Надежда

Мысли, которые мы выбираем, подобны краскам, которыми мы пишем на холсте своей жизни.

Луиза Хей

– Да, девочки, нашего босса как подменили! Я уже несколько недель хожу на работу сама не своя – не знаю, чего еще от него можно ожидать, – томно закатила красивые глазки секретарша Лидочка, разливая по чашкам свежеприготовленный кофе.

– А что тебя не устраивает, Лида? – спросила главбух Тамара Михайловна, заглянувшая на офисную кухню в обеденный перерыв. – Как по мне, так Саныч еще никогда не был таким собранным и уравновешенным, как сейчас, – меньше слов, зато больше дела, и рявкать по поводу и без перестал. Кстати, барышни, он с утра подписал ведомость на премиальные – мелочь, а приятно!

Представительницы женской половины «Виктории» отреагировали на неожиданную новость радостными возгласами.

– Я же говорю, что подменили! – ахнула секретарша. – Что-то здесь неладно…

– Да брось стонать, Лидуся! – прервала ее вздохи бренд-менеджер Илона, тщательно наводившая марафет на своем кукольном личике. – Мы тут все нарадоваться не можем, что наконец-то на работе стало легче дышать, а ты неладное ищешь. Хотя все понятно – расстроилась твоя профессионально-интимная жизнь, да, подруга? – коварно подмигнула она, сделав последний штрих к портрету кисточкой для румян. – Из мартовского кота шефчик внезапно превратился в зимнего медведя, ну, того, который в спячке!

Сравнение было встречено дружным смехом, а Лидочка покрылась пунцовыми пятнами и огрызнулась:

– Конечно, ты никак не можешь успокоиться, что этот кот с твоей крыши на мою переметнулся!

– Ладно, девчонки, угомонитесь! – сказала Тамара Михайловна. – Как бы там ни было, его мутация-сублимация всем нам на пользу пошла – только бы не сглазить!

– Шеф совсем распустил коллектив, – заявил в курилке начальник отдела кадров, – бабсовет уже больше часа на кухне кофеем балуется – когда это такое было видано?

– Мне бы твои заботы, Кирилл, – заметил Трухин, нервно пуская в потолок сизые кольца дыма. – Меня другое беспокоит: что-то в нем надломилось, а что – не могу объяснить… Знаю одно: нет жесткости – нет Стального босса. Вот я уже который день за ним бегаю, как мальчик, все пытаюсь уговорить довести до конца этот вопрос с «Нептуном», а он только отмахивается! Эх, ребята, такой лакомый кусочек из-под носа уходит, и все из-за глупости или чего там еще… Что с ним происходит – ничего не понимаю!

* * *

Клим и сам не мог понять, что с ним происходит, но эти внутренние перемены его не смущали, а скорее, наоборот, радовали. Он стал намного спокойнее и терпимее – к себе, к людям, к обстоятельствам и даже – к смерти… Теперь эта костлявая старуха все меньше и меньше вызывала у него леденящее чувство ужаса и обреченности. Напротив – он взял ее в свои негласные сообщники и компаньоны: она служила странным стимулом к жизни и постоянно толкала вперед. Куда? Он только смутно догадывался, какое направление выбрала судьба на своем последнем повороте.

Его жизнь чудным образом раздвоилась. В одной он по-прежнему оставался руководителем крупнейшей компании, а в другой – как по мановению волшебной палочки – очутился в иллюзорном, волшебном мире, где, то ли во сне, то ли наяву, общался с Ангелом и свободно перемещался по волнам своей памяти.

После первой «сознательной» встречи с Хранителем и возвращения на Перекресток судьбы он стал с нетерпением ждать каждой ночи. Как избавления от мучительной боли, как бегства от реальности, как освобождения от своей собственной личины, состоящей из толстой брони старых фобий, привычек и условностей. Гел не всегда баловал своим появлением. Иногда, тщетно пытаясь настроиться на Место Покоя и раскрыть свое сердце, как учил его Ангел, Клим проваливался в темное забытье или видел бессмысленные «нарезки» из обрывков личных воспоминаний.

Но когда Хранитель все же являлся во сне, они долго прогуливались по Яшмовому пляжу, или плавали среди серых морских утесов, или свободно парили над Фиолентом, с высоты птичьего полета наслаждаясь его великолепием и красотой. Это были удивительные сны! Ангел с охотой отвечал на вопросы, а он пропитывался колоссальной энергией первозданной природы.

После пробуждения он всегда чувствовал себя окрыленным и чистым, как новорожденный младенец. В такие дни он почти верил в то, что смерти нет, а Жизнь – прекрасна…

* * *

– Иван Иваныч, а вам когда-нибудь приходилось делать выбор? – ни с того ни с сего спросил Клим у доктора после очередной лечебной процедуры.

Тот совершенно не удивился вопросу и немного грустно кивнул головой:

– Да, и не раз. Причем я совершенно не уверен в том, что часто принимал правильные решения. Выбор… Он есть и в большом, и в малом, из него вообще состоит вся наша жизнь, только мы об этом не задумываемся…

– Док, а вы помните свой самый крупный перекресток, точнее, самый серьезный выбор, который, на ваш взгляд, вы сделали неверно?

– Верно и неверно – исключительно субъективные понятия, – задумчиво ответил Иван Иванович. За время лечения он проникся симпатией к своему молодому пациенту, которого так нелепо и жестоко выбила из колеи смертельная болезнь. – Ты будешь смеяться, Клим, но я выбрал не ту профессию.

– Вот как? – Клим удивленно поднял брови. – Но ведь вы – настоящий профи в своем деле!

– Проблема не в этом, – сказал доктор. – Я просто научился качественно относиться к своим профессиональным обязанностям и добросовестно их выполнять, но мои мечты и желания так и остались нереализованными. Любовь и долг по отношению к работе – это две большие разницы… Знаешь, я ведь с детства мечтал стать акушером-гинекологом, – продолжил он после секундной паузы, – как моя мама и моя бабушка. Мне так хотелось встречать новые жизни, а вместо этого я, как правило, провожаю… Этакий Харон, пытающийся облегчить плавание в один конец… Извини, Клим, я хотел сказать…

– Ничего, из песни слов не выкинешь… А что же вам помешало?

– Мой отец – он был известным онкологом – посчитал, что я должен пойти по его стопам и продолжить его дело. В общем-то банальная ситуация… Кстати, уже спустя годы я где-то прочитал, что излишняя полнота – это загнанные в угол нереализованные желания. Вот так-то, молодой человек, – подытожил доктор, хлопнув себя по тучному животу. – Поэтому я тебе, Клим, постоянно твержу – не иди по пути наименьшего сопротивления, не сдавайся болезни, а сражайся за жизнь, если ты ее выбрал…

* * *

Как-то в обед Клим без звонка заехал к матери и застал ее врасплох: она паковала какие-то сумки и кульки, на кухне что-то варилось и кипело, и была она очень расстроена, заплакана.

– Сынок, Михаил Фомич при смерти, – прошептала она и расплакалась у него на груди.

Горыныч, как он с детства окрестил отчима, – деспот и самодур – по своей сути должен был жить вечно, отравляя существование другим людям. Клим уже больше пяти лет ничего о нем не слышал и слышать не хотел. После того как мать наконец сделала решительный шаг и освободила себя от этого чудовища, он категорически запретил ей произносить его имя: был человек – и нет человека!..

После развода мама осталась одна в квартире, обустроенной Климом, а отчим перебрался в свою хрущевку на другой конец города. И вот, спустя годы, он неожиданно всплыл из прошлого, чтобы опять расстроить маму, на этот раз известием о своей предстоящей кончине.

– Как все случилось? – спросил Клим, усадив ее на диван и накапав успокоительного.

– Он остался без работы, без привычной активной деятельности, без поддержки, да еще совсем один… В последний год он очень тяжело болел, а когда я к нему приехала, то уже и в магазин не мог сам выйти… – проговорилась мать и виновато опустила глаза.

– Значит, ты его видела? – как можно мягче спросил Клим, борясь с противоречивыми чувствами.

– Да, сынок, я его видела, и не один раз, – решительно ответила мама, вытирая слезы. – Он мне позвонил… Он ничего не хотел – просто попросил прощения… А как можно было поступить иначе? Отмахнуться от человека, с которым полжизни прожила? Это не по-людски… Я к нему часто ездила, привозила еду, ходила в магазин, убирала…

– В общем, занималась своей привычной семейной работой, – резко оборвал ее Клим. – Ну а от меня ты зачем это скрывала?

Его неприятно задело, что она втихаря общалась с Горынычем, и забытая злоба на отчима всколыхнулась с новой силой.

– А что я могла тебе сказать? – в голосе матери звучали непривычные решительные нотки. – Ведь ты со своей категоричностью и непримиримостью ни за что бы меня не понял и уж тем более ничем бы не смог помочь… Сыночек, – уже теплее произнесла она и, как в детстве, погладила его по волосам, – в этой жизни, кроме черного и белого, есть другие цвета, которые надо научиться различать!..

Он заметил, как она тут же вся инстинктивно сжалась. Так бывало всегда, когда она говорила что-то в противовес мужу или ему. Да… Недалеко он ушел от Горыныча, если родная мать боится отстаивать свое мнение даже перед собственным сыном.

В эту минуту она казалась такой маленькой и беззащитной, что он был готов простить даже отчиму его очередное вторжение в их жизнь.

– Может, какие-то деньги нужны? – неуклюже предложил он, стараясь выглядеть менее фальшиво.

– Нет, ничего не нужно, – с облегчением вздохнула мама и достала из шкафа увесистый сверток в пожелтевшей от времени бумаге. – Ну, раз ты все уже знаешь, тогда возьми это сейчас. Михаил Фомич просил передать тебе сразу после своей смерти и… извиниться перед тобой, если ты, конечно, сможешь его простить.

– Это что? – спросил Клим, пытаясь сразу разорвать добротно склеенную бумагу.

– Дома посмотришь, – ответила мама. – Я точно не знаю, что там, но он сказал, что возвращает тебе твою потерю…

* * *

…Он долго не мог заснуть, в сотый раз рассматривая свои сокровища. Да, это действительно были его сокровища, которыми, как мальчишка, никак не мог налюбоваться. Несколько книг его любимых философов, работы известных психологов, зачитанные до дыр брошюры по различным восточным техникам медитации, карманный словарик мудрых изречений и, наконец, главное в этом богатстве – его дневник, где хранились личные записи и размышления о смысле жизни.

– Ну, Горыныч, ну, жучара! Вокруг пальца обвел, говорил, что все уничтожено! – беззлобно усмехнулся Клим, перелистывая страницы, заполненные ровным каллиграфическим почерком.

Вот последняя запись: «КАК СТАТЬ СЧАСТЛИВЫМ», выделенная красной пастой и заканчивающаяся двоеточием, предполагающим долгий и развернутый ответ на этот жизненно важный вопрос. Ответа так и не последовало. Записи оборвались именно на этой фразе, точнее, были оборваны Горынычем. Как всегда, резко и грубо.

«…А ты по-прежнему дурью маешься? Все смысл жизни ищешь?» – прогремел в памяти жесткий командный голос отчима.

Горыныч, как настоящий чекист, умел подкрадываться незаметно. Вот и тогда он внезапно возник за его спиной и умудрился прочитать из-за плеча броское вступление. Клим не успел опомниться, как отчим быстро выхватил дневник и стал громко зачитывать последние фразы, гримасничая и кривляясь на каждом слове. Появилось страстное желание врезать в это самодовольное лицо, и Клим крепко сжал кулаки, чтобы не дать им волю.

«Какое вы имеете право?» – выдавил он из себя.

«Это ты какое имеешь право, тунеядец, так распоряжаться своим драгоценным временем? – прорычал Горыныч, брызжа слюной и размахивая перед его носом растрепанным дневником. – В семнадцать лет пора уже голову иметь на плечах, а не х…й страдать, – выругался отчим. – Счастья тебе захотелось? Так счастье состоит не в погружении в эти маразмы, – он гневно сбросил со стола стопку книг по философии, – а в работе над собой, чтобы стать человеком. Понимаешь? Че-ло-ве-ком, а не этим, как его, словоблудом…»

Горыныч слегка спустил пары, но совсем ненадолго.

«Все! Ты меня окончательно достал. Значит, пока я пробиваю тебе путевку в жизнь и подготавливаю твое беспроблемное поступление в училище, ты вместо занятий продолжаешь медитировать?! Этот мусор немедленно уйдет на свалку, – он стал забрасывать в подвернувшуюся картонную коробку упавшие на пол книги и дневник. – И не вздумай рыться в кладовке или в моем гараже! – зловеще предупредил он, сузив от ярости глаза. – Все пойдет в печку!»

«Я тебя ненавижу!» – закричал Клим ему в спину. Дыхание перехватило, а слезы затянули пеленой глаза.

«Ненавидь. Зато потом спасибо скажешь», – обернулся Горыныч и, бросив на него полный презрения взгляд, вышел из комнаты.

Почему он тогда позволил забрать свои книги и главное – дневник? Почему не смог отстоять право на свои желания? Почему предал свои мечты? Сейчас было уже трудно найти правильный ответ, да и бессмысленно: Горыныч при смерти, и он сам ненамного от него отстал…

Уже светало, а Клим все листал дневник. Теперь казалось невероятным, что это было когда-то написано его рукой. Автор дневника был романтиком в душе, искателем, философом и мечтателем – дерзким, вдохновенным и целеустремленным, полным желаний и планов.

«Умные мысли, смелый полет фантазии!» – не переставал удивляться Клим, перечитывая строчки, как будто бы рожденные другим человеком.

От дневника веяло теплом, легкой грустью по забытой юности, когда все то, о чем ему неоднократно говорил Хранитель, было так близко и так доступно. Оно было совсем рядом. Стоило только протянуть руку и узнать, как стать СЧАСТЛИВЫМ…

* * *

«Как стать счастливым…» – чуть слышно прошелестели волны, мелодично перекатывая прибрежные камни, и словно легонько вытолкнули его на знакомый берег.

«Я незаметно заснул… или проснулся…» – подумал Клим.

Он с удовольствием глотнул чистого воздуха, пропитанного соленым морем, терпким йодом и можжевеловым ароматом. С каждым разом Место его Покоя становилось все реальнее и осязаемее.

– Слушай, Клим, а ты в юности был толковым парнем!

Он не сразу увидел Ангела, восседавшего на своем любимом камне, чем-то напоминающем по форме уютное домашнее кресло.

Щурясь от яркого солнца, Клим заметил в руках Хранителя свой заветный дневник, который тот с интересом пролистывал.

– Да… Отличные мысли! Сам придумал или у известных мыслителей содрал?

– И то, и другое, – кратко ответил Клим и подошел к Хранителю. Пожав его смуглую руку, он расположился рядом на теплых округлых камнях, ожидая предстоящих «разборок». Судя по всему, они были неизбежны. И Клим не ошибся в своем предчувствии.

– Чудесно! – воскликнул Гел и стал цитировать одну из дневниковых записей: – «Кто я есть? Это единственный вопрос, который заслуживает того, чтобы быть заданным. Судьбой нам предназначено играть бесчисленное множество ролей, но все эти роли – не мы, а за многочисленными масками кроется наша истинная сущность». И вот дальше – еще лучше! «Божий замысел относительно нас состоит в том, чтобы мы нашли себя». Ну как, Клим, ты себя нашел?

– Издеваешься? – лениво переспросил Клим. Почему-то сегодня ему просто хотелось послушать тишину природы, не прерываемую рассуждениями Хранителя.

– Не издеваюсь, а хочу разобраться, когда именно ты завел эту свалку и умудрился так захламить это божественное место!

– Какую еще свалку? – удивился Клим, невольно оглядываясь по сторонам.

Ужас! И где раньше были его глаза?! Чуть поодаль от того участка берега, где они сидели, возле огромной отвесной скалы, густо поросшей пушистыми кустарниками, возвышалась целая гора мусора. А вокруг были разбросаны клочья бумаги, и вился серый пепел от истлевшего костра. Над мусорником с назойливым жужжанием летали навозные мухи и осы. Клим брезгливо поморщился – ему показалось, что от этой свалки исходит тошнотворный запах то ли гниения, то ли застоявшейся плесени…

– Господи, откуда оно тут взялось? – с отвращением воскликнул он.

– Это ты у меня спрашиваешь? – переспросил Хранитель. – Не волнуйся, ты не одинок – у каждого человека есть своя персональная свалка, отличная только по своему составу и размеру. А пока полюбуйся на свой личный мусорник!

– Почему мой? – Клим продолжал оторопело смотреть на зловонный хлам, не рискуя подойти ближе.

– Это мусорник твоих Надежд, – ответил Хранитель, с задумчивым видом листая дневник. – Божественная Сила, заключенная внутри каждого человека, всегда готова помочь в осуществлении заветных желаний и надежд. Но ваша огромная проблема в том, что вы не открываетесь навстречу, потому что «не готовы». А раз «не готовы», то все щедрые дары возвращаются обратно на склад неосуществленных желаний, а ваши собственные надежды и мечты превращаются в мусорную кучу и гниют там до скончания веков… Да, вот, нашел! – обрадовался Ангел. – Как у тебя в дневнике прекрасно сказано: «Если возникает мысль «МНЕ ЭТОГО ХОЧЕТСЯ», то, значит, у меня есть достаточно потенциала для ее реализации!» Но к этой фразе я бы добавил еще одну, не менее важную: «МЫ ВСЕ СВОБОДНЫ ДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО МЫ ХОТИМ ДЕЛАТЬ». Ее как-то раз подсказал мой брат своему подопечному, и у того в результате получилось очень даже мудрое творение, названное «Иллюзиями».

– При чем тут Бах? – буркнул Клим.

– Бах здесь действительно ни при чем – он наверняка уже давно расчистил свой мусорник и освободил место для своих замечательных произведений. А вот почему ты выбросил этот дневник на свалку? – строго спросил Хранитель. – Ведь в нем жили твои МЕЧТЫ…

– Это не я, а Горыныч, то есть отчим… – по-детски виноватым тоном начал оправдываться Клим. – Этот гад мне всю жизнь перепортил своими приказами и запретами…

– Стоп, Клим, – решительно прервал Гел, – почему ты все время решаешь за других, но при этом не берешь ответственности за самого себя? Как на разводе матери настоять – так это ты быстро провернул, а вот как отстоять свои сокровенные желания – так ты в кусты!

– Какие там желания?! – возмутился Клим. – Они даже не успевали толком проклюнуться, прорасти! Мы с мамой всю жизнь у него были как на ладони и под увеличительным стеклом: что-то ему показалось не так – и он прихлопывал одним махом. Сколько себя помню, я у него строем ходил: шаг влево, шаг вправо – карается расстрелом! Он один знал, как будет лучше для нас, поэтому все решения принимал самостоятельно, и они не подлежали обсуждению. Мечты… Да я холодильник не мог открыть без его разрешения! Ты знаешь об этом? – Клим все больше заводился при воспоминаниях об отчиме. – Как сейчас помню: стою перед ним, маленький, запуганный мальчишка с затравленным взглядом, а он меня гневно отчитывает, что я полез в холодильник во внеурочное время и без его команды. И так абсолютно во всем! Да он уничтожал все мои желания и выбрасывал все мои мечты, которые просто чудом уцелели на страницах этого дневника.

– Я все помню, – тихо отозвался Ангел. – Как он говорил: «Деньги можно делать везде и во всем. Главное – понять основные законы их движения».

Это действительно была «коронка» отчима, которую тот любил постоянно повторять, как «Отче наш». Чиновник одного из крупных министерств, достаточно влиятельный человек с военной закалкой, прошедший школу жизни в КГБ, Михаил Фомич был свято уверен в своей правоте и всегда знал, в каком направлении нужно двигаться. Вначале он всерьез подумывал о военно-политическом образовании для своего пасынка, а затем, когда нагрянули перестроечные времена, быстро смекнул, что нужно перестраховаться, и спротежировал Клима в военно-инженерное строительное училище. Мол, техническое образование – это дополнительная гражданская профессия. Отчим долго потом гордился своей дальновидностью, когда, вместо традиционного Дальнего Востока, сразу после выпуска пасынок попал на службу за границу – в Германию, где, по словам Горыныча, «только ленивый не сможет разбогатеть».

– А чего тебе на самом деле хотелось? – спросил Хранитель, не выпуская дневник из рук. – О чем ты мечтал?

– Трудно сказать… – замялся Клим, уже хорошо зная способности Гела читать и улавливать любые неискренние вибрации. – Мне всегда нравилось живое общение с людьми. Я любил за ними наблюдать, правда, не знаю, зачем мне это было нужно и во что бы это могло вылиться в будущем. Еще я с раннего возраста задумывался над смыслом жизни и поэтому запоем читал книги по религии, философии и психологии, изучал мудрость Востока, занимался восточными единоборствами, пытался постичь искусство медитации… Да, у меня действительно была надежда найти себя, но затем я все оставил…

– А вот это уже честнее, – удовлетворенно заметил Ангел, – а то на отчима все списал! ТВОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ОБЯЗАННОСТЬ В ЭТОЙ ЖИЗНИ – БЫТЬ ВЕРНЫМ САМОМУ СЕБЕ, а не кому-либо! Знаешь, Клим, все в этой жизни возвращается на круги своя, и рано или поздно каждый человек нос к носу сталкивается со свалкой своих похороненных желаний и начинает лихорадочно в ней рыться, пытаясь найти хоть одну неистлевшую мечту. Но в конечном итоге обнаруживает всего лишь жалкие останки НЕДОделок: недописанных стихов, недопетых песен, недосделанных открытий и недосмотренных сюжетов своей жизни, задуманных когда-то по велению самого сердца.

– Но я не мог…

– Да брось! – прервал его Ангел, подойдя к свалке и вытянув из нее скомканный лист бумаги. – Кстати, вот что написано по этому поводу в твоем старом цитатнике мудрых изречений: «Каждый раз, говоря «я не могу», вы сами зажигаете перед собой красный сигнал светофора. Вы перекрываете путь к собственной внутренней мудрости и блокируете поток энергии духовного знания». Эх, люди, люди, не научены вы правильно мечтать и надеяться! – сокрушенно вздохнул он и протянул Климу дневник.

– Мечты, желания, надежды… Как вычленить, не пропустить здесь самое главное? – спросил Клим, бережно забирая из рук Хранителя дорогую вещь.

– Тут нет главного и нет второстепенного, – улыбнулся Ангел, – а есть широкое универсальное понятие – НАДЕЖДА, которая включает в себя многие элементы. Вот смотри, – он ловко извлек откуда-то небольшую деревянную матрешку и поставил перед Климом. – Это и есть Надежда. А в ней прекрасно уживаются, дополняя и наполняя друг друга, Желания, Фантазии, Мечты, Планы и Действия, – Ангел поочередно извлекал наружу расписных сестричек.

– И какая между ними связь?

– А ты стал настоящим прагматиком! – добродушно рассмеялся Гел. – Все тебе нужно четко и конкретно! Хорошо, представь себе, что есть некий алгоритм. Вначале человек на уровне чувств получает первый импульс ЖЕЛАНИЯ – «мне этого хочется», которое затем дает ему толчок к дальнейшим действиям и трансформируется в ФАНТАЗИИ. Самые яркие и продолжительные из них способны воплотиться в МЕЧТУ, и, как следствие, вскоре возникает потребность ее реализации – так начинается ПЛАНИРОВАНИЕ. Дальше идет ДЕЙСТВИЕ. Как видишь, все очень просто, главное – научить людей правильно Надеяться, а значит, правильно Мечтать, Желать, Планировать и, конечно, Действовать.

– Правильно – это как?

– Правильно – это по правилам, по-доброму, по-настоящему, с Верой и энергией Любви, – Ангел принялся собирать матрешку. – «Каждый день повторяйте для себя, чего вы хотите в жизни. Говорите так, как будто все это у вас уже есть, ведь мы притягиваем в свою жизнь все то, о чем думаем!» – громко произнес Хранитель. – Это не я сказал, а в дневнике твоем записано. Все правильно, Клим! «ВЫ – ЭТО ВАШИ МЫСЛИ». Мыслеформы материальны, и они подвержены общему закону резонанса – подобное притягивает к себе подобное. Так вот, мысли тоже имеют свойство притягиваться в жизнь, поэтому всегда можно визуализировать любые свои мечты и подробно их записывать, тщательно на них концентрируясь. На самом деле это совсем не трудно, но вы, люди, готовы заниматься чем угодно, только не созиданием собственной жизни. А ведь мечту можно представить, конкретизируя абсолютно все и до мелочей, главное – не лениться это делать. Свои мечты нужно уважать, поскольку каждая из них, даже самая маленькая, является совокупностью высших проявлений человеческой сущности. А вы с ними так небрежно обращаетесь: поиграли – и на помойку!

Ангел опять устроился на своем любимом камне.

– Теперь расскажу о роли планирования в этой цепочке. Оно и есть конкретное приближение к исполнению мечты. Иными словами, ПЛАНЫ – это систематизация действий, очень важных при реализации задуманного.

– Если я правильно тебя понял, все начинается с желания, то есть с хотения? – задумчиво уточнил Клим. – Но, как говорится, хотеть не вредно…

– Вредно не хотеть! Да, все начинается с желания – это маленький стартовый кирпичик будущего прочного фундамента. Предвижу твой следующий вопрос и отвечаю: ЖЕЛАНИЕ НИКОГДА НЕ ДАЕТСЯ БЕЗ ТОГО, ЧТОБЫ НЕ ДАВАЛИСЬ СИЛЫ ЕГО ОСУЩЕСТВИТЬ, поэтому ни одно желание нельзя считать случайным, бесполезным или излишним. Его, как и мечту, нужно уважать, холить и лелеять. Однажды ваши желания приведут вас к Богу!

– Кстати, о Создателе. Вот скажи мне, Гел, почему Бог создал такое множество желанных объектов, заведомо зная, что большинство из них нам не по зубам? Это что, лишний повод искусить человечество?

– Нет, Клим. Будь проще и смотри на желания как на стремление получить то, что Создатель хочет тебе дать. Этот мир – Его подарок, а возможность Создателя преподносить тебе дары ограничена только твоей способностью их получать!

– Ну, знаешь, если бы все так было просто: захотел – получил…

– У каждого человека есть своя РАЗРЕШИТЕЛЬНАЯ система – насколько он может себе позволить хотеть, мечтать и получать в этом мире. Люди сами создают себе ограничительную черту по принципу: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», а затем сами себе находят оправдание, почему их мечты завалялись на свалке, а они сами оказались чужими на «празднике жизни». Проблемы с желаниями, мой друг, возникают только тогда, когда на их пути появляются какие-либо искусственные препятствия, так что пеняйте сами на себя. ЭНЕРГИИ ЖИЗНИ НЕ НРАВИТСЯ БЫТЬ ВЗАПЕРТИ!

– Ну допустим, – согласился Клим. – А чем тогда фантазии отличаются от желаний?

– Объясняю. – Хранитель придержал улыбку в уголках губ. – Желания ближе к обыденным, реальным вещам, а Фантазии – к нереальным. Но это только на первый взгляд – нереальные вещи, поскольку они очень далеко и на данный момент кажутся недоступными. Но спешу тебя заверить, что любые человеческие фантазии – это звонок из будущих времен, которому пока что недостает нужных знаний и опыта для воплощения в жизнь. Яркий тому пример – известные фантастические произведения. Многие придумки из них уже вовсю используются человечеством и давно перестали быть чем-то удивительным… Эй, шеф, что ты задумал? – вдруг встрепенулся Гел, заметив, как Клим приблизился к свалке с обнаруженной на берегу лопатой.

– Хочу навести порядок, закопать этот хлам…

– Стоп, стоп, стоп, так дела не делаются! – решительно заявил Хранитель, отбирая лопату. – Это ценный раритет, который ты начал коллекционировать… – он слегка прищурился, будто бы стараясь что-то вспомнить, – полжизни назад. И от него тебе так просто не отделаться.

– На что ты намекаешь? – Клим попытался поймать в глазах Хранителя хоть какую-нибудь подсказку.

– Я не намекаю, а говорю прямо, – улыбнулся Ангел, – что у тебя всегда и во всем есть ВЫБОР и даже – сейчас…

* * *

– …А ты по-прежнему дурью маешься?! – прогремел из-за спины металлический голос отчима.

Клим от неожиданности вздрогнул и уронил красную ручку, которой только что закончил писать ключевую фразу: «Как стать счастливым». А Горыныч уже ловко выхватил дневник и стал бегло читать первые попавшиеся строки.

– Все смысл жизни ищешь, словоблуд? – криво усмехнулся. Его покрытое пунцовыми пятнами лицо не предвещало ничего хорошего.

– Какое вы имеете… – начал было Клим, привстав со стула, но тут же осекся.

Несколько долгих секунд они с Горынычем молча испепеляли друг друга неприязненными взглядами, пока Клим первым не нарушил свинцовое молчание. Глубоко вздохнув, как при погружении в некую бездну, он как можно спокойнее произнес:

– Михаил Фомич, присядьте, пожалуйста, есть серьезный разговор.

– Еще какой серьезный! – опять взвился отчим, не выпуская дневника из своих рук. – А ты думаешь, зачем я к тебе пришел?! Ахинею эту читать? – он ткнул толстым пальцем в свеженаписанные строчки.

– Я думаю, что вы пришли поговорить о моем поступлении в военное училище, – ровным голосом произнес Клим, не отрывая взгляда от выпученных глаз Горыныча.

– «Поговорить о моем поступлении!» – перекривил его отчим, грузно опускаясь на диван и расслабляя тугой галстук на покрасневшей от напряжения шее. – Да уже все давно решено, и твоя задача – немедленно выбросить этот хлам, пока я сам до него не добрался, и взяться за голову и за нужные книги.

– Но у меня уже есть все нужные книги, – сделал Клим ударение на последних словах. – Михаил Фомич, – продолжил он, чувствуя, как лоб начинает покрываться предательской испариной и как от волнения холодеют ладони. – Михаил Фомич, я передумал… То есть… Я никогда этого не хотел! Это было исключительно ваше желание и решение, чтобы я поступил в военно-инженерное училище. Но мне это не интересно! Я твердо знаю, чего мне хочется в этой жизни, я выбрал свой путь, и я уважаю свои мечты. Позвольте, – закончил он, решительно забрав дневник из рук оторопевшего Горыныча.

– Лида! – рявкнул отчим, да с такой силой, что тревожно зазвенел хрусталь в серванте. – Иди полюбуйся, кого мы вырастили и как он нас за это отблагодарил!

Тут же на крик прибежала побледневшая мать и застыла в дверях, нервно теребя край передника.

– Этот щенок решил на все и всех наплевать! – ревел Горыныч, размахивая руками, как крыльями ветряной мельницы. – Ему плевать на свое будущее, на мою заботу и, в конце концов, на мою репутацию! Он решил стать нищим!

Мать охнула и присела на край стула.

– Михаил Фомич, – спокойным тоном сказал Клим, радуясь в глубине души, что на смену привычному оцепенению пришла уверенность. – Как раз больше всего на свете мне не наплевать на свое будущее. Именно сейчас я закладываю фундамент, и это – мой выбор, который я для себя уже сделал. А что касается вас… Я вам искренне благодарен за заботу, поддержку и беспокойство о моей судьбе. Я знаю, что я вам не безразличен, и очень это ценю. Но позвольте мне отныне самому принимать решения и в том числе открывать холодильник тогда, когда мне этого захочется!

Клим не знал, откуда брались все эти слова, но он говорил так искренне, что и сам был готов поверить в то, что он действительно испытывает благодарность к деспотичному Горынычу.

Дальнейшие события развивались стихийно. Мама тихонько всхлипывала, боясь проронить лишнее слово, отчим сотрясал воздух угрозами и обвинениями, а он, стараясь отключиться от происходящего, бережно складывал разбросанные книги и записи на своем рабочем столе.

– И в кого ты превратишься? – сорванным от крика голосом прохрипел Фомич. Он заметно выдохся и теперь выпускал из себя остатки пара. – Станешь философом или, как его, баптистом каким-нибудь, спасающим заблудшие души? Впрочем, какая разница – все равно ты будешь нищим, поскольку ни одно из твоих излюбленных занятий не принесет тебе достатка.

– Все будет хорошо, – вежливо парировал Клим, ощущая долгожданное освобождение от тяжелого груза на душе. – Деньги честно приходят только тогда, когда работа доставляет истинное удовольствие! Но еще большая ценность – это Любовь к тому, чем ты занимаешься, а с Любовью можно горы перевернуть!

– Ну и переворачивай! – устало отмахнулся Горыныч, капитулируя к выходу. – Но только сам. Слышишь?! Теперь ты – сам. И не рассчитывай ни на мою помощь, ни на мои связи, ни на мои деньги!

Оставшись наконец один, Клим облегченно вздохнул, включил настольную лампу и нетерпеливо открыл свой дневник. Первое, что он написал после прерванного двоеточия, после ключевой фразы о счастье, было следующее: «Каждое желание и каждая мечта никогда не даются без того, чтобы не давались силы на их осуществление. Главное – уважать и беречь свои мечты, и однажды они непременно осуществятся!»

* * *

…Это уже с ним было… Когда-то… В одной из жизней или в одном из снов… Кажется, что он теряет сознание, но тут же опять выныривает из водоворота оборванных событий и коротких фрагментов и снова погружается с головой в фантомное будущее… или настоящее, или…

Книги. Горы книг. Такое впечатление, что он ими завален. Скомканные черновики… Бегущие куда-то мысли, которые нужно поймать и удержать… Тусклый свет настольной лампы… Как болят глаза… Копейки в рваном кошельке… Противное чувство голода… Злость… На самого себя… Я это смогу! Я это сделаю! Страшно хочется спать… Розовый рассвет за окном бросает луч на финальную страницу в толстой тетради… Я это сделал!

…Люди… Лица… Глаза, в которых притаился крик о помощи… Маленькая тесная комнатка превращается в большую светлую аудиторию, которая стремительно заполняется людьми… Аплодисменты… Его душа ликует и рвется наружу… Он стремительно идет по длинному темному коридору… Потрескивают тусклые лампочки… Коридор расширяется, и ослепительный свет, который бывает только ясным солнечным днем, брызжет ему в глаза…

Большая многолюдная площадь. Улыбки, поздравления, ему жмут руку, желают удачи. Небо над головой – синее-синее, как ЕЕ глаза… ОНА стоит рядом и улыбается счастливой улыбкой. Да, в ЕЕ лазурных глазах отражается небо, а лучики солнца играют в прятки в золотистых волосах…

Семен? Какая неожиданная встреча! Да нет, судя по всему, вполне закономерная.

– Старик! Ты ЭТО сделал! – радостно восклицает Сема и заключает его в свои крепкие медвежьи объятия.

– Это МЫ сделали! – отвечает он и с благодарностью обнимает верного друга.

– Я горжусь тобой, сынок! – легонько хлопает его по плечу вдруг появившийся Горыныч. В его глазах – неподдельное уважение и… Он улыбается! Широко и открыто! Оказывается, он умеет так улыбаться… Рядом, держа в руке букет нежных весенних цветов, умиленно всхлипывает удивительно помолодевшая мама. Видно, как она счастлива.

РАДОСТЬ… Она пропитывает все вокруг, отражается в сотнях глаз, звенит разноголосьем и безудержно рвется наружу, легко и свободно расширяя пространство вокруг себя.

Люди расступаются и освобождают ему дорогу. Куда? Он медленно идет, отсчитывая про себя каждый шаг, который приближает его к МЕЧТЕ. Его Мечта похожа на большое красивое здание, выстроенное из светлого камня и весело поблескивающее новенькими окнами. Вовсю разгулявшееся солнце не дает полностью прочитать вывеску на центральном входе: «Институт…»

Где он на самом деле? Будто во сне, он перерезает алую ленту, и стая белоснежных голубей взмывает в небо, а за ними летят яркие воздушные шарики с помещенными вовнутрь заветными мечтами-записками. Как он и хотел…

– И мое желание полетело к Богу! – всплескивает ручонками светлоглазая малышка, провожая восторженным взглядом свой ярко-розовый шарик. – Оно же исполнится, правда, папочка?

– Ну конечно, милая! – отвечает он. – Так всегда бывает, когда чего-то ОЧЕНЬ СИЛЬНО ХОЧЕШЬ!

Шарики поднимаются все выше и выше, унося на небо сокровенные мечты, пока окончательно не растворяются в лазурной вышине…

* * *

…– Интересно, а что ты написал в своей записке? – лукаво поинтересовался вездесущий Хранитель, придерживая за нитку темно-синий воздушный шар с просвечивающей в середине белой бумажкой.

Это шар оттуда – с его ПЕРЕКРЕСТКА, где живет СЧАСТЬЕ и где очень много РАДОСТИ и СВЕТА…

Клим, как заколдованный, смотрел на воздушного посланника из своего несостоявшегося будущего. Потом протянул руку, но шар внезапно лопнул и рассыпался по земле маленькими голубыми незабудками, а из его центра, где была записка с желанием, взмыла большая красивая чайка. Сделав плавный круг над берегом, она устремилась в морскую даль.

– А ты молодец! – отозвался Гел. – Двух зайцев завалил на одном Перекрестке!

– Ты о чем? – оторопев, уставился на него Клим.

– Не дал самому себе уничтожить собственные Мечты и победил кровожадного Горыныча!

– Увидел, как он умеет улыбаться! – усмехнулся Клим, вспоминая непривычно добродушное лицо отчима.

– Ты впервые в жизни посмотрел на него другими глазами, – произнес Ангел. – ИЗМЕНИСЬ САМ – И ВОКРУГ ТЕБЯ ИЗМЕНЯТСЯ ТЫСЯЧИ! Советую запомнить эту фразу раз и навсегда. А то решил взвалить на бедного Фомича, у которого своих проблем хватает, еще и ответственность за твою жизнь и за твои разбитые мечты. Он тут ни при чем!

– Я уже понял, – пробормотал Клим, перебирая разноцветные камешки на берегу Яшмового пляжа.

– Ура! – кратко провозгласил Ангел, шлепая босыми ногами по мокрому песку. – Жизнь так устроена, что в каждом негативе заключен позитив. Это как две стороны одной медали. В каждом СТРАХЕ таится желание ЖИЗНИ, в самоуничтожении – самораскрытие, в гневе – мир и согласие, а в тирании, например, живет потребность быть признанным и услышанным.

– Это ты о нем?

– Нормальный он мужик на второй стороне медали – только присмотрись получше! Видишь ли, Клим, твой отчим всю жизнь руководствовался «выбором без выбора», впрочем, как и твоя мать. Таков стереотип мышления, присущий целому поколению тех лет. К сожалению, все «дети войны» несут в своем подсознании колоссальное чувство СТРАХА – страха голода, смерти и нищеты. Твой Фомич – не исключение из правил. Вот таким изощренным способом – через тиранию и диктатуру – он пытался тебя защитить от возможных лишений и оградить от разрушительной программы постоянного страха за жизнь. На самом-то деле он хотел как лучше… А что ты теперь к нему чувствуешь? – тут же поинтересовался Ангел.

Клим по колено зашел в прозрачную теплую воду.

– Наверное… Сложно сказать… Но мне спокойно. Он уже не вызывает никаких отрицательных эмоций.

– Да и поведение мамы, наверное, уже не вызывает былого раздражения, правда, Клим?

Тот молча кивнул головой.

– Вот видишь, как хорошо! – обрадовался Ангел. – Твоя мать, которую ты постоянно осуждал за жертвенность и, как ты считал, бесхребетность, имела полное право прожить свою жизнь так, как она сочла нужным. И это – ее личный ВЫБОР, в который ты не должен вмешиваться. Освобождение от негативных эмоций, которое ты испытал, это и есть отпущение. Закон Вселенной прост: «Если в твоей жизни есть что-либо ненавистное и невыносимое, то самый простой способ от этого избавиться – это благословить его с Любовью и отпустить». Хотя, скажу тебе откровенно, на это уходят порой годы и требуется много мудрости и терпения…

– Гел, – внезапно спросил Клим, пристально заглянув в изумрудные глаза Хранителя. – А что ТАМ было?..

– Ты дописал свой дневник.

– А потом?

– А потом, как положено настоящему мужчине, посадил дерево, построил дом и вырастил сына! – отшутился Ангел.

– Я о доме как раз и спрашиваю! Что это было за здание и какое оно имело ко мне отношение?

– А О ЧЕМ ТЫ МЕЧТАЛ? – вопросом на вопрос ответил Хранитель, всем своим видом давая понять, что эта тема закрыта. – Кстати, уже можно убирать мусор!

За всеми этими видениями Клим совершенно забыл о зловонной свалке под скалой.

– Гел, но здесь НИЧЕГО НЕТ! – через минуту растерянно топтался он на знакомом пятачке.

– Зри в корень! – лукаво подмигнул Гел.

Клим присмотрелся и неожиданно заметил на месте бывшей мусорной кучи слегка присыпанный мелкой галькой некий светлый прямоугольный предмет… Да это книга!

– «ПЕРЕКРЕСТОК»… Гел, я ее уже видел – там, в книжном магазине! – удивленно воскликнул Клим, протягивая Хранителю томик в знакомом плотном переплете и с изображением облачного неба на обложке.

– Цель каждого человека – строить свою МЕЧТУ и воплощать ее в жизнь, – начал Ангел без лишних предисловий. – Мечта – это самое ценное и сокровенное, поэтому нужно уметь создавать из нее реальную физическую форму и делать позитивное действие. Это – обязательная задача для каждого живущего на Земле и вечный жизненный экзамен. ИЗ НИТОЧКИ СВЕТА СЛАГАЕТСЯ ВЕЧНОСТЬ! – туманно добавил Хранитель, прижав к себе книгу, как хрупкую драгоценность.

– Дай еще посмотреть! – попросил Клим.

– Еще насмотришься! – интригующе заверил Ангел…

* * *

Старенькая дверь хрущевки уныло скрипнула жалобным стоном давно не смазанных петель. В узком коридоре стоял тяжелый спертый воздух – то ли от многочисленных лекарств, то ли от запущенной смертельной тоски…

В полутемной комнате с плотными шторами беззвучно мигал телевизор и монотонно тикали старинные настенные часы.

Клим не сразу узнал в маленьком щуплом старике, задремавшем в кресле, грозу своего детства и юности. Веки старика дрогнули, и он совершенно чужим и слабым голосом спросил:

– Клим, это ты? А где мама?

– Мама осталась дома, Михаил Фомич. Я взял у нее ключи и решил к вам заехать. Как вы себя чувствуете?

– Да ничего… Можно сказать, что отлично! – попытался взбодриться отчим, с трудом нащупывая очки на журнальном столике. – Вот видишь – уже сижу, даже с палочкой иногда пытаюсь ходить, и все это – благодаря ей!

Клим успел заметить аккуратно разложенные на столе старые фотоальбомы с семейными фотографиями.

– Любуюсь прошлым, – со скрытой грустью объяснил Фомич, поймав взгляд Клима. – А ты очень изменился, совсем взрослый стал!

Клим непроизвольно улыбнулся – такое впечатление, что речь шла о белобрысом мальчишке с черно-белой фотографии из альбома. И сжалось сердце – больной, одинокий старик, оставшийся наедине со своей памятью, и властолюбивый жестокий Горыныч – совершенно разные люди!

– Спасибо, что пришел! – тусклые глаза старика заметно увлажнились. – Я уже и не надеялся тебя увидеть…

– Михаил Фомич, я пришел вам сказать, – начал Клим, присев возле отчима, – во-первых, спасибо за книги и за дневник – это было для меня настоящим подарком. А во-вторых… – он увидел, как губы старика заметно задрожали, – простите меня… Ведь это я тогда настоял на вашем разводе с матерью, я запретил ей видеться с вами, я провернул куплю-продажу вашей квартиры в центре города и я…

– Дальше не продолжай, – остановил его отчим. – Сейчас не время выяснять отношения. Значит, я это заслужил… Рано или поздно каждому из нас приходится платить по счетам и отвечать перед жизнью за то, как мы распорядились ее дарами. Так что и ты меня прости, Клим, – продолжил Фомич, и его сморщенное лицо еще больше сжалось от внутренней боли. – Я был тираном, деспотом, самодуром… Не перебивай! Я и сам знаю, что это – так… Иначе ты бы меня хоть раз в жизни папой назвал. Но я искренне тебя любил, как мог… Грех один старый на мне есть и не дает покоя… Вот послушай. Был у меня в молодости закадычный друг, не разлей вода. И надо же – мы с ним одновременно влюбились в одну и ту же девушку! Но был он слишком ветреный и вольный, как птица. Я знал, что поиграет он с нею немного и дальше полетит. А я был настроен серьезно и решительно. Однако что я ни делал, как ни старался ухаживать – а она все равно к нему да к нему… Но ты меня знаешь, – усмехнулся отчим, – если мне что нужно – так я зубами выгрызу! Так и тогда. Сказал своему другу, что, мол-де, она ему со мной изменяла, и неоднократно, даже доказательства умудрился подстроить. А ему поверить – только на руку оказалось: она уже была от него беременна на третьем месяце. Ну, в результате друга я потерял, зато жену себе приобрел такую, как хотел. Правда, посопротивлялась она немного, а потом – ничего: стерпелось, слюбилось, да и куда ей самой с дитем на руках?..

Клим молча, не отрываясь, смотрел на отчима, пытаясь определить, какие чувства у него сейчас вызывает этот жалкий старик после откровенных и жестких признаний.

– Да, это я ее разлучил с твоим отцом, – продолжил Михаил Фомич. – За обман – каюсь, но будущего у них все равно бы не было. Я старался тебя любить, Клим, как родного сына, и все время хотел из тебя воспитать настоящего мужика. Но, признаюсь откровенно, все равно все эти годы сидела в сердце затаенная обида на твою мать, что когда-то она меня другому предпочла. А ведь ты мог быть действительно моим кровным сыном! Знаешь, сколько я об этом думал? Наверное, поэтому я и тиранил вас излишне – мстил таким образом, что ли…

– Ладно, Фомич, это тоже дело прошлого, – Клим миролюбиво коснулся его плеча. – Будем считать, что мы – квиты. Кстати, а за мужика тебе спасибо – воспитал-таки!

Во взгляде отчима промелькнуло что-то знакомое из недавнего сновидения.

– Тебе, наверное, еще на работу ехать… – тихо произнес он. – Перекуси перед дорогой, сынок. Возьми в холодильнике…

* * *

Фомич умер на следующий день во сне – тихо, мирно и неожиданно. Его так и похоронили: с легкой улыбкой на губах и каким-то светлым, умиротворенным выражением лица.

Бывшие сослуживцы шептались на похоронах:

– Мы его таким при жизни не видели.

– Да… Такую смерть тоже нужно заслужить…

Как оказалось, незадолго до смерти Михаил Фомич успел составить завещание, согласно которому все накопленные за долгие годы усердных трудов и экономии приличные сбережения переходили к его приемному сыну.

К завещанию прилагалась записка Климу, в которой неровным почерком была написана всего одна фраза: «Не жалей денег на свои мечты. Они стоят того, чтобы осуществиться!»