Пакистанская любовь

Любви хотят все. Все люди едят, пьют, делают зарядку, и при этом... всегда хотят любви. Нет человека, который не хотел бы любви, пусть даже мало-мальской, но любви. Любви хотят даже в сугубо мусульманских странах, где женщина, скрытая под паранджой, явно не взывает к любви, хотя загадка всегда влечет, а вдруг под паранджой обнаружится такое... такое... что... ни словом сказать ни пером описать. Но чаще всего, из-под паранджи вылезает «такое», что... лучше бы и не вылезало!

Однажды я приехал с показательными операциями в государство Пакистан, где живут люди индийской внешности. Паранджу их женщины не носят, но... все время как бы порываются ее надеть. Хочется им что-то паранджу надеть, как велят их обычаи, но жарко в ней и противно ходить, в парандже-то, да и плохо видно через это сито. Да и губы хочется вывернуть и показать всем пакистанским мужчинам в... красивых белых кальсонах и рубашках навыпуск. Ну... мода у них такая - в кальсонах ходить. Не по-нашенски это - в кальсонах-то ходить, но им, пакистанцам, виднее.

И вот в этом самом Пакистане встретил я операционную сестру по имени Шахзада. Умная такая, и без паранджи. Но в платке. И в платье до пят. И запястья закрыты материей. Все как надо, в общем. Кальсоны тоже у нее были, но цветастые; они при ходьбе из-под платья выглядывали.

А руководил этой клиникой, где я оперировал, некий профессор Хаким - худой такой мужчина неопределенного возраста... лет этак от 60 до 120. Руки у него висели как плети, почти до колен, он мог даже колено почесать, не сгибаясь. А глаза у него были тусклые-тусклые, как бы подчеркивая нелегкую пакистанскую жизнь.

Кальсоны профессор Хаким носил редко, но все же носил. Чаще всего он одевался по-европейски, надевая костюм с прекрасной белой сорочкой и галстуком (цветастым!). Все обожали его - такого импозантного и умного. Но больше всех обожала его операционная сестра Шахзада. Обожала на полную катушку, даже порхала перед ним. Даже летала... почти. Даже, чувствовалось, страдала по нему.

В те моменты, когда операционная сестра Шахзада порхала перед профессором Хакимом, он, профессор Хаким, преображался. Глаза его переставали быть тусклыми, то есть загорались, и ему тут же, тут же хотелось... выпить. А выпивать в Пакистане, как известно, нельзя. Ни под каким предлогом нельзя. Да и водки или виски в Пакистане не найти, хоть днем с огнем ищи.

Но профессор Хаким намекал. Сильно намекал. Давил на то, что мы - русские - могли бы, вообще-то, привезти с собой водки, хотя бы... в сушеном виде, чтобы пронести ее через их жуткую по строгости таможню, которая обыскивает тебя вплоть до трусов в поисках бутылки. А я разводил руками, приговаривая что-то типа - «Ну что ж тут поделаешь!».

Тогда профессор Хаким грустно садился в автомобиль и ехал к хорошо известным ему местным контрабандистам, чтобы купить за 80 долларов бутылку «Московской». Мы уезжали ко мне в гостиницу, заказывали еду, просили отодвинуть наш столик подальше от других, и тогда... я тайком запускал руку в полиэтиленовый пакет под столом, чтобы прямо в нем налить в стакан водки.

Выпивая, профессор Хаким всегда приговаривал: — За любовь! Я всегда поддерживал его, ощущая, что он кого-то любит, причем любит сильно и страстно, так сильно и страстно, как бывает только тогда, когда действует принцип - «Запретный плод сладок!».

Я, конечно же, догадывался, кто этот «плод», но молчал, поглощая очередную порцию «запретной» водки из полиэтиленового мешка под столом. Я замечал, что когда профессор Ха-ким говорит о любви, его обвисшие руки подтягиваются, тусклые глаза начинают блестеть, лицо разглаживается, а худой зад подается вперед. Я даже стал подумывать о том, что средством против тусклой старости является Любовь.

Когда мы заканчивали «кирять», профессор Хаким садился в автомобиль и неверной рукой брался за руль, чтобы по страшно узким пакистанским дорогам доехать до дома, где его ждала... нелюбимая жена. А однажды он, пребывая за рулем в «хорошем» состоянии, задавил змею, мирно проползавшую по улице (а змей там, на улицах, довольно много!). А бывало и так, что я, беспокоясь о нем - «поддавшем», ехал, рискуя, вместе с ним и постоянно приговариал:

— Be careful! The roads here, in Pakistan are very narrow! (Будь осторожен! Дороги, здесь, в Пакистане, очень узкие!)

— The roads are not narrow! The space for love is extremely narrowin Pakistan! (Дороги не узкие! Пространство для любви очень узкое в Пакистане!)

Я соглашался с ним. А потом, на такси, возвращался обратно.

Оперируя в Пакистане, я всегда негодовал по поводу системы их хирургии. Приходилось после каждой операции (а я оперировал человек шесть в день) менять всю хирургическую одежду, после чего минут десять вновь тереть руки омерзительно жесткими щетками для подготовки к новой операции.

Когда я тер руки щетками, я скучал. Вскоре ко мне, во время «терки рук», стала подходить операционная сестра Шахзада. Она стояла и смотрела на меня. А я остервенело тер руки. Она смотрела. А я тер.... Она смотрела. А я тер...

Наконец она заговорила со мной:

— Слушайте, профессор Мулдашев, а в России существует любовь?

— Конечно, - ответил я, вкладывая всю силу в щетку, размазывающую по рукам мыло вперемешку с допотопным йодом.

— А какая у вас там любовь? - наивно спросила она.

— Ну, какая, какая? - озадачился я. - Обычная. Между мужчиной и женщиной.

— Ну, какая она... у вас? - продолжала домогаться Шахзада, подавая новую щетку для терки.

— Ну... как тебе, Шахзада, сказать?! Ну... ухаживают люди друг за другом, а потом между ними начинается секс.

— Чтобы родить детей?

— Ну не только...

— А для чего еще секс? - Шахзада смутилась.

— Ну понимаешь, Шахзада, - тут уже смутился я, - секс бывает еще и для другого.

— Секс - это любовь? - спросила Шахзада.

— Ну... - смешался я.

— Секс - это для детей! - вдруг заявила Шахзада.

— Ты так думаешь? - я выпучил глаза.

— А как же по-другому рожать детей?! - вскинула голову она. - Вот у меня - шестеро детей.

— Сколько?!

.— Шестеро.

-— Ничего себе!!!

.— И все они - результат... - смутилась Шахзада.

— Чего? - спросил я.

— Секса.

— А-а-а...

— Вот так вот.

— Ясно.

— А что, у вас, в России, по-другому рожают детей?

— Да нет... так же.

Я слегка растерялся и, чтобы скрыть это, продолжал тереть руки щетками, хотя время «терки» уже кончилось.

— А все-таки, скажите мне, профессор Мулдашев, - как у вас вРоссии рожают детей - с помощью секса или любви? - настырноспросила Шахзада.

Я взглянул на нее и сказал, что мне пора идти оперировать. Когда очередная операция закончилась, и я, готовясь к следующей, снова начал тереть руки, Шахзада вновь подошла ко мне.

— Я поняла, - резко бросила она, - что в России секс - это любовь.

— Ну... как тебе сказать...

— И вы, - продолжала Шахзада, - можете с помощью любви рожать детей... в России.

— Ну... - промычал я.

— А мы в Пакистане не можем делать этого!

— Почему?

— А потому...

— Почему?

— Потому что у нас, в Пакистане - пакистанская любовь.

— А что это за любовь такая - пакистанская? - спросил я.Шахзада густо покраснела и, поправив свой платок, ушла, даже

забыв подать мне очередную щетку.

Во время следующей «терки» Шахзада ко мне не подошла, а Щетки мне подавала какая-то безликая девушка, которая все время прикрывала платком рот и нос. Я даже стал думать о том, что я чем-то обидел Шахзаду.

На следующий день Шахзада все же подошла ко мне во время «терки» и опять начала пристально смотреть на меня.

— Что, Шахзада? - спросил я.

— Да вот...

— Что - да вот?

— Да вот...

— Что?

— Скажите, профессор Мулдашев, Вы можете хранить...?

— Что?

— Нет, скажите, Вы можете хранить?

— Что, Шахзада?

— Вы можете хранить... секрет?

— Могу, - неуверенно ответил я.

— Это хорошо, - промолвила Шахзада и ушла.

После очередной операции, когда я опять тер руки, Шахзада вновь подошла ко мне и снова стала пристально смотреть на меня.

— Что, Шахзада? - опять спросил я.

— Скажите, так Вы умеете хранить секрет?

— Умею, - ответил я, уже более уверенно.

Шахзада вскинула на меня глаза и, резко развернувшись, снова ушла. Я остался в недоумении.

Когда я снова тер руки, Шахзада, подойдя ко мне, уже требовательным голосом задала мне вопрос:

— А Вы точно умеете хранить секрет?

— Да, умею! - почти раздраженно ответил я, сказав про себя «черт побери».

Тут, наконец, Шахзада, во время «терки рук», сказала конкретно:

— Профессор Мулдашев! Я Вам хочу открыть секрет! Но очень большой секрет!

— Ну что... давай!

— А Вы никому не скажете?

— Никому.

— Точно никому?

— Точно.

— Никому?

— Никому.

Ой... - проговорила Шахзада и опять ушла.

Но во время следующей «терки» Шахзада подошла ко мне и решительно, с вызовом, произнесла:

— Вы думаете, что только у Вас в России есть любовь?

— Нет, я так не думаю... - промямлил я.

— У нас тоже есть любовь!

— Это хорошо...

— Но у нас - другая любовь!

— Какая?

— А Вы, профессор, никому не скажете?

— Никому.

— Точно?

— Точно.

— Обещаете?

— Обещаю.

Шахзада сосредоточилась и... опять спросила:

— Точно никому не скажете?

— Точно.

— Никому?

— Никому.

Шахзада опять задумалась и с философскими оттенками в голосе проговорила:

— Вы об этом можете рассказать в России. Россия от нас далеко! Там, у вас, другие люди! Но у нас, в Пакистане, пожалуйста, никому не рассказывайте! Ладно?!

— Ладно.

— Вы, профессор, даже обязательно расскажите об этом в России, в вашей холодной стране. Обязательно! Обещаете?

— Обещаю.

— Потому... потому, что у нас тоже есть любовь.

—?..

— Но другая любовь.

— Какая?

— Пакистанская.

Я перестал тереть руки, бросил щетку, ополоснул руки под краном, вытер их об полотенце, уселся на стул и, пригласив Шахзаду сесть, сказал:

—- Расскажи, Шахзада, о пакистанской любви. Шахзада опустила глаза и с трудом выдавила из себя:

— В общем... у меня есть любовник.

— М-м-м...

— И знаете - кто он?

— Кто?

—- А Вы точно никому не скажете? Точно?

— Точно, Шахзада, не скажу.

— Точно?

— Точно.

— Абсолютно точно?

— Абсолютно.

— Моим любовником является... - Шахзада осеклась.

— Кто?

— Вы точно никому не скажете?

— Сверхабсолютно точно!

— Правда?

— Правда!

— Моим любовником является..., - Шахзада опять осеклась.

— Ну кто?

— Моим любовником является... является... профессор Хаким.

— Кто?! - удивился я, представив профессора Хакима с обвислыми руками в возрасте... от 60 до 120 лет.

— Профессор Хаким, - гордо повторила Шахзада.

— Ну... а... разве он... извини, Шахзада... может?

— Что... может? - не поняла она.

— Ну... в плане секса... - проговорил я.

— О! воскликнула Шахзада. - У нас другая любовь!

— Какая?

— Пакистанская. Я заерзал на стуле.

— Так что же такое пакистанская любовь? - спросил я.

— Ну... - замешкалась Шахзада. - Ну... А точно никому не скажете?

— Точно не скажу. Абсолютно, сверхабсолютно и сверхсверх-абсолютно, никому не скажу!

Шахзада вздохнула, пристально посмотрела на меня и начала рассказывать.

Уже давно, когда у меня было всего четверо детей, - говорила она - я обратила внимание на то, что профессор Хаким смотрит на меня. Смотрит и смотрит, смотрит и смотрит! Сильно смотрит! Очень пристально смотрит! Каждую минуту смотрит! Ну я и... ну я и...

— Что?

— Ну я... тоже начала смотреть на него.

— Тоже пристально?

— Вначале робко смотрела, а потом смелее начала...

— Смотреть?

— Да. А потом... потом...

— Что?!

— А потом я вообще потеряла стыд и начала на него, профессора Хакима, смотреть во все глаза, беспрерывно. Смотрела и смотрела, прямо глаз с него не сводила!

— А он... тоже смотрел?

— Тоже. Да так смотрел, так смотрел!!!

— И... что же дальше? - перебил я.

— А дальше? - Шахзада смутилась. - А Вы точно никому не скажете?

— Точно, сто процентов!

— Точно?

— Точно.

— Абсолютно точно?

— Абсолютно.

— Дальше... - глаза Шахзады затуманились, - дальше... я решилась на такое... такое...

— На что решилась, Шахзада? - уже почти умолял я.

— А... Вы точно никому не скажете?

— Ну... - тут уже затуманились мои глаза, - никому и ни за что не скажу! Не-ска-жу! '

— Я решилась на... - Шахзада сделал паузу, - на... А точно никому не скажете?

— Точно! - уже прорычал я.

— Я решилась, - лицо Шахзады заполыхало, - я решилась... написать ему записку.

— А я-то думал...

— Вы думали, что я не смогу сделать этого?

— Чего?

— Написать записку.

— И только?

— Но я написала такую записку... такую...

— Какую?

— А... точно никому?..

— Точно! - перебил я.

Глаза Шахзады вспыхнули ярким светом и... она, смутившись, тихо проговорила:

— Я написала записку о любви к нему - профессору Хакиму

—?..

— Я, я... - продолжала она, - я положила эту записку в карман его хирургического костюма, в который он переодевается в... туалете.

— Где?

— В туалете...

— М-да... Хирургия...

— Так вот, — не умолкала Шахзада, - я положила записку в карман его хирургического костюма и... и...

— Что - и?

— И показала на карман глазами! - лицо Шахзады горело.

— А потом?

— А потом... профессор Хаким зашел в туалет...

— Для чего?

— Ну как - для чего? - Шахзада возмутилась, - для того, чтобы прочитать эту записку! А в ней было написано... ой... о любви к нему. Я долго ждала... около туалета и, наконец, он вышел...

— И?..

— Он, - голос Шахзады задрожал, - он... так посмотрел на меня, так посмотрел! А потом... потом...

— Что - потом?

— Потом он показал мне глазами на карман моего хирургического костюма, висевшего около туалета, и, скрытно положив в карман бумагу с ручкой, опять зашел в туалет. Там он... там он...

— Что делал?

— Он писал мне любовную записку.

— М-да...

А потом он, профессор Хаким, вышел... оттуда и... и... скрытно положил записку в карман моего хирургического костюма, многозначительно указав на него глазами. А я... я взяла свой хирургический костюм, зашла в туалет и... и... и...

— Что?

— И читала там записку!

Эмоции переполнили Шахзаду Она опустила голову. Я тепло смотрел на нее.

— И... так у нас продолжается много лет, - тихо промолвила она. - Я еще двух детей родила за это время.

— От кого?

— От мужа, - Шахзада ошалело взглянула на меня. - От кого же еще?.:

— Ас профессором Хакимом... у вас секса не было? - смутился я.Шахзада кинула на меня возмущенный взгляд и медленно, почти по слогам, проговорила:

— У нас па-кис-тан-ска-я любовь.