Меняющиеся скинхеды. Опыт наблюдения за субкультурой

Ш есть с половиной лет назад в «Дружбе народов» была опубликована моя статья «Бритоголовые. Новая протофашистская молодежная субкультура в России»[1], целью которой было привлечь внимание общественности к этому новому для России и, безусловно, опасному явлению. За эти шесть с половиной лет многое изменилось. Вся страна выучила, что у нас есть скинхеды, выучила, как они выглядят, как одеваются, во что верят, кого ненавидят, чем занимаются.

Более того, если шесть с половиной лет назад власть и бoльшая часть лояльных правительству СМИ старались не замечать это явление и замалчивали его, то теперь ситуация полностью изменилась. Скинхеды стали модной темой, частью большой политико-пропагандистской игры. Сам генеральный прокурор Российской Федерации в своем докладе Совету Федерации о состоянии законности и правопорядка в начале 2005 года публично признал, что в России действует 40 тысяч скинхедов[2] (сегодня, конечно, их уже больше – тысяч 60–65). Запугивание «скинхедской опасностью» успешно использовалось властью для принятия «антиэкстремистских» законов, расширения полномочий спецслужб и существенного ограничения гражданских прав – при том, что против самих скинхедов эти законы направлены не были и ни остановить, ни даже всерьез ограничить скинхедский террор не могли: законы были нацелены на установление полицейского контроля над общественными (политическими) организациями, а скинхеды – не организация, а субкультура, они нигде не зарегистрированы, их нельзя ни закрыть, ни распустить, ни лишить регистрации и т.п.[3]

Более того, сложилась парадоксальная ситуация: данные шестилетней давности (в первую очередь цифры и описательная часть) широко расползлись по СМИ и интернету (и, как теперь принято в «вернувшейся в лоно мировой цивилизации» России, обычно без ссылок на автора и источник), хотя жизнь за это время не стояла на месте и многое из той информации уже не соответствует действительности: изменились не только статистические данные, но и персонажи, группы (одни группы распались, другие появились), социальная среда, из которой рекрутируются скинхеды, наконец, внутри субкультуры просто прошла смена поколений[4]. Кроме того, журналисты не подозревают, что в деле исследования этой субкультуры возникли неожиданные проблемы.

Начну с того, что исследования молодежных субкультур в России столкнулись с определенными методологическими трудностями. В частности потому, что к России невозможно, как показывает практика, напрямую приложить достижения западных школ исследования молодежных субкультур, даже такой образцовой, как Бирмингемская[5], что легко обнаруживается, скажем, при изучении работ Дика Хебдиджа[6]. Связано это с тем, что западные школы работали с материалом в странах «первого мира», а Россия является страной «третьего мира». Собственно, невозможность прямого приложения достижений западных школ изучения молодежных субкультур к «третьему миру» стала ясна еще на примере Африки. Никакие к настоящему моменту признанные западные концепции не могут объяснить, каким образом развлекательная субкультура безработной и полубезработной молодежи Монровии и Фритауна (которая западными авторами рассматривалась как подражание заокеанской субкультуре хип-хопа) смогла превратиться в вооруженные повстанческие движения, которым оказалось по силам наносить поражения правительственным войскам.

Спецификой России надо признать, во-первых, социокультурную неоднородность страны, при которой де-факто существуют две России: Россия столиц и крупнейших городов и Россия провинции (и эти две России существенно отличаются друг от друга), во-вторых – пространственную протяженность страны, препятствующую общению, а в последнее время и отсутствие единого культурного и информационного пространства. В третьих – низкий уровень доходов подавляющего большинства населения, что препятствует передвижениям по стране, установлениям контактов и получению доступа к источникам информации. В-четвертых – незавершенность классообразования, формирования устойчивых и воспроизводящихся социальных групп, сословий, страт.

В развитых западных странах таких проблем для представителей молодежных субкультур просто не возникало. Социальная структура давно установилась и самовоспроизводится, существует единое социально-культурное пространство, что в случае относительно небольших стран обеспечивает быстрое возникновение и распространение молодежных субкультур по всей территории страны, а в случае, например, США – легкий отток рекрутов молодежных субкультур из патриархальных зон, скажем, Среднего Запада, в крупные города.

Поэтому на Западе не наблюдалось, например, картины распространения молодежных субкультур, которая типична для СССР, а затем России, то есть наличия «двух волн» распространения и формирования субкультуры, когда первоначально явление возникает в крупных (столичных и т.п.) городах, приобретает там значительный размер, а затем с заметным временным лагом аналогичное явление появляется в провинции[7].