Падение Атлантиды

Мы снова обратили свои взоры к Атлантиде и поняли многое. Я видел прошлое, тот далекий период, когда сама Земля была еще младенцем в колыбели времен. Атлантов - представителей наиглавнейшего из доисторических народов - насчитывалось в самой Посейдонии и ее колониях почти триста миллионов душ. Атл был известен древней Земле как Атлан - «Царица Волн», а народ его звался «детьми Инкала», то есть солнца, или «детьми Бога»... Какое же падение ожидало великую страну! Теперь там, где некогда располагалась Атлантида, я вижу лишь дно беспокойного океана, покрытое илом и тиной. И узнать, что некогда это было местом обитания человека, может лишь ясновидящий, заглянувший в астральные летописи.

И вот, снова перед нашим взором возникла картина, и мы видели ее так же ясно, как могли когда-то созерцать ее глаза моей бедной, слабой и заслуживающей сострадания личности - Цельма. Это был величественный Каифул, императорский град, а там, вдалеке, едва ли уступая самой столице в величии, возвышался Марцеус с его башнями, дымовыми трубами и высокими зданиями - крупнейший из промышленных центров Атлана. В нем было множество заводов и фабрик, снабжавших всю Посейдонию вэйлуксами, неймами и прочими машинами и устройствами, а также тканями, хлебом и бесчисленными предметами быта и искусства. Более миллиона людей после работы возвращались домой в вэйлуксах, покрывая расстояние от пятидесяти до ста миль за считанные минуты... И все это должно было погибнуть из-за человеческого порока лишь несколько сотен лет спустя! То тут, то там я замечал блеск каналов, по которым поступала вода из рек и ручьев, а также произведенная генераторами, подобными тому, что был у Цельма в его последние дни пребывания в Умауре.

Мы видели мир таким, каким его видел Цельм: Суэрн с его многомиллионным населением; Некропан, в котором проживало девяносто с лишним миллионов людей; Европу - в то время еще нецивилизованную землю, занимавшую лишь шестую часть своей нынешней территории; Азию, тоже не столь обширную, как сейчас, но уже с населением более полумиллиона душ. Но самой блестящей и яркой цивилизацией, слава которой могла бы поспорить со славой цивилизации сегодняшней, была гордая Атлантида!

Одиннадцать сотен миллионов людей, цивилизованных и полу - цивилизованных, и столько же тогда еще абсолютных варваров, рассыпанных по всему континенту и островам, - таким был мир Цельма в общем виде... Число представителей человеческой расы и особенно ее рост в течение нескольких последних поколений ужасают пессимистов. Но величайшему из таких пессимистов, Мальтусу, не нужно было бы беспокоиться, если бы он ведал, что «мир идет то вверх, то вниз, и солнце дождь сменяет».

Количество людей в мире всегда меняется; их то больше, то меньше, ибо одни души приходят на Землю из девачана, другие уходят с Земли в девачан. Но сейчас с уходом одной души приходят чаще всего две. И хотя кажется, что ресурсы мира, предназначенные для душ, могут истощиться, эти ресурсы всегда будут превышать спрос на них. Так предусмотрено. Ведь от Отца изошло строго определенное количество Человеческих Лучей, и только они обладают Жизнью или когда-либо будут обладать ею. Просто они приходят и уходят, подобно приливам и отливам, - то на Землю, то на небеса. Посему мальтузианцам нечего опасаться.

Мы заглянули и в тот Атл, каким он стал примерно через тридцать веков после того, как я, то есть Цельм, покинул эту страну и перешел в девачан. Каифул уже выглядел иначе - он многое утратил. Нет, многое материальное, что когда-то видели мои земные глаза, еще не ушло, но люди больше не были теми высокими, стройными, благородными, которых знали Цельм и Анзими, ибо, когда для человечества наступает период упадка, сама людская природа ощутимо изменяется к худшему.

Марцеус - город ремесел и искусства - больше не существовал, он исчез еще до катаклизма. Искусство пострадало не так сильно, как наука. Последняя, прежде черпавшая знания из таинственных сил природы - из Наваз, перестала существовать, были забыты и стали почти мифом воздушные аппараты, а также многие другие устройства, известные Цельму. Неймы - чудесные беспроволочные передатчики, вокалиграфы, устройства для теплопередачи и для генерации воды - все это было потеряно в ночи времен. Но людям двадцатого века суждено вновь открыть их. Двести восемьдесят веков длится «этот День» и вскоре истечет его срок.

«И был вечер, и было утро: день седьмой». Вы, мужчины и женщины, слышащие мое послание, - люди нового Дня, и вам предстоит принять в наследство все, что от Отца нашего, навечно. И на склоне того грядущего Дня вы подниметесь в небеса, чтобы спастись от конца всего, когда «земля и все дела на ней сгорят».* (* II Петр. 3: 10.)

Но мне сейчас следует обращаться к прошлому, а не к будущему. Семена разложения, посеянные в сердцах атлантов Нечистым - хозяином Майнина, созрели и взошли. И тогда, через несколько столетий после эпохи Уоллуна и Цельма, началось долгое, неуклонное движение вниз: мужи и жены Посейдонии утратили уважение к себе, причем эта утрата проявлялась во всем и привела к развращению и разложению всей нации.

Именно одну из таких фаз разложения мы и увидели в очередной раз. Нашим глазам предстало зрелище - женщина, на лице которой запечатлелся божественный свет во всей силе своей преображающей красоты. Ее хрупкая фигура, казалось, принадлежит скорее небесам, чем Земле. Свободное серое платье развевалось по ветру, длинные пряди темных волос, ничем не сдерживаемые, ниспадали на плечи. Строгое лицо горело состраданием и отчаянием, смешанными с чудесным сиянием трогательной, горячей, истовой надежды на то, что кто-нибудь услышит ее призыв и сойдет с того пути, какому следует.

Она бросала дерзкий вызов существующей системе, гневно обличая ужасные кровавые жертвоприношения, укоренившиеся в религии, доказывая, что они диаметрально противоположны справедливости, Богу, человеку и приводят нацию к упадку. В толпе слышны были хриплые, яростные вопли жрецов. Голосом, который все еще звучит и вечно будет звучать в астральных хрониках для тех, кто имеет уши, различающие такие психические тона, она взывала с возвышения к обращенным к ней лицам:

«Несчастные! Неужели вы думаете, что Инкал примет кровь невинных животных во искупление ваших грехов? Тот, кто говорит это, лжет! Инкал, Бог никогда не примет ничью кровь, ни какой-либо символ, ставящий невинного на место виновного! Вы позорите и Инкалифлон, и Святая Святых, и сам Свет Максина, когда священник кладет животное на Камень Тео и вонзает нож в его сердце, вырезает его и бросает, как жертву, в Свет Неутолимый. Да, Свет Неутолимый, конечно, мгновенно поглощает его. И вы думаете, что это приносит удовлетворение Инкалу. Вы - порождения ехиднины, вы, священники - шарлатаны и колдуны!»

Один разгневанный инкали при этих словах нагнулся и поднял острый камень. Рядом с ним были носилки, которые держали понурившие головы рабы. На носилках в мягких шелковых подушках томно полулежала женщина, блистая порочной красотой, - само воплощение бесстыдства, ибо она была совершенно обнажена, лишь густые волосы, стекавшие тяжелой волной с красивой головы, едва прикрывали ее наготу. Однако столь откровенно непристойный вид никого не возмущал, наоборот, тупая и злобная толпа вокруг всячески выражала ей чувственное восхищение. Такие сцены, увы, стали привычными в последние дни Атла. Увидев, что жрец поднял камень, эта женщина спросила:

- Что ты хочешь сделать?

- Ничего, - ответил тот.

- Ничего? Ну, конечно! Ясно, что тебе хочется швырнуть камень в эту пророчицу. Но хватит ли у тебя на то смелости?

- Мне ее не занимать, - угрюмо огрызнулся жрец.

Какой-то голос из бесновавшейся толпы завопил, что пророчицу надо принести в жертву на Камне Тео, а ее сердце отдать Максину.

- Ты слышишь? Простые люди и другие жрецы будут на твоей стороне, - сказала распутница. - Бросай же свой камень, да не промахнись.

Жрец занес руку и со всей силой швырнул острый обломок. Он целился девушке в висок, и удар, от которого она могла уклониться, если бы предвидела его, пришелся точно в цель. Пророчица вскрикнула от боли, всплеснула руками, пошатнулась и сорвалась вниз, упав с высоты двадцати футов на твердую мостовую. Толпа, замершая лишь на мгновение, издала довольное рычание, и те, кто стоял ближе, бросились к жертве трусливого жреца. Несколько человек из касты инкали схватили тело несчастной и потащили ее за ноги, руки и волосы в сторону Инкалифлона, чья огромная пирамида виднелась неподалеку.

- Смотри! - сказала Фирис. - Смотри на первую человеческую жертву в Каифуле! Ведь это меня они убили, когда я попыталась остановить поток порока и преступлений, в который уже вовлеклась и церковь. Я тогда повторила им пророчество Максина, но они не вняли и убили меня. Эта женщина - мое воплощение, пришедшее в мир через три тысячи лет после того, как ты был Цельмом и расстался со мной, когда я была Анзими.

Между тем, жрецы в странном возбуждении от преступления, не раздумывая ни минуты, возложили еще не пришедшую в сознание жертву на Камень Тео. Затем главный жрец, все еще именовавшийся Инкализом, сошел со Святого Места, которое более не являлось таковым. Он остановился рядом с жертвой и осквернил - нет, не Бога - Человека молитвой ко Всевышнему, ибо Богу можно причинить вред, лишь причинив вред Человеку. Затем он рванул серое платье и обнажил грудь девушки. Сверкнуло занесенное острое лезвие, и он ударил. Дрожь прошла по телу пришедшей в сознание жертвы. И тогда убийца вырвал трепещущее сердце и бросил его в Свет Неутолимый, где оно бесследно исчезло. А тело вместе с окровавленной одеждой растерзала на куски кровожадная толпа.

Кровь убиенной стекла в углубление, специально сделанное возле Камня Тео. Священники разбавили ее вином и в безумном исступлении залпом осушили золотые бокалы с этой смесью. Сцена была столь ужасной, что я почувствовал, как невольно напряглось все мое существо. Ведь та несчастная женщина, нет, дева, отдавшая жизнь во имя спасения своего народа от греха, была она, та, которую за много веков до этого звали Анзими, а теперь - Фирис, часть меня самого. Но теперь я уже имел силы простить то давнее преступление, ибо знал: преступники не ведали, что творят. Они уже пострадали за это и еще будут много страдать, так как это их карма.

Когда смерть - победитель над всеми смертными - собрала свой урожай в Атле, эти души, посеявшие грех и вырастившие плевелы, были собраны Великим Жнецом, а затем, когда они воплотились в следующий раз, плевелы вновь были посеяны с доброй пшеницей. Но душам людским предстояло много раз тщательно отбирать, выпалывать, вырывать сорняки до тех пор, пока не выполют все. Лишь тогда они могли искупить грех перед Богом. У вас, друзья, есть еще достаточно жизней, достаточно времени, так не теряйте его!

После первого человеческого жертвоприношения жажда крови, которую начали проявлять люди, стала неутолимой. Теперь они требовали смерти жреца, убившего девушку, ибо еще не освоились с правом, которое только что присвоили себе инкали, - правом на человеческое жертвоприношение. Они кричали, что тот, кто, бросив камень, убил девушку, - а они якобы совсем не хотели, чтобы дело зашло так далеко, - сам должен умереть.

Ярость толпы все нарастала, бунт казался уже неминуемым, когда жалкого жреца вдруг вытолкнули вперед, отдав в руки остальных инкали, как и девушку. И тут наступила развязка. Первосвященник повернулся, чтобы бросить сердце последней жертвы в Максин, но внезапно пошатнулся, как от удара, рука его упала, сердце выпало на пол, и, пораженный, жрец рухнул без сознания. Высокий конус Света Неутолимого исчез! Исчезла и книга Максина! А на камне возникла человеческая форма - образ Сына Одиночества. В своей левой руке он держал меч, а в правой перо. И все услышали голос: «Вот, близок день гибели, предсказанный много веков назад! Вскоре солнце на пути своем уже не увидит Атлана, ибо море поглотит всех вас! Внемлите же!»

Затем грозное видение исчезло. Но Свет Неутолимый больше не появился. Люди побежали, пронзительно крича, бросив лежавшего без сознания первосвященника. Когда, много дней спустя, несколько любопытных все же вошли в Инкалифлон, он так и лежал там, ибо был мертв. Этот, хотя и грешный, но обладавший большими знаниями человек, конечно же, был выше многих сограждан; он - колдун - ведал, что имеет силу и может сдержать разложение Посейдонии, выкорчевать уродливое издевательство греха, порабощающее нацию, но... И зная все это, душа его, гонимая страхом и отчаянием, вышла из тела, чтобы никогда больше не вернуться.

Одержимые же чувственностью люди, увидев, что в течение следующих нескольких лет ничего страшного не произошло, постепенно опускались все ниже и ниже; человеческие жертвоприношения превратились теперь в обычное дело, а похоть, обжорство, пьянство стали еще разнузданней. И глубокая ночь безнравственности черным пологом укрыла Посейдонию.

Один человек, живший с семьей в уединенном месте, не принимал участия во всеобщем злодеянии. Он и его жена, как и все простые люди, тоже не вступили в освященный брак, а сожительствовали по принципу моногамии высших животных. Так же поступили его сыновья и их жены. Но ни он, ни его близкие не совершали кровавых жертвоприношений. А когда монарх провозгласил, что отныне службы в храмах будут совершаться по новому порядку - с жертвоприношением детей и женщин, эти люди (они были гигантского роста, каждый по силе стоил десятка развратных рабов Рея) отказались повиноваться такому указу. Они приносили в жертву лишь плоды и сокровища, но не кровь.

В уединении своем их отец, Непт, получил откровение. Оно пришло от Сынов Одиночества (они, кстати, совсем не изменились, остались такими же, какими были прежде), но Непту показалось, будто откровение дано ему самим Богом. Вновь услышав пророчество о судьбе Атлантиды, которым в течение стольких веков пренебрегали знавшие его посейдонцы, Непт воспринял его, как новое, отнесся к предупреждению о надвигающемся разрушении Атла очень серьезно и стал думать, как спастись.

О вэйлуксах не осталось и воспоминаний. Непт и его сыновья не были умелыми строителями, но ими руководили дружественные Сыны Одиночества, приходившие в астральной форме. С их помощью эти лучшие люди Атла начали строить огромный корабль, громоздкий, но надежный, на борту которого было достаточно места, чтобы разместить по несколько особей различных видов полезных животных, водившихся в Атле. Непт - человек невежественный - полагал, что других животных, кроме известных ему, вообще не существует, ибо он ничего не ведал о заморских землях и едва ли знал что-либо о провинциях в Инкалии или Умауре, так как в то последнее время связь с ними уже почти не поддерживалась. Соседи и знакомые издевались над ним, поносили его, как богохульника, а его сыновей считали безумцами.

Но шли годы, строительство огромного ковчега спасения продолжалось, и однажды работа была завершена. Тогда Непт и его сыновья наполнили трюмы корабля припасами и перевели на него животных, до того содержавшихся в загонах. Кстати, многие из этих животных родились уже в неволе и потому стали ручными, - вот как долго Непт вел свои работы, не ведая о дне, когда должно осуществиться страшное пророчество. Последние приготовления закончились как раз вовремя. Всего через несколько дней земля дрогнула, реки вышли из своих русел или низверглись в огромные расщелины, горы рассыпались, превращаясь в холмы, и «склоняли свои гордые главы в долины».

Совсем рядом со спасительным кораблем образовалась трещина, и в нее ринулась река шириной в полмили, которая через пятьдесят миль со страшным ревом обрушивалась в океан. К Непту прибежал человек, прося убежища. Но Непт сказал ему: «Нет, ты прежде не верил. Я говорил тебе, что эта земля должна уйти под воду, но ты издевался надо мной. Теперь же иди своим путем и говори всем, кого встретишь, что Непт был прав».

Три дня и три ночи продолжался этот ужас. Смерть гуляла по всей стране, сокрушились горы и пали в долины, реки несли в океан ничем не сдерживаемые воды. Но самое худшее было впереди. На утро четвертого дня хлынул такой ливень, словно разверзлись хляби небесные, ужасный грохот громов не прекращался ни на миг. Однако врата бездны, в которой предстояло затонуть этому континенту и значительным частям других, еще не открылись. Миллионы не уничтоженных пока людей собрались на возвышенных местах. Но настал страшный миг: внезапно вся земля вздрогнула так, будто сместились сами ее основания, а потом суша стала погружаться в обезумевшие потоки. Вместе со всем, что было на ней, она опускалась под воду все ниже, ниже и ниже - на один, на два, на дюжину футов!

Затем все как будто бы затихло. И дождь, и сокрушительные удары ветра, и движение вниз - все прекратилось, словно для того, чтобы те, кто остался в живых, могли перевести дух. День, два, три ничего не происходило. Измученные люди, спрятавшиеся в жалких убежищах, какие только смогли найти и сделать пригодными для себя, с облегчением вздохнули, надеясь, что страшное разрушение, наконец, кончилось. Но нет! Те, кто пережил три безумных дня, даже не уловили первое легкое содрогание земли, после которого одним быстрым рывком вниз, к смерти, великий континент Атлантида пошел ко дну, словно камень. Он погрузился не на какую-то ничтожную дюжину футов, а на мили. Это произошло сразу, в один миг.

А Непт? В середине третьего дня стремительные воды вынесли его корабль в океан, а ветры гнали его, и в тот момент, когда Атл ушел под воду, борющийся со штормом ковчег оказался в двухстах милях от этого места. Спаслась не только семья Непта. Немногие другие люди, также унесенные в океан, после нескольких недель утомительных скитаний, в конце концов, обогнули южный мыс Африки и поплыли на северо-восток, к западному побережью Умаура.

Здесь ужасная катастрофа тоже оставила в живых лишь горстку несчастных. Но те несколько сотен выживших со временем умножились и основали расу, снова заселившую ту землю, которую открыл Писарро многие столетия спустя. Эти люди не стали совершать ни человеческих, ни животных жертвоприношений, а подобно Непту, предлагали плоды Инкалу, которого стали звать Инка. Этим слегка измененным именем они теперь награждали и своих правителей. Некоторые из спасшихся пошли дальше к северу и заселили ту землю, какую потом, уже в нашем тысячелетии завоевал испанец Кортес. Но эти люди не усвоили урок и, как только высадились на опустошенные берега, тут же убили женщину в благодарность за свое спасение.

А что же Непт? Много дней корабль его дрейфовал по притихшему морю, спокойствие которого нарушалось лишь шумом бесконечно лившего дождя. Наконец, ковчег прибило к земле. Непт не знал, что оказался в Азии, ибо был необразованным человеком. Этот континент пострадал не столь сильно, как остальные, но наводнение захватило всю его западную часть. Восточные территории Азии, как и земли, теперь называемые Европой и Америкой, тоже не избежали частичного затопления, когда по ним стремительно пронеслась гигантская волна высотой в тысячу триста футов, родившаяся там, где находилась Атлантида, в тот момент, когда ее поглотил океан.

На этом сцена великого потопа закрылась для нас. Фирис и я углубились в изучение хроник, относящихся к другим этапам таинственного прошлого. Но они, хотя и не менее интересные, не появятся на этих страницах. Скажу только, что Рей Уоллун стал Мендокусом, Рей Эрнон из Суэрна был с нами сейчас, воплотившись Мол-Лангом. Сохма оказался тем Сыном Одиночества, которого я увез с собой на вэйлуксе из Суэрна, когда был Цельмом. Так переплелись линии наших жизней. Затем мы проследили весь путь потерянной души Майнина: с тех далеких времен, когда Земля еще не ведала об Атле, а он был просто много грешившим человеком, до момента, когда его, ставшего, в конце концов, слугой Сатаны, изгнанного из рядов людей, проклял Сын Божий - «первенец из умерших».* (* I Кор. 15: 20.)

Просматривая прошлое, мы увидели и путь того первого Рея, который дал Посейдонии Камень Максина и Свет Неутолимый, Законодателя. Он был Христом того времени, просвещавшим людей, а позднее стал Назарянином. Вспомните слова: «…..прежде нежели был Авраам, Я есмь».* (* Иоан. 8: 58) Всякий человек, в кого войдет Христос-Дух, станет Сыном Божьим и будет равным Гаутаме. Но Христос не войдет ни в кого, кто не следует по Пути. Этот Могущественный и проклял тогда Майнина. Однако, поскольку путь Майнина пересекся с нашими, я смог стать для него орудием милосердия, что подал ему Христос. Но этому еще только суждено было произойти.

А потом, заглянув во времена, предшествовавшие жизни Цельма, мы увидели великий континент Лемурию, или Леморус. Взорам нашим предстал большой каменный дом, стоящий на покрытой травой лужайке в долине, над которой по склонам бродили стада скота и необычные высокие трехпалые лошади. Далеко на востоке синела высокая горная гряда, а за ней лежал великий океан. Между домом и горами сверкала серебряная гладь озера. В доме обитало много людей, бывших слугами одной женщины и ее сына. Все лица носили отпечаток мрачности, кровавой жестокости. Сын женщины отдал приказание самому главному из слуг. Этот раб, отвратительный с виду и свирепый, само воплощение жестокости, обратил на себя мое внимание. Его кожа была будто выжжена солнцем, а руки - как когтистые лапы. Лохмотья едва прикрывали тело.

Получив приказ, он исчез, но вскоре вернулся, толкая перед собой двух связанных людей, явно принадлежавших другому народу. Один из пленников - гибкий, стройный юноша с горделивым выражением на тонком лице был тогда, двадцать три тысячи лет назад той индивидуальностью, что теперь является Сохмой. Другим пленником была сиявшая утонченной красотой девушка, видимо, сестра юноши. При виде ее сверкавшие как угли из-под лохматых бровей, свирепые глаза хозяина дома загорелись восхищением. Его тяжелая фигура, грубая челюсть, мощная шея и круглая обритая голова - все выдавало властную натуру, привыкшую командовать толпой дикарей. Этот человек протянул руку, как будто хотел дотронуться до пленницы. Она отпрянула и посмотрела на него с королевским презрением.

- Ха! Какая недотрога! - произнес хозяин. - Ничего, скоро ты переменишься.

Он кивнул головой главному рабу. Тот бросил юношу на каменную глыбу, напоминающую алтарь, и привязал его. Но приносимый в жертву пленник твердо сказал:

- Сестра, не сдавайся! Лучше умри!

- Заставь его замолчать! - рявкнул хозяин. Раб охотно и быстро отсек у юноши язык.

- Зверь! - бросила девушка хозяину.

- Ха! Сейчас я докажу, что это действительно так, - ухмыляясь, сказал он и сам вонзил кинжал в обнаженную грудь юноши, затем вырвал его сердце и бросил к ногам пленницы.

Мать хозяина - жрица, стоявшая рядом с жертвенником, наполнила кровью юноши бокал, посмотрела в него и сказала:

- Боги говорят, что девушка тоже должна умереть.

- Они действительно так говорят?.. Но будь то и волей богов, клянусь, я не подчинюсь ей! - вскричал хозяин. - Пусть даже гибель грозит моим войскам и падет Король!

- Сын мой, - возразила жрица, - ты не можешь избежать этой жертвы и остаться в живых. Так говорят боги.

- Не могу?.. Так пусть же боги будут довольны. Дай-ка мне твой нож. - Взяв кинжал, он потрогал острое лезвие и переспросил, не отрывая глаз от клинка:

- Боги все еще утверждают это?

-Да, - сказала жрица.

- Развяжите ее, - велел хозяин, кивнув в сторону лежащей без сознания пленницы. Немедленно выполнив распоряжение, палач прижался ухом к ее груди, затем выпрямился и, довольно улыбаясь, сказал:

- Она мертва. О боги, примите эту жертву!

В следующее мгновение окружающие увидели, как взметнулся нож над бритой головой, а мигом позже хозяин вонзил его себе в грудь. Так умер сильный воин, чье не знавшее пощады сердце истосковалось по любви. «Боги должны получить кровь», - подумал он и отдал свою.

Кто же были он и та девушка, умершая от страха? Я и Фирис!