Женщина без прошлого

Надежда (отмахиваясь). Ой, убри, убри его отсюда! Воняет, как грязные носки.

Надежда демонстративно зажимает нос, но продолжает с любопытством смотреть на сыр.

Надежда. Он еще и в плесени весь! Караул! Ты что, правда будешь это есть?

Сережа. И ты будешь.

Надежда. Господи, за что?

Сережа достает из чемодана второй пакет.

Сережа. А тут еще тебе хамон и колбаса вкусная.

Надежда. Ой, не надо. Я сыром наемся.

Сережа. Мам, мне кажется, в этом году у тебя будет лучший день рождения.

Надежда берет оба пакета, убирает их в холодильник.

Надежда. Будет, будет. С такими-то подарками, конечно, будет. Иди давай, мой руки, переодевайся. Я там тебе трико и футболку положила в ванной. Что будешь? Борщ? Гороховый? Рассольник? Окрошку?

Сережа. Мам, у тебя зуперия, что ли?

Надежда промакивает лицо полотенцем, думая, что покраснела.

Надежда. Да нет. Все нормально. Это у меня пигментация, реакция кожи такая. Холодно, жарко, стыдно — все на лицо. Сразу на лицо.

Сережа. Я говорю, «зуперия». Это ресторан такой, в котором много разных супов подают.

Надежда отбрасывает полотенце от лица.

Надежда. Да ну тебя! Я ведь знаю, как ты супчики-то любишь. Ничего не ешь, кроме них.Похудел вон опять, как глиста во фраке!

Сережа. Глист.

Надежда. У тебя правда глисты?

Сережа. Да глист, говорю, во фраке, не глиста. Я же мужского рода.

Надежда. Так будешь жрать, скоро от мужского рода ничего не останется.

Сережа. Мам, я вообще-то поправился даже.

Надежда. Да кто тебе это сказал?

Сережа. Весы сказали.

Надежда. А больше они тебе ничего не сказали?

Сережа. «Жиртрест, а не рожа, — говорят, — Сережа».

Надежда. Завязывай с весами разговаривать. Ты лучше мать слушай, а не весы свои китайские. Я говорю, что похудел. Значит, похудел. Ну, какой суп будешь?

Сережа (задумался). М-м-м… Давай борщ.

Сережа уходит в ванную. Надежда идет на кухню, разогревает суп. Через минуту Сережа возвращается в обтягивающем трико и широкой футболке.

Надежда. Сереж, ты что мои трико-то напялил? Я же тебе твои на стиралку положила.

Сережа. А-а-а!

Уходит обратно переодеваться. Возвращается в нормальном виде. На столе уже стоит суп. Садится. Ест.

Сережа. Мам, а что у тебя такхолодно?

Надежда. Отопление еще не дали. Хочешь духовку включу?

Сережа. Да ладно. Не надо. Нормально.Ну что? Народу много позвала на завтра?

Надежда. Позвала только самых близких. Но придутвсе. Ты со сметаной или с майонезом?

Сережа. Со сметаной. Малышева говорит, майонез — это зло.

Надежда. Опять он кого-то слушает. Опять ему кто-то что-то сказал. У тебя свое-то мнение есть?

Сережа (изображает воинское приветствие). Есть!

Надежда (постукивает кулаком по голове). Что там у тебя есть? Мать слушай! Мать плохого никогда не посоветует.

Надежда достает из холодильника сметану. Вдруг начинает смеяться.

Сережа. Ты чего, мам?

Надежда. Ой, я вспомнила, как ты мне паштет привез из Парижа.

Сережа (тоже смеется). О, да! То была знатная фуа-гра!

Надежда. Никогда не забуду. Думала, тушенка. Суп сварила. Дура! Ума нет, а жить охота!

Сережа. А помнишь, я приехал в джинсах рваных?

Надежда. Это те, что я зашила?

Сережа. Ага. Просыпаюсь, смотрю. Все! Хана новым джинсам!

Надежда. Да там такие дыры были! Ужас! Тебе еще детей делать. Застудил бы себе все.

Смеются.

Надежда. Может, тебе зелени покрошить?

Сережа. Давай! Малышева сказала, зелени надо естьмного, чтобы стул хороший был.

Надежда. А что, со стулом проблемы?

Сережа. Никаких проблем.

Надежда режет лук, укроп, петрушку. Ставит доску с зеленью на стол. Сережа добавляет ее в суп.

Надежда. Да бери, бери побольше. Надо так надо. Какай на здоровье.

Сережа ест суп. Надежда смотрит на него и улыбается. Видно, что она хочет что-то сказать, но молчит. Сережа продолжает есть суп. А Надежда продолжает смотреть, улыбаться и молчать. Наконец она не выдерживает.

Надежда. Поел? А теперь рассказывай, милый сын.

Сережа. Да я еще ем вроде.

Надеждадвигается ближе, смотрит в упор на Сережу, медленно двигает его тарелку на себя, не давая тем самым ему нормально есть.

Надежда. Ешь, ешь, не торопись.

Сережа возвращает тарелку на место.

Сережа. Ну, мам! Дай поесть нормально.

Надежда снова двигает тарелку.

Надежда. Да кто тебе не дает-то? Ешь.

Сережа. Ну начинается!

Надежда. Ты мне не нукай здесь! Рассказывай давай. Рассказывай.

Сережа (передергиваясь от холода). Какая холодрыга, а! Не квартира, а шубохранилище какое-то! Как ты здесь живешь? Включай духовку!

Надежда. Так и живу. Скоро спать буду в сапогах, как д’Артаньян.

Надежда подходит к духовке. Открывает. Достает оттуда сковородки. Берет спички. Зажигает газ.

Сережа. Так-то лучше.

Надежда. Рассказывай, а то выключу.

Сережа. Мам, ну а что ты начинаешь? Нормально же общались.

Надежда. А как ты хотел? Тебе тридцать пять лет. Ни котенка, ни ребенка. Может, мне умирать уже скоро. А я внуков в глаза не видела.

Сережа. Да мне самому, может, скоро умирать, а я их тоже в глаза не видел.

Надежда. Типун тебе на язык!

Сережа. Спасибо! И тебе!

Надежда. Я, между прочим, молилась, чтобы ты с невестой приехал.

Сережа. Плохо значит молилась.

Надежда. Хорошо я молилась.

Сережа. Значит, мало. Молись еще. Я что сделаю?

Надежда. Когда внуков привезешь матери?

Сережа. Мам, ну я бы рад. Да где их взять?

Надежда. Не знаешьоткуда внуки берутся?

Сережа. Откуда дети знаю, откуда внуки — нет.

Надежда. Я тут в одном кино видела. Там сын поехал к матери на Рождество и, чтобы ее порадовать, попросил свою подругу с ребенком притвориться его семьей. Он это сделал потому, что очень любил маму. И хотел сделать ей приятное.

Сережа. Ты сейчас намекаешь, чтобы я взял напрокат женщину с ребенком?

Надежда. Я не намекаю. Я тебе прямым текстом говорю. Женись, нарожай детей и живи, как все нормальные люди.

Сережа. А на ком жениться-то? Бабы пошли — мрак!

Надежда. Это у вас в Москве мрак. У нас знаешь, какие девки? (Показывает руками внушительные объемы.) Молодые, красивые, толстые.

Сережа. А толстые-то зачем?

Надежда. У нас ведь не Москва. Мужики — не собаки. На кости не бросаются.

Сережа. Готовить они сейчас все не умеют — каждый день по ресторанам. Постоянные диеты у них какие-то. Кофе без кофеина, молоко без жира, хлеб без муки, сахар без сахара. В холодильнике мышь повесилась. Сельдерей и две морковки. Ну окей, ты на диете! А я-то тут причем? Я жрать хочу! У половины мужиков в Москве уже язва.

Надежда (иронично, взявшись за голову). Бедные мужики.

Сережа. Серьезно! Совсем забыли, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Надежда. Бабушке расскажи. Через желудок у них. Ага.

Сережа. А дома? Знаешь, какой у них дома срач? В раковине вечно волосы! Я мужик — у меня и то чище. А они палец о палец не ударят. Все ждут своих домработниц. В Москве скоро уже у домработниц будут домработницы.

Надежда (вздыхает). Да-а-а. Дела-а-а.

Сережа. Нормальных нет! Вообще нет! Рожать не от кого. А ты говоришь, внуки.

Надежда. Так ты не сразу. Тренируйся на плохих.

Звонит домашний телефон. Надежда выходит из кухни в прихожую. Отвечает.

Надежда. Алло! Да, Римма. Только быстро. У меня Сережа приехал. Передам! (Кричит на кухню.) Сережа, тебе от тети Риммы привет!

Сережа. Спасибо. Ей тоже.

Надежда. Римма, тебе тоже привет. Как там Москва? Да как обычно! Говорит и показывает, пока мы работаем! За Москву не переживай. Сережа? Тоже нормально. (Меняет тон.) Римм, ты для этого звонишь? Нет, еще не женился! А что ему жениться, если ваши девки и так дают? Римм, ну а что ты начинаешь? Нормально же общались. Ладно, скажи мне лучше, ты узнала про доски? Есть? Точно? А ты дотащишь одна? Ой, что бы я без тебя делала, Риммочка! Спасибо тебе. Ты — мой ангел, Римма! До вечера!

Кладет трубку. Возвращается на кухню.

Надежда. Тетя Римма звонила, нашли доски у Любы.

Сережа. Может камни?

Надежда. Да нет! Ну, помнишь, раньше, когда ты маленький был? Народу на праздники много собиралось. Мама с папой мои еще были живы.Папенька твой. Вся родня наша. Припрутся вечно все, а сидеть нигде. Вот мы сверху на табуреткидоски и клали, чтобы места всем хватило.

Сережа (поет). Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка.

Надежда. Жениться тебе надо, лесенка. А ты все песни поешь. С кем ты останешься? Я старая уже.

Сережа. Ой, ну все, сейчас ты скажешь, что хочешь, чтобы возле твоей могилы посадили рябину.

Надежда. Рябина подождет. Я хочу, чтобы ты о будущемдумал.

Сережа. Мам, если я пока не женился, это еще не значит, что я не думаю о будущем. Сейчас другие времена. Мы встречаемся, присматриваемся. Спешить некуда. И вообще, я на день рождения ехал. А ты опять начала.

Надежда. Ничего я не начала. Нормальный разговор. Случись что, кто тебе супы-то варить будет?

Сережа. Инна.

Надежда (заметно меняет тон). Какая еще Инна?

Сережа. А что, у меня не может быть Инны? Ты же только что хотела, чтобы у меня кто-то был.

Надежда. Ну я серьезно.

Сережа. Так и я серьезно. Инна. Домработница моя. Она и будет мне суп варить, пока ты отдыхаешь под рябиной.

Надежда. Это та клизма, что забыламесто?

Сережа (смеется). Ну мам!

Надежда. Ну а что «мам»? Выпила вино за пять тысяч, прощелыга.

Сережа. Ну, жара была. Ничего, кроме этой бутылки, она не нашла. (Улыбается.) Пить хотела женщина!

Надежда. Шерамыга она! Женщина! «Я открыла, ой, а там вино». А ты думала что там? Ты дома молоко, что ли, штопором открываешь?

Сережа. Она, межу прочим, недавно квартиру купила, там у себя.

Надежда. Ох ты ж синхрофазотрон!

Сережа. Чего?

Надежда. Да чего-чего! Прав был дедушка Ленин. Дожили! Каждой техничке по квартире!

Сережа. Ленин такого не говорил.

Надежда. Тебе, может, и не говорил.

Сережа. А тебе говорил?

Надежда. А мне говорил!

Надежда встает в центре кухни и начинает с выражением, стараясь изобразить детский голос, читать стихотворение:

В воскресный день с сестрой моей

Мы вышли со двора.

— Я поведу тебя в музей! —

Сказала мне сестра.

Вот через площадь мы идем

И входим наконец

В большой, красивый красный дом,

Похожий на дворец.

Я вижу дом, где Ленин рос,

И тот похвальный лист,

Что из гимназии принес

Ульянов-гимназист.

Сережа. Ой, ну все! Ты плохая актриса.

Надежда. А домработница твоя хорошая!

Сережа. Ну что ты к ней пристала? Она копила. Вкалывала без выходных.

Надежда. Плавали! Знаем! Вкалывала она. Вот я вкалывала тридцать лет на заводе. В грязи, в пыли, в жару, в холод.

Сережа. В зной и стужу.

Надежда. В зной и стужу! А она пальцем в носу ковыряет и вино хозяйское хлещет, пока ты по испаниям своим разъезжаешь. Уволить надо было сразу! Я тебе говорила!

Сережа. Ага, и остаться без домработницы.

Надежда. Таких работниц, как говна за баней!

Сережа. Зато она трусы умеет гладить и потом их аккуратно в стопочку складывает.

Надежда. А что их гладить?

Сережа. Так надо, говорит. Она у ректора МГУ убирается. Это он ее научил. Там какие-то бактерии, они умирают только при глажке.

Надежда. Всю жизнь прожили, никогда трусов не гладили. Ничего, как видишь, живы, бактерии нас пока не съели.

Сережа. Мам, чего ты от меня хочешь?

Надежда. Да ничего я не хочу.

Сережа. Ты же сама мне всегда говорила, что жизнь одна. Делай только то, что хочешь, а если не хочешь, то лучше вообще не делай!

Надежда. Я такого не могла сказать.

Сережа. Ну не хочу я пока жениться. Не хо-чу! Сейчас у всех свободные отношения.Такие вещи не делаются ведь по заказу. Всему свое время.

Надежда. Что ты роешься, как свинья в апельсинах. Остановись уже на ком-то. И начинай жить по-серьезному. Хватит бегать. Не мальчик уже. Хочешь кофе?

Сережа. Не переводи тему. Я прошу тебя, давай закроем этот вопрос хотя бы на несколько дней.

Надежда. На несколько часов.

Сережа. На несколько дней.

Надежда. Часов.

Сережа. Дней.

Надежда. Часов.

Сережа. Хорошо, на несколько часов с возможностью продления.

Надежда. Ой, ну все ясно! Живи, как хочешь. Кофе хочешь?

Сережа. Ты же знаешь, я не пью кофе.

Надежда. Опять Малышева не велит?

Сережа. Ага.

Надежда. А кофе с белисó м?

Сережа. Бейлис, мама, он бейлис.

Надежда. Ну, с бейлисом. Позвони Малышевой, спроси: «Тетя Лена, а можно бейлиса выпить?»

Сережа. А что, есть бейлис?

Надежда. Ну, помнишь, ты привозил откуда-то?

Сережа. О боже! Это когда было? В шестьдесят четвертом? Ты у Брежнева на коленях ещесидела. Он уже засох, наверное.

Надежда. Кто? Брежнев?

Сережа. Бейлис!

Надежда. Ничего не засох. У меня ничего не засыхает.

Сережа. Как обычно! Хранишь все по сто лет. Куда ты это все бережешь? Кому?

Надежда. Слушай, ну ты будешь кофе с бейлисом или как?

Сережа. Алкоголь? С утра? С удовольствием!

Надежда ставит чайник, достает чашки для кофе и в каждую наливает почти по полчашки бейлиса.

Сережа. Мам, ты чего? Кто так наливает! Надо же по чуть-чуть.

Надежда. Дома своими техничками будешь командовать. Соберешь их всех за семейным столом — Инн, Ян, Свет, Тань, Мань, кто там у тебя еще? Нальешь им по чуть-чуть. Сядете, выпьете, пообщаетесь культурно, у вас времени много. У них же, наверное, тоже нет своих семей, раз они трусы по всей Москве гладят? А у меня пей так, как налила!

Сережа. Что у тебя за характер? Что ты все командуешь, а?

Надежда. Яйца курицу не учат.

Сережа. Не учат. Но дисциплинируют.

Надежда. Ты доживи до моих лет. Своих детей роди и их дисциплинируй. Когда будут дети? Мне пятьдесят! Я спрашиваю тебя, когда будут дети?

Сережа. Мам, у меня для тебя две новости. Во-первых, детей у тебя уже не будет. А во-вторых, завтра тебе шестьдесят.

Надежда. У меня для тебя тоже две новости. Во-первых, завтра мне пятьдесят лет и сто двадцать месяцев. А во-вторых, у меня еще вполне могут быть дети.

На этих словах в кухне резко распахивается форточка, сильный ветер поднимает штору почти до потолка. От сквозняка дверь с грохотом захлопывается. Надежда спешит закрыть форточку.

Сережа. Закрывай скорее! Холодно!

Надежда. Давай я тебе свитер дам? Что ты мучаешься?

Надежда уходит в комнату. Открывает шкаф. Находит там свитер с елочками. Возвращается на кухню. Подаетего Сереже.

Надежда. Держи!

Сережа (надевает свитер). Спасибо.

Чайник кипит.

Сережа. Налей, подруженька! Забудь обиду горькую.

Надежда заливает чашки с бейлисом кипятком, кладет в каждую по ложке растворимого кофе, размешивает и ставит на стол.Сережа протягивает чашку, чтобы чокнуться.

Сережа. С наступающим!

Надежда. Спасибо, милый сын!

Чокаются. Пьют.

Надежда. Льет как из ведра сегодня. Вы хоть нормально долетели? Не трясло?

Сережа. Нормально вроде.

Надежда. Ты когда родился, вот такой же дождь шел сильный. Я медсестрам говорю: «У меня в ушах шумит». А они мне: «Это не в ушах у тебя. Это ливень на улице. Парень богатый будет». А я тебе рассказывала, как по дороге в роддом цыганку встретила?

Сережа. Рассказывала. Сто пятнадцать раз. Которая нагадала тебе, что у тебя родится или мальчик, или девочка.

Надежда. Я потом уже только, в палате, поняла, что меня развели, как липу. А что Кириллом тебя хотела сначала назвать, говорила?

Сережа. Вот это что-то новенькое. С этого момента, будьте добры, поподробнее.

Надежда. Я хотела тебя назвать Кириллом. Баба Маша пришла в роддом, спрашивает: «Как назовешь?» Я говорю: «Кириллом». Она реветь. «Зачем нам, — говорит, — Кирилло — засрано рыло?» Пришлось назвать тебя Сергеем. В честь деда.

Сережа. Вот тут баба Маша была права. Нам засрано рыло не надо.

Надежда. А мне нравилось, красивое имя Кирилл. У нас начальника на заводе так звали. Кирилл Александрович! Хороший мужик был. Такой статный, высокий. Ты на него чем-то похож даже.

Сережа. Мам, ты мне точно больше ничего не хочешь рассказать?

Надежда. Да прекрати ты! Ты был такой долгожданный ребенок. Я же очень долго не могла забеременеть. В Кисловодск каждый год ездила лечиться. Родила тебя уже поздно. В двадцать пять.

Сережа. Не говори. Старая дева.

Надежда. До сих пор жалею, что не родила еще. Все боялась, что не потяну. Может быть, позже. Еще не время. Думала, думала. А время быстро пролетело. И уже вроде как поздно. И думать стало не о чем. А представляешь, как было бы хорошо? Был бы у тебя сейчас брат. Ну или сестра. И мне спокойнее, что ты не один останешься.

Сережа. Ага, спокойнее! Пересрались бы потом все из-за квартиры.

В комнате звонит телефон. Но на этот раз мобильный. Раздается рингтон: «Надя, возьми трубку. Это Римма. Надя, возьми трубку. Это Римма». Надежда выходит из кухни, долго ищет мобильный, наконец находит его в серванте, отвечает.

Надежда. Римм, а ты что на мобильный звонишь? Как занято? Значит, опять Рая трещит, — у нас же спаренный. «Санта-Барбара» закончилась, но только не для Раи. Она все новые пересказывает. Дурдом! Что узнать? Чего ты хочешь? Римма, тебе что, заняться больше нечем? Сейчас я все брошу и буду спрашивать, не хочет ли он вступить с твоей Викой в контакт. (Пауза.)

Кричит Сереже на кухню.

Надежда. Сереж, тут тетя Римма интересуется, не хочешь ли ты вступить в контакт с ее Викой? Что бы это ни значило.

Возвращается к разговору по телефону.

Надежда. Где?

Снова обращается к Сереже.

Надежда. Она имеет в виду, в интернете.

Сережа. Мам, ну какой «Контакт», я в «Фейсбуке» работаю.

Надежда (щепотом). Римма, им в ФСБ не разрешают интернетом пользоваться. Ты уже прости. (Снова в полный голос.) Ну, не переживай! Найдем твоей Вике кого-нибудь у нас. Вы уж тоже прям сразу на Москву замахнулись. Ну а что? Маринка Копылова в 50 лет замуж вышла. У твоей еще десять лет в запасе. (Смеется.) Ты мне лучше скажи, ты к Любе-то ходила? Доски, Римма! Доски! Ты же знаешь, мне на завтра нужны доски. А я спрашивала уже? Ой, Римма, ты заразная. Ну тебя к черту! (Смеется.) Давай, пока!

Сцена вторая.

Надежда возвращается на кухню. За столом сидит Сережа второй. Но все происходит так, будто ничего не изменилось.

Сережа второй. Что, тетя Римма опять Вику сватала?

Надежда. Не говори, придумают тоже! Ни рожи, ни кожи, ни сиси, ни писи. Сорок лет, а все в розовом ходит. Я тут, кстати, недавно твою одноклассницу видела. Галю Гагарину. Помнишь?

Сережа второй. А то! Еще спрашиваешь? Конечно, помню. У нее были такие красивые уши.

Надежда. Слушай, такая красавица стала! Ты бы ее видел! Кто бы мог подумать? Галя Гагарина! Всю жизнь у вас в школе самая страшненькая была. А сейчас — леди!

Сережа второй. Угу! Леди Гага.

Надежда. Она тут у нас в районном конкурсе красоты участвовала, так теперь она официально какая-то там мисс.

Сережа второй. Мисс «Военный городок». Кстати, мам, а где у нас лежат мои школьные фотки?

Надежда. Школьные фотки? Проснулся! Мы с тетей Риммой их давно в гараж отнесли.

Сережа второй. Как в гараж? Мам, ты совсем, что ли? Это же память!

Надежда. А я женщина без прошлого. Не хочу жить прошлым. И тебе не советую.

Сережа второй. Ну вы вообще, Надежда Михайловна!

Надежда. Да сдались тебе эти фотки? Зачем они тебе?

Сережа второй. Хотел выложить. Друзьям показать.

Надежда. Ой, не стоит!

Сережа второй. Это почему это?

Надежда. Только если новогодние… Там тебя хоть из-за костюма не видно.

Сережа второй. Вот вечно ты так! Детям надо с рождения говорить, что они самые лучшие, самые красивые. А еще внуков воспитывать собралась.

Надежда. А мне тоже в детстве никто не говорил, что я Елена Прекрасная. Ничего! Нормальная выросла! Терпеть не могу лицемерие! Я всю жизнь за правду-матку. Вон Риммка Вике все время талдычила, что та красавица, и что? Толку-то? (Начинает говорить с интонацией диктора в программе «Давай поженимся».) Виктория, 40 лет, красивые редкие зубы. Работает в стриптиз-клубе. Охранником. Мечтает встретить принца, но пойдет с любым. (Дальше продолжает обычным голосом.) Ее даже в «Давай поженимся» не взяли.

Сережа второй. Правда, что ли?

Надежда. Конечно, правда. Я больше не вру. Бросила.

Сережа второй. Давно?

Надежда. Вчера. Вот ты хоть в школе-то себя помнишь? Друзьям он фотографии показывать собрался.

Сережа второй. Ну, помню. А что?

Надежда. Да ничего хорошего. Не лицо было, а один сплошной прыщ. И клерасил тебе покупала, и дрожжи пивные тетя Наташа приносила.

Сережа второй. М-м-м, кстати, дрожжи хорошие были. Я бы сейчас их снова пропил. А то что-то опять прыщи пошли.

Надежда. Какие прыщи в твоем возрасте, милый сын? У тебя уже морщины, а ты все прыщи давишь. Пойдем, помоги мне лучше стол собрать.

Уходят в комнату.Сережа второй прикручивает ножки к столешнице. Надежда включает утюг и начинает гладить скатерти.

Сережа второй. Как там отец поживает?

Надежда. Что ему сделается?

Сережа второй. Так и живет на даче?

Надежда. А куда его девать? Собаками не выгонишь.

Сережа второй. Тебе квартира. Ему дача. Все по-честному.

Надежда. Зима! Крестьянин торжествует! По-честному он все разделил.

Сережа второй. Вы не общаетесь?

Надежда. Почему? Общаемся. Каждый день. В кино ходим, на танцы. Ночами он мне смски любовные пишет. Вот сегодня вечером пригласил на свидание в кафе «Уют». Как думаешь, пойти?

Сережа второй. Мам, ну серьезно?

Надежда. А я серьезно.

Сережа второй. Вот не пилила бы ты его вечно, жили бы, может, сейчас вместе.

Надежда. А с ним по-другому было нельзя. Ты разве не помнишь? Пока не заматеришься, он не понимает. Приехал тут, банки из гаража привез, пока поднимался на третий этаж, половину разбил, гадина. Я его спрашиваю: «Толенька, ты будешь есть, скотина ты такая?» Вот он и мямлит, и мямлит, как хрен во рту жует. Ну ты можешь нормально ответить, будешь ты жрать или нет? «Я не знаю, если хочешь, Надюша, могу поесть». Да пошел ты в жопу! Одолжение он мне делает. Не хочешь — не ешь.

Сережа второй. У тебя как в армии. Железная дисциплина! Тебе надо было в цирковое поступать. Из тебя получился бы хороший дрессировщик кошек.

Надежда. А тебе надо было в юридический идти. Стал бы адвокатом. Защищал бы домработниц своих и папеньку. Ну, или судьей на худой конец. Ты же любишь всех судить.

Сережа второй. Никого я не сужу. Просто не к лицу тебе эти командирские замашки. Ты же женщина.

Надежда. Ну и что, что женщина? Баба — тот же мужик, только лучше...

Сережа второй. Лучше, лучше. С тобой бесполезно спорить.

Надежда. Вот и не спорь. Тут недавно смотрю, он загибается совсем. «Что болит?» — спрашиваю. — «Туловище». — «Дебил ты, — говорю, — а не туловище. Живот? Что? Где конкретно болит?» Мычит, мычит. Корова бы уже ответила. Повела его в больницу. С врачихой знакомой договорилась, пятьсот рублей ей под шоколадку положила. «Иди, — говорю, — в 202-й кабинет, там тебя посмотрят».

Сережа второй. А он что опять не так сделал?

Надежда. А что он когда делал так? Возвращается через 5 минут: «Надюша, так там не то, там врач по голове. А у меня же туловище. У меня же голова не болит». Я говорю: «Правильно, Толя! Голова болит, когда она есть. А у тебя ее нету. Чему болеть-то? Ты же рыба! Ты же шпрота! У тебя головы нет! Иди к врачу, — говорю, — пожалуйста, а то я тебя сейчас в морг уведу. Не хочешь по-плохому, по-хорошему будет хуже».

Сережа второй. Опять ты с ним по всей строгости закона? Может, ему и правда надо было врача нормального?

Надежда. Еще один нашелся! Какого нормального? А Наталья Павловна чем не нормальная?

Сережа второй. Ну, я имею в виду, другого, этого, ну, не по голове который.

Надежда. Сереж, ну я знаю, наверное. Наталья Павловна — не дурочкина сестра! Кандидат наук! Если она врач по голове, то уж как-нибудь разберется с его туловищем гнилым.

Сережа второй. Ну и что в итоге-то?

Надежда. А что в итоге? Никакого итога. Бочком, бочком — свинтила крыса с корабля. Конченный! Просто конченный! Ты представляешь? Уйти, когда я уже договорилась! Я бежать к Наталье Павловне, стыдоба, неудобно. Захожу, а она сидит уже шоколадку жрет.

Сережа второй (смеется). Деньги-то хоть отдала?

Надежда. Отдала. Она женщина приличная. Кандидат наук. Вот ты мне скажи, мне зачем это все? Мы двадцать пять лет не живем вместе. Я успела уже второй раз замуж выйти и снова развестись. А он как был тут, так и остался! Всю жизнь его тащу. Со всеми договорюсь, везде устрою. Надя, можешь это? Надя, можешь то? Я все могу: пахать, косить, давать, просить. А его что ни попросишь, все через «не хочу». Только бы и лежал на диване. Лентяй поганый!

Сережа второй (смеется). А тебе, конечно, невыносима мысль, что кто-то может просто лежать на диване и ничего не делать?

Надежда. Да, невыносима! Терпеть не могу, когда мужик отдыхает!

Сережа второй. Ладно, не заводись. Пойдем лучше еще кофе выпьем.

Надежда. Ничего, ничего. Отрыгнутся кошке мышкины сопли.

Входят на кухню. Надежда снова ставит чайник и снова наливает в чашки щедрые порции бейлиса. Чайник еще не успел остыть, поэтому закипает быстро. Надя разливает кипяток по чашкам и добавляет кофе. Садятся пить.

Сережа второй. Ты пойми, никакому мужику не понравится, когда его пилят с утра до вечера.

Надежда. Я смотрю, ты такой умный! Как букварь!

Сережа второй. У тебя же командирские замашки. Спокойно жить не даешь.

Надежда (подходит к духовке). Ты согрелся, нет? А то дышать уже нечем!

Сережа второй. Выключай, выключай.

Надежда выключает духовку. Садится обратно за стол.

Сережа второй. Что ты всю жизнь всех строишь, всеми командуешь? Ну, что ты как Надя-командир?

Надежда. Да никакая я не командир. Просто хочу, чтобы все было по-моему.

Сережа второй. Ну, это и есть командир. Это у тебя от бабушки еще. Она тоже всех строить любила. Надо как-то мягче быть.

Надежда молча пытается изобразить мягкую, нежную леди.

Сережа второй. Нежнее.

Надежда утрирует изображаемую нежность, слегка расслабляет плечи и немного сползает со стула.

Сережа второй. Еще нежнее.

Надежда практически падает со стула и добавляет дурацкую улыбку на лице.

Сережа второй. Боже, за что мне это все?

Надежда нормально садится на стул.

Надежда. Сережка, да не смогу я уже измениться. Мне шестьдесят лет. Язык мой — враг мой. Характер непростой.

Сережа второй. «Непростой»! Скажешь тоже. Скверный! Отвратительный характер!

Надежда. Отвратительный, отвратительный... Сам ты отвратительный.

Сережа второй. А что, не так, что ли?

Надежда. Не так, что ли! Хоть бы один мужик нормальный попался. Все, как туалеты: то занят, то не работает. Был бы нормальный мужик, да я бы с радостью стала белой и пушистой.

Сережа второй. Сказала лягушка.

Надежда. Сначала с отцом жили в коммуналке. Ты родился. Оба на заводе работали. Немного посидела с тобой и опять на завод. Работать надо было. В очереди на квартиру стояла. Работали тогда по сменам. График ужасный. Тебя бабушке, сами на завод.

Сережа второй. А вот и плохо. Дети должны жить с родителями.

Надежда. Да что вы говорите? Интересный он какой! А работать кто будет? Тогда ведь не принято было дома сидеть. Мы все работали. У всех дети так росли. У кого с бабками, у кого в яслях.

Сережа второй. Вот и выросло целое поколение недолюбленных. Бегаем теперь. В каждом встречномлюбви ищем.

Надежда. А с чего ты взял, что вас не любили?

Сережа второй. Да я не говорю, что не любили. Но все равно, бабушка — есть бабушка.

Надежда. Тебя послушать, так у тебя прямо тяжелое детство было.

Сережа второй. А что, не так, что ли?

Надежда. А что, так, что ли? Что у тебя тяжелого-то было, кроме аккордеона? Обут, одет, при живых родителях.

Сережа второй. Да я вас толком и не видел. Вы вечно на работе были. А когда видел, вам не до меня было — вы орали друг на друга, как ошпаренные.

Надежда. Ну все, проснулась опять рабыня Изаура.

Сережа второй. Скандалы эти ваши постоянные. Я всегда, когда спать ложился, думал: хоть бы сегодня мама с папой не поругались.

Надежда. Правильно. Мама с папой. Ты понятия не имеешь, что значит жить без отца. Мы с мамой остались вдвоем, когда мне было пять лет. Отца на заводе током убило. А у тебя всегда был папа. Такой-сякой, но был.

Надежда начинает немного нервничать, но старается не подавать вида. Она подливает себе бейлиса. Уже без кофе. Пьет и ходит по кухне. Туда сюда. Туда сюда.

Надежда. Ты думаешь, мне, что ли, нравились все эти скандалы?

Сережа второй. Иногда мне казалось, что да. Ты же ему света белого не давала. Пилила без конца и края. Будто специально, чтобы он на дачу убегал.

Надежда. А ты думаешь, он от меня убегал? Ты с чего это взял? Он не от меня убегал, а к бабам своим. Устроил там из дачи проституточную. Ты просто маленький был, тебя в такие подробности не посвящали.

Сережа второй. А ты его хоть раз за рукупоймала?

Надежда. Птицу видно по помету. Что мне его было ловить?

Сережа второй. Да не было никаких баб! Это плод твоего воображения. Он убегал, потому что уже невозможно было дома оставаться.

Надежда. Не правда! Все вокруг знали, что он ни одной юбки не пропускает. Ты пройдись по городу. Посмотри на людей. Может, похожих на себя увидишь. Не удивляйся. Это вполне может быть твой брат. Я все терпела, терпела. Лишь бы у Сережи был отец. Лишь бы Сережа не рос безотцовщиной, как я.

Сережа второй. Могла бы не мучиться! Лучше бы уж вы развелись.

Надежда. Чем лучше?

Сережа второй. А всем! Была бы у меня счастливая мама и счастливый папа, но по отдельности. Да, не вместе! Зато всем спокойно. Без этой постоянной нервотрепки.

Надежда. Сейчас легко рассуждать. Ты вырос с отцом.

Сережа второй. Даже с двумя. Только я обрадовался, что вы разошлись. Так нет! Мама снова замуж собралась!

Надежда молчит.

Сережа второй. Ты мне скажи, ну неужели нам нельзя было какое-то время пожить спокойно, вдвоем? Какой был смысл разводиться, чтобы снова выйти замуж, да еще за этого урода?

Надежда. А ты эгоист, однако, Сергей Анатольевич. Я ведь еще не старуха была. Мне тоже хотелось, чтобы кто-то рядом был.

Сережа второй. Ну и где он? Рядом? Придет завтра?

Надежда. А по-твоему, легко жить одной? Тебя растить, на ноги ставить, учить. Я всю жизнь вкалывала как Папа Карло. Папаша твой мне все нервы истрепал. А тут Пашка появился! В кои-то веки нормальный мужик. Цветы, подарки, слова красивые. Деньгами помогать начал. Не жадный, как все. Планов громадье было! Он даже тебя усыновить собирался.

Сережа второй. Угу. Усыновил. Два раза. Догнал и еще раз усыновил. Посильнее.

Надежда. А я поверила. Хотелось поверить. Вот и поверила. Вспомнила вдруг, что я женщина, а не лошадь ломовая. Начиналось-то все нормально… Это потом он стал то уходить, то приходить, когда захочет. Пить начал. А потом ужеи кулаки зачесались… Но дрался он только по пьяни. Да и не бил он меня сильно никогда. Так… Это все алкашка… Все от нее… А так мужикв глубине души он был хороший. Его никто не понимал просто. Кроме меня. Я понимала. Я его лучше всехзнала. Внутри он совсем другой человек был. Добрый. Очень хороший мужик. Еще бы руки не распускал, цены бы ему не было.

Сережа второй. Урод, блин! Убил бы! Холодрыга! Не могу! Включай духовку, мам! Ну невозможно! Сидим, как в лесу.

Надежда не реагирует. Застыла. Сидит и молчит.

Сережа второй. Мам, включай, говорю, духовку! Дубариана! Зубы мерзнут!

Надежда. Он умер весной. (Пауза.) Поднимался по лестнице в цехе. Плохо стало. Упал. Пока скорая ехала, он помер. Сердце. И все. И нет Пашки. Умер Пашка.

Надежда начинает плакать. Сережа второй встает, подходит к окну, смотрит куда-то вдаль. Молчит.

Надежда (сквозь слезы). Я любила его. Знаешь, как любила? Ох, как я его любила! Никого так из мужиков никогда не любила. Поэтому и прощала все. Прощала и прощала. Умом-то я все понимала, а поделать с собой ничего не могла. Все время на что-то надеялась. Думала, может, изменится, может, в последний раз. А он опять за старое. Опять все то же самое.

Сережа второй. Мам, не реви.

Надежда (сквозь слезы). Я до последнего надеялась. Думала, придет однажды, мы сядем, начнем смотреть друг другу в глаза. Смотреть и молчать. Нам делить-то нечего уже. Обид давно никаких не осталось. Просто сядем и будем смотреть друг на друга. Молча. А потом реветь. Долго будем реветь. А потом обнимемся, как родные. Мы ведь родные с ним. А потом он скажет: «Какие же мы были дураки, Надька! Сколько лет угробили!» А он умер. И не придет уже. Как так? Я же ждала. Я же знала, что он придет. Его никто так понимал, как я. И вот она, долгожданная старость. Теперь никакой «Санта-Барбары». Теперь просто живи спокойно. Бери и живи! А он взял и умер. И ждать больше некого. И надеяться не на что. Господи! Старая дура! Старая дура! Всю жизнь прождала чего-то… Я и сейчас его жду. Каждый день вспоминаю. Когда с девками собираемся, когда альбомы смотрю. Я поэтому и унесла их все в гараж, чтобы с глаз долой, из сердца вон! Чтобы не думать! Чтобы забыть! А забыть не получается. Я первое время, когда он ушел, повсюду даже запах его чувствовала. Все с хлоркой перемою, а все равно чувствую. А теперь как представлю, что его нет, что не будет больше этого запаха никогда… Так хоть волком вой! Хоть на стены лезь!

Надежда продолжает плакать.

Надежда. И мать я была плохая. Я знаю. Я тобой не занималась. Вечно то пьянки, то гулянки. То работа, то еще что-нибудь. Тут с отцом разошлись. Тут у меня любовь-морковь случилась. Я вообще не знаю, в кого ты такой получился.

Сережа второй подходит к Надежде, обнимает ее, успокаивает.

Сережа второй. Да перестань ты. Ну кто тебе сказал, что ты плохая мать?

Надежда (сквозь слезы). А я сама знаю. Я всегда себя виню. Это я виновата, что у тебя жизнь не ладится.

Сережа второй. Что у меня не ладится-то? Чепухи не говори!

Надежда. Я любила тебя. Может, как-то не так. Не знаю. Но ты только не думай, что я тебя на мужиков своих променяла.

Сережа второй. Да я так и не думаю. Успокойся.

Надежда (все еще сквозь слезы). Я всегда хотела, чтобы ты жил лучше, чем я. Может, я что-то не так делала, может, я что-то упустила. Ты прости. Мы ведь понятия не имели, как вас воспитывать. Нас никто этому не учил. И наших родителей тоже. Книг никаких толком не было. Малышевой твоей даже не было. Мы ничего не знали. Это сейчас у вас у всех телефоны, интернеты, вы все знаете. Только воспитывать некого — вы не рожаете. А мы же дремучие росли. Дремучие!

Сережа второй. Мам, перестань. Ну кто тебя в чем обвиняет? Все ты правильно делала.Какие воспитатели? Что воспитать-то? Ерунда все это. Все равно у каждого свой путь. Хоть увоспитывайся!

Надежда. Надо было, наверное, отдать тебя на спорт, заставить все-таки закончить эту музыкалку проклятую. А мне все жалко тебя было. Я смотрела на этих ребятишек, которые с утра до ночи то в одной, то в другой школе — света белого не видят, и думала: пусть у Сережки будет детство. У меня у самой его не было, работать начала с малых лет. Думала, пусть хоть у тебя будет.

Сережа второй. Мам, ну отдала бы на спорт, я бы сейчас возмущался, что на китайском не говорю. Мы ведь, дети, все неблагодарные. Что бы ты ни сделала, все равно найдем, что предъявить. Свалить на родителей — это святое. Вот я, например, дрыщ. Кто виноват, что я в зал не хожу? Правильно! Родители. Не привили с детства любовь к спорту.

Надежда. Ты не дрыщ. Ты красивый.

Сережа второй. Красивый дрыщ! Знаешь, это как я раньше думал: плохо, что я все детство был предоставлен сам себе. Что вы мной не занимались. Особо не воспитывали. Ничего не запрещали. Не заставляли. Хочешь гулять до ночи — гуляй, Вася! Хочешь в лагерь на три смены — пожалуйста! Не хочешь в музыкалку ходить — бросай! Вроде как никакой дисциплины.

Сережа второй берет табуретку. Садится напротив Надежды.

Сережа второй. Но я тебе так скажу. Зато я вырос нормальным, самостоятельнымчеловеком.И уж точно нигде не пропаду. Так что хорошо вы сына воспитали, Надежда Михайловна. Очень хорошо. Не знаю уж, была ли это задумка такая, план воспитания или это случайно вышло, но поверь мне, тебе точно не в чем себя винить. Абсолютно не в чем.

Надежда. Все равно, прости.

Сережа второй. Ну что ты заладила? Прости, прости… Не за что мне тебя прощать. Все вышло так, как должно было быть. Я тебе даже больше скажу. Я пока с Аленкой жить не начал, не понимал, как ты все Пашке прощала. А теперь я и это очень хорошо понимаю. Она когда ушла, я думал, у меня вообще крыша съедет. А вернись она — я бы тоже все простил.

Надежда. Сереж, хватит. Отпусти ты ее. Было и было. Прошло. Посмотри на меня. Я тоже Пашку забыть не могла. Все думала, что когда-нибудь вернется, что все наладится. Ждала, ждала. Так и прождала всю жизнь. Не повторяймоих ошибок. Сколько ты еще ждать ее будешь? Ты все рассказываешь, что девки пошли не те. Готовить не умеют. Все хорохоришься, хорохоришься, мол, выбираешь, мол. Ты все это рассказываешь, а я слушаю, киваю, соглашаюсь, все шуточки шутим. Но я ведь не дура, Сереж. Я ведь мать. Я все чувствую. Я же вижу, что ты один, все время один. Нет у тебя никаких Мань, Тань. Все ты сочиняешь. Ты зациклился. Хватит! Не живи прошлым. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.Мне больно смотреть на тебя. У меня сердце разрывается. Ну отпусти ее. Люди расстаются. Так бывает. Да, больно! Я тебя очень хорошо понимаю. Но жизнь ведь на этом не заканчивается. Не ты первый, не ты последний. И чем быстрее ты это поймешь, тем лучше.

Сережа второй (стучит пальцами по столу). Нет, это вытрезвитель, а не квартира! Тебе надо хотя бы обогревателькупить какой-то!

Сережа второй встает, наливает себе бейлиса. Пьет залпом. Садится обратно за стол. Молчит. Глубоко вздыхает.

Сережа второй. Мы же тогда уже дом начали строить. Помнишь?

Надежда. Помню. Как не помню.

Сережа второй. Не понимаю. Я все равно не понимаю. Я не понимаю. Ну как можно так с людьми поступать? Ну ведь семь лет прожили. Семья. Планы. Дом. Друзья. Взять и уйти практически в один день. Просто взять и все перечеркнуть. Без всяких причин. Как будто чужие люди. Неужели ей не хотелось позвонить, встретиться? Неужели она сама не скучала? Ну я же не чужой ей человек. Как это? Я не понимаю. Ну как, мам?

Надежда. Хвалить думать. Хватит этобесконечно прокручивать. Почему ушла? Что не так? Может, все было так! А может, она другого полюбила? Так ведь тоже бывает, Сереж. (Длинная пауза.) Я никогда тебе раньше этого не рассказывала, но с Пашей мы познакомились еще до развода с отцом. Это я ему изменила. А потом развелась. Еще полгода мы скрывались. Для всех я была обиженная жена, мать-одиночка. А через полгода мы якобы познакомились с Пашкой, потом я его с тобой познакомила, потом со всеми. А позже он переехал к нам. Вот так. Вот так все и было. (Пауза.)

Сережа второй уходит из кухни. Надежда сидит, молчит. Через минуту Сережа второй возвращается с пачкой сигарет. Он походит к окну, закуривает, открывает форточку. Смотрит в окно. Молчит.

Надежда. Ты опять курить начал?

Сережа второй не отвечает.

Надежда. Ты же бросил вроде?

Сережа второй по-прежнему молчит.

Надежда. Малышева не одобрила бы. Сереж, на меня можешь обижаться. Но ты главное Аленку прости. Она все равно сыграла свою роль. Сыграла и ушла. Значит, так и должно было быть. Плохая жена хорошей место греет. Значит, будет другая. Значит, эта не твоя. Поверь мне, в душе ей сейчас, может, во сто раз хуже, чем тебе. Я вот все пилю, пилю Толика, а ведь бросить-то его так и не могу. Не могу. Потому что чувство вины, будь оно неладно. И это еще большой вопрос, кому сейчас тяжелее: тебе или ей. Ты этого не узнаешь никогда. Да тебе это и не надо. Ты просто прости ее. И отпусти уже наконец-таки. Не надо жить прошлым. Послушай меня, Сереж. Не надо. Ничего хорошего в этом нет.

Сережа второй (молчит, глубоко дышит). Полюбила, говоришь, другого? Отпустить? Простить? Ну хорошо, я тебе тогда тоже кое-что расскажу. Я не говорил тебе раньше. Не хотел расстраивать. Она не просто ушла от меня. Мы тогда ребенкаждали. Срок был еще совсем маленький. Никому не говорили. Как-то мы проснулись с ней, как сейчас помню, хороший был день, лето, солнце, настроение отличное. Позавтракали вместе. Я на работу поехал. Она в больницу. А вечером я узнал, что она сделала аборт. Она меня даже не спросила. Она меня даже не предупредила. Как будто это вообще меня не касалось. (У Сережи второго появляются слезы на глазах.) Сейчас бы у тебя уже был внук. Или внучка. Я лично сына хотел. Очень ждал сына. Думал, если родится сын, назовем, знаешь, как?

У Надежды опять выступают слезы.

Надежда. Как?

Сережа второй (со слезами на глазах). Кириллом.

Надежда (уже не сдерживая слез). Зачем нам Кирилло — засрано рыло?

Они смеются сквозь слезы. Сложно понять смеются они или плачут. Скорее то и другое. Затем Надежда встает за спиной у Сережи второго и кладет руки ему на плечи. Они успокоились и просто молчат. Повисает пауза, каждый осмысливает слова другого. Тишину пронзает уже знакомый рингтон: «Надя, возьми трубку. Это Римма. Надя, возьми трубку. Это Римма».

Сережа второй (пожимает плечами). Отвечай.

Надежда уходит в комнату за мобильным. Отвечает.

Надежда. Алло! Да. Да. Как умерла? (Длинная пауза.) У меня же юбилей завтра. А доски? (Пауза.) Римма, я тебя убью! Я думала, наша Любка! Ну та тоже, красавица, хороша! Нашла время, когда помирать! А так девять дней уже? (Меняется в лице.) Вот что ни говори, Римма, хорошая она была все-таки женщина. Угу. Да. Совсем никто не пришел? Пять человек всего? Ну а что ты хотела? Этого, в принципе, и следовало ожидать. И куда это все теперь? Ну что, я буду завтра гостей ухой кормить? Ну как ты себе это представляешь? А если кто-нибудь спросит, откуда у тебя, Надь, столько ухи? А я им такая: «Да это у нас с поминок осталось. Любка померла. Ешьте на здоровье». Ну, нет, Римм! Сережа? Не знаю, сейчас спрошу. (К Сереже второму.) Сынок, тут на прямой связи тетя Римма с поминок тети Любы. Они ухи наварили на сорок человек, а пришло только пять. Ты ухи не хочешь?

Сережа второй. Нет, спасибо.

Надежда. Нет, Римма, он не хочет. Давай! Всем привет там на кладбище.

Сережа второй. Можешь не объяснять. Я все понял.

Надежда. Не обращай внимания, она у нас просто на афобазоле сидит.

Сережа второй. Смешно!

Надежда. Да, я уже несколько лет над этим смеюсь.

Сережа второй. Понятно. Мам, давай-ка уже лучше твой подарок обсудим.

Надежда (указывает на холодильник). Как? Еще подарки?

Сережа второй. Ну мам!

Надежда. Сереж, мне правда ничего не надо. У меня все есть. Не трать на меня деньги.

Сережа второй. Сама же говоришь, что у меня ни котенка, ни ребенка. На кого мне их еще тратить? Я хочу подарить тебе путевку в Карловы Вары.

Надежда. Куда ты собрался сплавить меня?

Сережа второй. В Карловы Вары. Там источники, вода. Отличное лечение.

Надежда. Ой, за границу? Нет, я не поеду. Тем более одна. Английский у меня слабый, ты знаешь. Со школы помню только «Wirbisdu».

Сережа второй. Это немецкий.

Надежда. Ну и в вирбизду его!

Сережа второй. Езжай с отцом. Он тоже заодно подлечится.

Надежда. Кто, я? С этим лоботомийным? Да ты что? Я с этим тараканом никуда не поеду.

Сережа второй. Ну, с тетей Риммой езжай.

Надежда. Тебе что, деньги некуда девать? Давай сейчас весь этот музей восковых фигур за границу повезем.

Сережа второй. Ну, тебе же надо подлечиться. У тебя суставы болят. Там вода специальная.

Надежда. А что сразу за границу? Можно и к нам в Липовку поехать. У нас не хуже! Там тоже вода хорошая.

Сережа второй. Да какая у них там вода?

Надежда. Радоновая. Это, между прочим, лучше всего для суставов. Там очень хорошо! Туда все иностранцы ездят. Там даже Путин с Медведевым были.

Сережа второй. А-а-а! Это где все болезни клизмами лечат?

Надежда. Ну да.

Сережа второй. А что там Путин с Медведевым делали?

Надежда. Ну, то и делали, наверное. Что они, не люди, что ли? Тогда еще тетю Римму кто-то научил чаевые оставлять медсестрам. Она в кабинете, где ставили клизмы, подала медсестре сто рублей. А та отродясь такой щедрости не видала. Ну и отблагодарила потом Римму до усрачки.

Оба смеются.

Надежда. Римма очнулась, когда ей медсестра на ухо басом шепнула: «Вот и закончилась сказка».

Сережа второй. Больше, надеюсь, она никому чаевых не оставляла?

Надежда. Больше не оставляла.

Сережа второй. Весело у вас там было.

Надежда. Обхохочешься!

Сережа второй. Смотри как светишься, когда вспоминаешь. Езжай. Не думай. Отдохнешь и ноги подлечишь.

Надежда. Жалко мне твоих денег, Сереж.

Сережа второй. Не говори глупостей. И потом, ты должна быть здорова. Ты же хочешь дождаться внуков?

Надежда. Вот это д