Ленинизм

Начиная с 1709 года, когда Петр Великий разбил шведов под Полтавой и положил конец их гегемонии в Балтийском регионе, Россия считалась и сама себя считала великой державой и как таковая требовала себе место в европейском сообществе.

Это требование было оправдано, но лишь до некоторой степени. Санкт-Петербург, столица России, построенный по образцу Амстердама, действительно был западным городом, и русская элита, говорившая по-французски, чувствовала себя на Западе, как дома. Русская литература, музыка, искусство и наука, появившиеся в девятнадцатом и начале двадцатого века, находились на уровне европейской культуры и в некоторых отношениях шли даже впереди, и это усиливало общее впечатление.

Но высокая культура была достоянием лишь узкого слоя российского общества — знати, интеллигенции и высшей бюрократии. Целых три четверти населения империи составляли крестьяне, которые в подавляющем большинстве жили в своем собственном мире, никак не затронутом западной цивилизацией. У них не было общего языка с образованными людьми, на которых они смотрели как на иностранцев. Большинство крестьян России не были фермерами, обрабатывающими собственные земельные наделы; они были членами сельских общин, владевших землей сообща и периодически перераспределявших ее в соответствии с изменением размеров каждой крестьянской семьи. В представлении крестьян, земля была не товаром, а источником существования, и право на нее имели лишь те, кто ее обрабатывал.

Крестьян отличал консерватизм, преданность монархии и православной церкви. В одном, и только в одном, отношении они представляли собой горючий материал для революции, а именно: они страдали от нехватки земли. Русские крестьяне не были угнетенным сельским пролетариатом: в 1916 году им принадлежало 89, 1 процента пахотной земли в европейской части России[5]. Но их численность росла быстрее, чем количество, находившейся у них в пользовании земли: надел, кормивший в середине девятнадцатого века два рта, пятьдесят лет спустя должен был кормить три. Традиционные методы экстенсивного землепользования сочетались с трудными климатическими условиями и давали низкие урожаи. Крестьяне твердо верили, что царь, которого они считали законным хозяином всей земли, в один прекрасный день отберет ее у помещиков и обладавших ею крестьян и распределит между общинами. Однако если он этого не сделает — а в начале 1900-х годов стали возникать подозрения, что не сделает, — они были готовы захватить ее силой. Другие факторы тоже препятствовали превращению России в страну Запада. Большую часть своей истории власть в ней выступала в крайней форме самодержавия, при которой царь обладал не только неограниченной законодательной, судебной и исполнительной властью, но в буквальном смысле слова владел страной и мог по своему усмотрению распоряжаться ее человеческими и материальными ресурсами — это был режим, который немецкий социолог Макс Вебер назвал «вотчинным». Управление обширной империей было поручено бюрократии, которая, наряду с армией и полицией, поддерживала порядок, никак не отчитываясь перед народом. До 1905 года, когда гражданские беспорядки вынудили царя одарить своих подданных конституцией и гражданскими правами, русских могли арестовывать и ссылать без суда просто за размышления об изменении существующего положения вещей.

Частная собственность на землю пришла в Россию — исключительно для дворянства — только в конце восемнадцатого века; до того времени вся земля принадлежала короне. В отличие от этого, на Западе основная часть земли со времен Средневековья находилась в частных руках. Правовые институты, обычно развивающиеся рука об руку с правами собственности, тоже появились с запозданием: первые своды законов появились в 1830-х годах, а первые действенные суды — в 1860-х. До того времени громадное большинство русских, пребывавших в крепостной зависимости от государства или дворянства, не имело ни юридических прав, ни прав собственности. Первые представительные институты, ограничивавшие власть трона, возникли в 1906 году, на века позднее европейских парламентов. Гражданское законодательство отсутствовало. Историческое наследие означало, что большинство русских, а также завоеванные ими народы никак не могли полагаться на свое правительство. Они подчинялись, потому что у них не было иного выбора; их идеалом становилась анархия. Сжимая страну прочной хваткой, цари, в стремлении сохранять за ней статус великой мировой державы, предпринимали шаги, неизбежно подрывавшие их власть. Распространяя знания и критическое мышление, российские университеты создавали прослойку граждан, для которых подавление свободы слова было непереносимым. Александр Герцен так выразил дилемму, стоявшую перед его поколением:

Нам дают солидное образование, в нас поселяют желания, стремления, страдания современного мира, а потом кричат: «Оставайтесь рабами, немыми и бездеятельными, иначе вам — смерть».

Эта противоречивая политика способствовала появлению интеллигенции, определяющим качеством которой стала оппозиция всему существующему социальному и политическому порядку и убежденность в том, что, действуя подобным образом, она говорит от имени бессловесного народа. Питательной средой для революционеров — от «проповедников» ненасильственных мер до крайних террористов — стали не заводы и фабрики России, а университеты.

Была у царей и еще одна политическая линия, подрывавшая их собственную власть, — они поощряли развитие капитализма. В ходе Крымской войны 1854-55 годов Россия на собственной территории потерпела поражение от западных промышленных демократий. Это унижение засвидетельствовало тот факт, что ни одна страна в современном мире не может претендовать на статус великой державы, если она не располагает развитой промышленностью и транспортом. Поражение побудило царей способствовать развитию того и другого с помощью внутреннего и иностранного капитала. Как следствие стали возникать центры принятия решений, независимые от правительства и его бюрократии.

В результате рост образования и индустриализация, потребные для удовлетворения глобальных амбиций России, подрывали власть царизма над страной.

Эти обстоятельства помогают понять, почему коммунистическая революция, которой, по Марксу, следовало произойти на промышленно развитом Западе, на самом деле случилась на аграрном Востоке. В России не было наличествовавших на Западе факторов сдерживания социальной революции: уважения закона и прав собственности, наряду с чувством верности государству, защищающему свободу и социальные институты. Русская радикальная интеллигенция, проникнутая утопическим идеализмом, с одной стороны, и крестьянство, устремленное к захвату частных земельных владений, с другой, создавали состояние постоянной напряженности, готовое разрешиться взрывом в любой момент, когда центральное правительство окажется в трудном положении.

Ни один из экономических императивов, выделенных Марксом и Энгельсом, не играл здесь никакой роли.

Условия, которые подвели Россию к революционному взрыву, определили и форму возникшего здесь коммунистического режима. Оказалось, что социализм, введенный в стране, не знавшей традиций, которые могли бы содействовать достижению намеченного Марксом идеала полнокровной человеческой жизни, очень быстро и совершенно спонтанно принял худшие черты похороненного царского режима. Социалистические лозунги, которые на Западе постоянно размывались и постепенно стали неотличимыми от либеральных, в России и других не западных странах были переосмыслены в привычных представлениях о неограниченной государственной власти над гражданами и их достоянием. Так родился советский тоталитаризм, взошедший из марксистских семян, посеянных на вотчинной почве царизма.

Революционное движение возникло в России в 1870-е годы под влиянием западных социалистических и анархических учений, нашедших себе последователей в основном в среде университетского студенчества. Молодые люди шли в деревню, рассчитывая на теплый прием со стороны крестьян, но их ждало разочарование. Оказалось, что крестьяне не столько испытывают неприязнь к своим более богатым соседям или «кулакам», сколько сами мечтают стать такими же. Они верили в царя, убежденные, что он передаст им землю в частное владение.

Разуверившись в возможностях движения, большая часть молодежи его покинула. Но маленькая группа, объединившаяся в партию «Народная воля», сосредоточила усилия на преодолении благоговейного страха, с которым народ относился к царю, и с этой целью начала кампанию убийств высших правительственных чиновников. «Народная воля» подняла первую в истории волну политического террора. В марте 1881 года народовольцам удалось покушение на Александра II, монарха, двадцатью годами ранее освободившего русских крепостных. Убийство не достигло цели. Скорее оно имело обратное следствие: вместо того, чтобы поднять народ против режима, оно вызвало широкое общественное недовольство, дискредитировав на какое-то время революционные методы.

Социал-демократия пришла в Россию в 1890-е годы. Своей привлекательностью она была обязана тому факту, что в это десятилетие Россия переживала настолько стремительную индустриализацию, что стало вероятным появление в ней полноценной капиталистической экономики со всеми сопутствующими социальными последствиями, описанными в Капитале Маркса. Социал-демократические молодежные кружки, как грибы после дождя появившиеся в это время в российских университетах, отвергли терроризм как бесперспективную тактику, обусловленную ожиданием эволюции экономики. Со временем, верили члены этих кружков, Россия испытает все противоречия, свойственные капитализму, и разрешится революцией.

Российская социал-демократическая рабочая партия была основана на нелегальном съезде — быстро разогнанном полицией — в 1898 году. Ее манифест, написанный Петром Струве, гласил, что Россия добьется свободы усилиями не робкой буржуазии, а промышленного рабочего класса. Освобождение от самодержавия, в свою очередь, проложит путь социализму. Эта посылка содержала намек на то, чему суждено было стать главным постулатом российской социал-демократии: мысль о двух стадиях революции; первая была призвана свергнуть царское самодержавие и создать в России демократический «буржуазный» режим, вторая — свергнуть этот режим и начать движение к социализму. Эта стратегия воспроизводила установки Маркса и Энгельса, призывавших к тактическому союзу с либералами против феодальных режимов.

Российская социал-демократическая рабочая партия формально организовалась в 1903 году на Лондонском съезде. Там же движение сразу раскололось на две фракции, одну во главе с Мартовым, получившую название «меньшевиков», и другую во главе с Лениным, окрестившую себя «большевиками». Несмотря на попытки примирения, эти фракции так никогда и не объединились из-за бескомпромиссной враждебности Ленина к любым социалистам, противившимся его руководству. Поскольку слово " коммунизм" стало в основном ассоциироваться с Лениным и его партией, необходимо здесь задержаться и пристальнее присмотреться к этому человеку, который в двадцатом веке оказал на политику, пожалуй, большее влияние, чем любой другой общественный деятель.

Владимир Ильич Ульянов-Ленин родился в 1870 году в Симбирске в семье консервативного и ревностно православного школьного инспектора, которому солидное положение в чиновничьей иерархии принесло звание потомственного дворянина. На закате имперской России не было ничего необычного в том, что дети таких высокопоставленных чиновников, движимые, очевидно, из чувства вины за свои привилегии, становились радикалами. В 1887 году старший брат Ленина, Александр, был казнен за участие в заговоре с целью убийства царя Александра III. Сестры Ленина тоже не избежали неприятностей и побывали в тюрьме. Однако сам Ленин в школьные годы не проявлял интереса к политике: выделявшийся своими способностями ученик, он плавно переходил из класса в класс, отмечаемый золотыми медалями за успехи в учебе и примерное поведение.

Неприятности начались у него в 1887 году с поступлением в Казанский университет. Своим участием в незначительных студенческих волнениях, направленных против университетских порядков, он привлек к себе внимание полиции. Опознанный как брат казненного террориста, он был исключен из студентов и, несмотря на неоднократные просьбы матери, в университете восстановлен не был. Следующие три года Ленин провел в вынужденном безделье, постепенно озлобляясь по отношению к режиму, столь сурово его наказавшему за малосущественное нарушение университетских правил, чем навсегда поломал ему карьеру. Его озлобление обратилось не только против царского режима, но также и против «буржуазии», которая подвергла остракизму семью за преступление казненного брата. Это превратило его в фанатичного революционера, преисполнившегося решимости до основания разрушить существующий социальный и политический строй. Таким образом, источником революционной страсти Ленина было не сочувствие бедным. В самом деле, когда в 1891-92 годах волжский регион был охвачен голодом, он, единственный из местных интеллигентов, высказывался против оказания гуманитарной помощи голодающим крестьянам на том основании, что голод играл прогрессивную роль, потому что разрушал старую крестьянскую экономику и мостил дорогу социализму. Не подогревался его революционный пыл и видением более справедливого будущего. Двигали им гнев и жажда мщения. Струве, сотрудничавший с ним в 1890-е годы, много лет спустя писал, что главной чертой Ленина как личности была ненависть. И этой предрасположенности молодого русского провинциала суждено было оказать огромное влияние на политическую жизнь двадцатого века, для которой главным импульсом стали неприязнь и вражда к чужим — будь то другим классам общества или другим национальным или этническим группам.

В 1891 году власти, наконец, смилостивились и разрешили Ленину экстерном сдать экзамены на адвокатское звание, что он и сделал, после чего перебрался в Санкт-Петербург. Здесь он занялся мелкой адвокатской практикой, служившей прикрытием революционной деятельности. Местные социал-демократы сочли новичка не столько марксистом, сколько последователем народовольцев, сторонником террора, сгоравшим от нетерпения начать революцию, не дожидаясь созревания капитализма. Общение с теоретически более подкованными социалистами обратило его — по крайней мере, на время — к идее о двух этапах в развитии революции. Дисциплинированный, энергичный, целиком отдавшийся делу социализма, он быстро достиг видного положения в подпольном социал-демократическом движении.

Ленина арестовали в 1896 году за призывы рабочих к забастовке и сослали в Сибирь. Там он прожил три года в относительном комфорте в арендованном крестьянском доме с невестой, Надеждой Крупской, переписывался с друзьями, писал и занимался переводами. В годы его пребывания в ссылке (1897–1900) в Германии распространился ревизионизм и оттуда проник в Россию. Ревизионистская антиреволюционная программа повергла Ленина в ужас, в его глазах она была предательством учения, сделавшего его социалистом. Еще более его огорчал тот факт, что нарождавшееся рабочее движение в России, с которым он лично был едва знаком, более склонялось к мирной профсоюзной деятельности, чем к сокрушению капитализма. Такое развитие событий привело Ленина к глубокому внутреннему кризису. Он вышел из него убежденный, что если не сумеет повернуть социал-демократов на путь революции, ему придется порвать с движением и основать собственную партию.

Вернувшись из ссылки, Ленин тотчас отправился в Германию, где вместе с Мартовым основал газету «Искра» для пропаганды ортодоксального, антиревизионистского марксизма. Однако его собственное понимание марксизма было совсем не ортодоксальным. В 1902 году он выпустил книгу Что делать? в которой сформулировал основную доктрину того течения, которому в будущем суждено было стать большевизмом. Он недвусмысленно отверг центральный тезис марксизма о том, что рабочий класс с течением времени поднимется на бунт: предоставленный самому себе, утверждал он, рабочий класс не выйдет за рамки тред-юнионизма. Революционный пыл должен быть привнесен извне, партией крепко сплоченных профессиональных революционеров. Хотя Ленин прямо этого вывода не сделал, такими революционерами по необходимости могут быть только интеллектуалы, поскольку у рабочих нет ни времени, ни теоретической подготовки для выполнения этой задачи^{4}. И в самом деле, в руководство ленинской партии за все время входил только один рабочий, и тот оказался полицейским шпионом.

В 1903 году Ленин прибыл на съезд социал-демократов полностью готовый к расколу партии и к разрыву со сторонниками склонного к примиренчеству большинства. Формальной причиной раскола явилось требование Ленина, чтобы членом партии мог быть лишь тот, кто не только поддерживает ее программу, но и всецело посвящает себя революционной деятельности. Партия, организованная по военному образцу, со строгой системой подчинения должна руководить рабочим движением, а не плестись у него в хвосте. Добившись временного большинства на съезде, Ленин присвоил своей фракции наименование «большевики», то есть представляющие большинство, а его оппоненты, руководимые Мартовым, должны были смириться с ярлыком «меньшевики».

Следующие десять лет в истории Российской социал-демократической рабочей партии заполнены интригами и вздорными пререканиями. Ленин называл своих меньшевистских соперников «ренегатами», «ликвидаторами» и прочими оскорбительными именами. Для создания партии профессиональных революционеров ему нужны были деньги, и он добывал их, прибегая к недостойным методам, в том числе к ограблениям банков и присвоению чужих наследств.

В предвоенные годы Ленин выдвинул две новых теории. Согласно одной, России не нужна «буржуазная» революция, поскольку страну уже сводят судороги капитализма, а посему она готова к социалистической революции. Вторая теория гласила, что в борьбе за изменение существующего порядка вещей социалисты могут вступать во временные союзы с любыми группами, которые, исходя из собственных интересов, противостоят этому порядку, особенно с крестьянством и национальными меньшинствами.

Для марксистов крестьянство было «мелкобуржуазным» классом и в таковом качестве являлось врагом индустриального рабочего класса. Однако Ленин отдавал себе отчет в том, что крестьяне мечтают обзавестись собственной землей, и был готов развязать революцию в деревне, уверенный, что, захватив власть, сумеет поставить крестьянство на место посредством национализации земли. Что касается национальных меньшинств, то он, как и другие социалисты, презирал национализм во всех его проявлениях. Но он считал, что националистические устремления поляков, финнов и других этнических групп будут способствовать свержению режима. Поэтому он обещал всем национальностям, находившимся под русским правлением, право на самоопределение, включая право на создание суверенного государства. На вопросы своих сторонников, почему он хочет «балканизировать» Россию, отвечал, что экономические узы, связывающие Российскую империю, столь сильны, что никакой сепаратизм невозможен, и что даже если одна или больше приграничных территорий в этом преуспеют, их всегда можно будет силой вернуть в общее лоно на том основании, что «пролетарское самоопределение» стоит выше «национального самоопределения».

Почти все время с 1900 по 1917 год Ленин провел за границей. В Германии, Австрии, Италии и Швейцарии он стремился расколоть Второй Интернационал, как до этого расколол Российскую социал-демократическую рабочую партию, но большого успеха не добился. Он поддерживал контакты со своими сторонниками в России и посвящал много времени писанию злобных статей против оппонентов. Кроме ближайших учеников — которых, когда они заблуждались, он стремился переубедить — всякого не согласного с его политикой он называл предателем рабочего класса.

За весь этот долгий период он посетил Россию только один раз во время революции 1905 года. Большевики воспользовались политическими свободами, предоставленными царизмом на волне революции, чтобы открыто создать свою организацию. Ни одна из социал-демократических фракций не пользовалась массовой поддержкой: в 1907 году общее количество членов в них поднялось до 84 000; со временем, когда революционная волна пошла на убыль, это число начало таять и в 1910 году оно остановилось на 10 000 в стране со 150-миллионным населением. Большевиков поддерживали главным образом великороссы, тогда как к меньшевикам тянулась более высокая доля национальных меньшинств (например, евреев и грузин). И у тех, и у других рабочих было немного, подавляющее большинство составляли интеллектуалы.

Затем пришла Великая война. Российские социал-демократы, как большевики, так и меньшевики, были единственными социалистами, за исключением сербов, кто голосовал против военных кредитов. Большевистские депутаты парламента за свою оппозицию были арестованы и отправлены в ссылку. Их партийная организация была практически уничтожена.

Когда разразилась война, Ленин сразу же занял бескомпромиссную позицию: война между странами должна быть превращена в войну между классами. Вместо того, чтобы стрелять друг в друга, рабочие должны повернуть оружие против своих эксплуататоров. Эта позиция нашла себе ряд сторонников среди членов Второго Интернационала, они собрались в нейтральной Швейцарии. У русских было сильное представительство на состоявшихся там встречах, на которых Ленин взял в свои руки руководство левыми радикалами. Предложенные им резолюции не были приняты, но, тем не менее, он оказал сильнейшее влияние на ход дебатов, заложивших основы того, что стало в 1919 году Третьим или Коммунистическим Интернационалом.

В первую мировую войну Россия вступила как союзница Франции и Англии. Она заключила этот союз из опасения, что Германия и Австрия в ходе экспансии на юг и восток захватят ее территории и сведут ее к положению второразрядной державы. Франция вступила в партнерство с Россией из страха перед мощным наступлением немцев, которое она была в состоянии выдержать, только если Германии пришлось бы вести войну на два фронта. Русско-французское согласие обязывало Россию начать наступление против немцев и быстро продвигаться к Берлину после ожидаемого вторжения Германии во Францию.

Как оказалось, все предвоенные планы воюющих стран пошли вкривь и вкось. Немецкий план Шлиффена, предусматривавший быструю и решительную победу на западном фронте с последующей переброской сил на восток для уничтожения русских, провалился: кампания на западе вылилась в окопную войну, которой не было видно конца. Русские смело наступали в Восточной Пруссии, но попали в западню и потерпели поражение.

В конце 1914 года германское верховное командование пришло к заключению, что единственный шанс на победу в войне состоит в том, чтобы добить Россию и затем сосредоточить все силы Германии на западном фронте. Весной следующего года объединенные силы Германии и Австрии вторглись в принадлежавшую России Польшу и отогнали царские армии на сотни километров к востоку. Хотя основная часть российских вооруженных сил уцелела, а Россия номинально не вышла из войны, она потеряла ряд своих богатейших и густонаселенных регионов.

Эти поражения вызвали большое недовольство в России, как в либеральных, так и в консервативных кругах. Думские либералы потребовали, чтобы правительство уступило Думе право назначения министров. Консерваторы хотели, чтобы царь Николай II отрекся от престола в пользу более дееспособного члена монаршей семьи. В войсках и среди разных слоев населения бродили слухи о предательстве в высших сферах: императрицу, немку по происхождению, заподозрили в передаче военных секретов врагу. Трудности правительства усугубляла серьезная инфляция в городах, а расстройство железнодорожного сообщения привело к нехватке хлеба и топлива, особенно в Петрограде (так стал называться Санкт-Петербург после начала войны). Сочетание плохих новостей с фронта с политическим недовольством и экономическими неурядицами в городах (деревня оставалась спокойной, выиграв от повышения цен на продовольствие) создала к октябрю 1916 года революционную ситуацию.

Можно сказать, что русская революция 1917 года началась в ноябре предыдущего года, когда правительство оказалось под жестоким нажимом со стороны либеральных и консервативных депутатов Думы за бездарное ведение войны. Лидер либералов Павел Милюков впрямую обвинил правительство в измене. Эти атаки со стороны высших политических кругов сделали страну неуправляемой; зрело убеждение, что наступило время решительных перемен. Царь, фаталист по природе, не сделал ничего для упрочения своей власти.

Искрой, вызвавшей революцию, явилось брожение петроградского гарнизона в марте 1917 года. Он состоял из призывников старшего возраста, которые считали, что их должны были освободить от воинской службы; получив приказ стрелять в безоружную толпу возмущенных людей, они взбунтовались. Генералы, опасаясь, что мятеж перекинется на фронтовые части, убедили Николая отречься от престола, чтобы спасти Россию от поражения. Горячий патриот, он последовал совету и 15 марта отрекся.

Вслед за отречением царя власть перешла к комитету думских депутатов, нарекшим себя Временным правительством. Одновременно с этим социалистические интеллектуалы созвали в Петрограде Совет рабочих и солдатских депутатов. Совет был призван наблюдать за «буржуазным» Временным правительством, не позволяя ему проводить реакционную политику. В течение следующих семи месяцев Россия управлялась — если вообще как-то управлялась — режимом двоевластия, при котором советы подрывали власть правительства, не беря на себя ответственности за последствия. Социалисты-интеллектуалы, заправлявшие советами, подрывали армию, урезая власть офицеров, в которых видели потенциальную контрреволюционную силу. И в то же время требовали вести войну до победного конца.

Временное правительство обещало безотлагательно созвать Учредительное собрание, чтобы дать стране новые республиканские органы власти, но, занятое более настоятельными задачами, постоянно откладывало выборы в это собрание. Оно также медлило с земельной реформой. Крестьяне, теряя терпение, нападали на частные поместья, а солдаты покидали фронт, торопясь домой, чтобы не упустить свою долю во время ожидавшегося перераспределения земли. Национальные меньшинства начали требовать самоуправления и в ряде случаев полного суверенитета. И притом Временное правительство не переставало требовать продолжения войны, становившейся все более непопулярной. Страна, единство которой веками обеспечивала государственная власть, а не общественная сплоченность, сползала в анархию.

В этом был шанс Ленина. В начале 1917 года он жил в Швейцарии. Получив известия о мартовской революции, он телеграфировал своим подручным в России, наказав не доверять Временному правительству, избегать союзов с другими социалистическими партиями и вооружать рабочих. Он сгорал от нетерпения вернуться домой и взять дело революции в свои руки.

Немцы и австрийцы, завязшие на западном фронте в казавшейся нескончаемой войне на истощение, пристально следили за русскими эмигрантами и Лениным в том числе, которые выступали против войны. Ленин связался с немецким посольством в Швейцарии и запросил помощь в организации возвращения на родину. Берлин не только предоставил ему и другим эмигрантам-социалистам свободный проезд через Германию, но и снабдил деньгами на возрождение партии. Ленин, которого никогда не заботило, откуда берутся деньги, коль скоро они служат его целям, принял предложение. Через посредников и с великими предосторожностями он в течение следующих полутора лет находился на содержании у немцев.

Сразу же по прибытии в Петроград Ленин начал бескомпромиссную атаку на правительство, требуя его свержения: нельзя было позволить, чтобы оно установило в России «буржуазный» строй, как того хотели меньшевики и большинство сторонников самого Ленина. В июле 1917 года большевики осуществили недостаточно решительную попытку государственного переворота, которую правительство подавило, обнародовав ряд данных разведки о связях Ленина с немцами. Были выписаны ордера на арест Ленина и других большевистских руководителей, в том числе Троцкого, который незадолго перед этим примкнул к ленинской партии. Троцкий оказался за решеткой, но Ленин скрылся в Финляндии и оставался там в укрытии до кануна переворота, осуществленного его партией в ноябре.

Сторонников у Ленина было немного, но они отличались сплоченностью и строго выполняли указания Центрального Комитета. Ни одна партия не имела подобной организации: социалисты-революционеры, гораздо более популярные среди населения, имели слабую структуру, не дававшую им возможности мобилизовать своих сторонников. То же справедливо и в отношении меньшевиков и либеральных конституционных демократов. Более того, ни один заметный политик, кроме Ленина, не стремился к власти и не был готов принять на себя ответственность за руководство неуправляемой, по всем признакам, страной. Ленин, который всю свою сознательную жизнь готовился к этому моменту, пристально следил за развитием событий, выбирая подходящее время для удара.

Это время пришло в конце лета, когда Александр Керенский, номинальный, но неэффективный диктатор, рассорился с генералом Лавром Корниловым, главнокомандующим российской армии, безосновательно обвинив его в подготовке военного путча. Своими безответственными действиями Керенский лишился поддержки армии, которая была ему необходима на случай попытки захвата власти большевиками. Одновременно он потакал большевикам, выпустив их из заключения и снабдив оружием для отражения предполагаемого корниловского путча. На выборах в Советы в следующем месяце большевики добились внушительных результатов, послуживших Ленину сигналом, что настал момент для нанесения нового, решающего удара. Резолюция о захвате власти была принята на тайной встрече большевистских лидеров в ночь с 23 на 24 октября 1917 года. Ленину пришлось преодолевать нерешительность своих соратников, опасавшихся повторения июльского фиаско.

Переворот состоялся 7 ноября, когда пробольшевистские части без единого выстрела заняли все стратегические пункты в столице. Некоторые стычки имели место в Москве, но в остальных районах страны смена власти прошла довольно гладко. Ленин позже говорил, что взять власть в России оказалось не труднее, чем «поднять перышко». Причина была в том, что захват власти им самим и его партией он очень искусно замаскировал как переход «всей власти советам», этот лозунг сулил народную демократию, а не диктатуру. Даже социалистические соперники Ленина, с подозрением относившиеся к его действиям, не были особо встревожены, убежденные в том, что однопартийная большевистская диктатура не продлится долго и скоро уступит место коалиции социалистических партий. Они предпочли позволить Ленину какое-то время пользоваться властью, лишь бы не развязывать гражданскую войну, которая была бы на руку только «контрреволюции».

Вышло так, что большевики оставались у власти семьдесят четыре года. Таким образом, коммунизм пришел в Россию не в результате народного восстания: он был ей навязан сверху крошечным меньшинством, прятавшимся за демократическими лозунгами. Этот бьющий в глаза факт наложил свой отпечаток на всю историю коммунизма в России.

Рассматривая захват власти большевиками в свете всех исторических обстоятельств, поражаешься его дерзости. Ни один из ведущих большевиков не имел административного опыта в той или иной области, но они были готовы взять на себя ответственность за управление крупнейшей страной мира. Не имея также делового опыта, они не остановились перед быстрой национализацией пятой по масштабам экономики мира и, следовательно, принятием на себя ответственности за руководство ею. Они видели в подавляющем большинстве граждан России — в буржуазии и землевладельцах из принципа, в большинстве крестьянства и интеллигенции исходя из реального положения дел — классовых врагов промышленных рабочих, выразителями интересов которых они себя называли. Эти рабочие составляли малую часть населения России — в лучшем случае 1–2 процента — и из этого меньшинства лишь крохотная горстка шла за большевиками: в канун ноябрьского переворота только 5, 3 процента промышленных рабочих были членами большевистской партии[6]. Это означало, что новый режим не имел альтернативы диктатуре — диктатуре не пролетариата, а над пролетариатом и всеми прочими классами. Эта диктатура, с течением времени вылившаяся в тоталитарный режим, была, таким образом, обусловлена самой природой большевистского переворота. Коль скоро коммунисты хотели остаться у власти, они должны были управлять жестокими деспотическими методами, они никогда не могли себе позволить расслабиться. И это положение распространилось на все последующие коммунистические режимы.

Ленин это понимал, но не испытывал ни малейших угрызений совести за навязывание стране безжалостного деспотизма. Он трактовал «диктатуру» любого рода, в том числе и «пролетарскую», как «ничем неограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»[7]. Он готов был прибегнуть к неограниченному террору для уничтожения своих противников и устрашения остального населения. Отчасти он поступал так из равнодушия к человеческим жизням, отчасти потому, что изучение истории убедило его, что все прошлые социальные революции провалились, остановившись на полпути и позволив классовым врагам выжить и перегруппировать свои силы. Насилие — всеобщее и беспощадное (один из его любимых эпитетов) — должно было расчистить почву для нового порядка. Но он верил также, что насилие не будет продолжаться долго: он однажды по этому поводу процитировал Макиавелли — «Если необходимо прибегнуть к некоторым жестокостям для достижения определенной политической цели, делать это нужно самым решительным образом и с максимальной стремительностью, потому что массы не потерпят длительного применения жестокости». Вопреки его ожиданиям, эти жестокости стали постоянной чертой созданного им режима.

Решительность и энергия Ленина резко контрастировали с беспомощностью свергнутого Временного правительства. Он назначил столь долго откладывавшиеся выборы в Учредительное собрание. Его партия получила 24 процента голосов, тогда как соперники социалисты-революционеры — в два с лишним раза больше. Это его нисколько не смутило: заявив, что рабочие и солдаты в большинстве своем проголосовали за его партию, он позволил Собранию позаседать один день и распустил его. В состав созданного им правительства, получившего название Совета народных комиссаров, после кратковременного сотрудничества с левыми эсерами, входили исключительно большевики. В сущности, это было учреждение-ширма, выполнявшее приказы большевистской партии. Он отменил все судебные процедуры, передав правосудие в руки революционных трибуналов, возглавляемых неподготовленными, но «классово сознательными» непрофессионалами, а также вновь созданной тайной полиции, получившей название ЧК. Террор начался почти с первого дня, как Ленин захватил власть.

Сознавая, что создание прочной политической базы и осуществление революционной программы требует времени, Ленин в марте 1918 года заставил своих помощников подписать в Брест-Литовске крайне непопулярный мирный договор с немцами, австрийцами, турками и болгарами, уступив обширные территории.

И в качестве пролога к мировой революции, своей конечной цели, он развязал гражданскую войну. В дальнейшем за гражданскую войну, раздиравшую Россию в течение трех лет и унесшую миллионы жизней, большевики возлагали вину на российских реакционеров и их зарубежных сторонников. Но, как мы говорили, перерастание войны из конфликта между странами в войну между классами было одним из главных положений большевистской платформы задолго до 1917 года. Троцкий признавал это, когда писал: «Советская власть — это организованная гражданская война». Поистине можно сказать, что большевики захватили власть в России, чтобы развязать гражданскую войну.

Сначала, чтобы обеспечить поддержку или, по крайней мере, нейтралитет рабочих и крестьян, Ленин взял на вооружение анархистские лозунги. Он поощрял крестьян к захвату и разделу между собой частных земельных владений — не только земли, принадлежавшей государству и помещикам, но и таким же крестьянам, как они сами. Декрет, обнародованный в день переворота, национализировал всю землю, но на время оставил в неприкосновенности участки, возделываемые крестьянами. Он поощрял рабочих к захвату фабрик, это была синдикалистская политика, не имевшая ничего общего с марксизмом. Но то были временные меры, от которых он намеревался отказаться, как только утвердится его власть. Потому что его конечная цель заключалась в национализации всех человеческих и материальных ресурсов страны с расчетом на подчинение экономики единому плану.

На истории советской России между 1917 и 1920 годами мы не станем задерживаться. Достаточно сказать, что коммунисты — так стали называться большевики с 1918 года — победили в гражданской войне, отчасти благодаря тому, что контролировали густонаселенный центр страны, где были сосредоточены основные индустриальные (и военные) ресурсы, отчасти же потому, что западные державы оказали их противникам, «белым», недостаточную поддержку. Во время гражданской войны и вскоре после ее завершения ленинский режим вернул большинство приграничных регионов — Украину, Кавказ и Среднюю Азию — успевших к этому времени отделиться от России. Их слили с советской Россией, что привело к конституционно закрепленному в 1924 году образованию Союза Советских Социалистических Республик. Фактически, если и не формально-теоретически, все территории новой империи управлялись Российской коммунистической партией из ее штаб-квартиры в Москве. Ее отделения были представлены во всех сферах организованной жизни, выполняя роль «капилляров режима», если воспользоваться термином, который придумал Муссолини, скопировавший свой фашистский режим с ленинского. Ни одна организация, даже самая незначительная, не могла избежать контроля со стороны коммунистической партии. Так появилось первое в истории однопартийное государство.

Сумев удержать власть, большевики потерпели неудачу почти во всех прочих своих начинаниях. Оказалась, что жизнь сильно отличается от теории. Но они не признавали своей неправоты: если дела шли не так, как им хотелось, они обычно не шли на компромисс, но ужесточали насилие. Признание ошибок грозило потрясением всех теоретических основ режима, поскольку считалось, что они научно выверены во всех своих составных частях.

Прежде всего в том, что касалось государства.

Среди многих разочарований Ленина следует назвать возникновение громадного, своекорыстного и неуправляемого бюрократического аппарата. Согласно марксистскому учению, государство это всего лишь слуга класса, владеющего средствами производства, у него нет собственных интересов. Эта вера демонстрирует поразительное невежество в политической истории, поскольку она полна многочисленных свидетельств, что, начиная с египетских фараонов, государственные чиновники заботились, прежде всего, о себе и образовывали внушительную группу влияния, в ряде случаев более могущественную, чем класс собственников. Ленин приходил в ужас от стремительного роста советской бюрократии, потребность в которой была обусловлена его собственной политикой. Поскольку по мере того, как коммунистическая партия через государство прибирала к рукам всю организованную жизнь страны, национализируя крупную и мелкую промышленность, оптовую и розничную торговлю, транспорт и услуги, образовательные и прочие институты, чиновничество, приходившее на смену частных владельцев и их менеджеров, росло в геометрической прогрессии. Достаточно сказать, что организация, руководившая промышленностью страны, Высший совет народного хозяйства, имел в 1921 году четверть миллиона служащих, и это в то время, когда промышленное производство упало ниже одной пятой уровня 1913 года. К 1928 году партийная и государственная бюрократия насчитывала уже 4 миллиона.

Значительное большинство тех, кто влился в ряды советского чиновничества — многие из них служили при старом режиме, — сделало это потому, что государственная служба обеспечивала им минимум безопасности и средств к существованию. Уже вскоре они образовали касту, ставящую свои коллективные интересы выше не только населения в целом, но и самого дела коммунизма, которому они номинально служили.

Первым потенциальную силу советской бюрократии как орудия укрепления своего личного положения в партии понял Иосиф Сталин. Полуобразованный грузин, в юности исключенный из духовной семинарии и присоединившийся к большевикам, он завоевал доверие Ленина как личной преданностью, так и выдающимся организаторским талантом. В отличие от Троцкого и других коммунистических лидеров, таких как Лев Каменев и Григорий Зиновьев, Сталин никогда не ставил под вопрос мнение Ленина; пока они писали брошюры и произносили речи, он тихо присматривал за растущей армией функционеров. Ленин продвигал его на более высокие должности, чем других своих интеллектуальных помощников, и в 1922 году сделал генеральным секретарем партии, что дало Сталину возможность контролировать партийные кадры.

С самого начала Сталин использовал свой пост для продвижения тех, кто был лично ему предан и на кого он мог положиться в борьбе за руководство партией, которая вскоре должна была разгореться из-за ухудшающегося здоровья Ленина. Именно он создал институт номенклатуры: картотеки коммунистических функционеров, годных на важные должности в исполнительной власти и получающих такие привилегии, как доступ в специальные продовольственные магазины, больницы, на курорты и даже к портным. Политика создания привилегированной элиты поддерживала коммунистический режим в течение следующих семидесяти лет, повязывая класс управленцев жизненной заинтересованностью в сохранении режима. Но одновременно с этим такая политика превращала коммунистический идеал социального равенства в пустой звук.

Не менее болезненными оказались и разочарования большевиков, связанные с управлением экономикой. Социалистическая литература уверила их в том, что капитализм, подгоняемый жаждой наживы, гораздо менее эффективен, чем экономика, монополизированная государством. Чем крупнее предприятие, полагали они, тем лучше оно действует. И еще они верили, что экономикой можно управлять без помощи денег.

Все эти предположения оказались неверными. Попытки навязать национальной экономике центральный план оказались бесплодными. Управление фабриками сначала рабочими, затем коммунистическими чиновниками, их заменившими, резко снизило производительность. Попытки с помощью ЧК ликвидировать частную торговлю тоже не привели к цели, так как производители и посредники находили способы обходить запреты; свободный рынок, который коммунисты считали квинтэссенцией капитализма и были полны решимости ликвидировать, не исчезал, а уходил в подполье. Очень скоро теневая экономика превзошла официальную советскую экономику. Гиперинфляция, намеренно запущенная путем наводнения страны банкнотами, к 1923 году уничтожила сбережения, и цены в Советском Союзе подскочили в 100 миллионов раз по сравнению с 1917 годом. Но отмена денег сделала невозможным нормальный бюджет и расчеты между советскими предприятиями.

Чистым итогом такого любительского управления, усугубленного гражданской войной, явилось катастрофическое падение всех производственных показателей. Валовое производство крупной промышленности в 1920 году составило 18 процентов от уровня 1913-го; добыча угля упала до 27 процентов, железа — до 2, 4 процента. Число занятых в промышленности рабочих в 1921 году уменьшилось вдвое; их жизненный уровень опустился до одной трети довоенного[8]. Один коммунистический специалист охарактеризовал то, что произошло с советской экономикой между 1917 и 1920 годами, как бедствие, которому «не было равных в истории человечества»[9].

В условиях подобного провала инстинкт подсказал Ленину необходимость прибегнуть к помощи расстрельных команд. Исаак Штейнберг, левый социалист-революционер, служивший некоторое время коммунистическим комиссаром юстиции, описывает заседание Совета народных комиссаров в феврале 1918 года. Ленин предложил проект декрета «Социалистическое отечество в опасности!», в котором был пункт, требующий расстрела «на месте», то есть без суда, широкой категории преступников, неопределенно названных «вражескими агентами, ворами, хулиганами, контрреволюционными агитаторами [и] германскими шпионами». Штейнберг выступил против декрета на том основании, что в нем содержалась «жестокая угроза… с далеко идущими террористическими последствиями. Ленин отверг мои возражения во имя революционной справедливости. В отчаянии я воскликнул: " Зачем мы тогда возимся с комиссариатом юстиции? Давайте откровенно назовем его Комиссариатом социального истребления и дело с концом! ’’. Лицо Ленина вдруг просветлело, и он ответил: ‘‘Хорошо сказано… именно так и должно быть… но говорить так мы не можем’’»[10].

Наиболее трагическим аспектом экономической разрухи был спад производства продуктов питания.

Как говорилось выше, коммунисты, подобно другим марксистам, видели в крестьянстве класс мелкой буржуазии, а потому заклятого врага промышленных рабочих — и это несмотря на тот факт, что в России большинство промышленных рабочих пришли из деревни и поддерживали с ней тесную связь. Коммунисты объявили войну сельскому населению с двоякой целью: изъять продовольствие для городов и Красной армии и распространить свою власть на деревню, которую большевистский переворот в основном не затронул.

Летом 1918 года Москва развернула кампанию по изъятию из деревни хлеба, который крестьяне не хотели продавать правительству по необоснованно низким твердым ценам. В деревнях создавались «Комитеты бедноты», своего рода сельская пятая колонна, от которой ожидалось, что в обмен на долю изъятого хлеба она будет сотрудничать с правительством в действиях против зажиточных крестьян (кулаков), заподозренных в утаивании зерна. Одновременно с этим Москва направила в деревню отряды вооруженных городских громил для реквизиции «излишков». Результатом явились постоянные стычки между крестьянами, многие из которых были демобилизованными солдатами, и продовольственными отрядами. Значительная часть страны погрузилась в гражданскую войну, более ожесточенную, чем война Красной армии с белыми. Ленин, называвший кулаком любого крестьянина, сопротивлявшегося советской власти, неистовствовал и призывал к широкомасштабным погромам. Ниже следуют два примера его распоряжений, оба относятся к августу 1918 года, первое взято из его речи перед рабочими, второе — из секретного приказа, направленного коммунистическим функционерам Пензенской губернии:

Кулак бешено ненавидит Советскую власть и готов передушить, перерезать сотни тысяч рабочих…. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстание кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся… Кулаки — самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры… Эти кровопийцы нажились на народной нужде во время войны… Эти пауки жирели на счет разоренных войною крестьян, на счет голодных рабочих. Эти пиявки пили кровь трудящихся, богатея тем больше, чем больше голодал рабочий в городах и на фабриках. Эти вампиры подбирали и подбирают себе в руки помещичьи земли, они снова и снова кабалят бедных крестьян. Беспощадная война против этих кулаков! Смерть им! [11].

Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь везде «последний решительный бой» с кулачьем. Образец надо дать.

1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц.

2) Опубликовать их имена.

3) Отнять у них весь хлеб.

4) Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме.

Сделать так, чтобы на сотни верст народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц и кулаков. Телеграфируйте получение и исполнение.

Ваш Ленин.

P.S. Найдите людей потверже [12].

Ответом на подобный террор против крестьян, как богатых, так и бедных, было сокращение посевов, чтобы уменьшить образование «излишков», подлежащих конфискации. В то же время нехватка тягловых лошадей, мобилизованных на гражданскую войну, снизила урожаи. Сбор продовольственного зерна упал с 78, 2 миллиона тонн в 1913 году до 48, 2 миллиона в 1920-м.

В начале 1921 года все проблемы, которые правительство Ленина взвалило на себя, пытаясь навязать коммунизм, по его собственному определению — в преимущественно контрреволюционной стране, резко обострились. В январе Кронштадт, военно-морская база неподалеку от Петрограда, некогда бастион большевизма, взбунтовался и обратился к стране с призывом покончить с коммунистической тиранией. Одновременно с этим в Петрограде начались многочисленные забастовки протеста в связи с нехваткой продовольствия. Крупное крестьянское восстание полыхало в Тамбовской губернии.

Ленин без колебаний самыми жестокими военными мерами подавил эти акты неповиновения, прибегнув даже к отравляющим газам. Но ему пришлось с неохотой признать, что одних силовых мер недостаточно. В начале 1921 года он объявил о введении Новой экономической политики (НЭП), главным пунктом которой была отмена насильственного изъятия продовольствия: крестьяне с этого момента должны были уплачивать налог натурой и получали право продавать излишки на открытом рынке. Правительство разрешило также ограниченную торговлю и частное производство потребительских товаров. Но оно сохранило за собой контроль над тем, что называло «командными высотами» экономики, а именно над тяжелой промышленностью, внешней торговлей, банками, средствами связи и транспортом.

Эти уступки пришли слишком поздно, и им не удалось предотвратить ужасающий голод, худший из всех, который когда-либо до этого знала европейская страна. Вызванный засухой, он унес 5, 2 миллиона человеческих жизней и имел бы еще более опустошительные последствия, если бы не помощь АРА, американской организации, которую возглавлял будущий президент США Герберт Гувер; ей удалось накормить 25 миллионов человек.

Восстановление при НЭПе шло удивительно быстрыми темпами. К 1928 году производство зерна в России достигло наивысшего после 1913 года уровня.

Многие как внутри России, так и за ее пределами, полагали, что НЭП знаменует собой отказ от коммунизма. Начались разговоры о «русском термидоре», намеки на события 1794 года во Франции, которые привели к падению и казни якобинских лидеров. Но аналогия хромала: во-первых, русские якобинцы прочно удерживали власть; во-вторых, они рассматривали сделанные ими уступки как временную передышку. Так оно и произошло.

Большевики захватили власть в России только потому, что им подвернулся такой шанс. Они не собирались замыкаться в границах страны, будучи уверенными, что их революция погибнет под ударами объединенных сил мирового капитализма, если не распространится на индустриальные страны Запада. Ленин говорил вполне откровенно: «Мы все время знали, что в одной стране нельзя совершить такое дело, как социалистическая революция»[13]. В речи, произнесенной в 1920 году, он недвусмысленно охарактеризовал международный аспект российской революции:

(в ноябре 1917 года) мы знали, что наша победа будет прочной только тогда, когда наше дело победит весь мир [14].

Так случилось, что коммунистическое государство, которое внутри собственных границ отличалось исключительной консервативностью и не терпело никакой инициативы снизу, за рубежом — и только за рубежом — действовало радикальным образом, возбуждая те самые массы, которым дома оно заткнуло рот.

Попытки распространить коммунизм за границу всерьез начались в конце первой мировой войны в побежденных странах Центральной Европы. В январе 1919 года Москва организовала восстание в Германии, которое было быстро подавлено. Несколько больших успехов коммунисты добились в Венгрии, где их правительству удалось удерживаться у власти половину 1919 года только потому, что советская Россия обещала защитить Венгрию от румынской армии. Когда Москва не выполнила своего обещания, послушный ей марионеточный режим рухнул. Подобные попытки предпринимались и в других местах, например, в Вене, где они выдохлись, едва начавшись.

Величайшее разочарование, связанное с распространением коммунизма за рубежом, Ленин пережил летом 1920 года. В апреле этого года Польша, желая предотвратить возрождение сильной империалистической России, объединилась с украинскими националистами и вторглась в советскую Украину с целью отторгнуть ее от России. Ожидавшегося восстания на Украине вторжение не вызвало, и польским армиям вскоре пришлось трубить отступление.

Когда Красная армия приблизилась к границам этнической Польши, политбюро должно было решить: остановиться или продолжать наступление на запад. Мнения разделились, но Ленин настоял на наступательных действиях и, как всегда, добился своего. Он был уверен, что Германия и Англия созрели для революции, и вторжение коммунистических вооруженных сил спровоцирует ее начало. Летом 1920 года Красная армия, сопровождаемая советскими комиссарами польского происхождения, вступила в Польшу. Она обратилась с призывом к польским рабочим и крестьянам захватывать собственность буржуазии и помещиков — эти лозунги доказали свою эффективность в России. Но поляки всех классов поднялись на защиту только что обретенной независимости Польши. В сражении под Варшавой, одном из решающих в современной истории, они разгромили и отбросили армию коммунистов.

Ленин не мог скрыть горечи в связи с таким исходом. «В Красной армии поляки видели врага, а не братьев и освободителей», — сожалел он.

В своих чувствах, мыслях и действиях они показали себя не социалистами, революционерами, а националистами, империалистами. Революция в Польше, на которую мы рассчитывали, не произошла. Рабочие и крестьяне… защищали своего классового врага, они заставляли наших храбрых красноармейцев голодать, устраивали на них засады, избивали до смерти [15].

Среди выводов, которые он сделал из этого опыта, было: никогда больше Красная армия не должна использоваться за рубежом как инструмент революции. Вместо этого надо оказывать местным коммунистам финансовую и иную помощь.

Другой, еще более важный урок, извлеченный Лениным из польской катастрофы, заключался в том, что лучший способ распространения революции за пределы России — спровоцировать новую мировую войну. В этой войне советская Россия будет держать нейтралитет и вступит в нее лишь тогда, когда воюющие стороны измотают друг друга. С этой целью в 1921 году Москва вступила в тайное военное сотрудничество с Германией.

III