Из вымирающего

*Маленькой женщине*

Женщина с маленьким сердцем и маленьким ростом

После работы приходит в свой маленький дом.

Греет сосиски, включает свой крошечный тостер,

Кружку горячего чая забыв " на потом".

Маленькой женщине в жизни не многое надо:

Домик, работа, совсем небольшая семья.

В маленьких окнах танцуют, кружась, снегопады.

Время натягивать ворох цветного тряпья.

Женщина с маленькой ножкой и маленькой ручкой

Ляжет на маленьком кресле, зароется в плед.

Ей одиноко и как-то по-зимнему грустно.

И никого столь же малого в домике нет.

В парках, на улицах много шатается разных.

Важных, заумных, красивых. Но только больших.

Тех, кому хочется вечного: много и сразу.

В домик ее ни один не влезает из них.

Вот бы найти ей похожего. С маленьким ростом,

С маленьким " Здравствуйте", с крошечным " Будьте добры".

Только такие совсем не проходят по ГОСТу.

Только такие давно никому не нужны.

Знаю, однажды, та женщина выйдет, рыдая,

Выберет первого встречного. Скажет: " пойдем".

И никогда не узнает, что в этом квартале

Был и еще один маленький- маленький дом.

***

Это все мелочи, Девочка. Ты неуклюжа.
И лишь поэтому всё ещё ходишь одна.
Всё ещё тискаешь мишек из теплого плюша,
Чертишь мелками созвездия, прыгаешь в лужи
И в одиночку жуёшь романтический ужин.
Ты не взрослеешь. И лишь потому не нужна.

Ты неуклюжа. Не можешь надолго остаться
И не сломаться, при этом других не ломать.
Ты до сих пор не умеешь всерьёз целоваться,
Ты никогда не предложишь друзьями расстаться.
Кто-то считает, что ты не способна бояться.
Глупые выродки.

Что они могут понять.

Милая Девочка.
Девушка.
Женщина.
Леди.
Милая Леди, Вы выросли. Выкиньте грусть.
Пусть уезжают к сестричке из плюша медведи,
Пусть засыпают под стоны слепые соседи,
Детство негромко признается в Вашей победе
Пусть.

*Немного абстракции*

Из лиса в моём лесу вырастают розы.
Красивые розы, которые колют руки.
И каждое утро над ними кружат от скуки
Огромные бабочки, крошечные стрекозы.

Не знаю, наверное, лису ужасно больно
Лежать на холодной постели опавших листьев.
Наверное, рыжему снятся кошмары лисьи,
А я прихожу по субботам. И я довольна.

Из лиса в моем лесу вырастают розы,
А я их срезаю и ставлю охапкой в вазу.
Они бархатисты и даже не вянут сразу.
У лиса мигрень, одиночество и неврозы.

У лиса ни сил, ни желания побороться.
Он просто горшок. Что хотите, сажайте, леди.
Пока я лелею цветы с переливом меди,
Он просто лежит и глазницами ищет солнце.

Я нежно ращу приверед, берегу в морозы,
А лиса колю удобрением из субстанций.
И есть еще кое-что важное в этом танце.
Я просто ужасна.
Ведь я ненавижу розы.

*Шарф*

" Шарф", - говорит, - " пожалуйста, не забудь".
Я собираюсь наспех, в ответ киваю,
Выхожу и конечно же забываю.
Заберу его позже когда-нибудь.

А на улице минус, но я же умнее всех -
Грею ладонями красные щеки, уши.
Знаю, мне надо было его послушать,
Но я не умею. Такой вот не смертный грех.

Он по разъездам. Мне дико нехорошо,
Словно в настройках сбился любимый фокус.
Он говорит мне: " Ты поливаешь крокус? "
" Ясное дело".
Выбрасываю горшок.

Это был крокус? Тащусь в магазин цветов.
Вот, хорошо, что я знаю теперь название.
Милый, прости, отменяются все свидания.
(Чертова крокуса нет. Никаких сортов.)

Он приезжает поздно, стучится в дверь.
" Как ты, красавица, сильно по мне скучала? "
Я отвечаю, что сильно, но лишь сначала,
" А к твоему приезду прошло, поверь".

И обнимаю. И знаю - он снова прав.
И незаметно жар прикрывая вздохом,
Новенький прячу крокус.
Ну да. Дуреха.
Зря я тогда не надела тот чертов шарф.

***

Выбрасывай ёлку в марте.
Оставь под открытым небом.
Дай ей напиться светом,
Вылить из тела смолы.
Выбрасывай ёлку в марте,
Меня выкидывай следом.
Мне тоже не нужно лета,
Чтобы остаться голым.

Ёжься от зимней стужи,
Забудь об упрямо колких.
На вкус неприятно горьких
Запри на своём балконе.
Ёжься, бредя по лужам.
Мы сбросим к весне иголки,
Забудем людские толки,
Не станем колоть ладони.

Ёлку заламывай вдвое,
Меня выгоняй. До мая
Чтобы успел растаять
Приторный запах хвои.

*Безымянное*

Теребит свои фенечки на запястье,
Каждый вечер с улыбкой ложится спать.
У девчонки в груди безымянное счастье,
А прохожие просят его назвать.

Да кому оно надобно - то название,
Если сердце мурлычет большим котом,
Если в каждой руке по слепому знанию,
По огромной вере в своё " потом"?

Если мир зажигает под вечер окна
По движению ласковых детских рук,
Если хочется даже под ливнем мокнуть,
Если каждый - как минимум лучший друг.

Называйте как хочется это чувство:
Сумасшедшая? Глупая? Влюблена?
У девчонки в груди не бывает пусто.
И к чему ей какие-то имена?

*Письмо*

" Здравствуй, любимая. Как же ты здесь одна?
Как засыпаешь ты: просто ли, тяжело ли?
Веришь ли все ещё в доброго дядьку Олли?
Плачешь ли, если в небе висит луна?

Как просыпаешься: быстро, до петухов,
Или валяешься куколкой до обеда?
А помогаешь ли ты по хозяйству деду?
А пополняешь ли книжку своих стихов?

Мне интересно, правда! Скажи еще,
Ты дочитала Блока и Марка Твена?
Возраст такой, что все трудности по колено?
Или такой, что пока ещё по плечо?

Ну расскажи мне, а как у вас в целом тут,
Как день рождения справила, дорогая?
Целых тринадцать... такая уже большая!
Кстати, а мамины розы ещё цветут? "

Женщина громко вздыхает и трёт глаза.
Гладит ладонью конверты, целует строчки,
Слёзы роняет, и те размывают точки.
Женщина шепчет размашисто в небеса:

" Папочка, глупенький, мне уже тридцать три.
Нет никакого Олли, ну, ты же в курсе.
В окнах моих сияет табличка курса -
Евро растёт. Ничего не растёт внутри.

Я уже десять лет не пишу стихи
Утром встаю по будильнику в полшестого.
Правда, из Твена не помню уже ни слова.
Кстати, когда кукарекают петухи?

Только октябрь, а холодно - хоть кричи.
Дедушка этим летом попал в больницу.
(Я уже две недели пытаюсь спиться)
Скоро вы встретитесь.
Так говорят врачи.

Папа, куда мне отправить тебе ответ?
Что там за индекс у вашей небесной почты?
Как написать адресата под маркой " срочно"?
Папа, скажи мне, ты слышишь дочурку, нет?

Сколько оттенков у светлой твоей души?
Господи, я умоляю тебя, ответь мне!
Пусть эти письма приходят хоть раз в столетие,
Ты мне, пожалуйста, папочка, их пиши..."

Мамины розы раскинулись - хоть суши.

*Мода*

Слушай, подруга, мы точно сошли с ума!
Помнишь, как мы обсуждали, не ставя точки,
Что у детей наших (каждой сынка и дочку)
Будут довольно странные имена.
Типа Иван или, может быть, Алексей,
Маша, Алёна. Твою назовём Светлана.
В общем не Фёкла, Офелия или Лана,
В общем не Марк или даже не Одиссей.
Мы понимали, что это ужасный риск.
Что проклянут нас с яселек все мамаши:
Мамы Раминов, Эриков и Аташей -
Мамы пилотов, уборщиков и актрис.
Что засмеют до горечи все вокруг
Нашего Стёпку, пошедшего против моды,
Словно пошедшего против самой природы.
Ох, дорогая, ведь это ж порочный круг.

Слушай, подруга, мы точно сошли с ума!
Но все же лучше сынка назови Андреем,
С модой безумной управится мы сумеем.
Мода пройдёт.
Останутся имена.

***

Солнце снимается с якоря. Не спеша,
Теплый октябрьский день открывает двери.
Где-то под ребрами в Мэри живет душа.
Мэри в нее почему-то совсем не верит.

Мэри крещенная, только не первый год
Не приближается к крестику даже близко.
Думает, верой не спрятаться от забот.
Мэри у нас убежденная атеистка.

Мэри за семьдесят. Мэри не терпит дождь,
Любит читать до полуночи " Жуля" Верна.
Вечно кудахчут ей: " Думаешь, что умрешь
и после смерти исчезнешь навеки? "
" Верно".

Мэри не чувствует старости острый край.
Мэри добра, обстоятельна и примерна.
Если бы Мэри поверила снова в рай,
Знала бы, что попадет туда непременно.

Мэри к восьмидесяти падает, не дыша.
Врач убеждает, что это не так уж рано.
И к небесам улетает ее душа
(Ей наплевать, что у Мэри другие планы).

***

Просто я странная. Странная, понимаешь?
Я уже точно не выживу. Это жуть.
Не подходи ко мне.

Впрочем, постой-ка. Знаешь,
Дай мне, пожалуйста, выплакать и заснуть.

Только не двигайся, я умоляю, ладно?
Стой уж, прошу тебя, там, где сейчас стоишь.
Я постараюсь рассказывать быстро, складно
(Как хорошо, что ты слушаешь и молчишь):

Все началось с рождения. Ранним утром
Я появилась на свете. Рыдала мать.
Прямо с того момента ко мне как будто
Стали по жизни все ужасы прилипать:

Грозы всегда ударяли в мои игрушки,
Пьяные люди хотели меня обнять,
Грязными перьями пахли мои подушки,
Каждый прохожий пытался за деньги снять,

Каждую зиму ломала себе ключицы,
Каждое лето сжигало до волдырей.
Если же что-то плохое могло случиться,
Все говорили, что " это случиться с Рей".

Рей - человек-авария, Рей - бедняжка.
С Рей не подружишься. Да и зачем дружить?
Рва´ ла колготки, передники и рубашки.
Рва´ ла в то время, как силилась их зашить.

Скажешь, что это обычное невезение?
Скажешь, что зря я в отшельники подалась?
Лопались банки с засахаренным вареньем.
Трескалось все в этом мире, за что бралась.

Слушай, приятель, не веришь - смотри под ноги.
Ты уже восемь минут на опасном льду.
Если пойдешь, безопасна твоя дорога,
Только лишь я в это озеро упаду.

Сделай хоть маленький шаг, побегут по корке
Мелкие трещинки, в центре сойдут в одну.
Видишь, где центр? В том месте, где я и горка.
Двинешься хоть на метр - пойду ко дну.

Просто я странная. Только все рушу, рушу.
Очень хотелось построить.
Но нет.
Никак.
Лед расплавляется. Топит тихонько душу.
Знаешь что.

Сделай, пожалуйста, этот шаг.

*Малыши*

Генри смеётся и шепчет прохожим" здрас-с-сьте",
смотрит с улыбкой на грязный большой залив.
Мальчик считает, что счастье приносит Счастье.
Он ещё не по-взрослому прозорлив.

Элли считает, что люди просты, как солнце,
тоже не любят прятаться в облака.
Как и о людях, о шарике за оконцем
мало ещё разузнала она пока.

Маленький Авель не видит в любви искусства.
Авель уверен, что главное - " Не отдам".
Он полагает, что это - Большое Чувство.
Чувство, которое взрослым не по зубам.

Марку не нравится Лондон. Сырая слякоть.
Лопнувший мячик колесами мнёт обоз.
Он говорит себе: " Мальчики могут плакать.
Ведь не за этим ли в мальчиках столько слез? "

В окнах у Гретель ворчит синева Камчатки.
Гретель на поезде тащится вдоль траншей.
Пишет на стеклах руками в больших перчатках
" Взрослые, слушайте Истину малышей".

***

Я сижу в кабаке, голова от вина заболочена.
Если мне повезёт, ты откроешь его с утра -
То письмо, что к двери твоей мной от души приколочено -
И поймешь, почему не хотелось прощаться вчера.

Просто это любовь. Да, малыш, и такое случается.
Потому лихорадит, как будто бы от чумы.
И я знаю, что мог бы! Да в целом уже получается
Осознать наше легкое, полуслепое " мы".

Я бы смог подобрать, на каком ты воркуешь наречии.
На руках я вносил бы тебя домой.
Я бы Отдал Богу все своё красноречие,
За это
как там его
с тобой.

***

Я уже обещала. И выполню по возможности
Всё, что ты наказал: разобраться, проверить, вызубрить
И понять, что влюбляться в девчонок - на грани пошлости.

Не смотреть ниже глаз на ведущую в телевизоре,
" Малышом" и " красавицей" больше не звать знакомую
(Хоть её мне порой нестерпимо, до боли хочется).

Извини, это пухнет пока что еще саркомою
На душе, на сознании. Но не волнуйся, кончится.
И я вылечусь.
Если больна, непременно вылечусь,
Разлюблю гомо-песни (поможет ли, как ты думаешь?)
И тогда, несомненно, я все-таки замуж вылечу.
И все будет, как правильно.
Буду ходить угрюмая,
Тискать деток, стирать за супругом вещички грязные,
Той, из бара, уже не писать о своем влечении.

Но, пока мы не начали, можно вопрос из " праздного":
Если я не болею, на кой мне тогда лечение?

*Ежедневное*

Светает. Окно нараспашку.

На стенке пол атласа мира.

На спинке дивана рубашка:

В полосочку, цвета пломбира.

На столике перекись, вата.

И запах корицы как будто.

На зеркале красной помадой

Написано: " Доброе утро".

Негромко работает телик.

Царапинки смазаны йодом.

Ключи. Восемнадцать ступенек.

Еще восемнадцать. Свобода.

По радио метеосводки:

" Безоблачно". Ливень. Столица.

Воняет духами и водкой.

Метро. Полусонные лица.

Работа. Работа, работа.

Весь день в отражении лужи.

Полпятого. Снова свобода.

Дорога. Парадная. Ужин.

Уборка. Почищены зубы.

Она - на широкой кровати.

Игриво поджатые губы.

Спина, не зажившая за день.

Светает. Окно нараспашку.

Будильник трезвонит занудно.

На столике йод и бумажка.

Действительно. " Доброе утро".

***

Мы детство вывели из глаз.

Стояли дни погожие.

И нам казалось, это " класс" -

На взрослых быть похожими.

Кто нам такую ляпнул чушь,

Что это так божественно:

Помада в сумочке и тушь,

Чтобы казаться женственной?

Что быть хирургом или тем,

Кто разрушает здания,

Намного проще школьных тем

С домашними заданиями?

Никто такого не сказал.

Мы сами это " видели".

Ведь каждый малый " лучше знал",

Чем глупые родители.

Я лишь одно могу сказать,

В чем " взрослость" не расстроила:

Здесь секс и выпивка. Но, бл*ть,

Оно того не стоило.

*Брату*

Посвящается самому любимому оболтусу. Поскорее возвращайся.

Чулан разбирая, ногой наступила в коробку.

Ругнулась. Открыла. Рукой отодвинула веер.

Там были игрушки, пакеты, дырявые шмотки,

Засохшие краски и... старый покоцанный плеер.

На что я надеялась? Просто нажала " включение".

И вдруг замерцали экранчика мелкие точки.

Надела наушники и поплыла по течению,

Как плыли по музыке чьи-то немецкие строчки.

Я слушала долго: про лес и про мальчика-Динго,

В коробке устроившись, словно на облаке пресном.

И вдруг я заплакала. Слышишь? Заплакала дико.

Поскольку узнала те самые " лучшие песни".

А плеер, конечно же, твой. Ну а чей еще? Глупо.

Плейлист в неизвестном порядке наборами цифр,

Тобою любимые мной не любимые группы

И пара случайно попавших в бессмысленный шифр.

Все громче и громче мои становились рыданья.

И вот, перекрыв и Рамштайн, и какое-то регги,

На память напали бесчисленно воспоминания,

Но я ухватила одно лишь за хвост его пегий.

Мне десять.

Зима, День Рождения, холод... Больница.

Почти без движения. Рукой барабаню по стенке.

В проеме дверном беспокойно-усталые лица.

И вдруг! Появляешься ты. В темно-синих оттенках.

Высокий и хмурый моряк. Но меня не обманешь.

Я громко ликую. Еще бы, приехал братишка!

И ты, улыбнувшись, внезапно меня обнимаешь.

Впервые так бережно, нежно и ласково слишком.

Кидаешь игрушку, как дед рыболовные снасти,

Садишься мне на ноги, словно они не помеха,

И сыпешь нещадно с собой привезенные сласти.

А я говорю, что люблю тебя.

Сильно.

До смеха.

Вот плеер запрятался ловко в нагрудном кармашке.

Я слезы утерла платочком в смешные горошки.

И вдруг улыбнулась: " Надеюсь ты счастлив, дурашка".

И тихо сказала: " Я очень соскучилась, Лёшка".

*Социопатка*

В искажении медной ложки

Отражения грязных луж.

Вместо дочери - старая кошка,

Вместо мужа - горячий душ,

Вместо ужина - поздний завтрак,

Вместо чая опять абсент

И надежда на то, что завтра

Одиночество вступит в тренд.

*Азохенвэй*

Когда от горя кругом голова,

На случай, если все вокруг снедает,

Я знаю с детства мудрые слова.

Они всегда, приятель, помогают.

Я про себя их молча говорю,

Напоминая, что бывало хуже.

И похер, что полгода не творю,

И что в тридцатник никому не нужен.

Когда хоть пой, хоть огненную пей,

Настолько жизнь - обглоданная тема,

Я повторяю вновь: " Азохенвэй¹".

Действительно, подумаешь проблема.

¹А зохен вэй - ироническое выражение " Ах, какая боль" на идише. (Сопоставимо с русским " Тоже мне, несчастье").

***

И снова меня заставляет скитаться

Тяжелое бремя изгоя,

Ведь тот, кого я умоляла остаться,

Остался,

но только с другою.

Он вышел из дома, махнув на прощание,

И, скрывшись в дождливом ненастье,

Ушел. Обрекая меня на скитания

И поиски нового счастья.

Я знаю, так было не раз и не десять, -

Недолго бродить мне по свету.

Я снова влюблюсь.

Через день или месяц.

В художника или поэта.

И буду счастливой, шепча его имя.

Но если предложит остаться,

Я тоже останусь.

И тоже с другими.

Ведь кто-то же должен скитаться.

*Срываясь на брань*

Когда-то любила до одури сладкое,
Очень хотела влюбленной остаться.
И только любимых ласкала украдкою.
Просто, без пошлости, гладила пальцы.

Когда-то не лапала, а обнимала я,
Полнилась счастьем, забив на вопросы.
Любая улыбка, пусть самая малая,
Мне становилась важнее засосов.

Когда-то... а нынче я сволочь и бабница.
Меряю время в количестве секса
И вижу в девицах лишь груди и задницы.
Действую грубо, на грани рефлекса.

Когда-то... прости меня, милая, нежная.
Будь я тогдашней, влюбилась бы разом.
Но я, хоть способная (даже прилежная),
Вряд ли пойму и не вы*бу сразу.

***

Я ложусь на кровать и начинаю мысленно корчиться.

Хочется:

- чтобы прошло одиночество;

- чтобы кто-то прижал к груди и сказал: " Ну чего ты, милая? ";

- чтобы обои не старые, а в полосочку и красивые;

- чтобы лето опять;

- чтобы влезть в прошлогоднее платьице;

- чтобы пить, танцевать, а под утро внезапно расплакаться;

- чтобы кофе в постель;

- чтоб в обнимку с любимой гитарою;

- деревянную дверь (на соплях уже держится старая);

- чтоб весною гроза;

- чтоб квартира отдраена дочиста.

Закрываю глаза.

" Ничего", - говорю, - " перехочется".

***

Забьешься в угол в платье новом.

" Возьми же трубку, идиот! "

Сегодня плакать беспонтово,

Никто сегодня не придет.

Поскольку мама на работе,

А брат у бабы с бодуна.

Да и вообще два года вроде,

Как ты живешь совсем одна.

А значит нечего стараться.

Концерт окончен, смысла нет

Рыдать, страдать и напрягаться,

Когда никто не даст совет,

Никто не склонится над бездной,

К себе с любовью не прижмет.

Сегодня плакать бесполезно.

Никто сегодня не придет.

***

Сегодня мне позвонили.

Сказали, что будут поздно.

Что в номере что-то забыли

И приедут последним поездом,

Что все чемоданы собраны,

Но один оставлен в гостинице,

Что соседи попались добрые,

Так что едут они с гостинцами.

Что объелись арбузом и сушками

И везут мне варенья на донышке.

Что Аленка покрылась веснушками,

Откликается только на " солнышко".

А вообще она очень послушная,

Сразу видно - мое воспитание.

Что скучает по мне (" Вот, послушай-ка...

Мама, здравствуй! "), и что расставание

Скоро кончится, (" Правда здорово? ").

А меня без конца морозило.

Я сказала: " Ошиблись номером",

Разрыдалась и трубку бросила.

***

Я все посеял в пылу кручин,

И мне бы стоило пасть, немея,

Но я кричу, потому что умею.

Мне не надо других причин.

И даже если надежды нет,

Я все равно буду в поле воин,

Хотя быть может того не стоит

Ни тот, ни этот безумный свет.

Когда однажды в волне морской

Твое нелепое злое " здравствуй"

Меня потянет на дно балластом,

Я все равно буду рваться в бой.

Пусть пропаду я среди пучин,

Но выжить тысячу раз сумею,

Ведь я живу, потому что умею.

Мне не надо других причин.

*Родителям*

Подскажите, откуда берется

Эта жалость к самой себе,

Это чувство, что падает Солнце

Пыльным обухом по голове,

Эта ложь, неприятие правды,

Словно правда приносит боль,

Ощущение, будто все гады

И считают меня за ноль?

Расскажите мне, как вырастает

У достойнейших мам и пап

Не " красавица", " гордость", " крутая",

А такой вот мерзотный гад?

Если б звали меня Подкидыш,

Осознала бы, что к чему.

Но ведь я же родная, видишь!

ОБЪЯСНИ ЖЕ МНЕ

почему?

*Крысу*

У кого-то есть новый крузак

Или руки в порезах,

А у Ани шикарный крысак,

И зовут его Цезарь.

Нюхом гончая, глазом соко´ л,

Постоянно голодный.

Кстати, хвост его вовсе не гол

И совсем не холодный.

Коль захочет, не сгонишь ничем.

Станет прыгать умело.

То как ангел на правом плече,

То как дьявол - на левом.

Как котенок канючит, фырча,

Чтобы взяли на руки.

И запасы свои по ночам

Разбирает на кучки.

Даже если устану, вертясь,

Как толпа саморезов,

Я воскликну с порога, смеясь:

" Аве, Цезарь! "

***

И конечно мы встретимся. Что помешает нам встретиться?
Только то, что на поезд еще до сих пор не отложено.
Только то, что мне в Питере надо в июле отметиться.
И вообще, мне положено ныть. Отдыхать не положено.

А еще, если будет тепло, мы накупим фруктового
Разноцветного сладкого льда. Обязательно сладкого!
Только если меня не накроют проблемы пудо´ вые
(А они непременно накроют, на радости падкие).

И конечно мы будет с тобой обниматься до одури,
Так, что руки устанут, и ноги, и прочее-прочее...
Но, сама понимаешь, коллеги - тупицы и лодыри.
И опять все самой. И тогда уж куда мне " воочию".

Мы бы встретились точно. Уверена. Честно-еврейское.
И тогда я бы все твои родинки, милая, сверила,
Я бы стала шептать тебе что-то ни капли не гейское,
Если только бы не /вставь отмазку, которой поверила/.

*Другу*

Десять минут до конечной,

Выпит последний ром.

" Ты не придешь? "

Конечно.

Дома опять дурдом.

" Ты позвонишь? "

А нужно?

Замер в тиши звонок.

Мы с тобой просто дружим.

Больно? И мне чуток.

*17*

Мне было семнадцать, вроде...

Короче, " почти что взрослый".

Одетый легко и просто,

И вечно не по погоде.

Я дрался во всех замутах,

Я был агрессивным слишком.

И каждую звал " малышка",

И думал, что это круто.

Всегда повторял " не верю".

Когда приходил под утро,

И мама орала нудно,

Я хлопал погромче дверью.

В карманах хранил заначку,

Её пропивая в барах.

И думал, отец подарит

На Днюху крутую тачку.

Всем было вокруг за тридцать.

Я удаль терял на трассе

И вдруг превратился в массу,

С которой боялся слиться.

*О ней*

Преувеличено нежно.

Я касаюсь мочек твоих ушей.

Я забыл безвременно о душе.

Я влюбился в шорохи камышей,

Когда ты проходишь сквозь них украдкой.

Накрывают пьяные вдрызг снега.

Разъедает сердечная нас цинга.

Аскорбинки похожи на жемчуга.

Тяжело переноситься лихорадка.

Нам в лекарство пропишут твои стихи,

Рыбий жир из скомканной требухи

И в подарок на Днюху тебе духи.

Только нас не спасет этот запах сладкий.

И пока наша боль от жары тепла,

Я спрошу тебя: " Милая, как дела? "

Ты закусишь медовые удила

И ответишь с улыбкою: " Все в порядке".

*Лису*

Безуспешно. Безвылазно. Строго.

Солнце катится наискосок

Мне тебя целиком слишком много.

Мне бы капельку, только глоток.

Мне противны слова, переписки,

Твои фразы, мое " береги",

Сохраненные сдуру на диске.

И забитые сдуру в мозги.

Бесят люди с твоим цветом кожи,

Бесит все, что равняется " ты".

Надоело в угрюмых прохожих

Мне искать твои снова черты.

Не терплю апельсиново-рыжий

И животных сам знаешь каких.

Полюбила смешных и бесстыжих,

На тебя не похожих, других.

Потерпела, застыла, забыла.

А теперь вот завыла судьбе.

Я, наверное, рано простила.

Поздновато теперь о тебе?

***

Опять... всегда не прошенная слякоть

В погасших от усталости глазах.

Ей вечно нужен повод не заплакать,

Ей не к лицу зеленое и страх.

Она не терпит шороха бумажек

И незнакомцев, с этим их " Люблю".

Она, до побеления костяшек,

В ночи подушку комкает свою.

Она совсем не изменяет мужу,

Жаль только он не доверяет ей.

Она ни с кем давно уже не дружит -

Она переросла своих друзей.

Она бросает на пол их и воет дико,

Увидев, как сломалось что-нибудь.

Она молчит. Она молчит до крика

И разрывает собственную грудь.

Она танцует. Тоже, впрочем, молча.

Она совсем не верит в чудеса.

Ей наплевать, что за спиной хохочут.

Ей главное, чтоб плакали в глаза.

*Солнечные*

Снова желтое поле в оконце.

Я давно за порогом не был.

Одуванчикам мама - Солнце,

Одуванчики тянет в небо.

Словно лучики пали оземь

И запутались в ярких листьях.

Их пугают: " Наступит осень -

Не вернетесь к родному Диску"

Их пугают - они немеют

От холодного слова " тучи",

Рассыпаются и белеют,

Ничего не придумав лучше,

Превращаются в парашюты,

Подзывают порывы ветра.

Тот играется с ними, шутит,

Поднимает поближе к небу.

Скажут взрослые: " Как нелепо!

Парашютики - просто семя.

Отлетают на пару метров

И ложатся в родную землю".

Я не верю, смотрю в оконце

На цветочные сгустки света.

Одуванчикам мама - Солнце.

Они просто забыли это...

***

Глупо спорить. Я страдаю.

Душит нежность, душит страсть.

Я себе не позволяю

Ниже губ твоих упасть.

Я сожму колени строго,

Ты поднимешь строго взгляд.

Нам с тобой одной дорогой

Запрещается назад.

В телефоне голос вязнет,

Снова вырваны листы.

Небо грязно, мысли грязны.

Только помыслы чисты.

*Москва*

Пока телефон искажал голоса,

И камеры портили лица,

Мы молча смотрели друг другу в глаза

Под куполом шумной столицы.

Пока чьи-то юбки сминали в метро,

А волосы пахли корицей,

Мы дым сигарет выдыхали в окно

На пыльное небо столицы.

И храмы гудели, сердца теребя,

И таяли сонные лица.

Нам было плевать. Я любила тебя,

А ты перезвоны столицы.

***

Ну вот и все. Пора взрослеть.

Я больше Вас не потревожу.

Хоть Вы всего теперь дороже,

Но впредь

Я не заставлю Вас страдать,

Ни выбирать, ни унижаться.

Я запрещу себе сражаться

И ждать.

Я научу себя терпеть,

В чужих объятиях забыться,

На Вас с холодным любопытством

Смотреть.

Последний взгляд... и он пустой.

И чувства по столу, как муху,

Чтобы не стать для Вас старухой

С косой.

***

Сбросив вопросы веры,

Талый апрельский снег,

Сбросив с пальто манеры,

Сбросив усталость с век,

Сбросив одежду со вздохом,

Сбросив банты с волос,

Сбросив чужое плохо,

Все, что не удалось,

Сказать в пустоту снегопада:

" Конечно, кури".

И ощутить тебя рядом.

Снаружи...

Внутри.

*Елене*

Не волнуйся. Что со мной может статься?

Не волнуйся, милая, я ведь тут.

Я устала очень. Я хочу сдаться,

Но сдаваться тоже нелегкий труд.

Я устала. И лезут плохие мысли.

Мне пока не избавиться от оков.

Я люблю тебя. В самом хорошем смысле.

Я люблю тебя. Правда. Без дураков.

Не сердись, пожалуйста, все вернется.

Время лечит и вылечит как-нибудь.

У меня твоё имя под кожей бьётся,

Помогает, грея, продолжить путь.

Я ведь сильная, помнишь? Я справлюсь, правда.

А потом я наведаюсь на обед.

Я вернусь, обещаю. Не дуйся, ладно?

У меня не вернуться причины нет.

Я вернусь, я заставлю себя не сдаться.

Все дороги ведут к твоему крыльцу.

Не волнуйся, ну что со мной может статься?

Улыбайся.

Это тебе к лицу.

*Иве*

В дом ко мне заходит Ива,

Шепчет слабо: " Может мир? "

Достает из сумки пиво

И малиновый зефир.

Глазки щурит, словно кошка,

Нежно ластится к рукам.

Как же ты нелепа, крошка,

И везет же дуракам.

Плачет, глупенькая, будит

Всё, что требует душа.

Ничего, малыш, не будет.

Слишком память хороша.