Карьера 4 страница

Эти слова были для Кантора страшнее палки. Пес опустил голову, однако в душе его не было ни капли стыда.

«И всему виной этот паршивый щенок, — с горькой усмешкой подумал старшина. — Только этого мне не хватало». Чупати открыл дверцу бокса Кантора и сунул туда щенка со словами:

— На вот, держи его. И что тебе в голову взбрело? Интересно, как ты его будешь кормить без меня?»

Почувствовав, что малыш отдан ему, Кантор подошел к загородке и, подняв голову, уставился на хозяина. Взгляд его молил Чупати о прощении.

— Ты что, голоден, что ли? — спросил Чупати, не поняв умоляющего взгляда овчарки.

Взяв ведерко, он отправился на кухню. На кухне старшина выпросил у поварихи старую, помятую алюминиевую миску для щенка. Наполнив ведерко супом, Чупати вернулся к боксу и поставил ведерко возле загородки, неподалеку от Кантора, так, чтобы щекочущий запах вкусной горячей пищи раздражал пса. Затем он взял миску Элли и начал ее мыть дольше обычного. Вымыв, до краев наполнил ее супом.

— Ну что, проголодался? — спросил он Кантора и подмигнул ему.

Как это ни странно, но Кантор, привыкший к тому, что хозяин всегда ему первому подавал пищу, на сей раз с удивительным спокойствием следил за движениями старшины. Умный пес понимал, что этим хозяин хотел отплатить ему за ослушание. Рот Кантора наполнился слюной, по он даже не пошевелился. Не пошевелился он и тогда, когда хозяин, открыв дверь бокса, ногой вытолкнул его большую алюминиевую чашку.

И тут Чупати охватил стыд. Старшина невольно вспомнил свое далекое детство, когда его за какую-нибудь шалость лишали ужина и ему приходилось идти спать на голодный желудок.

Наклонившись, он поднял миску Кантора и, подойдя к крану, долго-долго мыл ее. Наполнив миску супом, старшина поставил ее перед носом овчарки и дружелюбно сказал:

— Ну не сердись, старина.

Услышав эти слова, Кантор мгновенно поднялся с места и, приблизившись к хозяину, головой потерся об его ногу.

— Ну, ну, ладно, — пробормотал Чупати и пошел за миской для щенка.

Когда старшина принес еду щенку, Кантор приветствовал хозяина радостным визгом. Слова и действия хозяина полностью успокоили овчарку, а когда рядом с его миской оказалась и миска малыша, у Кантора не осталось и тени сомнения в том, что хозяин лично вручает ему этого несмышленыша.

Сначала Кантор обнюхал свою миску, затем миску малыша и удостоверился, что в обеих посудинах одна и та же пища.

Пес не спеша направился к конуре, через невысокий порог которой тщетно пытался перелезть щенок.

Закрыв дверь бокса, Чупати встал за изгородью, чтобы понаблюдать за поведением Кантора.

Схватив щенка за холку, Кантор подтащил его к маленькой миске. Малыш сунул мордочку в суп, но тут же быстро вытащил ее, облизывая рот розовым язычком. Следующий заход малыша был более удачным. Он лизнул раз, другой, третий, удовлетворенно зачмокал и стал есть как ни в чем не бывало.

До тех пор пока щенок не начал есть, Кантор сидел в стороне и не шевелился, наблюдая за неловкими движениями вислоухого существа. Убедившись, что в его помощи больше не нуждаются, Кантор подошел к своей миске и принялся за еду.

В глубине двора Чупати встретился со своим учеником и с одним молодым ефрейтором. Оба полицейских были одеты в синие комбинезоны и походили скорее на рабочих, чем на блюстителей общественного порядка.

— Ну, что там у вас случилось? — спросил Чупати у своего ученика.

— Все в порядке, обычное происшествие, закончившееся несколькими оплеухами; до ножей дело не дошло, мы вовремя прибыли…

— Ты смотри там, осторожно. В боксе Кантора новый Жилец. Не вздумай его выносить оттуда, а то Кантор тебе покажет.

— Новый жилец?

— Да, щенок один… Смотри, чтобы Роби или этот задавака Султан не подходили близко к малышу, когда Кантор на месте. Понятно?

— Так точно.

— Ну то-то! Можешь идти.

Разговаривая со своим учеником, старшина Чупати невольно употреблял слова и выражения, которые ему самому не раз приходилось слышать от майора Бокора.

— Это желание начальника… Ясно? — проговорил старшина, с шумом закрывая за собой калитку.

После отъезда Шатори старшина Чупати не находил себе места. С тревогой и нетерпением он ожидал возвращения капитана, а в голове теснились невеселые мысли: «Что же будет с нами, если капитана переведут в другое место? Без Шатори жизнь здесь будет не сахар. Кто нас с Кантором будет защищать? Майор Бокор не даст нам с Кантором покоя. Начнет бросать с одного задания на другое, а если что случится, то ни за Кантора, ни за меня некому будет заступиться».

С такими мыслями старшина без всякой цели бродил по двору. Не утешало его и то, что он вчера так ловко провел майора, которого увезли в госпиталь с приступом язвенной болезни.

Скорый поезд из Будапешта прибыл ровно в десять. Чупати пришел встретить капитана и толкался на перроне, разглядывая встречающих, а их было так много, что старшина не сразу заметил вышедшего из вагона Шатори.

— Что ты здесь делаешь? — Капитан хлопнул старшину по плечу.

— Как что? Вот… пришел…

— А-а-а, — протянул Шатори. — Понимаю, ждешь кого-то, встречаешь? Ну, тогда не буду тебе мешать.

— А ты мне и не мешаешь, — запротестовал старшина. — И вовсе никого я не встречаю. Так что пойдем…

Капитан радостно улыбнулся. Как-никак, а с этим странным и подчас неуживчивым человеком он прослужил много лет.

— Ну что ж, тогда пошли. Приглашаю тебя в Кабачок короля Матьяша на стаканчик винца.

— Это хорошо, — пробормотал Чупати, добродушно поглядывая на капитана. Старшину так и подмывало задать Шатори несколько вопросов, но он набрался терпения и молчал.

В кабачке капитан заказал два стакана вина с содовой По виду Шатори было заметно, что настроение у него превосходное.

Чупати терялся в догадках, но капитан, как назло, молчал. Старшине даже вино в горло не шло. Разговорились они только тогда, когда вышли на улицу.

— Ну, как дела? — наконец спросил старшина.

— Какие дела?

— Не тяни, ты же знаешь… Что тебе сказали в центральном управлении?

— Пока это тайна, — Шатори громко рассмеялся. — Уезжаем мы, дружище…

— «Уезжаем»? И кто это «мы»? … И куда? …

— Как кто? Я, ты, Кантор… Поедем в столицу, станешь будапештским жителем. Тебя что, это не радует?

— А шеф наш тоже едет?

— Нет, об этом речи не было… — Шатори сделал неопределенный жест рукой.

— Выходит, ты будешь наш начальник? — От радости рот Чупати расплылся до ушей.

— Выходит. Согласен? Если не хочешь, можешь отказаться.

— Я… отказаться?

— Ты ведь даже не спросил, на какую работу я тебя приглашаю.

— С тобой я хоть куда поеду… если, конечно, пообещаешь, что не будешь больше меня посылать патрулировать по городу.

— Эх, Чупати, да ты, я вижу, неисправим!

— Ну, так обещаешь?

— Хорошо, обещаю, только и ты обещай, что не будешь больше заходить в корчму в рабочее время.

— Баста, я больше не пью… ни глотка, — проговорил Чупати и в тот же миг почувствовал, что во рту у него пересохло.

— Ну, хорошо, шутки в сторону. В центральном управлении полиции решили организовать следственную группу, куда будет входить проводник со служебной собакой… Делают это в порядке опыта. Я и сам не знал, что Кантор настолько прославился. Но должен тебе сказать, что особенно много шума в Будапеште наделало последнее происшествие в цирке. Трудное было дельце.

— Не такое уж оно и трудное, — возразил старшина.

— Может, для тебя и не трудное, однако расследование этой истории в цирке оказалось последней каплей, которая переполнила чашу сомнения, после чего начальство решило организовать эту группу. Понял? Наконец-то ты избавишься от Бокора…

— А квартиру нам дадут в городе? — поинтересовался старшина.

— Конечно, дадут.

— А то без квартиры какая жизнь…

Расстались они на центральной площади. Чупати пошел домой по пустынной улице. Он шел и размышлял, что до сих пор Будапешт ничем не прельщал его, Старшина не был похож на тех военных — а таких было немало, — которые всеми правдами и неправдами стремились перевестись в столицу. Подумал старшина и о том, какой станет его служба в столице, чем она будет отличаться от жизни в небольшом провинциальном городке.

«Все-таки столичная жизнь — это столичная… Вот только не знаю, что на это скажет жена. Все случилось как-то неожиданно. Как-никак надо оставлять и дом, и садик».

С появлением маленького щенка Тончи у Кантора впервые в жизни появились серьезные разногласия с первым помощником хозяина.

Когда сержант подходил к боксу, Кантор встречал его недовольным ворчанием, показывая этим, что он вовсе не желает, чтобы кто-нибудь, кроме Чупати, переступал границы его владений и тем более дотрагивался до щенка.

Когда же такое действие не достигало цели, ворчание Кантора превращалось в настоящее рычание, а Топчи начинал жалобно скулить. Кантор одним движением головы заставлял сержанта держаться на значительном расстоянии. Если же сержант был недостаточно внимателен и не соблюдал почтительной дистанции, Кантор зубами хватал руку, которая тянулась к щенку. Сержанту ничего не оставалось, как поспешно ретироваться.

— Разбаловал тебя хозяин, — шипел сержант, бросая на Кантора злые взгляды.

При этих словах Кантор с такой злостью кидался на сержанта, что тот стрелой вылетал из бокса, поспешно захлопнув за собой дверь. Громкий лай Кантора подхватывали другие собаки, и через несколько секунд вся псарня громко лаяла.

Как только сержант удалялся, Кантор успокаивался, довольный одержанной победой. Однако Султан, Шатан и другие овчарки еще несколько минут громко лаяли, хотя возмутителя их спокойствия уже не было и в помине.

Кантор разыскивал щенка, который, как правило, забивался в дальний угол, ласково облизывал его, что придавало малышу смелости.

Встреча с хозяином у Кантора произошла лишь на следующий день.

— Эй, профессор Кантор, выходи! — проговорил старшина, распахивая дверцу бокса. Кантор схватил щенка за шиворот и, выйдя из бокса, положил его на землю.

Чупати присел и погладил щенка по голове.

Кантор ласково подвывал, довольный поведением хозяина словно хотел сказать: «Другого такого хозяина нет на свете».

— Послушай-ка, старина! — Чупати ласково потрепал Кантора по голове. — А ведь мы в Будапешт переезжаем. И ты станешь столичным жителем. Что ты на это скажешь?

Услышав ласковый голос хозяина, Кантор начал прыгать. Добрый старшина принял это за одобрение своего поступка.

Однако известие о переезде в Будапешт жена Чупати приняла далеко не радостно. Несколько дней подряд она дулась на мужа, а затем заявила, что она с детьми ни в какой Будапешт не поедет, а останется жить здесь. Свое решение она подкрепила словами: «Мужа я и здесь очень редко вижу, так что никакой беды не будет, если он со своей собакой будет находиться от меня на расстоянии двухсот пятидесяти километров. Более того, так даже лучше будет, уж если приедешь домой, так, по крайней мере, никто беспокоить не будет».

Нельзя сказать, чтобы старшина не был согласен с мнением своей жены. Он потому особенно и не уговаривал ее, решив, что, как только он получит квартиру в Будапеште, она сама с радостью к нему переедет.

Сослуживцы по работе с завистью смотрели на перевод капитана Шатори в столицу. Самому капитану они об этом говорить не осмеливались, зато уж Чупати не стеснялись.

— Повезло твоему капитану, — говорили они. — Поймал жар-птицу за хвост.

Чупати такие замечания из равновесия не выводили.

Три недели ожидания тянулись томительно долго.

Единственным существом, на котором нисколько не отразилось это ожидание, был щенок Тончи, который рос не по дням, а по часам. Каждое утро он вместе с Кантором и хозяином выходил на тренировку и неуклюже ковылял за красивой овчаркой на своих кривых ножках.

Подойдя к кусту, щенок с любопытством совал в него мордочку, но тут же испуганно отскакивал. Все его поведение говорило о том, что он обнаружил в этих зарослях какое-то живое существо.

— Оставь это! — тихо тявкал ему Кантор, бросая взгляд на хозяина.

«Рано в нем ищейка просыпается», — думал Чупати, глядя на щенка. И говорил:

— Ищи, Тончи, ищи… только смелее.

Тончи забирался в середину куста, но через мгновение выскакивал с легким жалобным повизгиванием. Кантор моментально подскакивал к щенку и, отбросив его в сторону, скрывался в густом кустарнике. Через несколько секунд он выкатывал оттуда свернувшегося в комок ежика.

Чем ближе подходил день отъезда в Будапешт, тем тяжелее Чупати было заходить во двор управления, где располагались собачьи боксы. Все здесь было создано его собственными руками, и создано на голом месте. Здесь он начал обучать Кантора, и теперь со всем этим нужно было прощаться, переходить на новое место и начинать все сначала.

Спустя две недели после долгих споров и препирательств Шатори были отведены три небольшие комнатки на седьмом этаже центрального управления будапештской полиции. В них-то и нужно было разместить группу, состоявшую из шести сотрудников.

— В тесноте, да не в обиде. Наши сотрудники тоже не в лучших условиях работают, — спокойно проговорил офицер, ведающий распределением помещений.

«Начало всегда трудное», — утешал себя Шатори.

— Ваши техники будут работать в наших лабораториях, так что свои кабинеты им не потребуются. Собаку разместим в питомнике на горе Мартон. Положение почти идеальное…

— Как бы не так, — недовольно пробормотал Шатори и тут же замолчал.

— Вы, коллега, можете считать себя рожденным в сорочке, — с улыбкой утешал капитана широкоплечий подполковник из управления. — Вы еще молоды и полны сил. В вашем распоряжении находятся самые современные технические средства, а вот когда мы начинали, ничего этого не было и в помине… Жители нас босоногими дразнили. Я помню, сколько радости было у нас, когда нам выдали велосипеды и нам больше не нужно было проходить десятки километров пешком. Знаю, знаю, вас, молодых офицеров, это сейчас нисколько не интересует.

— Благодарю вас за дружеский совет, — Шатори галантно поклонился. — Только вы не подумайте, что меня эта теснота смущает, нет. Однако не следует забывать, что с развитием техники сильнее становятся и наши противники. Отъявленные бандиты и преступники, как известно, являются страстными поборниками новой техники. Сейчас для нас важно не только то, что наши сотрудники пользуются автомобилями, но и то, какими именно машинами они пользуются. Представьте себе, что преступник удирает от нас на автомобиле, который развивает скорость до ста пятидесяти километров в час, а наши коллеги преследуют его на машине, из которой более ста сорока километров не выжмешь. Как ни старайся, а преступника на такой машине не догонишь. Мне кажется, что наши органы, стоящие на страже общественного порядка, несколько запаздывают с освоением новой техники.

— Однако, как бы там ни было, наши органы находятся в более выгодном положении, чем преступники.

Шатори, соглашаясь с подполковником, закивал ему, а сам невольно припомнил одну старую историю из своей жизни…

Произошло это, когда он только начинал свою службу. Работал он тогда в полиции тринадцатого района Будапешта. Одно время стали поступать сведения о том, что на рынке, расположенном на площади Лехель, ежедневно происходят кражи. Рано утром, когда женщины перед работой в спешке забегали на рынок, чтобы купить чего-нибудь из провизии, неизвестный преступник вырывал сумочку из рук у одной из них. Стали пропадать деньги и у торговок, которые обычно хранили их у себя под прилавком.

Торговки подозревали друг друга и в пылу перепалки иногда даже вцеплялись друг другу в волосы.

Районная полиция выслала на рынок усиленный полицейский наряд, но кражи не прекращались. Тогда-то начальник и послал туда для выяснения обстановки молодого офицера Шатори. Придя на рынок, Шатори внимательно осмотрел полочки под прилавком, с которых, как ему сказали, постоянно пропадали деньги. Опрос пострадавших никакой ясности не внес. Никто из пострадавших не называл конкретное лицо, на которое падало бы подозрение. Было над чем задуматься: куда же исчезают деньги и кто же вырывает сумочки из рук зазевавшихся покупательниц?

Однажды Шатори увидел большую немецкую овчарку, важно прохаживающуюся между рядами торговцев. Овчарка ходила по базару не одна. Рядом с ней шел ее хозяин, который называл пса Рексом.

Шатори, только что закончивший офицерское училище, слышал на одной из лекций о том, что немецкие овчарки в ряде стран применяются для розыска преступников. Правда, на лекции речь шла об овчарках, являющихся верными помощниками полицейских. Здесь же он впервые столкнулся с тем редким случаем, когда овчарка выступала в роли преступника.

Зародившееся подозрение требовало доказательств. В шесть часов утра молодой офицер был уже на рынке и прохаживался между рядами.

— Помогите, кто-то только что вырвал из рук сумочку! — со слезами на глазах обратилась к нему женщина. Она рассказала, что покупала овощи, как вдруг кто-то вырвал у нее сумочку. Она почувствовала толчок в ноги. Женщина посмотрела себе под ноги, но никого не увидела.

— Значит, кто-то задел ваши ноги? — спросил Шатори.

— Я даже не знаю, может, мне показалось? — засомневалась пострадавшая.

Одного из полицейских Шатори послал к обсуждавшим это событие женщинам, а сам медленно пошел между прилавками, заваленными грудами овощей и фруктов. Прилавки были высокими. Под ними свободно могла пробежать довольно крупная овчарка.

В этот момент он и заметил степенно идущую овчарку. Выбрав удобное место для наблюдения, Шатори больше не спускал с нее глаз.

Неожиданно собака на какое-то мгновение исчезла из поля зрения офицера, а спустя несколько минут с того места, где только что была овчарка, донесся испуганный крик женщины:

— Караул! Украли! Держите вора!

Вслед за пострадавшей закричали сочувствующие ей женщины.

— Полицейского, полицейского сюда! Скорей, скорей! — раздались голоса.

Шатори видел, как дежурившие на рынке полицейские бросились к месту происшествия, но сам с места не двинулся и, наклонившись, разыскивал глазами собаку. Вскоре он отыскал ее. Огромный пес нес в зубах маленькую лаковую сумочку.

«Прекрасно!» — подумал офицер и стал пробираться к выходу.

Собака подбежала к своему хозяину, который быстрым движением выхватил у нее из пасти сумочку и сунул ее в стоявшую рядом корзинку для отбросов.

«Хитрый тип», — улыбнулся Шатори.

Пес как ни в чем не бывало уселся около своего хозяина и с ненавистью в глазах смотрел на тех, кто приближался к ним.

— Советую вам успокоить вашего пса, иначе я его пристрелю, — строго проговорил Шатори, кладя правую руку на кобуру.

— Что вы, что вы! Я протестую, это насилие! Моя собака ничего плохого не сделала, и сам я честный человек. Что вам от меня нужно?

— Как же, как же, разумеется! — прервал мужчину Шатори. — Наденьте на пса намордник! — И он подозвал полицейских.

И хотя история эта произошла более десяти лет назад, капитан хорошо помнил ее. Он даже запомнил, что, когда хозяин надевал псу намордник, у пса был такой вид, будто он понял собственный провал.

Из корзины для отходов полицейские извлекли тогда утреннюю добычу: две женские сумочки с семьюстами форинтов.

— Собака — глупое животное, сама не знает, что делает, — пытался оправдаться мужчина.

На допросе в полиции жулик признался, что овчарка у него очень умная и ему было достаточно жестом указать на очередную жертву, как пес прекрасно понимал его и выполнял приказания своего хозяина, самостоятельно выбирая для этого самый подходящий момент…

С тех пор Шатори проникся уважением к немецким овчаркам, а когда познакомился с Кантором, его уважение и любовь к ним утроились.

Подполковник, с которым Шатори только что разговаривал о размещении особой группы, собирался выйти из комнаты. Шатори остановил его словами:

— Благодарю вас, товарищ подполковник, за то, что вы предоставили отдельное жилье нашему Кантору.

— А вы, я вижу, поклонник собак…

На третий день после приезда в Будапешт Чупати в шесть утра вывел Кантора и подопечного щенка на тренировку.

Кантор беспрекословно выполнял все приказы хозяина, причем делал он все это так, как делает педагог, старающийся передать свой опыт ученику.

Утренние тренировки собирали большое число любопытных. Оно и не удивительно, так как слава об овчарке и ее хозяине распространилась довольно быстро. На зрителей старшина не обращал никакого внимания, зато тщательно следил за каждым движением Кантора, который должен был принять участие во всевенгерской выставке собак в конце сентября.

Каждый трюк, великолепно исполненный Кантором, вызывал одобрение и даже аплодисменты жителей. Да и как можно было не аплодировать огромному, красивому псу, который с первой попытки искусно преодолевал двухметровый барьер.

— А этого щенка ты зачем притащил с собой? — удивленно спрашивали коллеги по работе, показывая рукой на Тончи.

— А это наш верный помощник, — шутил Чупати.

И, словно в доказательство своей серьезности, маленький Тончи угрожающе рычал на каждого, кто пытался погладить его по шелковой шерстке.

— Да он еще и злюка какой! — говорили все, кому не удавалось дотронуться до головы щенка, который был готов впиться острыми зубами в руку смельчака.

На тренировках Тончи обычно бежал сбоку от Кантора и останавливался только тогда, когда препятствие ему было не под силу.

Кантор оглядывался и сочувственно смотрел на недовольно ворчавшего щенка. Однажды, когда Кантор отрабатывал прием взбегания по отвесной лестнице и прыжок на землю, малыш самоотверженно последовал за ним. Песик, царапая деревянные ступеньки, прямо и смело лез наверх.

— Черт возьми! — произнес Чупати. — Уж не был ли его папа котом?

Добравшись до самого верха, щенок удивленно покрутил головой и, испугавшись высоты, растерянно присел на задние лапы, но, не удержавшись, стал медленно сползать вниз.

«Разобьется ведь, чертенок», — подумал Чупати и пошел к лестнице, чтобы снять щенка, но Кантор опередил старшину. В несколько прыжков он добрался до малыша, схватил его и осторожно спустил на землю. Собравшиеся поглазеть на пса замерли от удивления.

Чупати знаком дал Кантору понять, что он должен выполнять упражнение, а обезумевший от радости кривоногий щенок волчком вертелся около старшины.

— Ну что, несмышленыш, пошли, — ласково проговорил Чупати.

Откровенно говоря, старшине не очень хотелось брать щенка в Будапешт, где он мог оказаться помехой. Однако, видя привязанность Кантора к нему, он все же взял щенка.

Когда Кантор вместе с хозяином уходил на работу, Тончи оставался один в отведенном для его приемного отца боксе.

Жизнь большого города не была для Кантора незнакомой, так как он родился там, хотя воспоминания первых лет жизни несколько стерлись в его памяти. В маленьком провинциальном городке, где Кантор жил до этого, по Улице ездила лишь одна желтая звенящая коробка на колесах. Здесь же таких коробок было много, и ходили они не в одном направлении, а в разных.

Машин в городе было видимо-невидимо. Они, как и люди, сновали во все стороны, но на большой скорости. А уж людей — тьма-тьмущая. И ко всему этому Кантору нужно теперь привыкать.

И Кантор довольно быстро приспособился к жизни многолюдного города.

Единственное, к чему Кантор никак не мог привыкнуть, были подземные коробки с прожекторами, неожиданно выныривающие откуда-то из пещеры и останавливающиеся с неприятным металлическим скрежетом.

Каждой раз, когда Чупати спускался с овчаркой в метро, ему приходилось успокаивать растревоженного пса.

По прибытии в столицу Чупати почувствовал, что ему для связи с Кантором понадобятся здесь новые условные знаки, которых у него не было до сих пор. Тех, которые существовали до сих пор, ему не хватало. Старшина придумал особый звук, который он издавал языком только тогда, когда зазывал Кантора в метро.

Настоящее чудо пес испытал в один воскресный день, когда он с хозяином и его детишками, которые приехали на несколько дней к отцу, прогуливался в Английском парке. В тот день Кантору пришлось пережить многое, и с облегчением он вздохнул только тогда, когда они покинули парк.

Началось с того, что билетер никак не хотел пускать овчарку в парк, по после объяснений хозяина все же пустил. Когда же ребятишки захотели покататься на американских горах, билетер ни в какую не соглашался впустить овчарку в вагон, и сделал это он только после обстоятельного объяснения Чупати о том, что это не обычный пес, а заслуженная, дрессированная овчарка.

Они вошли в маленький вагончик и уселись на скамейку. На первой скамейке сели оба сынишки старшины а на второй — Кантор и хозяин.

Когда вагончик начал, набирая скорость, взбираться на первый подъем, Кантор не почувствовал ничего особенного. Он спокойно смотрел по сторонам, любовался раскрывающейся перед ним панорамой большого города. Его не отвлекали даже крики и визги тех, чьи вагончики неслись уже вниз.

Перед глазами вырастала широкая панорама города, окруженная венцом невысоких гор. Вдруг совершенно неожиданно земля стала уходить из-под лап Кантора.

Сначала овчарке показалось, что она парит над городом, но в тот же миг Кантор почувствовал, что падает с огромной скоростью вниз. Сидевшие в вагончике пассажиры завизжали. Кровь отлила от лап Кантора п прилила к пояснице; ему казалось, еще мгновение — и настанет конец.

И тут Кантор почувствовал на шее руку хозяина. Ничего не понимающий пес смотрел прямо перед собой на затылки сидевших впереди него ребятишек. А через секунду кровь опять прилила к лапам, вагончик снова стал карабкаться в гору. Падения и взлеты, сменяя друг друга, продолжались до тех пор, пока вагончик не остановился на том месте, где они в него садились.

Кантор встряхнулся.

— Ну что, понравилось? — поинтересовался хозяин.

Детишки начали упрашивать отца, чтобы он купил билеты еще на один круг. На этот раз Кантор перенес поездку уже спокойнее, не теряя достоинства и чести.

Затем ему пришлось познакомиться с огромным движущимся колесом и подземной дорогой, которая петляла по пещерам. Тут уж пес не выдержал и при виде бабы-яги громко залаял.

— Ну, как идут у вас дела? — поинтересовался однажды капитан Шатори у старшины.

— Дела? — переспросил старшина. — Ничего, идут.

— Что значит «идут»?

— Говорю идут, — значит, идут.

— У меня нет желания шутить, забот хватает и без того.

— Ты что, шуток не понимаешь? Если я говорю ничего, значит, мы готовы идти на любое задание. Некогда нас на неделе по два раза посылали на задание, а теперь сидим без работы.

— Брось ты это, — махнул рукой Шатори. — Будь наготове, никуда не отлучайся из комнаты дежурного.

Чупати смерил капитана недоверчивым взглядом и невольно вспомнил майора Бокора.

«Видно, стоит только человеку стать начальником, как он может сразу испортиться», — подумал старшина.

Приняв стойку «смирно», он по-уставному попросил у капитана разрешения выполнять задание.

Капитана Шатори беспокоило то, что он и его группа непосредственно находились в подчинении двух начальников: с одной стороны — центрального управления полиции, с другой — управления будапештского уголовного розыска.

— Вы у нас новенькие, вам и работать, — полушутя говорили Шатори коллеги, вместе с которыми он некогда учился в офицерской школе и которые теперь работали в столичном уголовном розыске. От подобных замечаний у капитана пропадало желание шутить. Он знал, что многие сотрудники управления смотрели на его группу как на чудо, не веря в то, что какой-то пес может заменить хорошего следопыта.

Время, отведенное им для переподготовки, кончилось, и капитан понимал, что в любую минуту его группа может получить первое ответственное задание. Каким оно будет? Этого не знал никто. Не знал капитан и того, как поведет себя Кантор в новых, городских условиях.

За последнее время капитан перечитал много специальной литературы, стараясь как можно лучше разобраться в психологии животных, а это было делом нелегким. Шатори понимал также, что именно ему придется определять круг заданий, которые способна решить служебно-розыскная собака.

Если овчарка не справится с каким-то определенным заданием, это будет не только ее провал, но и провал начальника особой группы, то есть его собственный. И тогда возьмут верх те, кто считает, что ни одна овчарка не сможет сделать то, что делает человек.

«В любом провале виноват я буду сам», — думал Шатори.

Чупати сидел на большом камне возле загородки, отделявшей бокс Кантора. Время было послеобеденное, и яркие солнечные лучи раскалили воздух. Было так жарко, что старшина расстегнул воротник кителя. Неподалеку от Чупати на лугу резвились дети. При одном взгляде на них старшине стало не по себе: его мальчишки были от него далеко и лишь изредка приезжали навестить отца.

Пошел уже четвертый месяц его службы в Будапеште, и прежнего восторга от переезда как не бывало. Работа тоже не особенно пришлась старшине по вкусу: никаких серьезных заданий, никаких волнений.

Центральная будапештская полиция располагала десятком служебно-розыскных собак, которых использовали при расследовании самых обычных городских происшествий. Неважное настроение Чупати усугублялось тем, что жена и дети все еще не переехали в Будапешт.