Формирование сравнительной культурологии в XX веке.

модели линейного развития культуры

человечества немецкий мыслитель Освальд

Шпенглер (1880-1936), философ истории и

культуры, предложил циклическую модель

исторического процесса. В своей работе

«Закат Европы» он подверг критике идею

единой линии развития мировой культуры

обосновал мысль о том, что культура

развивается по циклам. Согласно его концепции, культуру, которая является универсальной категорией в исследовании общества, можно рассматривать по следующим направлениям: 1) культура как основа интеграции или дифференциации; 2) выявление роли культуры в

Каждая культура эволюционирует в самой себе, а затем погибает, проходит два этапа: этап восхождения культуры (собственно культура) и этап ее нисхождения (цивилизация). Второй этап характеризуется окостенением органической жизни культуры и означает ее распад.

Таким образом, Шпенглер является одним из активных сторонников концепции локальных цивилизаций и культурно-исторических типов, отрицания единой эволюционной нити развития всемирной истории.

Следует особо выделить такое направление в исследовании культуры как диффузионизм, представителями которого являются Ф. Гребнер, П. Шмидт, В. Копперс и др. Оно появились на рубеже XIX - XX веков, стало активным в начале XX века. Несмотря на общую антиэволюционистскую направленность, диффузионизм использовал эволюционизм для схемы истории мировой культуры. Они исследовали миграцию народов и межкультурные контакты, ставили задачи воссоздания всеобщей культурной истории. В своей теории Г.Э. Смит, сравнивая культурные формы, обнаруживающиеся в различных районах мира, начиная с древне-египетской, доказывал их сходство. На этом основании он сделал вывод, что история культуры может развиваться из единого центра - Древнего Египта, а вся мировая культура была создана расселившимися постепенно по всему миру древними египтянами. В данном случае от Древнего Египта как-бы расходились культурные круги.

Модель кругов положена также в основу теории происхождения из единого источника и распространения индо-европейских языков.

D uoLOptk0IhsI8XGTtPS4zkrqgl6m4QvhLA9sPDNVlD2TapCxEmUO9ARGBm58X/bDQNIj7yVUO2TM wrC/eG8oNGA/UtLh7hbUfdgwKyhRLwyyPhtPJmHZozKZXmSo2FNLeWphhiNUQT0lg7j08UBC4Qau cTq1jMSFMQ6VHIrGnYx8Hu4nLP2pHr1+XfniJwAAAP//AwBQSwMEFAAGAAgAAAAhAAV2BKDeAAAA CQEAAA8AAABkcnMvZG93bnJldi54bWxMj8FOwzAQRO9I/IO1SFwQdWpCQkM2FSCBuLb0AzbxNomI 7Sh2m/TvMSc4jmY086bcLmYQZ5587yzCepWAYNs43dsW4fD1fv8EwgeymgZnGeHCHrbV9VVJhXaz 3fF5H1oRS6wvCKELYSyk9E3HhvzKjWyjd3SToRDl1Eo90RzLzSBVkmTSUG/jQkcjv3XcfO9PBuH4 Od89bub6IxzyXZq9Up/X7oJ4e7O8PIMIvIS/MPziR3SoIlPtTlZ7MSCodRrRA0KqHkDEQJolCkSN kG8UyKqU/x9UPwAAAP//AwBQSwECLQAUAAYACAAAACEAtoM4kv4AAADhAQAAEwAAAAAAAAAAAAAA AAAAAAAAW0NvbnRlbnRfVHlwZXNdLnhtbFBLAQItABQABgAIAAAAIQA4/SH/1gAAAJQBAAALAAAA AAAAAAAAAAAAAC8BAABfcmVscy8ucmVsc1BLAQItABQABgAIAAAAIQD8/LtJPQIAAC0EAAAOAAAA AAAAAAAAAAAAAC4CAABkcnMvZTJvRG9jLnhtbFBLAQItABQABgAIAAAAIQAFdgSg3gAAAAkBAAAP AAAAAAAAAAAAAAAAAJcEAABkcnMvZG93bnJldi54bWxQSwUGAAAAAAQABADzAAAAogUAAAAA " stroked="f">

Русский ученый Питирим Сорокин (1889-1968), разделяя концепцию локальных цивилизаций и культурно-исторических типов создал оригинальную теорию социологии культуры, считая, что подлинной причиной и условием закономерного развития общества, или «мира социума» является существование мира ценностей. Сравнивая типы культуры, Сорокин пришел к выводу, что каждый тип определяется социальной системой, раскрывается в представлениях людей о природе существующего реального мира, о природе и существе их потребностей, о возможных методах их удовлетворения.

Сорокин считает, если для мира современной европейской культуры характерны увлечения наукой и господство материализма, то в будущем человечество должно отойти от этих ценностей и создать новый тип социокультурныхроцессов, основанных на ценностях религии и творческого альтруизма. Обратив особое внимание на изучение истоков древних культур Азии и Африки, он исследовал системы ценностных ориентаций различных обществ, благодаря чему стало возможно сравнивать конкретные данные о воздействии ценностей, на различные области социокультурной жизни - право науки, искусство, религию и т.д.

Арнольд Тойнби (1889-1975) представил концепцию локальных цивилизаций в 12-томном труде «Постижение истории», в котором выразил идею многолинейного развития суверенных культур, утверждая, что тезис о единстве цивилизаций является заблуждением. Насчитывая от 21 до 26 самостоятельных цивилизаций, сравнивая их, Тойнби выдвигал общее для них образование - религию. Он осуществил исследование, анализируя огромный фактический материал, на основе которого сделал вывод о существовании культур как замкнутых дискретных единиц, называемых «цивилизациями». Возникновение цивилизации, ее рост, упадок и разложение связаны со способностью или неспособностью «творческого меньшинства» найти адекватный ответ на вызов истории, сложную историческую ситуацию. Тойнби продолжает и развивает подход Н.Я. Данилевского. В контексте осмысления “феноменов человеческой жизни” Тойнби выделяет три метода: первый состоит в установлении и фиксации “фактов”, второй - в выявлении посредством сравнительного анализа установленных фактов общих “законов”, третий - в художественном осознании фактов в форме “фантазии”.

Продолжая дюркгеймовские традиции, английский антрополог

А.Р. Радклифф-Браун (1881-1955) считал целью сравнения установление

универсальных принципов и закономерностей. Социальная антропология

понималась им как сравнительная социология, представляющая собой

специфический раздел общей социологии. Занятый изучением примитивных обществ, своей целью он считал не историческую реконструкцию развития обществ, а получение теоретических обобщений. На основе систем родства разных обществ им были установлены определенные структурные принципы, которые в конкретных социальных структурах проявляются и различным образом сочетаются друг с другом, определяя характерные формы отношений между различными категориями родственников. В очерке «Религия и общество» (1945) на основе структурного сравнения, была выявлена зависимость формы религии от формы социальной структуры. В лекции «Сравнительный метод в социальной антропологии» (1951) Радклифф-Браун продемонстрировал возможности применения сравнительного метода на примере анализа австралийского тотемизма. Подробно Дюркгейму, он считал полезными и небольшие по охвату материала исследования, образцами которых стало классические изучение социаль-ной организации андаманцев и австралийских аборигенов.

В американской антропологии в середине ХХ века наибольшей

популярностью пользовался кросс-культурный подход. Проводившееся

под руководством Дж. П. Мердока (1897 - 1985) Йельское исследование

основной целью имело построение классификации культурных видов.

Оно охватило около 250 обществ и легло в основу Этнографического

атласа и картотеки Humen Relation Area Files. Э.Эванс-Причард и

И. Шапера, ученики Радклифф-Брауна, критикуя его, старались совершенствовать методологию сравнительного исследования, работая с

к данными культур небольших регионов. И. Шапера считал, что изучение всех живущих в конкретном регионе народов, о которых имеется информация, сравнение различных явлений в культурах этих народов, разных форм, которые эти явления принимают, является необходимым условием для получения базисных типов. Именно их по мнению Шапера можно положить в основу классификации.

Глакмен - Юго-Восточную Африку.

Известный французский социолог и политолог Раймон Арон (1905-1983) занимался сравнением современных ему политических режимов, выводил их типологию, проводил сравнительный анализ политических систем.

В своих трудах «Опиум для интеллигенции» (1955), «Разочарование в прогрессе» (1967) Арон полагал, что на современном этапе развития цивилизаций создается единый тип общества (единое индустриальное общество), различными модификациями которого выступают западная (демократическая) модель и советская (тоталитарная). Конфликты индустриальной цивилизации ученый видит в противоречии между требованиями Индустриального общества (централизации, жесткой иерархии) и идеалами демократии - свободой, равенством. Противостояние этих противоборствующих тенденций обрекает индустриальное общество на нестабильность.

Американский политолог Дж. Сартори (род. 1924) в 1969 году

представил материал на обсуждение «круглого стола» Международной

ассоциации политической науки в виде статьи «Теория и метод в сравнительной политологии», позже опубликованный в 1970 году под

названием «Искажение концептов в сравнительной политологии»[20] в

журнале.[21] В этой работе Дж. Сартори делает вывод, что подавляющая

часть литературы, в 1970 году выходящей под маркой «методы» социальных, бихевиористских или политических наук, посвящена технологиям проведения опросов и социальной статистике, но не методу исследования. Она имеет косвенное отношение к тому, что составляет сферу ключевых интересов научного исследования. В фундаментальном смысле методология и метод невозможны без размышления о мышлении. И если методология и технология четко разведены, они не могут подменять другдруга. Так можно быть великолепным исследователем и обработчиком данных, но не быть мыслителем.

Дж. Сартори пытается доказать, что сравнительной науке для дальнейшего развития, следует становиться самостоятельной. Для этого необходимо выработать компаративный метод, который позволит логично продвигаться вверх на высокий уровень абстракции, точно

технологий не защитит от неверной информации. Что же касается

теоретической проблемы, то ее можно сформулировать следующим

образом: нам катастрофически не хватает упорядоченности в использовании понятий и процедур сравнения. Подобная упорядоченность, на мой взгляд, может вырасти из представления о лестнице абстракции, из знания подразумеваемых ею логических характеристик и вытекающих отсюда правил обобщения и аналитического расчленения».[22]

Речь идет о том методе, который в истории мышления был уже

создан в классической немецкой философии, разработан и применен во

всех отраслях знания, развитых на том историческом этапе. Это метод

логического восхождения от абстрактного к конкретному, метод

развертывания понятия (понимания) путем движения к раскрытию

сущности, поиска внутреннего основания, всеобщей посылки, для развития определенных концептов или категорий. Дж. Сартори отмечает, что очень важно выйти на тот уровень абстракции, который позволяет определить всеобщее основание развиваемой политической теории выработать терминологию (категории, концепты), помогающие развивать в политической теории это всеобщее основание. Дж. Сартори фактически говорит о том, что гуманитарная наука выработала много нового конкретного материала, который надо систематизировать, чтобы владеть более точным прогнозированием развития общества.

В развитии сравнительной науки большое значение имел сборник

«Кризис, выбор и изменение. Исторические исследования политического

развития»[23] под редакцией Гэбриэля Алмонда, Скотта Флэнегана и

Роберта Мундта. Авторы исследовали переломные моменты и попробовали с помощью математического аппарата формализовать соотношение политических сил, как оно складываюсь в каждом из этих казусов.

По сравнению с представителями марксизма, воспринимавшими историю как однонаправленный линейный процесс и предрекавшими крах капитализма, Кондратьев выдвигал идею о возможности совершенствования капитализма в рамках циклических процессов. В предсказанной в работах Кондратьева понижательной фазе волны третьего цикла коммунисты в СССР видимо увидели «саботирование» пятилетних планов форсированного развития страны и угрозу самой идее поступательного планомерного экономического развития. В результате исследование Н.Д. Кондратьева в СССР оказалось под запретом, и только в 1984 году советский экономист с мировым именем, много лет проработавший в центрах прогнозирования ООН, друг и соавтор Дж.К. Гэлбрейта, С.М. Меньшиков реабилитировал его в своей статье в журнале «Коммунист», а в 1989 году он издал самое глубокое по настоящее время исследование теории Н.Д.Кондратьева под названием «Длинные волны в экономике: когда общество меняет кожу». Еще один наш соотечественник, С.Ю. Глазьев обогатил теорию «длинных волн» Кондратьева структурным анализом смены «технологических укладов», лежащих в их основе. Таким образом, теория больших волновых циклов Кондратьева получила развитие.

В среде западных экономистов Кондратьев всегда был широко известен, но Меньшиков обратил внимание на характерную закономерность: интерес к теории больших Кондратьевских циклов у западных экономистов пробуждался исключительно в период понижательных волн, когда шла череда глубочайших кризисов (в 1920-1930 гг.и в 1970-1980 гг.). А во время повышательных волн, когда мировая экономика развивается поступательно, когда кризисы в полном соответствии с теорией Кондратьева не очень глубоки и кратковременны, интерес к данной теории падает. Для сравнительной культурологии учение Кондратьева о волновых циклах важно потому, что в истории культуры также, как и в экономике, наблюдается

чередование периодов кризиса и подъема, кроме того, экономическая

Во второй половине XX века в политической, экономической и культурной мировой практике все отчетливее стали выражаться глобальные явления. В 1968 году для исследования глобальных проблем современности был создан Римский клуб – неправительственная международная организация, результатом работы которой в 1972 году Д.Л. Медоуз представил исследовательский проект «Пределы роста. Доклад Римскому клубу». В 1985году А. Печчеи (1908 - 1984) - один из организаторов Римского клуба издал книгу «Человеческие качества»[24], в которой сформулировал шесть целей человечества, связанные с его «внутренними пределами» и «внешними пределами».

Параллельно с изучением процесса глобализации создавалось

множество концепций политической модернизации и моделей политических перемен. Политическая модернизация в широком смысле трактуется как развитие и изменение политической системы общества, как особенности политических курсов «отсталых» в экономическом отношении стран, как стратегия мобилизации ресурсов в условиях их дефицита, как новая технология, которая является средством решения важнейших проблем для всего человечества. Одним из пионеров создания теории модернизации является выдающийся американский ученый С.Е. Блек, которому принадлежит труд «Динамика модернизации: очерки сравнительной истории».[25]

Д. Истон, известный канадско-американский политолог, модифицировал модель Т. Парсонса таким образом, чтобы показать, как политическая система (т. е. совокупность общественных отношений по поводу политической власти) при помощи регулирующих механизмов вырабатывает ответные реакции на поступающие от среды импульсы. Это понимание вскоре было дополнено Г. Алмондом, который в анализ ввел понятие роли, от которой зависит содержание формальных и неформальных взаимодействий, вырабатывающих политическую культуру, и которая, по Алмонду, и является интегрирующим началом общества.[27] Вместе с другим западным исследователем С. Вербой Г. Алмонд в работе «Гражданская культура и стабильность демократии» стал родоначальником теории политической культуры. На основе сравнительного анализа эти авторы предложили типологию

политической культуры и раскрыли значение современной передовой демократии для обоснования концепции «гражданской культуры» в политической жизниобщества. Это способствовало систематизированному научному сравнению наиболее важных типов политических систем в мире.

Разработанные идеи об определяющей роли политической культуры позволили предложить в дальнейшем несколько классификаций политических систем, среди которых можно выделить по типу политической культуры: англо-американскую, европейско-континентальную, доиндустриальную и частично индустриальную, а также тоталитарную политическую системы; народные племенные, бюрократические авторитарные, согласительные (конкурентные) олигархии и плюралистические демократии и т.д.[28]

«Системный подход оказал такое сильное влияние на политическую науку, что в ее современном виде категория политической системы стала вытеснять соотносящиеся с ней категории государства, государственного института, государственного управления и т. д. Системный подход и категория политической системы применимы к обществам разных типов, в том числе и традиционных, не западных, восточных и томуподобных, что делает их необычайно привлекательным методологическим инструментом для исследователей-политологов», [29] - отмечает современный российский исследователь А.Д. Воскресенский.

Заслуживает внимания проблема систематизации переходных

политических систем, которая впервые была поставлена в связи с

Исследователь отмечает, что существующая мировая система глубоко иерархична, глобализация усугубляет поляризующий эффект капитализма, создавая полное ощущение «расистского» и «недемократического» характера отношений внутри нее. Попытки преобразования такой сложной системы потребуют не менее полувека и будут напрямую зависеть от организации в масштабах всего мира. Валлерстайн делает вывод: «Кризис тотален, дилемма тотальна. Мы будем переживать ее следствия в ближайшие

полвека. Как бы мы ни разрешили коллективными усилиями этот кризис, какого бы рода новую историческую систему мы ни построили, будет ли она хуже или лучше, будет ли у нас больше или меньше прав человека и прав народов, одно несомненно: это не будет система, основанная на либеральной идеологии, какой мы ее знаем на протяжении вот уже двух веков».[31]

Учитывая темпы глобализационных процессов, И. Валлерстайн

описывает мир-систему как развивающуюся в нечто «иное», формирующую новую модель. В своем последнем произведении «Конец знакомого мира. Социология XXI века» он утверждает, «что современная мир-система как система историческая вступила в стадию завершающегося кризиса и вряд ли будет существовать через пятьдесят лет. Однако поскольку результаты кризиса не могут быть определены заранее, мы не знаем, станет ли пришедшая на смену новая система (или системы) лучше или хуже той, в которой мы живем ныне. Но что мы действительно знаем - это то, что переходный период будет грозным временем потрясений, поскольку цена перехода крайне высока, его перспективы предельно неясны, а потенциал воздействия небольших изменений на итоговый результат исключительно велик».[32] Историческую систему будущего мира, И. Валлерстайн видит как демократическую.

Еще в 70-е годы в процессе разработки концепции «глобальной

демократизации» и в ее рамках модели «демократической консолидации», под знаком «третьей волны» демократизации возникли сравнительные исследования общественных трансформаций, так называемая транзитология. Она стала развиваться как субдисциплина сравнительной политологии, изучающая закономерности многообразных и разнонаправленных политических трансформаций современности. Транзитология ставила своей целью построение общеприменимой и универсальной матрицы, которой должна стать демократизация. Центральным для этой субдисциплины понятием является транзит (от лат. transitus), который объединяет любые по форме и содержанию процессы перехода от прежнего, едемократического, состояния к иному, в частности, в политологии - это переход от авторитаризма к демократии. Одним из известных родоначальников транзитологии

является американский политолог Д.А. Ростоу. Другой известный

американский мыслитель С. Хантингтон, написавший в 1991 году книгу «Третья волна: Демократизация в конце XX столетия» и в конце 90-х годов нашумевшую книгу - «Столкновение цивилизаций», внес существенный вклад в область транзитологии. Он рассматривал переход к демократии многих стран в конце 70 - 80-х годов как глобальный процесс, как общий ход мировой эволюции, правда в «Столкновении цивилизаций» выражается другой подход - эсхатологический.

В течение двух с лишним десятилетий развития транзитологии в

качестве конечного результата «перехода» предлагалась та или иная

разновидность демократического устройства. Действительность же показала, и это стало очевидным в настоящее время, что этот результат редко достижим, что не означает разрушения самой предметной области сравнительных исследований современных политических трансформаций. «Конец парадигмы транзита», которую наиболее активно в последнее время разрабатывал Т. Карозерс[33] не тождествен «концу транзитологии».

Если анализировать посткоммунистическое общество, то следует

отметить, что торжество демократических реформ обычно было

недолгим, особенно если новой, демократически избранной власти, приходилось осуществлять болезненные экономические реформы..

Консолидация демократии же подразумевает создание таких

условий, при которых «выживают» только демократические структуры, т. е. «определенность процедур» влечет за собой значительное снижение «неопределенности результатов», практически исключая возможность «недемократических исходов».[34] Во многих странах консолидации демократии в чистом виде не получалось. Пытаясь противостоять консервативным силам внутри системы, реформаторы-центристы (опять же в Южной Европе, Латинской Америке и, отчасти, в СССР) часто обращались за поддержкой к гражданскому обществу, оппозиционным движениям и, балансируя между охранителями режима и его радикальными противниками, на протяжении определенного времени проводили политику «дозированных» реформ. Но санкционированная ими легализация радикальной оппозиции в качестве нового легитимного участника политического процесса влекла за собой контрконсолидацию консерваторов и рано или поздно оборачивалась ростом политической напряженности и обострением конфликтов.

Консолидация демократии не может служить в качестве матрицы

компаративных исследований, а поэтому распад и трансформацию

коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе и в бывших советских республиках невозможно рассматривать в качестве звеньев единого глобального процесса демократизации. Скорость продвижения к ней зависит от совокупности внутренних и внешних обстоятельств, но сам вектор движения был определенным. Таким образом, консолидация демократии либерального типа превращалась в совершенно реальный «пункт назначения», который раньше или позже достигнутвсе «переходные» политии. Модель демократической консолидации была призвана служить теоретико-методологическим обоснованием «выхода из неопределенности» в парадигме линейного транзита.

Именно в рамках осуществления глобальной демократии родилась модель демократической консолидации. Она ставит перед исследователем целый ряд теоретико-методологических и прикладных политических вопросов, главный из которых, когда заканчивается собственно «транзит» («переход», фаза «учреждения демократии») и начинается консолидация. Отчасти ответ на этот вопрос дает концепция X. Линца и А. Степана, ставшая классической. Демократическая консолидация по мнению авторов предполагает проведение глубоких преобразований как минимум на трех уровнях: поведенческом, ценностном и конституционном. О ее достижении в стране можно говорить только в том случае, если в политии не осталось влиятельных политических групп, которые, стремились бы подорвать демократический режим, а демократические процедуры и институты воспринимаются обществом как наиболее приемлемые механизмы регулирования социальной жизни. Важно, чтобы политические авторы «привыкли» к тому, что все общественные конфликты разрешаются в соответствии с законами, процедурами и институтами, санкционированными новым демократическим процессом. A. Меркель, развивая дальше концепцию демократической консолидации, считал, что важен еще один уровень - политической репрезентации, т. е. наличие интегрированной партийной системы и системы взаимодействующих групп интересов, и подчеркивает роль внешних факторов - самой международной среды, международных экономических отношений, региональной интеграции.

Один из исследователей современных процессов демократии

М. Макфол в результате проведенного сравнительного анализа сделал вывод, что применительно к посткоммунистическим странам не работают две базовые посылки конвенциональной транзитологической модели: представление о том, что выходом из политического тупика являются соглашения, создающие основы для успешной демократизации, и идея навязывания демократии «сверху» в результате компромисса элит. Для них более характерным был вариант не пакта, а силового; разрешения противоречия. Причем тип возникающего режима в значительной мере определялся перевесом в политическом противоборстве. Если перевес имели радикальные реформаторы, опиравшиеся на поддержку «снизу», тогда открывались перспективы подлинной демократизации. Если побеждали силы мимикрировавших» представителей ancien regime, которые «сверху» навязывали новые правила игры, тогда было утверждение новой версии авторитарного

режима. Наконец, если победитель определялся лишь после относительно длительного периода сохранения баланса сил, возникали те или иные разновидности «гибридных» режимов («полудемократий- полудиктатур»).[35]

М. Макфол показывает, что невозможно уложить всю совокупность траекторий политических трансформаций последних трех десятилетий в какую-либо универсальную «транзитологическую парадигму». В реальном многообразии успешных и неуспешных транзитов тех лет были и переходы от либерализации к пакту и демократизации с последующим продвижением к демократической консолидации, и реформы, осуществляемые группами реформаторски настроенных элит, и случаи навязывания демократизации сверху, и массовые восстания против диктатуры. Налицо разные результаты политических трансформаций - от консолидации либеральных демократий до появления сложившихся видов нового авторитаризма с промежуточными вариантами в виде противоречивых, но более или менее устойчивых движений к демократической консолидации и застоявшихся «гибридных» состояний.

Имеет место в посткоммунистической градации классификация

Б.И. Макаренко, расположившего бывшие советские республики на шкале «убывающей консолидации» демократии: «выздоравливающие» (Литва, Латвия, Эстония), «есть надежды на поправку» (Молдавия, Украина, Россия, Армения), «хроническая болезнь» (Грузия, Белоруссия, Азербайджан), «острая стадия - опасно для жизни» (Киргизия, Казахстан, Таджикистан), «доктор сказал - в морг» (Узбекистан, Туркменистан).[36]

Таким образом, в конце XX века для политических наук основными становятся системный и сравнительный методы, особенно они оба оказываются важными для практики политического исследования. В политических исследованиях П. Мэра[37] отмечается, что подход статистического типа имеют толькочастные, узкие, специальные применения, поскольку в них предстает не «живая страна», а группа статистических переменных, которые могут быть подвергнуты статистическому (количественному) анализу.

Проблему, что в сегодняшней сравнительной политологии существует большое количество приемов и методик, находящихся между двумя крайностями, отмечал Чарльз Рэгин, он подчеркивал, что «термин

сравнительный метод, как правило, используется в более узком значении

для обозначения особого вида сравнений-сравнения крупных

макросоциалъных единиц. Традиционно под сравнительным методом в узком смысле понимается основной метод, применяемый в компаративистике - разделе общественных наук, занимающемся изучением сходства и различий между отдельными обществами».[38] Ч. Рэгин считает, что в современной компаративистике наличествует четкий водораздел между качественными и количественными методами и сделан акцент на доминировании качественной традиции.

Сравнительный метод как особый и специфический для

компаративистики не решен до конца. Некоторые современные политологи отрицают, и считают, что сравнительные общественные науки в этом смысле вообще ничем не отличаются от общественных наук в целом и политических наук в частности. Современный политолог Г. Питере отмечает, что сравнительный метод нужно понимать довольно широко, он выделил пять типов сравнительных исследований: сравнительное исследование одной страны; сравнительный анализ сходных процессов и институтов группы стран; сравнение типологий и классификаций как стран и групп стран, так и внутреннего устройства их политических систем; статистический, либо описательный анализ данных группы стран, объединенных по географическому признаку или на основе сходства путей развития, при которых подвергаются проверке гипотезы, построенные на основе анализа взаимоотношений переменных, взятых из группы стран-образцов; статистический анализ всех стран, в основе которого лежит попытка выделить модели либо взаимоотношения в рамках политических систем всех типов.[39]

В современной мировой политологии сегодня прослеживается

тенденция считать, что широкий статистический кросс-страновой анализ

не является единственным типом сравнительных исследований, а политологу необходимо продумать все «за» и «против» различных подходов. Иногда, действительно, нужно глубоко понять политическую систему одного национального государства, ее субнациональную основу, чтобы проанализировать, что отличает ее от другой. Такой сравнительный анализ может показать, каким образом меняются или откладываются и упрочняются социальный и культурный типы внутри одной политической системы. Здесь качественные методы анализа действительно преобладают над количественными. При этом существуют политологи, которые предлагают «конструировать» дисциплину на основе классификации теорий и концепций, которые анализируют объект, а не на основе самого объекта.[40]

В последние годы тематика сравнительных исследований стала

характеризоваться переходом от изучения традиционных институтов и

факторов политической деятельности (государство, партии, выборы, средства массовой информации) к осмыслению новых явлений (окружающая среда, политики, групповые интересы и неокорпоративизм, новые массовые движения, постматериальные ценности, этнические, языковые, возрастные и гендерные факторы). Особое значение придается исследованиям того, как формируется мировой политический курс, как влияют на него старые и новые институты и факторы и изменения в тематике сравнительной науке об обществе. В ее поле зрения попадают переходные процессы, конфликты мирового масштаба, не только мировая глобализация, но и региональная интеграция, а также сравнительное регионоведение, новая политическая идентификация, политическая культура и модернизация.

Начало XXI века связано с появлением некоторых новых концепций, принадлежащих российским обществоведам. Известный российский ученый, декан факультета политологии, проректор по научной работе МГИМО(У) МИД РФ профессор А.Ю. Мельвиль, ранее разделявший взгляды о возможности мировой демократической

А.Ю. Мельвиль считает, что одни

А.Ю. Мельвиль отмечает: «Различия настолько велики и беспрецедентны, что перед современнымполитологическим сообществом встает задача существенного концептуального обновления сложившихся представлений о политических изменениях и политическом развитии с учетом разновекторного характера посткоммунистических трансформации».[42]

Мировое развитие, понимаемое как векторное, линейное, трактовалось в парадигме стадий демократизации, в соответствии с которой всем «переходным» странам неизбежно предстоит пройти через известные типологически единые фазы: эрозия и распад авторитаризма, режимная либерализация, институциональная демократизация, этап неконсолидированной демократии и, наконец, демократическая консолидация.

Модель «транзит - консолидация» фактически воспроизводит

линейное представление об общечеловеческом развитии, при котором

демократия движется в заданном направлении, как бы дополняя себя в

линейном процессе перехода от одной фазы к другой.

На основе исследования транзитологии Мельвиль приходит к

выводу, что нет одновекторного, линейного политического развития мира. Он утверждает отсутствие универсальной (над- или транснациональной) «транзитологической парадигмы», которая позволяла бы концептуализировать (и адекватно предсказывать) последовательность и закономерность процессов режимных преобразований и политических трансформаций в отдельных странах. Сравнительный анализ конкретных траекторий политических изменений в современном мире, проходящих под знаком «демократизации» - это сравнение различных вариантов движения от авторитаризма в сторону более демократических или, напротив, автократических форм правления, который исключает конструирование универсальной и общеприменимой парадигмы политических изменений, так как возможно лишь определение связи и последовательность отдельных фаз в конкретном классе общественных процессов. «Эвристический потенциал такого транзитологического по предмету и сравнительного по методу - анализа заключается именно в выявлении общего и особенного в многообразии реальных политических трансформаций. Подобный подход позволяет, в частности, обнаружить некоторые характерные закономерности эффективных переходов к демократии. Понятно, что эти закономерности присущи не всем вариантам переходаот недемократических форм правления, но лишь наиболее успешным.

Опыт посткоммунистических трансформаций отчетливо

продемонстрировал, что институциональная стабилизация и режимная

консолидация далеко не равнозначны консолидации либеральной демократии».[43]

Зачастую мы имеем дело не с «переходными», а с вполне

консолидированными политическими режимами нового типа, которые

никак не вписываются в логику «растянутой демократизации»

одновекторного направления. Векторы их политического развития оказались разнонаправленными, а не однонаправленными, как предполагалось в линейной «транзитологической парадигме». Поэтому сейчас гораздо продуктивнее не рассуждать о возможностях их дальнейшего «перехода к демократии», они идут в другую сторону, или остановились в своем развитии. Имеет смысл говорить и исследовать трансформацию одной разновидности недемократического режима в другую, иногда завершающегося консолидацией «новой автократии». Мировая политическая реальность представляет собой широкую палитру поставтократических, авторитарных траекторий развития, которые сформировались и развивают внутри себя недемократические режимы - цезаристские, султанистские, популистские, плебисцитарные в чистых и гибридных формах.

Общий вывод А.Ю. Мельвиля заключается в том, что демократия

не приживается там, где нет для этого исторической базы, не сложились

еще демократические традиции. Наличие институтов, даже если они сконструированы по оптимальной демократическойсхеме, не гарантируют успех демократизации. Стабильная и консолидированная демократия имеет не только институциональную базу, но должна опираться на определенный структурный фундамент, на подкрепляющую ее социально-экономическую систему и укорененные в обществе нормы и ценности демократической гражданственности, т. е. особого рода «социальный капитал». Все исторические формы демократии не складывались из отдельных элементов, а органически «произрастали» в процессе многовекового исторического развития.

В конце XX - начале XXI века в компаративистских исследованиях заметен интерес к изучению качественного усложнения структур социального бытия. Возникающая мировая «архитектура» делается отчетливо «многоэтажной». Так, известный американский политолог Дж. Розенау, уже много лет изучающийдинамику глобализационных и локализационных процессов, выделяет три основные уровня глобальных преобразований. Первый является микроуровнем, касается отдельных граждан и фиксирует настоящую революцию в росте их квалификации, мастерства, позволяющих гражданам более четко определять свое место в ходе событий и более эффективно участвовать в коллективных действиях, служащих их интересам. Второй вид преобразований связан со следующим, промежуточным макро-микроуровнем, на котором осуществляется связь индивидов с их коллективностями (collectivities). Третий вид преобразований разворачивается на глобальном макроуровне. Здесь процессы бифуркации положили начало двум мирам глобальной политики-полицентричному миру, состоящему из различных

неправительственных участников, и государство-центричному миру, которые все еще формируют свои сферы в качестве оснований возникающего глобального порядка.

Компаративистскому исследованию подвергаются также идейные

парадигмы, лежащие в основе мировых систем. Профессор, заведующий кафедрой социологии международных отношений Московского государственного университета П.А. Цыганков, исследуя многообразие классических парадигм в западной теории международных отношений, систематизировал их в трех направлениях: реализм, либерализм и марксизм.[44] Каждое парадигмальное направление он также подразделил на три разновидности.

Реализм сначала развивается как классический, который содержит теории национальности и баланса сил (Э.Х. Карр, Г. Моргентау, Э. Ваттель,

Б. Спиноза, Г. Киссенжер). Затем он проходит стадию неоклассического, который представлен теориями уровней анализа, баланса угроз и зрелой анархии (К. Уолц, С. Уолт, Б. Гузан). Третья, заключительная постклассическая стадия, выражает идеи конфликта цивилизаций и является эсхатологической.

П.А. Цыганков определяет либерализм как классический образец, который развивает теории единства человеческого рода, приоритета моральных и правовых норм и коллективной безопасности (А. Смит, И. Кант,

Дж. Кларк, Б. Сон). Далее парадигма либерализма эволюционизирует в неоклассический либерализм, который отражает теории международных режимов, взаимозависимости, гегемонии, институализации, федерализма (С. Краснер, Р. Кохэн, Дж. Най, Ф. Краточвил, А. Этциони, А. Стенелла). И третья стадия - постклассический либерализм представлен теориями «конца истории», демократического мира, гуманитарного вмешательства, человеческой безопасности, мирового сообщества, мирового гражданского общества, глобального правления (Ф. Фукуяма, А. Муравчик, Дж. Ли Рэй, Л. Эксуорси, В. Зартман, Л. Риннер, Г. Сала-ме, Д. Розенау).

Марксизм в теории Цыганкова также развивается последовательно в трех стадиях: классического, неомарксизма, и постклассического.

В современной политической компаративистике обозначилась

необходимость исследования с точки зрения сравнительного подхода мировых комплексных регионов, особенностей современной модернизации политических систем стран Востока (как региона мира), сравнения их со спецификой политических систем стран Запада.[45]

Обозначившаяся достаточно остро проблема «Восток-Запад» в

начале XXI века показала, что в мировой политике следует учитывать

различия политических систем стран Востока и стран Запада, учитывать,

что каждая из них имеет свою специфику, а характер ее политической модернизации обусловлен сложившимися устойчивыми традициями. Поэтому поиск путей политического развития на Востоке обязательно предполагает сохранение культурной самобытности и самоидентификации в этих странах. Особенности собственно политической культуры на Западе и на Востоке тоже резко отличаются, поэтому встает вопрос о необходимости конкретно сформулировать специфику западного и незападного типов, раскрыть и описать механизмы функционирования политических систем восточных обществ.

Известный исследователь в западной политологии Л. Пай начал говорить о «незападном» политическом процессе и выделил семнадцать закономерностей, которые определяют его специфику.[46]

- Специфику восточных обществ и специфику политического процесса в

обществах восточного типа в западной политической науке выразил Д. Ландес.[47] Наиболее ярко и четко, но по-другому, чем Д. Ландес, в отечественном востоковедении основные особенности Востока были

сформулированы Л.С. Васильевым.[48] В последние годы анализ специфики восточных политических систем и сравнения ее с западными нашло отражение во многих исследованиях востоковедов и политологов.[49]

В начале XXI века, кроме проблемы «Восток-Запад», в условиях сложившегося однополярного мира в политологии появляются различные концепции устанавливающегося нового миропорядка, различные взгляды на оптимальные формы политического мироустройства.

Так одни авторы выдвигают различные концепции развития политической картины мира, представляя его как униполярный,

биполярный, либо многополярный; другие раскрывают систему мира как

трехслойную сферу с «комбинированной демократической структурой»

(А. Танаки). Некоторые находят подтверждения эсхатологической концепции развития мира (С. Ханитингтон, Ф. Фукуяма), сохраняет своих сторонников и политическая теория «золотого миллиарда»; заслуживает внимания концепция китайского мироустройства, в которой рассматривается Китай как центр, «срединное государство», уравновешивающее с одной стороны миллиардный мусульманский Восток и Россию, с другой - «золотой миллиард» либерального Запада; кроме того, имеет место исламская концепция миропорядка, связанная с динамично развивающейся консолидацией исламского режима. Системно-сравнительный метод позволяет исследовать и

систематизировать современный обширный и разнообразный концептуальный теоретический материал в рамках сравнительной культурологии, осуществляя поиск в яркой палитре научных мнений о дальнейшем развитии мира отражения крупиц всеобщей закономерности. Действительно, динамично меняющаяся политическая и культурологическая картина мира дает довольно разнообразный эмпирический и теоретический материал для сравнения, обобщения и прогнозирования.

Таким образом, XXI век дает новый стимул развития сравнительной науки, усиливает ее роль в определении тенденций формирования новой системы мира мир-системы. Структурализм Леви-Стросса, французского антрополога основан на особом понимании сравнительной

Леви-Стросс, анализируя культурные порядки традиционных обществ (тотемизм, ритуальные действия, мифологические представления, терминологию родственных отношений и т.д.) как языки культуры, стремился выявить в них повторяющиеся элементы («медиаторы», «бинарные оппозиции», устойчивые схемы преобразования и замещения одних позиций другими). Выводом этих исследований было утверждение «сверхрационализма», как идеи гармонии чувств и рациональных начал, - универсального для человека любой культуры, однако утраченного человеком современным.

Одним из видных последователей леви-строссовской модели

структурного сравнения является Э.Р. Лич (1910-1989). К сравнительному относится анализ лексического и синтаксического материала поэзии, сказки, малой прозы как средство выявления инвариантных структур языковой деятельности. Другим источником сравнительного метода стал психоанализ Фрейда и особенно Юнга. Структурализм проявлялся у них как исследование понятия бессознательного в качестве универсального внерефлективного регулятора человеческого поведения. Нельзя не отметить влияние неопозитивизма и пост позитивизма на формирование видов сравнения. Их разработка логических проблем научного знания и метаязыка науки осуществлялась в противовес субъективистки ориентированная философия экзистенциализма и феноменологии. В отличие от них позитивная программа структуралистов была направлена на реабилитацию возможностей объективно научного познания в вопросах антропологии и культурологии.

Сравнительный метод существенно расширил поле применения

структурного анализа, рассматривая представление о культуре как

совокупности знаковых систем культурных текстов и о культурном

творчестве как о символо-творчестве. Кроме того важным является

представление о наличии универсальных инвариативных психических

структур, скрытых от сознания, но определяющих механизм реакции

Структуралисты стремились из всего корпуса культурных текстов и знаковых систем определить те, в которых можно было увидеть сходные черты, предполагающие наличие внутренней структуры. Затем в текстах выделялись минимальные элементы (как правило, пара разнородных или даже оппозиционных концептов типа «природа -культура»), связанные устойчивыми отношениями.

М.Фуко (род 1926), анализируя условия

возможности типов значения, собственно

«археологии знания» рассматривает