Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 17 Три солдата






Когда семейство Стид со своими гостями (включая и Томаса Спенглера) сели обедать, в Итаке лил сильный дождь. Надев плащи и галоши, Бесс Маколей и Мэри Арена отправилис в телеграфную контору, чтобы отнести Гомеру поесть. Когда они проходили мимо аптеки, молодой человек, стоявший в соседнем подъезде, окинул их взглядом опытного волокиты.

– Эй, красотка, – сказал он Бесс. – Как дела?

Бесс сделала вид, что не слышит, и только прижалась к Мэри. Но навстречу им по улице шли три солдата. Они шли по улице и дурачились, радуясь, что получили отпуск на ночь, что кругом идет весьма достойная, но такая смешная жизнь – разыгрывается ее извечная комедия, а сверху льет веселый, освежающий ливень. Они толкали и ловили друг друга, оглашая улицу безудержным хохотом и выкрикивая прозвища, которые они дали друг другу: Толстяк, Техас и Лошадка. Когда три парня завидели Мэри и Бесс, они замерли в благоговейном молчании. Один за другим они склонились в низком поклоне. Девушкам было приятно, но они не очень хорошо понимали, что им делать, как себя вести.

 

– Они ведь только солдаты, Бесс, – прошептала Мэри. – И им здесь так одиноко.

– Давай остановимся, – сказала Бесс.

Девушки остановились прямо против трех солдат.

Тот, которого звали Толстяком, выступил вперед как официальный представитель всей компании – солдатский посланник к девушкам Итаки.

– Дорогие дамы, – сказал он. – Мы, рядовые нашей прославленной демократической армии и ваши покорнейшие слуги, которые сегодня находятся здесь и надеются быть здесь и завтра, от души благодарим вас за ваши прелестные личики, исполненные такого совершенства и в засуху, и в дождь, каковой мы наблюдаем в текущий момент. Разрешите мне представить вам моих товарищей и ваших преданных почитателей. Вот Техас – правда, он не из Техаса, а из штата Нью-Джерси. А это Лошадка – он как раз из Техаса. Моя кличка

 

– Толстяк, я из голодного края. И больше всего одолевает меня голод по обществу прекрасных девушек. Как вы на это смотрите?

– Ну что же, – сказала Бесс. – Мы шли в кино.

– В кино! – трагическим голосом воскликнул Толстяк. – А позволено ли нам, солдатам, которые сегодня здесь, а завтра там, сопровождать вас, девушки, в кино? Сегодня – день, и завтра – день, но завтра мы должны вернуться в казармы, к ужасному, но неизбежному ремеслу войны, к святой задаче уничтожения того смертоносного микроба, который тщится погубить человеческую свободу. Сегодня мы – ваши братья, заброшенные в дальние края и такие одинокие. Хотя нам и положено гордиться своим положением, нам очень тоскливо, ибо Итака – не родная наша земля. Я попал в мундир американского солдата прямо из закоулков свирепого города Чикаго, раскинутого на сладостной земле Иллинойса. Верните меня хоть мысленно в родимый мой штат и город, а братьев моих в родные им места. Будьте снисходительны к нашей униженной просьбе, ибо мы с вами одна семья, одно человечество, но, если бы не война, могли бы так никогда и не встретиться. «Сей миг – дитя благих времен…» – Солдат, которого звали Толстяком, поклонился, а потом выпрямился снова. – Каков же ваш приговор? – спросил он.

 

– Как ты думаешь, он ненормальный? – прошептала Мэри.


– Нет, – ответила Бесс. – Ему просто тоскливо. Давай пойдем с ними в кино.

 

– Хорошо, но скажи ему об этом сама. Я не сумею.

– Мы согласны, – сказала Бесс солдату.

– Благодарю вас, милые дамы, – сказал солдат, которого звали Толстяком. – Спасибо. – Он предложил руку Бесс. – Значит, пошли?

– Сперва мне надо отнести брату ужин, – сказала Бесс. – Он работает в телеграфной конторе. Это отнимет у нас только минутку.

– На телеграфе? – спросил солдат по прозвищу Толстяк. – Тогда и я пошлю телеграмму. – Он спросил товарища: – А ты, Техас?

– Сколько стоит телеграмма в Нью-Джерси?

– Куда дешевле, чем ее будут ценить те, кто ее получит, – сказал Толстяк. Он обернулся

 

к третьему солдату: – А ты, Лошадка?

– Угу, – сказал солдат по прозвищу Лошадка. – Пожалуй, и я пошлю телеграмму маме, Джо и Китти. Это – моя девушка, – пояснил он Бесс.

– Всякая девушка на свете – моя девушка, – сказал Толстяк, – но так как я не могу всем им послать телеграмму, я пошлю ее только одной-единственной. Эта одна телеграмма будет сгустком миллионов телеграмм.

В конторе, куда вошли две девушки и три солдата, за столом стоял старый телеграфист Вилли Гроген.

– Я – сестра Гомера, Бесс. Принесла ему ужин, – сказала Бесс и поставила коробку на конторку.

– Здравствуйте, мисс Маколей. Гомер скоро придет. Я ему передам еду.

– А вот эти молодые люди хотели бы послать телеграммы, – сказала Бесс.

– Прошу вас, молодые люди. Вот вам телеграфные бланки и карандаши.

– Сколько стоит телеграмма в Джерси-Сити? – спросил Техас.

– Пятьдесят центов за двадцать пять слов и сверх этого небольшой налог. Адрес и подпись не оплачиваются. Телеграмма будет доставлена завтра утром.

– Пятьдесят центов? – сказал Техас. – Не так уж страшно. – И он стал писать свою телеграмму.

– А во сколько обойдется телеграмма в Сан-Антонио? – спросил Лошадка.

– Наполовину дешевле, чем в Джерси-Сити. Сан-Антонио ближе к Итаке, чем Джерси Сити.

Солдат, которого звали Толстяком, написал телеграмму и отдал ее старику. Подсчитывая слова, Гроген прочел то, что было написано.

ЭММЕ ДАНА, ЧИКАГСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, ЧИКАГО, ИЛЛИНОЙС.

ДОРОГАЯ, ЛЮБЛЮ, СКУЧАЮ, ДУМАЮ О ТЕБЕ ПОСТОЯННО. ПИШИ, СПАС ЗА СВИТЕР, ИЗУЧАЮ ПОЛИТЭКОНОМИЮ НА ПРАКТИКЕ, СКОРО ОТПРАВИМСЯ ФРОНТ, НЕ ЗАБУДЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ СХОДИТЬ В ЦЕРКОВЬ ЗА НАС ПОМОЛИТЬС НЕ ЖАЛУЮСЬ, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. НОРМАН.

Следующую телеграмму Грогену вручил Техас.

М-СС ЭДИТ АНТОНИ, 1702, Б, ВИЛМИНГТОН-СТРИТ. ДЖЕРСИ-СИТИ, Н ДЖЕРСИ.

ДОРОГАЯ МАМОЧКА, КАК ТЫ ПОЖИВАЕШЬ? Я ЖИВУ ХОРОШО. ПОЛУЧ ТВОЕ ПИСЬМО И ЯЩИК С ФИНИКАМИ, СПАСИБО. НЕ ВОЛНУЙСЯ, ПРОЩ ЛЮБЯЩИЙ ТЕБЯ БЕРНАРД.


И последним отдал свою телеграмму солдат по прозвищу Лошадка.

 

М-СС ГАРВЕЙ ГИЛФОРД, БУЛЬВАР СЭНДИФОРД, 211, САН-АНТОНИО, ТЕХАС. ПРИВЕТ, МАМОЧКА. ШЛЮ ТЕБЕ ПОКЛОН ИЗ ИТАКИ В СОЛНЕЧ

КАЛИФОРНИИ, ОДНАКО ТУТ ЛЬЕТ ДОЖДЬ, ХА-ХА. ПЕРЕДАЙ ПРИВЕТ ВСЕМ-В СКАЖИ ДЖО, ПУСТЬ БЕРЕТ МОЕ РУЖЬЕ С ПАТРОНАМИ, НЕ ЗАБУДЬ НАПИС КВЕНТИН.

Солдаты с девушками ушли, а мистер Гроген сел к своему столу и стал передавать телеграммы.

 

Когда трое солдат и две девушки пробирались к своим местам в кинотеатре «Синема», на экране показывали премьер-министра Англии мистера Уинстона Черчилля, который выступал в канадском парламенте в 1942 году от Рождества Христова. Пока молодые люди усаживались, мистер Черчилль успел сделать по меньшей мере три заявления, которые вызвали восторг как в канадском парламенте, так и в зрительном зале кинотеатра «Синема» города Итаки. Солдат, которого звали Толстяком, нагнулся к Бесс Маколей.

 

– Вот, – шепнул он, – один из величайших людей нашего времени. И вдобавок – великий американец.

– А я думал, что Черчилль англичанин, – заметил Лошадка.

– Очень может быть, но он все равно американец. Отныне всех стоящих людей мы будем считать американцами. – Он придвинулся чуточку ближе к своей соседке с другой стороны – Мэри Арене. – Большое спасибо за то, что вы взяли нас в кино. Куда приятнее жить, когда рядом девушки. Они и пахнут лучше, чем солдаты.

– Мы все равно шли в кино, – сказала Мэри.

В кадрах кинохроники появился президент Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт; он обращался по радио к населению страны из своего дома. Говорил он, как обычно: с патетикой и юмором. Пятеро молодых людей слушали его внимательно, и зрители единодушно зааплодировали, когда речь кончилась.

– А это – самый великий из великих, – сказал солдат по прозвищу Лошадка.

В этот миг на экране появился американский флаг, и кое-кто в зале захлопал.

– А вот, – сказал Техас, – самый великий флаг в мире.

– Странная вещь, – обратился к Бесс солдат, прозванный Толстяком, – но родину начинаешь по-настоящему любить, только когда ей тяжело, в другое время принимаешь ее как должное – вроде папы и мамы.

– Каждый раз, когда я вижу наш флаг, у меня подступает комок к горлу, – сказала Бесс. – Раньше он заставлял меня думать о Вашингтоне и Линкольне, а теперь – о брате Маркусе. Он тоже солдат.

– Значит, и у вас брат в армии? – сказал Толстяк.

– Да. Последнее письмо от Маркуса было откуда-то из Северной Каролины.

– Мне кажется, – сказал Толстяк, – что флаг заставляет каждого из нас думать о самом дорогом. Меня, например, о Чикаго – а это вмещает в себя и хорошее, и плохое. Семью, любимую девушку – это хорошее. А вот трущобы и политические махинации – это плохое, но, что поделаешь, тоже мое. Когда-нибудь мы уничтожим и трущобы, и махинации.

 

– В Итаке, по-моему, нет трущоб, – сказала Бесс, – но есть бедняки. Наверно, и у нас в городе есть свои заправилы, но какая уж у нас политика? Да наша семья и не очень интересуется такими вещами. Мы любим музыку. Держу пари, что Маркус где-нибудь сейчас


наигрывает на аккордеоне.

 

Брат ее Маркус в это время сидел у стойки в кабаке «Пикирующий бомбардировщик» в маленьком городке Северной Каролины. С ним были его друг Тоби Джордж и еще три солдата. Маркус наигрывал песню под названием «Мечта», а Тоби пел. Двое солдат танцевали с девушками, похожими на Мэри и Бесс. Тоби допел песню, уселся рядом с Маркусом и попросил его еще немножко порассказать про Итаку и семью Маколей.

 

В тот миг, когда Маркус Маколей начал рассказывать своему другу об Итаке, Томас Спенглер и Диана Стид вошли в зал кинотеатра «Синема»; на экране рекламировали очередной фильм, а когда они уселись на свои места, по экрану вместо кадров поползли надписи. В титрах указывалось название картины и имена тех людей, которые ее сделали. Мелькало множество слов, отдавалась дань работе множества людей.

 

И, сопровождая эту хвалу, раздавалась торжественная и совсем неуместная для такой цели музыка, специально сочиненная на этот случай.

Спенглер и Диана сели совсем близко к экрану, в третьем ряду. На десять рядов ближе, чем Бесс, Мэри и трое солдат. Места их были в самой середине ряда, который, кроме них, занимали одни мальчишки. На экране появилась чисто вымытая, крытая линолеумом приемная госпиталя. Из громкоговорителя в углу послышался резкий голос желчной медсестры, который настойчиво звал.

– Доктор Кевенна! – кричала она. – В операционную! Доктор Кевенна! В операционную!

Стоило Томасу Спенглеру услышать эти слова, как он тотчас вскочил на ноги. Он немножко выпил, вечер прошел для него не без приятности и должен был сыграть важную роль в его жизни; сегодня ему пришлось немало претерпеть, но сейчас все это было уже позади; поэтому ему не было нужды вести себя не так, как вели себя их юные соседи по ряду.

 

– Го-го! – сказал он. – Не та картина, что надо! – Он взял Диану за руку. – Пойдем отсюда.

– Но, милый, картина ведь еще не кончилась! – прошептала девушка.

Спенглер потащил ее за собой.

– Для меня она уже кончилась, – сказал он. – Пойдем. – Они проходили мимо маленького мальчика, который смотрел на экран словно завороженный. – А тебя возьмут живым на небо! – сказал Спенглер мальчику и заторопил Диану: – Пойдем, пойдем скорее, ты ему заслоняешь экран.

– Но, милый, – сказала Диана, – картина только еще начинается!

Мальчик спросил у Спенглера:

– Что вы сказали, сэр?

– На небо! На небо! – сказал Спенглер. – Говорю, что тебя возьмут туда живым. Мальчик не был уверен в том, что он понял Спенглера.

– А который час? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Спенглер. – Но еще рано.

– Конечно, сэр, – согласился мальчик.

Спенглер и девушка пробирались между рядами зрителей.

– Мы пойдем в бар Корбета, – сказал Спенглер. – Немножко выпьем, послушаем пианолу, а потом ты сможешь отправиться домой. – Глядя на экран, он стал выходить из зала.

– Ты только посмотри на доктора Кевенну, – сказал он. – Сейчас он пустит в ход эти


щипцы. И наверно, по ошибке выдернет здоровый зуб. Погляди на него!

 

В фойе кинотеатра девушка перестала огорчаться, что они ушли с самого начала картины.

– Ты меня любишь, да? – спросила она Спенглера. – Ну конечно да. Сам знаешь, что любишь.

– Люблю? – очень громко переспросил Спенглер. – А как же? Разве я не повел тебя в кино?

Они вышли на улицу и заспешили к Корбету, прижимаясь поближе к зданиям, чтобы укрыться от дождя.



Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.011 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал