Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава шестая инцидент с Робинсоном






Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Карл, естественно, думая, что это постоялец, поспешно сунул яблоко в карман и, едва глянув на мужчину, заторопился к лифту.

– Добрый вечер, господин Россман, – сказал мужчина, – это я, Робинсон.

– Как же вы изменились! – воскликнул Карл и покачал головой.

– Да, дела мои идут хорошо, – сказал Робинсон и скользнул взглядом по своей одежде, которая хоть и состояла из вещей довольно шикарных, но была подобрана так безвкусно, что выглядела прямо-таки убогой. В первую очередь бросался в глаза явно новехонький белый жилет с четырьмя маленькими, отороченными черным шнурком карманчиками, – на него Робинсон, выпятив грудь, особенно старался обратить внимание собеседника.

– На вас дорогая одежда, – заметил Карл и попутно вспомнил о своем превосходном строгом костюме, в котором ему не стыдно было бы показаться даже рядом с Ренеллом и который эти прохвосты продали. – Да, – сказал Робинсон, – я почти каждый день что-нибудь себе покупаю. Как вам нравится жилет?

– Недурен.

– Между прочим, карманчики не настоящие, а всего лишь имитация, – пояснил Робинсон и схватил Карла за руку, чтобы тот сам убедился. Но Карл отпрянул назад, потому что от Робинсона нестерпимо разило виски.

– Вы опять много пьете, – сказал Карл, вернувшись на старое место к перилам.

– Нет, – сказал Робинсон, – не много, – и добавил, опровергая свое прежнее самодовольство: – Что же еще остается человеку на этом свете?

Беседу прервал рейс лифта, а едва Карл снова очутился внизу, зазвонил телефон, в результате чего Карлу пришлось сходить за гостиничным доктором, так как на седьмом этаже с одной дамой случился обморок. Выполняя это поручение. Карл втайне надеялся, что Робинсон тем временем уйдет, так как не хотел появляться в его обществе и, памятуя о предостережении Терезы, ничего не желал слышать о Деламарше. Но Робинсон, все в той же напряженной позе пьяного, дожидался его у лифта; к счастью, проходивший мимо администратор в черном сюртуке и цилиндре как будто бы не обратил на Робинсона внимания.

– Не хотите ли, Россман, как-нибудь заглянуть к нам, теперь мы живем получше, – сказал Робинсон, умильно глядя на Карла.

– Вы меня приглашаете или Деламарш? – спросил Карл.

– Я и Деламарш – мы в этом единодушны, – ответил Робинсон.

– Тогда я скажу вам и прошу передать то же самое Деламаршу: наше расставание, если уж вы тогда этого не поняли, было окончательным и бесповоротным. Вы оба обидели меня больше, чем кто-либо другой. Может, вы и впредь намерены не давать мне покоя?

– Все-таки мы ваши товарищи, – сказал Робинсон, и мерзкие хмельные слезы показались на его глазах. – Деламарш просил передать вам, что возместит вам все прошлые неприятности. Мы живем теперь вместе с Брунельдой, замечательной певицей. – И он бы тут же затянул фальцетом песню, если бы Карл вовремя не шикнул на него:

– Замолчите немедленно; вы что, не знаете, где находитесь?

– Россман, – сказал Робинсон, в испуге оборвав пение, – я ведь ваш товарищ, вы только скажите, что вам угодно. У вас здесь прекрасная должность, может, одолжите мне немного денег?

– Вы снова их пропьете, – ответил Карл, – я даже вижу у вас в кармане бутылку виски, к которой вы в мое отсутствие определенно приложились, так как вначале рассуждали еще более или менее здраво.

– Это я так, чтобы подкрепиться, – виновато сказал Робинсон.

– Я не намерен вас воспитывать, – заметил Карл.

– А деньги! – воскликнул Робинсон, широко раскрыв глаза.

– Наверное, Деламарш велел вам принести денег. Хорошо, денег я дам, но только при условии, что вы немедля уберетесь отсюда и никогда больше у меня здесь не появитесь. Если захотите что-нибудь сообщить мне, напишите. Карлу Россману, лифтеру, отель «Оксиденталь». Вполне достаточно для адреса. Но сюда, повторяю, вы являться не должны. Я здесь на службе, и мне не до посетителей. Итак, хотите денег на этих условиях? – спросил Карл и полез в жилетный карман, решив пожертвовать сегодняшними чаевыми. Робинсон только кивнул в ответ и тяжело задышал. Карл истолковал это превратно и спросил еще раз: – Да или нет?

Тут Робинсон знаком поманил его к себе и прошептал, недвусмысленно давясь:

– Россман, мне очень плохо.

– Черт! – вырвалось у Карла, и он обеими руками подтащил Робинсона к перилам. И беднягу тут же вырвало прямо в шахту. В промежутках между приступами тошноты он беспомощно, ощупью тянулся к Карлу.

– Вы действительно хороший парень, – бормотал он, затем: – Ну, все прошло, – но до этого было еще далеко, и снова: – Ах, мерзавцы, что за пакостью они меня там напоили!

От отвращения и тревоги Карл не мог больше стоять рядом с ним и принялся расхаживать взад-вперед по площадке. Здесь, в углу возле лифта, Робинсон был не на глазах, но вдруг кто-нибудь все-таки заметит его, какой-нибудь раздражительный богатый постоялец, только и ждущий, чтобы нажаловаться гостиничному начальнику, который затем, рассвирепев, отыграется на правом и виноватом; или вдруг мимо пройдет один из постоянно меняющихся гостиничных детективов, которых никто, кроме дирекции, не знает, остальные могут только гадать, подозревая детектива в любом человеке с пристальным взглядом, вызванным даже просто близорукостью. А внизу? Достаточно кому-нибудь пойти в кладовую – ресторан-то всю ночь работает, – и он, с изумлением обнаружив на полу световой шахты эту мерзость, тотчас же позвонит Карлу по телефону и спросит, что, собственно, происходит наверху? Сможет ли Карл тогда отпереться от Робинсона? И если даже так, не станет ли Робинсон, вместо того чтобы извиниться, сдуру и от отчаяния апеллировать к Карлу? И не уволят ли в таком случае Карла сию же минуту, ведь случилось неслыханное: лифтер, ничтожнейший и бесполезнейший винтик в гигантской иерархии гостиничного персонала, через своего дружка осквернил отель и напугал постояльцев? Или даже стал причиной их отъезда? Можно ли дальше терпеть лифтера, имеющего таких друзей, да еще позволяющего им заходить к нему на работу? Не наведет ли это на подозрение, что и сам этот лифтер – пьяница, и даже того хуже, ибо буквально напрашивается вывод, что он так и будет подкармливать своих дружков из гостиничных запасов, пока они не сотворят пакости вроде той, что учинил Робинсон, в любом месте этой чистой гостиницы? И почему такой юнец должен ограничиваться кражей съестного, ведь есть еще и возможность воровать вещи – при известной небрежности постояльцев, повсеместно открытых шкафах, валяющихся на столах драгоценностях, незапертых денежных Шкатулках и бездумно брошенных ключах?

Тут Карл завидел постояльцев, поднимавшихся из подвального ресторана, где только что закончилась программа варьете. Карл вытянулся у своего лифта, не отваживаясь оглянуться на Робинсона из страха перед тем, что мог бы там увидеть. Его немного успокаивало то, что из-за угла не доносилось ни звука, даже вздохов не было слышно. Он обслуживал клиентов, возил их вверх-вниз, но не мог полностью скрыть своей рассеянности и при каждом спуске опасался, что обнаружит внизу неприятный сюрприз.

Наконец у него выдалась минута, чтобы взглянуть на Робинсона, который, уткнув лицо в колени, скорчился в углу. Его круглая твердая шляпа была сдвинута на макушку.

– Ну а теперь уходите, – тихо, но решительно сказал Карл. – Вот деньги. Если вы поторопитесь, я могу указать вам самую короткую дорогу.

– Я не в силах уйти, – ответил Робинсон и вытер лоб крохотным носовым платком, – я умру здесь. Вы не можете себе представить, как мне плохо. Деламарш таскает меня с собой по шикарным ресторанам, а я не выношу этих изысканных штучек, каждый день ему твержу.

– Здесь вам оставаться нельзя, – сказал Карл, – вспомните-ка, где вы. Если вас здесь найдут, то оштрафуют, а я потеряю свое место. Вы этого хотите?

– Не могу я уйти, – ответил Робинсон, – лучше уж прыгну туда, вниз. – И он жестом указал на шахту. – Пока я сижу здесь, то кое-как терплю, но встать я не могу, я уже пробовал, пока вас не было.

– Тогда я вызову автомобиль, и вас увезут в больницу, – заявил Карл и подергал ноги Робинсона, который грозил впасть в полнейшую прострацию. Но, едва услышав слово «больница», казалось вызвавшее у него неприятные воспоминания, Робинсон громко разрыдался и простер руки к Карлу, словно моля о пощаде.

– Тише, – сказал Карл, шлепком заставил Робинсона опустить руки, подбежал к лифтеру, которого замещал этой ночью, попросил его о такой же любезности, поспешил обратно ко все еще всхлипывающему ирландцу, собрав все силы, поставил его на ноги и зашептал: – Робинсон, если вы не хотите, чтобы я вас бросил, возьмите себя в руки: идти совсем недалеко. Я отведу вас на мою койку, там вы сможете остаться, пока вам не станет лучше. Вы сами удивитесь, как скоро придете в себя. Но теперь извольте вести себя разумно, всюду в коридорах люди, и моя койка тоже стоит в общей спальне. Если вы привлечете хотя бы малейшее внимание, я ничего уже не смогу для вас сделать. И глаза вы должны держать открытыми, не могу же я тащить вас как смертельно больного.

– Я готов сделать все, что вы хотите, – пробормотал Робинсон, – но в одиночку вы меня не доведете. Может, позовете Ренелла?

– Ренелла здесь нет.

– Ax да. Ренелл сейчас с Деламаршем. Они ведь и послали меня за вами, Я все перепутал.

Карл воспользовался этим и последующими невразумительными монологами Робинсона, чтобы подталкивать его вперед, и удачно добрался с ним до угла, откуда тускло освещенный коридор вел в лифтерскую спальню. Как раз сейчас мимо них бегом промчался один из лифтеров. Впрочем, до сих пор у Карла с Робинсоном случались только безобидные встречи; между четырьмя и пятью часами утра в гостинице было особенно спокойно, и Карл прекрасно понимал, что если сейчас не сумеет водворить Робинсона в спальню, то на рассвете, когда отель начнет просыпаться, об этом вообще нечего будет и думать.

В дальнем конце спального зала как раз в разгаре была крупная потасовка или что-то в этом роде: слышались ритмичные хлопки, возбужденный топот ног и азартные возгласы. В ближней к дверям половине спальня дрыхли только самые отчаянные сони, большинство лежали на спине, уставясь в потолок, а кое-кто, все равно – одетый или раздетый, вскакивал с постели, чтобы выяснить, как обстоят дела в другом конце зала. Так что Карл почти незаметно провел Робинсона, немного уже приноровившегося к ходьбе, к койке Ренелла, расположенной в двух шагах от двери и, к счастью, незанятой, тогда как на собственной его кровати, как Карл увидел издали, спокойно спал вовсе ему незнакомый юноша. Едва ощутив под собой матрас, Робинсон тотчас заснул, свесив одну ногу с кровати. Карл накрыл его с головой одеялом и решил, что по крайней мере в ближайшее время можно не беспокоиться, так как Робинсон явно не проснется раньше шести часов, а к тому времени он вернется сюда и тогда, возможно вместе с Ренеллом, Найдет способ выпроводить Робинсона. Проверка спальни каким-нибудь начальством была событием чрезвычайным, отмены таких утренних проверок лифтеры добились уже многие годы назад, так что и в этом смысле Опасаться было нечего.

Когда Карл снова заступил на свой пост, он увидел, что оба лифта как раз ушли наверх. И с тревогой стал ждать разъяснения случившегося. Его лифт спустился первым, и вышел оттуда тот лифтер, который минутой раньше бежал по коридору.

– Где же ты пропадал, Россман? – спросил он. – Почему ты ушел? Почему не сообщил об этом?

– Но я же сказал ему, чтобы он подменил меня на минутку, – ответил Карл, показывая на парня из соседнего лифта, который как раз подъехал. – Я-то замещал его целых два часа, когда был страшный наплыв постояльцев.

– Все это хорошо, – заметил собеседник, – но все же недостаточно. Ты ведь знаешь, что даже о незначительной отлучке необходимо сообщать в контору старшему администратору! Для того у тебя и телефон. Я бы с удовольствием тебя подменил, но ты же знаешь, как это непросто. Перед обоими лифтами как раз толпились новые клиенты с экспресса четыре тридцать. Не мог же я уехать с твоим лифтом и заставить своих клиентов ждать, поэтому я сначала поднялся вверх со своим лифтом!

– Ну и?.. – спросил Карл напряженно, так как оба молчали.

– Ну и… – продолжил сосед-лифтер, – мимо как раз проходил старший администратор, увидел людей перед твоим лифтом безо всякой надежды на обслуживание, пожелтел от злости, спрашивает, где ты, – я в эту минуту подъехал, – а я понятия не имею, ведь ты не сказал мне, куда идешь, и тогда он тут же позвонил в спальню, чтобы мигом явился другой лифтер.

– Я же встретил тебя в коридоре, – сказал сменщик Карлу. Тот кивнул.

– Конечно, – заверил второй лифтер, – я тут же сказал, что ты попросил ненадолго подменить тебя, но разве начальство станет слушать такие объяснения? Ты, видать, еще не знаешь его. Ведено передать, чтобы ты немедля явился в контору. Так что лучше не задерживайся, беги туда. Может, он еще простит тебя, ты действительно отсутствовал только две минуты. Объясни, только спокойно, что ты просил меня о подмене. О том, что ты подменял меня, лучше не упоминать, советую тебе настоятельно; мне ничего не сделают, у меня есть разрешение, но незачем говорить о том случае, да еще путать его с этим, к которому он не имеет отношения.

– Я же впервые оставил свой пост, – сказал Карл.

– Так бывает всегда, но они не верят, – ответил парень и побежал к своему лифту, так как к нему уже приближались люди.

Мальчик лет четырнадцати, сменивший Карла и явно ему сочувствующий, сказал:

– Я знаю много случаев, когда такие вещи прощались. Обычно переводят на другую работу. Уволили, насколько мне известно, лишь одного. Тебе нужно придумать серьезное оправдание. Ни в коем случае не говори, что тебе вдруг стало плохо, он тебя засмеет. Лучше уж сказать, что один постоялец дал тебе поручение к другому, а ты запамятовал, кто дал тебе поручение, и не смог найти другого.

– Ничего, – сказал Карл, – все обойдется.

Но после всего, что услышал, он уже не надеялся на хороший исход. Если даже это упущение ему простят, в общей спальне до сих пор находится Робинсон, живое свидетельство вины, а при дотошном характере старшего администратора весьма вероятно, что он не ограничится поверхностным расследованием и в конце концов разыщет Робинсона. Хотя никто прямо не запрещал приводить в спальню посторонних, но запрета не существовало явно только потому, что это было немыслимо.

Когда Карл вошел в кабинет старшего администратора, тот сидел за утренним кофе; сделав глоток, он заглядывал в какой-то список, полученный, видимо, от присутствующего здесь старшего портье. Это был крупный мужчина, а роскошная, с богатой отделкой форма – даже на плечах и по рукавам змеились золотые галуны и шитье – делала его еще массивнее. Блестящие, длинные черные усы вроде тех, какие носят венгры, были неподвижны при самых что ни на есть резких поворотах головы. И вообще, из-за тяжелой одежды старший портье двигался с большим трудом и стоял не иначе как широко расставив ноги, чтобы вернее распределить свой вес.

Карл вошел легко и быстро, как привык здесь, в гостинице, потому что медлительность и осторожность, которые у частных лиц служат признаком учтивости, у лифтеров означают леность. Кроме того, нельзя же прямо с порога выказывать, что чувствуешь свою вину. Старший администратор, правда, мельком взглянул на открывшуюся дверь, но тотчас вернулся к своему кофе и бумагам, не обращая внимания на Карла. Однако портье, вероятно, воспринял появление Карла как помеху, возможно, он хотел сообщить какой-то секрет или высказать просьбу, – как бы там ни было, он, набычившись, поминутно зло поглядывал на Карла, чтобы затем, очевидно, в соответствии со своими намерениями, встретившись взглядом с Карлом, снова обратиться к старшему администратору. Но Карл полагал, что произведет дурное впечатление, если сейчас, едва явившись, вновь покинет кабинет без приказа начальства. А оно продолжало изучать список и время от времени угощалось тортом, с которого то и дело, не прерывая чтения, стряхивало сахар. Когда один лист списка упал на пол, портье даже не попытался поднять его, знал, что ему это не по силам, да в этом не было и необходимости, ведь Карл был уже тут как тут, поднял лист и протянул старшему администратору, который взял его так, словно он сам собой взлетел с пола. В общем, эта маленькая услуга ничего не дала, потому что портье не прекратил своих злобных поглядываний.

И все же Карл был спокойнее, чем раньше. Уже то, что его дело, похоже, представляется старшему администратору маловажным, можно считать добрым знаком. В конце концов, это и понятно. Лифтер, конечно, абсолютно ничего не значит и потому не смеет ничего себе позволить, но как раз потому, что он ничего не значит, не может и натворить ничего из ряда вон выходящего. Вдобавок старший администратор в юности сам был лифтером – что составляло предмет гордости нынешнего лифтерского поколения, – именно он первый организовал лифтеров и наверняка оставлял, бывало, без разрешения свой пост, хотя сейчас его, конечно, никто не заставит вспомнить об этом, и нельзя не учитывать, что, как бывший лифтер, он видит свой долг как раз в том, чтоб неумолимой строгостью, хотя бы время от времени, поддерживать дисциплину среди этих парней. К тому же теперь Карл полагал, что время работает на него. Часы в кабинете показывали уже четверть шестого, каждую минуту мог вернуться Ренелл, может быть, он уже тут, ведь должен же он был заметить, что Робинсон не вернулся; кстати, Деламарш и Ренелл вряд ли находились далеко от «Оксиденталя», пришло в голову Карлу, потому что иначе Робинсон в жалком своем состоянии едва ли нашел бы дорогу сюда. Если теперь Ренелл обнаружит Робинсона в своей постели, а это неизбежно, – тогда все хорошо. Он малый практичный, особенно когда речь идет о его собственных интересах, и конечно же постарается немедля удалить Робинсона из гостиницы, что будет несложно, поскольку этот пьяница уже мало-мальски оклемался, да и Деламарш, вероятно, ждет у подъезда, готовый встретить его. Если же Робинсона удалили, Карл может возражать старшему администратору гораздо увереннее и на этот раз, быть может, отделается просто строгим выговором. Затем он посоветуется с Терезой, сказать ли правду старшей кухарке – сам он видел этому препятствие, – и, по мере возможности, без особого ущерба с этим делом будет покончено.

Едва Карл успокоил себя подобными рассуждениями и занялся незаметным подсчетом чаевых, полученных этой ночью, – у него было ощущение, что их особенно много, – как старший администратор со словами:

«Подождите, пожалуйста, минуточку, Федор» – положил список на стол, упруго поднялся и так заорал на Карла, что от испуга тот уставился в его огромную черную пасть.

– Ты без разрешения бросил свой пост. Знаешь ли ты, что это означает? Это означает увольнение. Я не хочу слушать оправданий, можешь оставить при себе свои лживые отговорки, мне вполне достаточно факта, что тебя там не было. Если я оставлю это без последствий и прощу тебя, в скором времени все сорок лифтеров сбегут с работы, и мне впору будет самому поднимать на руках по лестнице все пять тысяч постояльцев.

Карл молчал. Портье подошел поближе и одернул курточку Карла, топорщившуюся складками, – несомненно чтобы обратить внимание старшего администратора на эту маленькую неряшливость в одежде Карла.

– Может, тебе вдруг стало плохо? – коварно спросил старший администратор.

Карл испытующе посмотрел на него и ответил:

– Нет.

– Значит, тебе даже плохо не стало? – завопил старший администратор еще громче. – В таком случае ты наверняка придумал какую-нибудь грандиозную ложь. Чем ты намерен оправдаться? Выкладывай!

– Я не знал, что должен просить разрешения по телефону, – сказал Карл.

– Это восхитительно, в самом деле! – воскликнул старший администратор, схватил Карла за воротник курточки и почти перенес его к «Правилам обслуживания лифтов», висевшим на стене. Портье тоже подошел к стене.

– Читай! – сказал старший администратор, указывая на один из параграфов. Карл решил, что должен читать про себя. Однако последовала команда: – Вслух!

Вместо того чтобы читать вслух. Карл сказал, надеясь успокоить начальника:

– Я знаю этот параграф, ведь я тоже получил инструкцию и внимательно ее изучил. Но те пункты, которыми не пользуешься, вылетают из головы. Я служу уже два месяца и ни разу не покидал своего поста.

– Зато сегодня ты его покинешь, – сказал старший администратор, подошел к столу, снова взял в руки список, словно собираясь вновь приняться за чтение, но хлопнул им по столу, как никчемной бумажонкой, и, побагровев, забегал по комнате. – Из-за этого мальца вытерпеть подобное! Такой переполох в ночную смену! – выкрикнул он несколько раз. – Вы знаете, кто хотел подняться наверх, когда этот малый сбежал с лифта? – обратился он к портье. И назвал имя, услышав которое портье, конечно же знавший всех постояльцев и могущий оценить ситуацию, так ужаснулся, что быстро взглянул на Карла как на овеществленное подтверждение того, что носитель ТАКОГО ИМЕНИ вынужден был напрасно ждать возле лифта, от которого сбежал лифтер.

– Кошмар! – сказал портье и медленно покачал головой, повернувшись к Карлу с безграничной тревогой, а тот печально смотрел на него и думал, что поплатится еще и за тупоумие этого человека.

– Кстати, я тоже давно тебя приметил, – заявил портье и наставил на Карла толстый, дрожащий от напряжения палец. – Ты – единственный лифтер, который принципиально со мной не здоровается. Что ты, собственно, о себе вообразил! Каждый, кто проходит мимо стойки портье, должен мне поклониться. К остальным портье можешь относиться как угодно, но я требую поклона. Я, правда, иной раз делаю вид, будто ничего не замечаю, но, будь уверен, я совершенно точно знаю, кто мне кланяется, а кто – нет, олух ты этакий! – И он отвернулся от Карла и, расправив плечи, шагнул к старшему администратору, но тот, вместо того чтобы откликнуться на выпад портье, заканчивал свой завтрак и перелистывал утреннюю газету, которую ему только что принесли.

– Господин старший портье, – сказал Карл, он решил ответить на его выпад, воспользовавшись невнимательностью старшего администратора, так как понимал, что повредить ему может скорее враждебное отношение портье, чем его упреки, – я всегда вам кланяюсь. В Америке я недавно, а родом из Европы, где, как известно, кланяются куда больше, чем нужно. Естественно, я не мог полностью отвыкнуть от этого, и еще два месяца назад в Нью-Йорке, Где по воле случая вращался в довольно высоких кругах, меня то и дело уговаривали отдаться от этой чрезмерной вежливости. И вы говорите, что я с вами не здоровался! Я здоровался с вами каждый день по нескольку раз. Но, естественно, не всегда, когда вас видел, так как ежедневно прохожу мимо раз сто.

– Ты обязан кланяться мне каждый раз, каждый раз, без исключения; все время, пока ты со мной разговариваешь, ты обязан держать головной убор в руках; и называть меня обязан «господин старший портье», а не просто «вы». И так – каждый раз, каждый раз.

– Каждый раз? – повторил Карл тихо и вопросительно, теперь он вспомнил, что все время здесь находился под неусыпным надзором этих строгих укоряющих глаз, прямо с того первого утра, когда, еще не совсем приноровившись к своему положению слуги, безо всяких околичностей настойчиво выспрашивал у этого старшего портье, не интересовались ли им двое мужчин и не оставляли ли для него фотографии.

– Теперь ты видишь, куда заводит такое поведение, – сказал портье, снова подступив вплотную к Карлу и указывая на все еще читавшего старшего администратора, словно тот был орудием его мести. – Уж на новом-то месте ты научишься приветствовать портье, пусть даже это будет самая что ни на есть жалкая дыра.

Карл понимал, что место он уже потерял, так как старший администратор только что об этом сказал и старший портье говорил об этом как о деле решенном, а для увольнения лифтера санкции гостиничной дирекции, наверное, не требуется. Правда, произошло все быстрее, чем он предполагал, ведь, в конце концов, он честно прослужил два месяца и, несомненно, работал лучше многих. Но в решающий момент такие вещи ни в одной части света – ни в Европе, ни в Америке – не учитываются, решение выносят спонтанно, под влиянием минутного гнева. Может, лучше прямо сейчас попрощаться и уйти. Тереза и старшая кухарка, должно быть, еще спят, и, чтобы избавить их по крайней мере от разочарования и грусти при личном прощании, Написать им письмо, быстренько собрать чемодан и потихоньку удалиться. Если же он останется хотя бы на один день, а ему, конечно, не помешал бы небольшой отдых, то ждет его не что иное, как раздувание скандала из этого инцидента, упреки со всех сторон, невыносимое зрелище слез Терезы, а возможно, и старшей кухарки и, наконец, не исключена даже возможность наказания. С другой стороны, его смущало то, что здесь ему противостояли два противника и каждое высказанное им слово не один, так другой переиначит и истолкует в дурную сторону. Вот почему он молчал и пока что радовался тишине, установившейся в комнате, поскольку старший администратор по-прежнему читал газету, а старший портье складывал по порядку разбросанный по столу список, что вызывало у него, в силу явной близорукости, большие затруднения.

Наконец старший администратор, зевнув, положил газету, взглянул на Карла, удостоверился, что тот еще здесь, и покрутил ручку телефона. Несколько раз он крикнул в трубку «Алло!», но никто не отвечал.

– Никто не отвечает, – сказал он портье. Тот, наблюдая за попыткой позвонить, как показалось Карлу, с особым интересом, заметил:

– Уже без четверти шесть. Она наверняка встала. Позвоните подольше.

В это мгновение без всякого вызова раздался телефонный звонок.

– Старший администратор Исбери, – отозвался старший администратор. – Доброе утро, госпожа старшая кухарка. Надеюсь, я вас не разбудил? Мне очень жаль. Да, да, уже без четверти шесть. Но мне искренне жаль, что я вас потревожил. Вам бы надо отключать телефон на время сна. Нет, нет, с моей стороны это совершенно непростительно, тем более что дело, о котором я хочу с вами поговорить, сущий пустяк. Конечно же у меня есть время, пожалуйста, я подожду у телефона, если вы не возражаете.

– Она, видать, подбежала к телефону в ночной сорочке, – улыбаясь, сказал старший администратор старшему портье, который стоял с напряженным выражением лица, склонившись к телефонному аппарату. – Я ее в самом деле разбудил; обычно ее будит молоденькая девушка, служащая при ней машинисткой, но сегодня она почему-то забыла это сделать. Жаль, что я напугал ее, она и без того такая нервная.

– Почему она не продолжает разговор?

– Пошла взглянуть, что случилось с девушкой, – ответил старший администратор уже с трубкой возле уха, так как снова позвонили. – Ничего, она найдется, – сказал он уже в телефонную трубку. – Вы ни в коем случае, не должны так тревожиться по всякому поводу. Вам действительно необходимо как следует отдохнуть. Итак, что касается моего небольшого дела. Здесь у меня лифтер по фамилии… – Он вопросительно повернулся к Карлу, который, внимательно слушая, тотчас же подсказал свое имя, – по фамилии Карл Россман. Если я не ошибаюсь, он представляет для вас кое-какой интерес; к сожалению, он не оценил вашей доброты и без разрешения оставил свой пост, тем самым причинив мне большие и, по-видимому, весьма серьезные неприятности, вот почему я его только что уволил. Надеюсь, вы не воспримете это трагически. Что-что? Уволил, да, уволил. Но я ведь сказал вам, он оставил свой пост. Нет, дорогая старшая кухарка, тут я действительно не могу пойти вам навстречу. Речь идет о моем авторитете, на карту поставлено слишком много, один такой юнец может взбаламутить всю эту шайку. Именно с лифтерами нужно быть особенно начеку. Нет, нет, в этом случае я не могу сделать вам такого одолжения, как бы мне этого ни хотелось. Даже если я, несмотря ни на что, оставлю его здесь, так сказать, для того чтобы упражнять собственную желчность, из-за вас, да, да, из-за вас, госпожа старшая кухарка, ему здесь оставаться нельзя. Вы принимаете в нем участие, которого он вовсе не заслуживает, и так как я знаю не только его, но и вас, то мне понятно, что это приведет только к величайшим разочарованиям, от которых я любой ценой хочу вас избавить. Я говорю совершенно откровенно, хотя этот черствый юнец стоит в нескольких шагах от меня. Он будет уволен, нет, нет, госпожа старшая кухарка, он будет уволен вчистую, нет, нет, его не переведут ни на какую другую работу, он ни на что не годен. Кстати, на него вообще много жалоб. Старший портье, например, находящийся здесь Федор, да, Федор, жалуется на невежливость и дерзость этого мальчишки. Как? Неужели этого недостаточно? Ну, дорогая старшая кухарка, ради этого мальчишки вы изменяете своим принципам. Нет, вы не вправе так на меня наседать.

В этот миг портье нагнулся к уху старшего администратора и что-то прошептал. Тот сначала посмотрел на него удивленно, а затем заговорил в телефонную трубку так быстро, что Карл поначалу не совсем его понимал и на цыпочках подошел на два шага ближе.

– Дорогая госпожа старшая кухарка, откровенно говоря, не ожидал, что вы так плохо разбираетесь в людях. Я только что узнал о вашем ангелочке нечто такое, что основательно изменит ваше мнение о нем, и мне почти жаль, что именно я вынужден сообщить вам это. Так вот, этот замечательный мальчуган, которого вы называете образцом добродетели, не пропускает ни одной свободной от службы ночи, чтобы не удрать в город, откуда он возвращается только под утро. Да, да, госпожа старшая кухарка, это подтверждают свидетели, безупречные свидетели, да. Может быть, теперь вы мне скажете, откуда у него деньги для подобных увеселений? И откуда ему взять внимание для работы? Может быть, вам угодно, чтобы я еще и рассказал, что он вытворяет в городе? Я хочу избавиться от этого малого, и поскорее. А для вас пусть это будет предупреждением – нужно быть поосторожнее с молодцами без роду без племени.

– Но, господин старший администратор, – воскликнул Карл прямо-таки с облегчением, ведь здесь, оказывается, вкралась крупная ошибка, и если ее исправить, то, вероятно, нет, скорее всего, дело пойдет на поправку, – тут, несомненно, случилось недоразумение. По-моему, господин старший портье сказал вам, что я каждую ночь ухожу из отеля. Но это неправда, наоборот, каждую ночь я нахожусь в общей спальне, это могут подтвердить все лифтеры. Когда не сплю, я изучаю курс коммерческой корреспонденции, но спальни я не покидал ни на одну ночь. Это легко проверить. Господин старший портье, очевидно, с кем-то меня спутал, и теперь я также понимаю, почему он решил, что я ему не кланяюсь.

– Замолчи сейчас же! – выкрикнул старший портье и взмахнул кулаком, хотя другой в этой ситуации просто погрозил бы пальцем. – Очень мне нужно путать тебя с кем-то! Какой же я старший портье, если путаю людей! Вы только послушайте, господин Исбери: какой же я старший портье, если путаю людей! За тридцать лет службы у меня ни разу не случалось путаницы, это подтвердит сотня старших администраторов, которые сменились за это время в гостинице, а тебя, паршивец, я, видите ли, начал с кем-то путать! Тебя, с твоей приметной льстивой физиономией! Какая уж тут путаница! Можешь хоть каждую ночь удирать в город за моей спиной, я по твоему лицу вижу: ты – прожженный мошенник.

– Довольно, Федор! – сказал старший администратор, тем временем, похоже, оборвавший разговор со Старшей кухаркой. – Дело ведь совершенно ясное. Ночные развлечения – это далеко не самое главное. Ему, может, и хочется, чтобы перед увольнением провели серьезное расследование его ночных делишек. Могу себе представить, что это пришлось бы ему по вкусу. Ведь все сорок лифтеров будут вызваны сюда, наверх, и допрошены в качестве свидетелей, они, конечно, тоже спутают его с кем-то; таким образом, постепенно в качестве свидетелей придется вызывать весь личный состав служащих; работа отеля, естественно, прекратится на неопределенное время, в конце концов его все-таки вышвырнут, но шутку свою он тем не менее разыграет. Стало быть, мы этого делать не станем. Старшую кухарку, эту добрую женщину, он уже одурачил, и этого вполне достаточно. Я не хочу больше ничего слушать; итак, с этой минуты ты уволен за прогул. Вот тебе ордер в кассу, получишь заработок по сегодняшний день. Кстати, между нами говоря, при твоем поведении это просто подарок, который я делаю тебе только ради старшей кухарки.

Телефонный звонок помешал старшему администратору подписать ордер.

– Покоя нет сегодня от этих лифтеров! – крикнул он в трубку после первых же слов. – Это неслыханно! – опять крикнул он немного погодя. И, отвернувшись от телефона, сказал портье: – Пожалуйста, Федор, придержи немного этого малого, мы еще с ним поговорим. – И отдал приказ в телефонную трубку: – Сейчас же поднимись сюда!

Теперь старший портье мог по крайней мере отвести душу, раз уж был не силен в речах. Он схватил Карла за плечо, но не спокойной хваткой, которую в конце концов можно было бы вытерпеть, нет, временами он ослаблял ее, чтобы затем стиснуть покрепче, что при огромной силе его мускулов длилось без конца, у Карла просто в глазах чернело. Он не только держал Карла, но, будто получив одновременно приказ вытянуть его подлиннее, время от времени поднимал в воздух и тряс, причем снова и снова, полувопросительно говорил старшему администратору:

– Уж теперь-то я его не спутаю, уж теперь-то я его не спутаю.

Выручило Карла появление старшего лифтера, некоего Бесса, ворчливого толстого парня, который отвлек внимание портье. Карл до того измучился, что едва сумел сказать «Здравствуй», когда, к своему удивлению, увидел, что за парнем в дверь проскользнула Тереза, мертвенно-бледная, одетая кое-как, с небрежно заколотыми волосами. В тот же миг она была уже возле него и прошептала:

– Знает ли об этом госпожа старшая кухарка?

– Старший администратор звонил ей по телефону, – ответил Карл.

– Это хорошо, это уже хорошо, – быстро сказала она, и взгляд ее повеселел.

– Нет, – сказал Карл. – Ты ведь не знаешь, в чем меня обвиняют. Я должен уйти, госпожу старшую кухарку уже убедили. Пожалуйста, не оставайся здесь, ступай наверх, я потом зайду попрощаться.

– Но, Россман, что это ты надумал, ты прекрасно останешься с нами до тех пор, пока захочешь. Старший администратор сделает все, чего захочет старшая кухарка, он ведь ее любит, я на днях узнала об этом. Так что не беспокойся.

– Пожалуйста, Тереза, уйди. При тебе мне трудно будет защищаться. А я должен защищаться, так как меня оболгали. И чем внимательней я стану защищаться, тем больше надежды на то, что я останусь. Поэтому, Тереза… – во внезапном приступе отчаяния он не выдержал и шепотом добавил: – Только бы старший портье меня отпустил! Я даже не подозревал, что он – мой враг. Вон как вцепился – и давит, давит.

«Зачем я это говорю! – подумал он сию же минуту. – Женщины не могут спокойно слышать такое». И действительно, не успел он свободной рукой удержать девушку, как она уже бросилась к старшему портье:

– Господин старший портье, пожалуйста, немедленно отпустите Россмана. Вы причиняете ему боль. Госпожа старшая кухарка сейчас придет сюда, и тогда сразу станет ясно, что с ним обходятся несправедливо. Отпустите его, что вам за удовольствие его мучить! – И она даже схватила старшего портье за руку.

– Приказ, девочка, приказ, – сказал старший портье и свободной рукой ласково привлек девушку к себе, другою же еще сильнее стиснул плечо Карла, словно не только хотел причинить ему боль, а преследовал какую-то особую цель, которая еще далеко не достигнута. Терезе потребовалось некоторое время, чтобы выскользнуть из объятий старшего портье, и она собралась, уже обратиться к старшему администратору, все еще. выслушивавшему обстоятельный рассказ Бесса, как быстрыми шагами вошла старшая кухарка.

– Слава Богу! – воскликнула Тереза, и эти громкие слова на миг заполонили комнату. Старший администратор тотчас вскочил и отстранил Бесса.

– Значит, вы все-таки пришли сами, госпожа старшая кухарка? Из-за этого пустяка? После нашего телефонного разговора я, конечно, мог это предположить, но по-настоящему никак не верил. К тому же перечень проступков вашего протеже продолжает расти. Боюсь, придется не просто уволить его, но посадить в тюрьму. Послушайте сами. – И он подозвал Бесса.

– Сначала я хочу поговорить с Россманом, – сказала старшая кухарка и уселась в кресло, предложенное старшим администратором.

– Пожалуйста, Карл, подойди поближе, – сказала она затем.

Карл шагнул к ней, вернее, портье подтащил его.

– Отпустите же его, – сердито сказала старшая кухарка, – он ведь не разбойник.

Портье наконец-то отпустил Карла, но напоследок так сдавил ему плечо, что у самого от усилия слезы выступили на глазах.

Старшая кухарка спокойно сложила руки на коленях и, склонив голову, взглянула на Карла; это было вовсе не похоже на допрос.

– Прежде всего. Карл, я хочу сказать тебе, что до сих пор вполне тебе доверяю. И господин старший администратор – человек справедливый, за это я ручаюсь. В сущности, мы оба с удовольствием оставим тебя здесь, – при этом старшая кухарка мельком взглянула на старшего администратора, как бы выражая просьбу не перебивать ее. Он и не думал перебивать. – Поэтому забудь все, что тебе здесь говорили. И прежде всего не принимай близко к сердцу слова господина старшего портье. Он человек вспыльчивый, что при его должности вовсе не удивительно, но у него есть жена и дети, и он знает, что нельзя без нужды мучить молодого человека, которому не на кого опереться в жизни, ему и без того порядком достается от окружающих.

В комнате было совершенно тихо. Старший портье вопросительно смотрел на старшего администратора, а тот глядел на старшую кухарку и покачивал головой. Лифтер Бесс тупо ухмылялся за спиной начальства. Тереза украдкой всхлипывала от радости и печали, изо всех сил стараясь, чтобы никто этого не услышал.

Карл, однако, смотрел, хотя это можно было истолковать только как плохой знак, не на старшую кухарку, конечно же ожидающую его взгляда, а перед собой, в пол. Рука его пульсировала болью, рубашка липла к синякам, ужасно хотелось снять куртку и взглянуть, в чем там, собственно, дело. Старшая кухарка, конечно, говорила очень дружелюбно, однако, на беду, ему казалось, что именно из-за этого и обнаруживается, что он недостоин ее дружелюбия, что два месяца незаслуженно пользовался ее благосклонностью и, более того, вполне заслужил угодить в лапы старшего портье.

– Я говорю это, – продолжала старшая кухарка, – чтобы ты ответил абсолютно правдиво, что, впрочем, ты и без того сделал бы, насколько я тебя знаю.

– Простите, быть может, мне тем временем привести врача, иначе человек может истечь кровью, – неожиданно вмешался лифтер Бесс очень вежливо, но очень не вовремя.

– Ступай, – приказал старший администратор, и тот сейчас же убежал. Затем он обратился к старшей кухарке: – Дело обстоит таким образом. Старший портье задержал парня не ради шутки. Внизу, в общей спальне лифтеров, а именно в кровати, обнаружили старательно укрытого одеялом совершенно чужого, абсолютно пьяного человека. Естественно, его разбудили и хотели выдворить. Но этот человек устроил там большой скандал, крича, что спальный зал принадлежит Карлу Россману, гостем которого он является, что Россман его привел и накажет любого, кто осмелится его тронуть. И вообще, он должен дождаться Карла Россмана еще и потому, что тот сулил ему денег и как раз пошел за ними. Обратите внимание, госпожа старшая кухарка: посулил денег и пошел за ними. Ты тоже смотри в оба, Россман, – сказал старший администратор как бы между прочим Карлу, только что обернувшемуся к Терезе, которая, оцепенев, уставилась на старшего администратора и поминутно то ли отводила со лба волосы, то ли успокаивала себя этим жестом. – пожалуй, стоит напомнить тебе о кое-каких обязательствах. Человек внизу, между прочим, сказал, что после твоего возвращения вы оба нанесете ночной визит некой девице, имени которой, увы, никто не разобрал, потому что этот человек произносил его все время только вперемежку с пением.

Здесь старший администратор прервал свою речь, потому что явственно побледневшая старшая кухарка поднялась с кресла, немного отодвинув его назад.

– Я избавлю вас от дальнейших подробностей, – сказал старший администратор.

– Нет, нет, – сказала она и схватил а его за руку, – продолжайте, я хочу услышать все, для этого я и здесь.

Старшего портье, который выступил вперед и громко стукнул себя в грудь в знак того, что он предвидел все с самого начала, старший администратор утихомирил и осадил, сказав ему:

– Да, вы были совершенно правы, Федор!.. Осталось рассказать совсем немного, – продолжал он. – Как водится, лифтеры сначала высмеяли этого человека, затем повздорили с ним и, так как среди них всегда найдутся хорошие боксеры, здорово его поколотили; и я даже не рискнул спросить, как много кровавых ссадин и в каких именно местах он получил, потому что эти ребята – ужасные драчуны и справиться с пьяницей для них совершеннейший пустяк.

– Так, – сказала старшая кухарка, взявшись за спинку кресла и уставившись на только что оставленное ею сиденье. – Ну говори же, Россман, скажи, пожалуйста, хотя бы слово!

Тереза перебежала со своего места к старшей кухарке и взяла ее под руку, чего, как помнилось Карлу, прежде никогда не делала. Старший администратор стоял почти вплотную за спиной старшей кухарки и медленно разглаживал ее скромный кружевной воротничок, который слегка замялся. Старший портье рядом с Карлом повторил: «Ну, так как?» – но сделал это только лишь затем, чтобы замаскировать тычок в спину Карла.

– Это правда, – сказал Карл неувереннее, чем собирался, из-за тычка портье, – я привел этого человека в спальню лифтеров.

– Больше мы не хотим ничего знать, – произнес портье от имени всех.

Старшая кухарка безмолвно повернулась к старшему администратору, потом к Терезе.

– У меня не было выхода, – продолжил Карл. – Когда-то этот человек был моим товарищем; мы не виделись два месяца, и он пришел встретиться со мной, но был так пьян, что оказался не в силах уйти один.

Старший администратор вполголоса сказал стоявшей рядом старшей кухарке:

– Итак, он пришел в гости и после этого оказался так пьян, что не смог уйти.

Старшая кухарка через плечо прошептала ему что-то, а он с улыбкой, явно не относящейся к этому делу, как будто бы возражал ей. Тереза – Карл наблюдал только за ней – в полнейшем отчаянии уткнулась лицом в старшую кухарку и больше ничего не хотела видеть. Единственный, кто совершенно удовлетворился объяснением Карла, был старший портье, повторивший несколько раз: «Совершенно верно, собутыльнику нужно помогать» – и постаравшийся взглядами и жестами закрепить это пояснение в памяти каждого из присутствующих.

– Значит, я виноват, – сказал Карл и сделал паузу, словно ожидая от своих судей доброго слова, которое могло бы ободрить его для дальнейшей защиты, но этого не последовало. – Но виноват я только в том, что привел этого человека в спальню, он ирландец, по фамилии Робинсон. Что же до всего остального, им сказанного, – это пьяная болтовня и вранье.

– Значит, ты не обещал ему денег? – спросил старший администратор.

– Да, – сказал Карл и пожалел, что забыл об этом, по рассеянности или недомыслию он оправдывался в слишком уж категоричных выражениях. – Я обещал ему деньги, ведь он попросил у меня в долг. Но я не собирался ходить за ними, я хотел отдать ему чаевые, которые заработал нынче ночью. – И в доказательство он вытащил из кармана и показал на ладони несколько мелких монет.

– Ты все больше запутываешься, – сказал старший администратор. – Если верить тебе, то все сказанное тобою нужно каждый раз забывать. Значит, первым делом ты привел этого человека – я не верю даже, что его зовут Робинсон; у ирландцев просто-напросто нет таких фамилий – значит, ты привел его в общую спальню; между прочим, одного этого достаточно, чтобы вылететь с работы; денег ты ему сперва якобы не обещал, затем, когда вопрос застал тебя врасплох, ты сознался, что обещал ему деньги. Но мы тут не в вопросы-ответы играем. Мы хотим услышать твои оправдания. Итак, сначала ты якобы не собирался ходить за деньгами, а хотел отдать ему сегодняшние чаевые, потом оказывается, что эти деньги еще при тебе, – следовательно, ты все-таки собирался принести какие-то другие деньги, об этом свидетельствует и твое долгое отсутствие. В конце концов, что особенного, если ты собирался принести ему деньги из своего чемодана? Но ведь ты изо всех сил отрицаешь это и тем уже вызываешь серьезные подозрения, вдобавок ты упорно умалчиваешь, что напоил этого человека здесь, в отеле, а это не подлежит сомнению, поскольку ты сам признался, что он пришел один, но уйти один не смог, да и в спальне этот тип кричал, что он – твой гость. Значит, остается выяснить только два обстоятельства, которые ты, если хочешь упростить дело, объяснишь сам, но в конце концов ясность можно внести и без твоей помощи: во-первых, каким образом ты обеспечил себе доступ в кладовые, и, во-вторых, как это ты скопил чаевые?

«Невозможно защититься, если тебя во всем подозревают», – подумал Карл и ничего не ответил старшему администратору, чем, вероятно, очень огорчил Термезу. Он знал: все, что он мог сказать, тотчас получило бы превратное истолкование и судьба его в руках толкователя: захочет – казнит, захочет – помилует.

– Он не отвечает, – заметила старшая кухарка.

– Это – самое разумное, что он может сделать, – сказал старший администратор.

– Опять небось что-то придумывает, – сказал старший портье и давешней жестокой рукою бережно разгладил свою бороду.

– Молчи, – сказала старшая кухарка расплакавшейся Терезе, – видишь, он не отвечает; что же я могу в таком случае для него сделать? В конце концов я оказываюсь совершенно права в глазах господина старшего администратора. Тереза, скажи мне, может, я не все для него сделала?

Откуда Терезе было это знать и какой прок в том, что старшая кухарка, обращаясь к молоденькой девушке публично, при этих двух господах, с таким вопросом и мольбою, наверное, поступалась очень многим?

– Госпожа старшая кухарка, – сказал Карл, еще раз собравшись с силами, но лишь для того, чтобы избавить Терезу от ответа, иного намерения у него не было, – я не думаю, что опозорил вас чем-либо и после тщательного расследования каждый наверняка это подтвердит.

– Каждый, – повторил старший портье, указывая пальцем на старшего администратора, – это выпад против вас, господин Исбери.

– Ну что же, госпожа старшая кухарка, – сказал тот, – сейчас половина седьмого, давно пора. Думаю, вы позволите мне закончить это Дело, к которому мы и без того подошли чересчур снисходительно.

Вошел маленький Джакомо, шагнул было к Карлу, но, испугавшись общего напряженного молчания, остановился в ожидании.

Старшая кухарка неотрывно смотрела на Карла, и ничто не говорило о том, что она слышала реплику старшего администратора. Глаза ее смотрели только на Карла – большие, голубые, чуть потускневшие с возрастом и от многих переживаний. Она стояла, покачивая перед собой кресло, и вполне можно было ожидать, что в следующий миг она скажет: «Что ж, Карл, как я понимаю, дело покуда не разъяснилось и, как ты справедливо заметил, нуждается в скрупулезном расследовании. Его-то мы сейчас и устроим, независимо от того, хотят этого некоторые или нет, потому что справедливость должна восторжествовать».

Но вместо этого старшая кухарка сказала после небольшой паузы, которую никто не рискнул прервать – только часы, подтверждая слова старшего администратора, пробили половину седьмого, а с ними, как всем было известно, начали бить все часы в гостинице, и звучало это как дрожь огромного нетерпения, – кухарка сказала:

– Нет, Карл, нет, нет! Мы этому не верим. Справедливое дело и выглядит таковым, а твое, должна сознаться, выглядит иначе. Я могу и даже обязана это сказать; я должна это признать, потому что пришла сюда с полным к тебе расположением. Ты видишь, даже Тереза молчит.

(Но она вовсе не молчала – она плакала.) Старшая кухарка запнулась, словно неожиданно приняла решение и продолжила:

– Подойди-ка сюда. Карл. – И как только он к ней подошел, старший администратор и портье тотчас вступили за его спиной в оживленный разговор; она обняла Карла левой рукой и вместе с ним и безвольной Терезой направилась в глубину комнаты, прошлась там с обоими несколько раз взад-вперед, говоря: – Возможно, Карл, и, похоже, ты как раз на это и уповаешь – в противном случае я вообще тебя не пойму, – что расследование признает твою правоту в отдельных деталях. Почему бы нет? Наверно, ты в самом деле кланялся старшему портье. Я даже уверена в этом совершенно, я ведь знаю, что он за человек; как видишь, я даже теперь вполне с тобой откровенна. Но подобные крошечные оправдания ничем тебе не помогут. Старший администратор – а за много лет я научилась ценить то, как он разбирается в людях, – самый надежный человек из всех, кого я знаю, так вот, он однозначно считает тебя виновным, и мне твоя вина кажется неопровержимой. Может быть, ты действовал всего лишь необдуманно, а может быть, ты не тот, за кого я тебя принимала. Но все же, – тут она как бы оборвала сама себя и мельком оглянулась на обоих мужчин, – я не могу отказаться от мысли, что в глубине души ты мальчик вполне порядочный.

– Госпожа старшая кухарка! Госпожа старшая кухарка! – воскликнул старший администратор, перехватив ее взгляд.

– Мы сейчас закончим, – отозвалась она и заговорила еще быстрее: – Слушай, Карл, обдумав твое дело, я еще рада, что старший администратор не затевает расследования; и если он решит его начать, я обязана помешать этому в твоих же интересах. Никому не нужно знать, как и чем ты угощал этого человека, который, кстати, не может быть одним из прежних бывших товарищей, как ты утверждаешь, ведь под конец у тебя произошла с ними крупная ссора, и ты вряд ли станешь кого-то из них угощать. Следовательно, это может быть только знакомый, с которым ты легкомысленно подружился в каком-нибудь городском кабачке. Как ты только мог. Карл, скрывать от меня такие вещи? Если тебе было невмоготу в общей спальне и ты по этой безобидной причине пустился в свои ночные похождения, почему ты не сказал мне ни слова, ты же знал, я хотела раздобыть тебе отдельную комнатку и отказалась от этого только по твоему настоянию. Теперь выходит, что ты предпочел общую спальню, поскольку там чувствовал себя посвободнее. И деньги твои хранились в моем cейфе, и чаевые ты приносил мне каждую неделю; где, скажи на милость, мальчик, ты добывал средства для своих ночных развлечений и откуда хотел принести деньги своему дружку? Это, естественно, важные обстоятельства, на которые я, по крайней мере сейчас, не могу даже намекать старшему администратору, потому что тогда, вероятно, расследование станет неизбежным. Таким образом, ты, безусловно, должен покинуть отель, и чем быстрее, тем лучше. Иди прямо в пансион Бреннера – ты ведь не раз уже бывал там с Терезой, – по этой рекомендации тебя сразу там примут. – И, вытащив из кармашка блузы золотой карандашик, она написала несколько строк на визитной карточке, не прерывая, впрочем, своей речи: – Твой чемодан я отправлю следом. Тереза, беги в гардероб лифтеров и собери его чемодан! (Но Тереза не двинулась с места, после всех этих мучений она хотела теперь до конца пережить тот поворот к лучшему, который приняло дело благодаря вмешательству старшей кухарки.)

Кто-то приоткрыл, не показываясь, дверь и тотчас закрыл ее. Это, должно быть, имело отношение к Джакомо, так как он выступил вперед и сказал:

– Россман, я должен кое-что тебе передать.

– Сейчас, – прервала его старшая кухарка и сунула визитную карточку в карман Карлу, который слушал ее склонив голову. – Твои деньги пока останутся у меня, ты знаешь, что можешь мне доверять. Сегодня побудь в пансионе и обдумай свое дело; завтра – нынче у меня нет времени, я здесь и так уже слишком задержалась, – я приду к Бреннеру, и мы посмотрим, что можно для тебя сделать. Я тебя не брошу, так и знай. Думать тебе надо не о будущем, а, скорее, о недавнем прошлом. – Засим она легонько хлопнула его по плечу и направилась к старшему администратору. Карл поднял голову и проводил взглядом эту крупную, статную женщину, которая спокойно и уверенно уходила от него.

– Неужели ты не рад, – сказала Тереза, оставшаяся с ним рядом, – что все так хорошо устроилось?

– О, да, – Карл улыбнулся ей, совершенно не понимая, отчего он должен радоваться, что его гонят прочь как вора.

Глаза Терезы сияли невинной радостью, будто ей совершенно безразлично, провинился Карл в чем-нибудь или нет, справедливо ли с ним обошлись или нет, если все-таки отпускают его – с честью или с позором. И так ведет себя именно Тереза, которая в своих собственных делах так щепетильна и неделями обдумывает и взвешивает какое-нибудь не вполне однозначное слово старшей кухарки. И Карл нарочно спросил:

– Ты сейчас соберешь и отправишь мой чемодан? – Против своей воли он от изумления покачал головой – гак быстро она разобралась в подтексте вопроса, и догадка, что в чемодане есть вещи, которые нужно хранить в тайне от других, не позволила ей ни взглянуть на Карла, ни протянуть ему руки, она только прошептала:

– Конечно, Карл, сейчас; я сейчас же соберу чемодан. – И она убежала.

Джакомо больше дожидаться не стал, он и так уже истомился и громко крикнул:

– Россман, тот человек свалился внизу в коридоре и не дает себя увести. Его хотели отправить в больницу, но он упирается и твердит, будто ты никогда не допустишь, чтобы он попал в больницу. Нужно, мол, взять такси и отвезти его домой за твой счет. Согласен?

– Человек доверяет тебе, – сказал старший администратор.

Карл пожал плечами и положил в ладонь Джакомо деньги.

– Больше у меня нет, – сказал он.

– Белено еще узнать, не поедешь ли ты с ним, – сказал Джакомо, бренча монетами.

– Он не поедет, – ответила старшая кухарка.

– Итак, Россман, – быстро, не дожидаясь, пока уйдет Джакомо, сказал старший администратор, – ты уволен.

Старший портье кивнул несколько раз подряд, точно старший администратор только повторил его собственные слова.

– Причины твоего увольнения я оглашать не хочу, потому что в противном случае должен был бы засадить тебя в тюрьму.

Старший портье донельзя строго взглянул на старшую кухарку, видимо уразумев, что из-за нее-то приговор и оказался слишком мягким.

– А сейчас ступай к Бессу, переоденься, сдай форму и сию же минуту – вон из гостиницы.

Старшая кухарка закрыла глаза, тем самым она хотела успокоить Карла. Отвешивая прощальный поклон, он мельком увидел, как старший администратор словно бы украдкой взял руку старшей кухарки и погладил ее. Старший портье, грузно топая, проводил Карла к двери, закрыть которую ему не позволил, а даже еще и подержал отворенной, чтобы крикнуть вслед:

– Живо! Через пятнадцать секунд ты должен пройти мимо меня у главного выхода! Хорошенько запомни!

Карл изо всех сил торопился, чтобы избежать придирок портье, но дело шло гораздо медленнее, чем он хотел. Сначала он не мог найти Бесса; к тому же сейчас, во время завтрака, кругом было полно людей; затем выяснилось, что кто-то из лифтеров позаимствовал старые брюки Карла, и пришлось обыскивать почти все вешалки, пока они нашлись, так что, вероятно, прошло минут пять, прежде чем Карл появился у главного входа. Как раз перед ним шла дама в сопровождении четырех господ. Все они направлялись к большому автомобилю, который ожидал их и дверцу которого швейцар уже распахнул, напряженно вытянув в сторону свободную левую руку, что выглядело весьма торжественно. Но напрасно Карл надеялся выйти незамеченным, спрятавшись за этой благородной компанией. Старший портье тут же схватил его за руку и, попросив у господ извинения, втащил к себе.

– Это называется пятнадцать секунд, – сказал он и поглядел на Карла сбоку, как рассматривают плохо идущие часы. – Пойдем-ка, – сказал он затем и повел его в швейцарскую, которую Карлу давно хотелось увидеть, но теперь, подталкиваемый своим недругом, он зашел туда с недоверием, и только. Они были уже в дверях, когда Карл повернулся и, оттолкнув портье, попытался уйти.

– Нет, нет, сюда, – сказал старший портье и втащил Карла внутрь.

– Я ведь уже уволен, – заметил Карл, намекая, что никто в гостинице не может ему приказывать.

– Пока я тебя держу, ты еще не свободен, – сказал портье, что, разумеется, тоже было верно.

В конце концов Карл тоже решил, что упираться незачем. Ну что, в сущности, может с ним случиться. Вдобавок стены швейцарской были сплошь стеклянные, сквозь них превосходно был виден вестибюль с его коловращением людских потоков. Во всей швейцарской, казалось, не было уголка, где можно спрятаться от людских глаз. Люди там, в вестибюле, судя по всему, ужасно спешили, прокладывая себе путь растопыренными локтями и высоко. поднятыми чемоданами, наклонив головы, глядя исподлобья по сторонам, но чуть ли не каждый успевал бросить взгляд в швейцарскую, за стеклянными перегородками которой всегда вывешивались объявления и сообщения, важные как для постояльцев, так и для персонала. Кроме того, швейцарская сообщалась с вестибюлем еще и непосредственно, так как за двумя большими раздвижными окнами сидели двое младших портье и непрерывно давали справки по самым различным вопросам. Оба они были совершенно затурканные, и, зная старшего портье. Карл готов был поспорить, что он в своей карьере вильнул мимо таких должностей. У этих двух информаторов – просто невозможно себе и представить! – перед открытыми окошками всегда толклось по меньшей мере с десяток желающих получить справку. В этой толпе, состав которой все время менялся, обычным делом была языковая неразбериха, будто постояльцы все, как один, прибыли из разных стран. И вопросы задавали все сразу, да еще и между собой разговаривали. Большинство хотели что-то забрать из швейцарской или оставить там, поэтому над толпой то и дело взлетали нетерпеливо размахивающие руки. Вот кому-то потребовалась газета, которая на лету ненароком развернулась и на мгновение накрыла лица просителей. И весь этот напор двум младшим портье приходилось выдерживать. Обычный темп речи для их работы не годился, они тараторили, в особенности один – угрюмый человек с лицом, основательно обросшим бородой, – он давал справки не закрывая рта. Он не смотрел ни на стол, откуда беспрестанно что-то брал, ни на просителя, он оцепенело таращился в пространство, очевидно, чтобы не растрачивать зря свои силы. Кстати, борода, похоже, отрицательно влияла на отчетливость его речи, и Карл, на секунду задержавшись рядом, толком не понял его слов, хотя, вероятно, он говорил на чужих языках, просто с английским акцентом. Вдобавок смущало то, что пауз между справками фактически не было, они сливались, так что нередко иной проситель продолжал слушать с напряженным выражением лица, полагая, что речь идет еще о его деле, и только через секунду соображал, что ему уже все сказали. Нужно было также привыкнуть, что младший портье не просил повторить вопрос, даже когда общий смысл был понятен, только формулировка была слегка нечеткая, – едва заметным покачиванием головы он давал понять, что не намерен отвечать на этот вопрос, предоставляя просителю признать собственную ошибку и сформулировать вопрос получше. Из-за этого некоторые проводили перед окошком очень много времени. В помощь каждому из младших портье был выделен мальчишка-рассыльный, который метался по швейцарской, доставая с полок и из ящиков все, что требовалось шефу. Это была наиболее высокооплачиваемая, хотя и наиболее утомительная должность, предусмотренная в гостинице для мальчишек; в некотором смысле им приходилось еще труднее, чем младшим портье, – те только думали и работали языком, тогда как рассыльные должны были одновременно и бегать, и соображать. Если они приносили не то, что нужно, младшему портье, естественно, недосуг было читать им мораль. Он просто сбрасывал эту вещь со стола на пол. Очень любопытно происходила смена младших портье, которая имела место как раз вскоре после появления Карла в швейцарской. Подобные смены, конечно, должны были происходить часто, во всяком случае днем, потому что вряд ли нашелся бы хоть один человек, способный выдержать у окошка справочной больше часа. В урочное время раздавался звонок, и одновременно в боковую дверь входили два новых младших портье, за каждым следовал мальчик-рассыльный. Сначала они праздно становились у окошка и с минуту разглядывали людей в вестибюле, чтобы установить, на каком этапе находится сейчас процесс ответов. Если момент казался им подходящим, чтобы вмешаться, они похлопывали сменяемого коллегу по плечу, а тот, хотя до сих пор совершенно не обращал внимания на происходящее за спиной, мгновенно понимал, что к чему, и освобождал свое место. Происходило это так быстро, что частенько заставало людей у окошка врасплох, и они буквально отшатывались от внезапно возникшего перед глазами нового лица. Сменившиеся младшие портье потягивались и поливали свои разгоряченные головы водой над двумя стоящими наготове умывальниками. Сменившимся рассыльным было покуда не время расслабляться: они подбирали с полу сброшенные со стола вещи и укладывали их на места.

Все это Карл усвоил за считанные секунды напряженнейшего внимания и с легкой головной болью молча проследовал за старшим портье, который повел его дальше. Очевидно, даже старший портье заметил, какое большое впечатление произвел на Карла этот способ выдачи справок, потому что он вдруг дернул Карла за руку и сказал:.

– Вот видишь, как здесь работают.

Конечно же здесь, в гостинице, Карл не лентяйничал, но о такой работе он и понятия не имел и, почти совсем забыв, что старший портье его недруг, посмотрел на него и молча, с уважением кивнул. Но старший портье опять-таки воспринял, это как переоценку младшего портье и неучтивость к собственной своей персоне, потому что, как бы в насмешку над Карлом, крикнул, не заботясь о том, что его могут услышать:

– Само собой, это самая глупая работа во всем отеле; послушав один час, выучишь почти все вопросы, которые задают, а на остальные и отвечать незачем. Если б не твоя наглость и невоспитанность, если б ты не лгал, не мошенничал, не пьянствовал и не воровал, я, может, и пристроил бы тебя к такому окошку, ведь здесь дуракам самое место.

Выпад по своему адресу Карл пропустил мимо ушей, настолько его возмутило, что трудная и честная работа младших портье вместо похвалы заслужила издевку, и от кого – от человека, который, отважься он хоть раз подсесть к одному из таких окошек, уже через несколько минут вынужден был бы убраться оттуда под хохот просителей.

– Отпустите меня, – сказал Карл, чье любопытство относительно швейцарской было удовлетворено с избытком, – я не хочу больше иметь с вами ничего общего.

– Этого недостаточно, чтобы уйти, – заявил старший портье, стиснув Карлу плечи так, что он рукой пошевелить не мог, и буквально отнес его в другой конец помещения. Неужто люди в вестибюле не видели этого насилия над Карлом? А если видели, то как они все это расценивали – ведь ни один не остановился, не постучал по стеклу, показывая старшему портье, что за ним наблюдают и что он не вправе тиранить Карла?

А вскоре Карл потерял всякую надежду на помощь из вестибюля, так как старший портье дернул за шнурок и задернувшиеся темные шторы мгновенно скрыли полшвейцарской от посторонних глаз. В этой части помещения тоже находились люди, но они работали, не видя и не слыша ничего, что не было связано с их работой. К тому же они полностью зависели от старшего портье и, вместо помощи Карлу, скорее помогли бы утаить все, что бы ни натворил их начальник. Например, здесь сидели у шести телефонов шесть младших портье. С первого взгляда было ясно, что, по инструкции, только один принимал звонки, а его сосед передавал по телефону в соответствующие инстанции полученные от первого данные. Телефонные аппараты были новейшего типа, для них не требовалось специальных кабин, так как звонки стрекотали не громче сверчка, а в трубку можно было говорить шепотом, и все равно благодаря специальному электрическому усилителю в ушах абонента слова звучали громко. Поэтому голоса троих говоривших по телефону были еле-еле слышны, можно было подумать, будто они, бормоча, следят за какими-то процессами в телефонных наушниках, тогда как остальные трое, словно оглушенные неслышным для окружающих шумом, склонились над бумагой, записывая полученные депеши. Рядом с каждым из говорящих по телефону опять-таки стоял мальчик-помощник, он только и делал, что прислушивался к своему шефу и торопливо, как ужаленный, бросался разыскивать т


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.042 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал