские неоязычники живут по своему языческому календарю, регулярно устраивают собственные празднества и обряды и имеют свое вероучение «Волховник» (Лозко 1994: 81–91)[378]. Символ веры украинских неоязычников требует беспрекословной веры в «украинских богов, единых в Свароге», в триединство Прави, Яви и Нави, в божественное происхождение украинцев от Дажбога и, наконец, в переселение душ (Сварог, 1998, № 8: 2). Нетрудно заметить, что все эти идеи являются либо заимствованными (из христианства или индуизма), либо плодом фантазии авторов XX в. Что же касается семи языческих заповедей, содержащихся в «Волховнике», то шесть из них посвящены защите своего народа, его языка и культуры как от прямых вражеских посягательств, так и от чужеродного культурного влияния, то есть имеют выраженную изоляционистскую ориентацию. И лишь одна из заповедей говорит о защите природной среды. Никаких других моральных норм украинские неоязычники, похоже, не знают (Сварог, 1998, № 8: 2). Мало того, расширяя в своем молитвеннике «Правослов» список заповедей до десяти, Лозко заканчивает его призывом: «Не имей дела с жидом!» (цит. по: Ivakhiv 2005b: 217).

Публичная активность украинских язычников к концу 1990‑ х гг. нарастала. В 1998 г. Священная Рада РУНвиры открыто выразила недовольство тем, что президент Украины Л. Кучма симпатизировал православному христианству и не уделял должного внимания другим конфессиям (Украинские язычники… 1998). В особенности, недовольство язычников вызвали действия киевских муниципальных властей, по распоряжению которых при реконструкции Софийской площади в мае 1998 г. была повалена копия статуи Световида. Эта статуя, воспроизводившая облик известного археологам Збручского идола, с 1970‑ х гг. стояла в сквере, привлекая внимание туристов. С появлением в Киеве неоязычества его поклонники начали устраивать около нее различные ритуалы. Когда для статуеа возникла угроза, неоязычники потребовали перенести ее поближе к Музею истории Украины. Однако здесь их интересы вошли в противоречие с православной церковью. Им было заявлено, что Старокиевская гора с конца X в. была средоточием христианских культовых сооружений и установление здесь языческого идола было бы неэтичным по отношению к христианским святыням (Кухаренко 1998). В ответ неоязычники написали гневное письмо украинскому президенту, потребовав немедленно восстановить памятник и наказать виновных в его сносе. В противном случае они пригрозили обратиться в международные правозащитные организации (Звернення 1998). Рунвировцы ведут себя более умеренно и не требуют возвращения древних капищ (Соколовская 1997).

Московская православная газета «Радонеж» выражает недоумение по поводу цитировавшейся выше статьи П. Чемериса об «арийском Иерусалиме» и фактически не только высмеивает содержащиеся в ней нелепости, но и прямо указывает на присущий ей антисемитизм (Москаленко 1997). Вместе с тем, выставляя автора едва ли не главным современным украинским историком[379], газета «Радонеж» представляет его фантастическую концепцию как отражающую современное состояние украинской науки, что, разумеется, далеко от истины. Мало того, газета умалчивает о том, что близкие концепции имеют широкое хождение среди русских неоязычников.

Обсуждая интригующий вопрос о том, чем украинских неоязычников так привлекает «арийская идея» и арийская идентичность, А. Ивахив справедливо замечает, что ничего для себя позитивного в истории последнего тысячелетия они не находят. Действительно, вхождение Украины в Польско‑ Литовское государство, Российскую империю и СССР воспринимаются ими как зависимость от чужой власти, а господство христианства – как дополнительный фактор порабощения, на этот раз духовного. Что же касается Киевской Руси, то ее название, как сетуют многие украинские националисты, было узурпировано русскими и стало основой для политонима «Россия», «Российская империя». Термин «славяне», по словам Ивахива, тоже не удовлетворяет украинских неоязычников, ибо, во‑ первых, имеет слишком широкое значение, а во‑ вторых, ассоциируется с давней идеей единства трех восточноставянских народов под эгидой русских. В сравнении с ними и рядом других названий («анты», «скифы» и т. д.) название «арийцы» привлекает своей ассоциацией с индоевропейским «превосходством» и белой расой, тем более что одна из научных гипотез рассматривает Украину как прародину индоариев или даже индоевропейцев в целом (Ivakhiv 2005a).

Между тем этот вопрос не так прост, как кажется. Ведь русских украинцы издавна называют «россиянами», и это не мешает им воспринять для себя неологизм «русичи», как предлагает, например, Ю. Каныгин (Каныгин 1996: 210–211). Однако в этом им снова приходится соперничать с русскими, ибо, благодаря распространению литературы в духе славянской фэнтези, термин «русичи» становится все более популярным в современной России. Но сегодня и украинские неоязычники активно используют термины «русы» и «русичи». Тем самым они максимально приближают этноним к тому («русы/рутены/русины»), который был в ходу еще в XVI–XVII вв. (Коваль 1996: 14–15; Корпанюк 1997: 35)

По‑ видимому, логика, основанная на отвержении христианства как «еврейского заговора», неизбежно ведет к поискам «чистой духовности» в глубинах первобытности и возрождению арийского дискурса второй половины XIX – начала XX в., рисовавшего «арийцев» и «семитов» в виде двух прямо противоположных по духу общностей, неизбежно находящихся в конфликте. Содержавшиеся в этом дискурсе очевидные нотки антимодернизма и ностальгия по патриархальности сегодня становятся вновь востребованными теми, кто стоит на позициях антиглобализма, ибо последний также нередко воспринимается ими как «еврейский заговор» (Ivakhiv 2005b: 216–217). Кроме того, образ «благородных арийцев» привлекает тем, что ему приписываются высокие моральные и боевые качества, далекие от христианского смирения. Предполагается, что все это придаст современным «арийцам» необходимые стойкость и энергию, позволяющие преодолеть трудности переходного периода и избавиться от недругов, стоящих на их пути к полному суверенитету. Между тем, как мы видели выше, аналогичные идеи обуревают и русских радикальных националистов, а потому стремление к арийской идентичности ведет к новому витку конфронтации, однако не между «арийцами» и «семитами», а между русскими и украинскими национал‑ радикалами. В любом случае арийская идентичность чужда подавляющему большинству украинцев и она ими даже не обсуждается (Kuzio 1998: 149–161; Wilson 2002).