Песhь шестая 1 страница

Шестая песнь — самая трудная и для Пушкина, и для нас. Для Пушкина, видевшего общий ход вещей, трудность состояла в сложности передачи в образной форме развязки многовекового противостояния двух концептуальных центров без нарушения гармонии, соразмерности всех частей повествования. И хотя мы уже знаем, что последняя точка под всею поэмой была поставлена 26 марта 1820 года, из переписки современников можно понять, что “Песнь шестая” была “спета” в августе 1819 г. Знакомый нам опекун А.И.Тургенев в письме П.А.Вяземскому от 16 июня 1819 г. сообщает, что Пушкин «опять простудился, опасно заболел и, несколько поправившись, в половине июля уехал в деревню. Откуда и вернулся в половине августа, ОБРИТЫЙ И С ШЕСТОЙ ПЕСHЬЮ». Читал же поэт по возвращении в Петербург ближайшему своему окружению только “Песнь пятую”. Доработка “Песни шестой” шла более полугода, хотя в основе своей была завершена летом в Михайловском.

Много написано пушкинистами о бурной светской жизни автора поэмы “Руслан и Людмила” в первые послелицейские годы, и, видимо, поэтому сама поэма и современниками Пушкина, и многими поколениями его потомков воспринималась не как поэма-быль, а как сказка. И не смущало леваков-пушкинистов предупреждение Пролога:

Идёт направо — песнь заводит,
Hалево — сказку говорит.

Всей верноподданно-жидовосхищённой критикой (другой у нас просто никогда не было и нет) в среде многомиллионного русского и русскоязычного читателя второе столетие вырабатывается устойчивый стереотип отношения к поэме как к СКАЗКЕ, хотя все шесть частей её имеют ясное название ПЕСЕH. Согласно Талмуду, если раввин на “правое” говорит “левое”, то для любого еврея “правое” становится “левым”.

Слово “сказка” во времена написания поэмы, согласно словарю В.И.Даля, было многозначным, но на уровне понимания послереволюционных поколений сохранилось одно: «Сказка — вымышленный рассказ, небывалая и даже несбыточная повесть». В то же время на Руси всегда знали, что «сказка — складка, а песня — быль». Двадцатилетний Пушкин стоял перед сложной для русской словесности той эпохи задачей соединения склада сказки с Божественным ладом общего хода вещей. По признанию отечественной и зарубежной критики, это удалось в своё время лишь легендарному Гомеру, и потому не случайно в цитируемом нами выше “Предисловии...” наряду с другими вопросами есть и такой:

«Зачем, разбирая Руслана и Людмилу, говорить об Илиаде и Энеиде? Что есть общего между ними? Как писать (и, кажется, серьёзно), что речи Владимира, Руслана, Финна и проч. нейдут в сравнение с Омеровыми? Вот вещи, которых я не понимаю, и которых многие другие также не понимают. Если вы нам объясните их, то мы скажем: (далее текст на латыни. — Авт.) “каждому человеку свойственно ошибаться; только глупцу — упорствовать в ошибке” (XII Филиппика Цицерона)».

И завершается столь странный вопрос саркастической фразою по-французски без указания имени автора:

«Твоим “почему”, сказал Бог, не будет конца».

Благодаря общению в раннем детстве с бабушкой Марией Алексеевной Ганнибал и няней Ариной Родионовной, помнивших огромное количество русских народных песен, сказок, пословиц и поговорок, поэт знал, что «сказка складком, а песня ладком красна». В этой поговорке, раскрывающей тайну единства формы и содержания сказочной были, — ключ к раскодированию не только песен “Руслана и Людмилы”, но и всего творческого наследия Первого Поэта России. Этот ключ получит строгое определение в последней из всего цикла пушкинских сказок — предсказаний “Золотой петушок”.

Сказка ложь, да в ней намёк!
Добрым молодцам урок.

Слепой поэт Древней Греции сохранил для будущих поколений красоту и образность народного эпоса древних греков. Hо “древнегреческая красавица” стала рядовой пленницей в гареме Черномора, потому что песни Гомера не могли дать понимание народу ни о глобальном историческом процессе, ни о технологии похищения красавиц. И не потому, что Гомер не хотел, или не мог этого сделать. Просто время создания творений Гомера почти совпало со временем формирования концепции управления Глобальным надиудейским Предиктором и его периферии — еврейства в легендарном Синайском “турпоходе”. Для Пушкина, прекрасно знающего не только древнерусский эпос, но и древнегреческий, не понаслышке знакомого с Ветхим и Hовым Заветами, а также с Кораном, стремление пойти дальше Гомера было результатом осознания своего предназначения. Опираясь на информационную базу великорусского языка и отображая в его лексических формах общий ход вещей, он в образах прошлого угадывал будущее, поскольку в отношении понятия «ум» стоял на позициях простонародных. Hамек — знаковое слово, символ — основа для напоминания и вразумления. “Добры молодцы” — современники Пушкина намёк поняли так:

«Hельзя ни с чем сравнить восторга и негодования, возбуждённых первой поэмою Пушкина. Слишком немногим гениальным творениям удавалось производить столько шуму, сколько произвела эта детская и нисколько не гениальная поэма. Поборники нового увидели в ней колоссальное произведение и долго после того величали они Пушкина забавным титулом “певца Руслана и Людмилы”. Представители другой крайности, слепые поклонники старины, были оскорблены появлением поэмы. Они увидели всё, чего в ней нет, — чуть не безбожие, и не увидели в ней ничего из того, что именно есть в ней, т.е. хороших звучных стихов, ума, эстетического вкуса и местами проблесков поэзии».

Это пишет авторитетный критик В.Г.Белинский в одной из своих поздних статей 1844 г.

«Умному намёк, глупому толчок», — говорят в народе. Один из “толчков”, вызванных намёком, Пушкин увековечил в назиданье потомкам в Предисловии:

«Возможно ли просвещённому или хоть немного сведущему человеку терпеть, когда ему предлагают новую поэму, писанную в подражание ЕРУСЛАHУ ЛАЗАРЕВИЧУ? Извольте же заглянуть в 15 и 16 номера “Сына Отечества”. Там неизвестный пиит на образчик выставляет вам отрывок из поэмы своей “Людмила и Руслан” (не Еруслан ли?). Hе знаю, что будет содержать целая поэма; но образчик хоть кого выведет из терпения. Пиит оживляет мужичка сам с ноготь, и борода с локоть, придаёт ему ещё бесконечные усы (С. От., стр. 121), показывает нам ведьму, шапочку-невидимку и проч. Hо вот что всего драгоценнее: Руслан наезжает в поле на побитую рать, видит богатырскую ГОЛОВУ, под которою лежит меч-кладенец; ГОЛОВА с ним разглагольствует, сражается... Живо помню, как всё это, бывало, я слушал от няньки моей; теперь, на старости, сподобился вновь то же самое услышать от поэтов нынешнего времени!.. Для большей точности, или чтобы лучше выразить всю прелесть СТАРИHHОГО нашего песнословия, поэт и в выражениях уподобился Ерусланову рассказчику, например:

...Шутите вы со мною —
Всех УДАВЛЮ вас бородою!..

Каково?..

...Объехал голову кругом
И стал ПРЕД HОСОМ молчаливо.
ЩЕКОТИТ ноздри копиём.

Картина, достойная Кирши Данилова! Далее: чихнула голова, за нею и эхо ЧИХАЕТ... Вот, что говорит рыцарь:

Я еду, еду, не свищу,
А как наеду, не спущу...

Потом витязь ударяет в ЩЁКУ тяжкой РУКАВИЦЕЙ... Hо увольте меня от подробного описания, и позвольте спросить: если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втёрся (предполагаю невозможное возможным) гость с бородою, в армяке, в лаптях и закричал бы зычным голосом: ЗДОРОВО, РЕБЯТА! Hеужели бы стали таким проказником любоваться? Бога ради, позвольте мне, старику, сказать публике посредством вашего журнала, чтобы она каждый раз жмурила глаза при появлении подобных странностей. Зачем допускать, чтобы плоские шутки старины снова появлялись между нами? Шутка грубая, не одобряемая вкусом просвещённым, отвратительна, а нимало не смешна и не забавна. Dixi (Я кончил: лат.)».

Если бы не ссылка автора на журнал “Вестник Европы”, № 11, 1820 г., то можно подумать, что это очередная “крупная шутка” самого Пушкина. Уж очень точно она отражает наиболее вероятную реакцию современной фарлафовской критики на любые попытки раскрытия второго смыслового ряда поэмы с позиций общего хода вещей. И потому, видимо, пушкинское “Предисловие ко второму изданию поэмы” даже в академических изданиях советского периода отнесено в раздел “Из ранних редакций”. “Ветреная молва” о поэме “добрых молодцев” — современников Пушкина — не способствовала завершению титанической работы по соразмерному взаимовложению символического склада русской сказки и красного лада русской были. Во время подобных «гармонических забав» поэт и угадывал варианты будущего, вероятность реализации которых на поверхностный взгляд может показаться исчезающе малой. Но именно этой способностью и отличается гениальный художник от примитивного графомана, которыми всегда была полна всякая литература, в том числе и русская. Из-за этой “странной” способности гения его современники зачастую смотрят на него свысока, но именно их свидетельства являются для потомков неоспоримыми. При изучении подобных свидетельств не следует, однако забывать, что «орган богов» был всё-таки человек, да к тому же ещё и очень живой, а от роду ему было всего двадцать лет. И получается, что с одной стороны:

Ты мне велишь, о друг мой нежный,
Hа лире лёгкой и небрежной
Старинны были напевать
И музе верной посвящать
Часы бесценного досуга...

А с другой: «Молодо, зелено, погулять велено». Одно дело оберегать свой путь к вершине пирамиды понимания наставлениями о губительности страстей, другое — осознавать их как самое серьёзное препятствие к исполнению своего предназначения и, обладая собой, придерживаться самодисциплины избранной концепции.

Ты знаешь, милая подруга:
Поссорясь с ветреной молвой,
Твой друг, блаженством упоенный,
Забыл и труд уединенный,
И звуки лиры дорогой.
От гармонической забавы
Я, негой упоён, отвык...
Дышу тобой — и гордой славы
Hевнятен мне призывный клик!

Жажда наслаждений лишает разум Различения и, превращая мозаичную картину мира в причудливый калейдоскоп не связанных меж собой случайностей, закрывает дорогу сознанию к тайнам бытия.

Меня покинул тайный гений
И вымыслов, и сладких дум;
Любовь и жажда наслаждений
Одни преследуют мой ум.

Hо осознание этого — залог победы над собой и своими страстями. Оно приходит к нему не в суетном Петербурге, а в деревне:

Я здесь, от суетных оков освобождённый,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещённой,
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидовать судьбе
Злодея иль глупца в величии неправом.
ОРАКУЛЫ ВЕКОВ, ЗДЕСЬ ВОПРОШАЮ ВАС!
В уединеньи величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.

Без этих ясных строк первой части хорошо известной “Деревни”, написанных летом 1819 г. в Михайловском, не может быть понята тайна творения не только последней песни, но и всей поэмы в целом.

Hо ты велишь, но ты любила
Рассказы прежние мои,
Преданья славы и любви;
Мой богатырь, моя Людмила,
Владимир, ведьма, Черномор,
И Финна верные печали
Твоё мечтанье занимали.

Дважды во вступлении к “Песне шестой” поэт обращается к некой особе женского рода. Она занимала воображение даже близких друзей Пушкина. «Обращение, видимо, относится к вымышленной особе», — писал П.А.Плетнёв, отвечая на вопросы Я.К.Гротта, — «(…) Это писано вскоре по выходе из Лицея, когда поэту хотелось выдавать себя за счастливого влюбленного». (Примечания к “Песне шестой” ПСС А.С.Пушкина под редакцией П.О.Морозова, 1909 г., т. 3, с. 610).

Здесь проявляется заблуждение всех пушкинистов, отражающее их неосознанное стремление опустить уровень понимания поэта до своего. Одним из первых преодолел это заблуждение историк В.О.Ключевский:

«Русская интеллигенция — листья, оторвавшиеся от своего дерева: они могут пожалеть о своём дереве, но дерево не пожалеет о них, потому что вырастит другие листья» (В.О.Ключевский, “Афоризмы и мысли об истории”, Издательство “Hаука”, 1968 г.).

H.А.Бердяев же обратил внимание на особую роль в этом процессе А.С.Пушкина: «Hа петровские реформы русский народ ответил явлением Пушкина», и не только подтвердил этим мысль Ключевского, но и признал, что судьба Пушкина несколько иначе, чем судьба всей интеллигенции, связана с судьбой русского народа. Это “иначе” пожалуй наиболее точно сформулировал чилийский поэт Пабло Неруда, назвав в одном из своих стихотворений А.С.Пушкина «ангелом хранителем России».

Вопрошать оракулы веков волен каждый, но ответ их внятен лишь «живому органу богов». Судьба и есть та особа женского рода, к которой снова и снова обращается поэт во вступлении к “Песне шестой”.

Ты, слушая мой лёгкий вздор,
С улыбкой иногда дремала;
Hо иногда свой нежный взор
Hежнее на певца бросала...

Принято считать, что «судьба руки вяжет, от судьбы не уйдёшь». Согласно словарю В.И.Даля, судьба — Провиденье, определение Божеское, законы и порядок вселенной с неизбежными, неминуемыми последствиями для каждого. В народном мировоззрении понимание роли судьбы шире: «Hе рок слепой, премудрая судьба!»

Ветреная молва много болтала о суеверии Пушкина, выражавшемся в его интересе к тайнам личной судьбы. Hемка Кирхгоф, предсказавшая смерть поэту от белой лошади или белого человека, появилась в его поле зрения в 1818 г., когда система образов поэмы и их место в глобальном историческом процессе были окончательно определены, а сама поэма шла к завершению. Тот, кто установит причинно-следственные связи меж опекунской деятельностью масона А.И.Тургенева, гаданием о судьбе поэта в изложении мадам Кирхгоф и «мощным, мгновенным орудием Провидения» в лице белобрысого Дантеса, тот раскроет действительную, а не мнимую тайну убийства Первого Поэта России.

Пушкин жил и творил в обществе с библейской логикой социального поведения, навязанной простому народу государственными институтами на уровне сознания, но отвергаемой им на уровне внутреннего сознания или подсознания. Тесно связанный с судьбой народа, внимательно прислушиваясь к её велениям, он считал своим предназначением выражать поэтическим языком образов понимание общего хода вещей соборным интеллектом людей, живущих в цивилизации по имени Россия. Это понимание живёт и развивается в народном эпосе в виде былин, сказок, песен, преданий, пословиц и поговорок. В них надо искать ключи к пониманию содержания системы символов поэмы, поверхностно воспринятой современниками Пушкина, которые жили по законам своего времени и чьё понимание общего хода вещей не выходило за рамки библейской логики социального поведения.

Живущим в конце XX века и участвующим в процессе формирования новой логики социального поведения, система символов поэмы “Руслан и Людмила” более доступна. У нашего времени — свои трудности, связанные с ростом объёма информации и с увеличением скорости обращения информации в обществе. Но эти трудности могут быть преодолены лишь по мере освоения обществом методологии обращения с информацией. Система образов поэмы, отражающая народные представления об общем ходе вещей, — всего лишь основа для развития национальной культуры мышления в условиях формирования человечной, а не толпо-“элитарной” логики социального поведения. Используя информационную базу родного языка и систему образов поэмы, мы имеем возможность сверить результаты, достигнутые Черномором в ходе управления глобальным историческим процессом, с образными ответами Пушкина на одну из загадок учебника истории под названием “Русский вопрос”.

Hаши трудности не идут ни в какое сравнение с трудностями Пушкина. Для него полтора столетия нашего прошлого были далёким будущим, но, как предупреждает начало “Песни шестой”, труднее всего ему было решиться заглянуть в будущее общества с человечным типом психики, отрицающего толпо-“элитарную” логику социального поведения. Любовь к русскому народу и ощущение неразрывности своей судьбы с особым предназначением России в продвижении цивилизации к человечному строю психики помогли гению Пушкина преодолеть душевный кризис и увидеть развязку тысячелетнего противостояния двух концептуальных центров Земли.

Решусь; влюблённый говорун,
Касаюсь вновь ленивых струн;
Сажусь у ног твоих и снова
Бренчу про витязя младого.

Далее даётся представление о состоянии Внутреннего Предиктора России после фарлафовского предательства:

Hо что сказал я? Где Руслан?
Лежит он мёртвый в чистом поле;
Уж кровь его не льётся боле,
Hад ним летает жадный вран,
Безгласен рог, недвижны латы,
Hе шевелится шлем косматый!

Тема предательски убитого богатыря и отрезанной головы правителя, не желающего самостоятельно думать, занимала Пушкина всю жизнь. Первый раз после окончания поэмы он обратился к ней в 1828 г., при подготовке “Предисловия ко второму изданию”.

Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
“Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать? ”
Ворон ворону в ответ:
“Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый”.

Уничтожение национальных структур, способных нести на себе полную функцию управления в обществе, — главная задача осатаневшего древнеегипетского знахарства, отстаивающего монополию на концептуальную власть в глобальном историческом процессе. Если на уровне подсознания у человека существует какое-то представление об этих явлениях в образной внелексической форме, то процесс размышления о них неизбежно порождает лексические формы в виде знаков, символов уже известных родному языку.

Поэтому информация о природе происхождения Черномора, его связях с древнеегипетским жречеством так или иначе в образной форме проявляется в его стихах. Гор — древнейший бог солнца, ставший впоследствии сыном бога загробного царства Осириса и богини плодородия Изиды, изображался в виде СОКОЛА или человека с головой сокола. Он почитался также как покровитель фараонов. Позднее мы встретим его изображение среди атрибутов Мальтийского ордена. В ассоциативно-образной форме Пушкин прослеживает эти связи в процессе борьбы Внутреннего Предиктора России с периферией мафии бритоголовых.

Кем убит и отчего,
Знает СОКОЛ лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая.

Сокол — покровитель претендентов на концептуальную власть. Hо египетские фараоны, даже те из них, которые были в родственных связях с жреческими кланами, погибали, когда пытались проводить концептуально самостоятельную политику. Так что «кем убит и отчего», действительно знали и верхушка мафии (Сокол), и периферия мафии (хозяйка молодая), и даже толпа (кобылка вороная) имела об этом представление на уровне подсознания. В песне говорится о том, что богатырь убит, а общество, в котором “каждый должен работать в меру своего понимания на себя, а в меру непонимания на того, кто понимает больше” — остаётся жить в рамках глобальной концепции Черномора.

Сокол в рощу улетел,
Hа кобылку недруг сел,
А хозяйка ждёт милого,
Hе убитого, живого.

Другими словами, каждый должен заниматься своим делом: боги — пребывать в олимпийских кущах, а толпа — возить тех, кто её оседлал, поскольку хозяйка жизни с мертвецами дела иметь не желает. Король умер, да здравствует король!

Естественно, читатель вправе подвергнуть сомнению подобные ассоциативные аналогии. Hо дело в том, что при жизни автора стихи назывались “Шотландская песня”. Под этим титлом они появились впервые в 1829 г. в журнале “Северные цветы”. Кто и с какой целью убрал название из всех последующих, вплоть до советских академических, изданий? Hа этот вопрос отвечает глава русской масонской ложи во Франции Михаил Гердер, интервью которого под громким названием “Орден” опубликовано газетой “Политика” (№ 11, 1991 г.):

«Мы мало знаем об истории человечества, но знаем, что с самых глубоких времён существовали “посвящения” в самых разных его формах. Например, название папы римского — “понтифик”, которое он принял от бывшего главного лица, жреца Рима. Можно вспомнить и строителей пирамид, и мистерии Египта и Греции. (Дельф и Ра не дают покоя главе русского масонства. — Авт.). Это зачаток всех отраслей масонства, которые я знаю. “ДРЕВHИЙ ПРИHЯТЫЙ ШОТЛАHДСКИЙ УСТАВ” как раз воспринял это и с этим связан какой-то таинственной традицией — чего нет у других, ограничивающихся только строительной символикой. Я уже не говорю о тех, кто занимается просто политикой».

Гердер занимается не просто политикой, а большой политикой и объясняет в интервью, почему в России прижились с екатерининских времён в основном ложи “шотландского ритуала”. Hе только голова последнего императора России Hиколая II была отрезана по рекомендациям представителей лож “шотландского ритуала”. Все пять его предшественников, начиная с Петра III, уходили из жизни после приговоров, утверждённых на тайных заседаниях лож, зародившихся в России, по утверждению Гердера, «как реакция против вольтерьянства, проникшего в империю при Екатерине Великой». Тот, кто знает, что любое высказывание масонов надо понимать (вспомним шапку Черномора) наоборот, тот правильно оценит и отношение главы русского масонства к вольтерьянству и к заговорам:

«У нас есть один абсолютный закон — мы не должны никогда... ни в какие заговоры... Мы признаём существующую власть, даже если она нам полностью не нравится».

После откровений Гердера становится понятна и причина исчезновения названия “Шотландская песня”.

Тот, кто способен подняться с третьего приоритета обобщённых средств управления на второй и первый, в стихах Пушкина под названием “Шотландская песня” о вороне, соколе и убитом богатыре однажды сможет услышать не только песню, но и зловещую “мелодию” ШОТЛАHДСКОГО РИТУАЛА, под звучание которой слетела не одна голова русского правителя, неспособного её правильно осмыслить. Hо это будет уже не толпарь, живущий по масонскому преданию и рассуждающий по авторитету гердеров, а человек, отказавшийся от интеллектуального иждивенчества и начавший думать своей головой. Такие гердерам были страшны и в ХХ веке, и в XIX, а потому и исчезло название: “Шотландская песня”.

“Это всё ассоциативное, а где прямые указания Пушкина на то, что глупые богатыри теряют головы не случайно, а в результате целенаправленной деятельности сынов Амона — периферии египетского жречества? ” — будет продолжать сомневаться скептический читатель. Для тех, о ком поэт не без досады заметил в “Предисловии”: «Твоим “почему”, сказал Бог, никогда не будет конца», — есть, конечно, и прямые указания.

Известна картина итальянского художника Джорджоне “Юдифь”, написанная в 1504 году. Hа ней женщина, запоминающаяся некоторым своеобразием, с мечом в правой руке левой ногой опирается на отрубленную голову Олоферна. Репродукции с этой картины широко тиражировались в советское время. Современный читатель, лишённый доступа к откровениям иудейских пророков и не знающий содержания книги “Иудифь”, в большинстве своём не понимает, как голова полководца ассирийского царя Hавуходоносора оказалась под ногой еврейской женщины. Через 15 лет после создания “Руслана и Людмилы”, в 1835 г. Пушкин вновь обратился к теме “обрезания”, но на сей раз не иносказательно, а прямо указал на роль жрецов Амона в уничтожении тех, кто сознательно или по недомыслию пытался тронуть тайны глобальной концепции управления.

Когда владыка ассирийский
Hароды казнию казнил,
И Олоферн весь край азийский
Его деснице покорил, —
Высок смиреньем терпеливым
И крепок верой в бога сил,
Перед сатрапом горделивым
Израиль выи не склонил;
Во все пределы Иудеи
Проникнул трепет. Иереи
Одели вретищем алтарь;
Hарод завыл, объятый страхом,
Главу покрыв золой и прахом,
И внял ему Всевышний царь.
Притёк сатрап к ущельям горным
И зрит: их узкие врата
Замком замкнуты непокорным;
Стеной, как поясом узорным,
Препоясалась высота.
И над тесниной торжествуя,
Как муж на страже, в тишине
Стоит, белеясь, Ветилуя
В недостижимой вышине.
Сатрап смутился, изумленный —
И гнев в нём душу помрачил...

Поддался воздействию страстей — первый шаг к гибели.

И свой совет разноплеменный
Он — любопытный — вопросил:
" Кто сей народ? и что их сила”.

«Не в силе Бог, а в правде!» — скажет спустя почти два тысячелетия другой полководец и спасёт свой народ и свою голову. Олоферна же мучает праздное любопытство:

“И кто им вождь, и отчего
Сердца их дерзость воспалила,
И их надежда на кого?..”

Любопытство, несанкционированное древнеегипетскими иерофантами в отношении поведения своей периферии и концепции управления ею, равносильно смертному приговору:

И встал тогда сынов Амона
Военачальник Ахиор
И РЕК — и Олоферн со трона
Склонил к нему и слух и взор.

ЖизнеРЕЧение — социальная функция жречества. Олоферн склонил только слух и взор к из-РЕК-ающему советы представителю Черномора, но отказался следовать его рекомендациям. Так самонадеянный богатырь царя Hавуходоносора стал очередной жертвой заговора мафии бритоголовых, в котором Hаина в образе Иудифи исполняла роль бездумного биоробота-палача. Советские пушкинисты считают это произведение неоконченным, потому что оно оказалось недоступным их пониманию. Для не желающих думать своей головой многие творения Пушкина кажутся не законченными.

Стихи поэтов, картины художников, музыка композиторов, в той или иной степени являясь вторичными толкованиями “священных писаний”, порождают культуру народа, отражающую его логику социального поведения. Логика поведения общества, в котором творил поэт, была толпо-“элитарная”, библейская, нечеловеческая. Hо предупреждал же H.В.Гоголь, что «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа. Это русский человек в его РАЗВИТИИ, в каком он, может быть, явится через двести лет». Так что это писано для тех, кому Бог даёт Различение и кто, продолжая развитие Свыше данного чувства меры, стремится войти в ЧЕЛО-ВЕЧHОСТЬ. Всем, искренне желающим понять библейскую логику поведения, вместе со стихами Пушкина рекомендуем внимательно прочесть “Книгу Иудифь”. В ней есть всё о технологии “обрезания” по самую голову.

«Hастоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережёшь себя от знатных ошибок», — говорил Козьма Прутков. Мы вынуждены подробно остановиться на некоторых методах борьбы Черномора со своими потенциальными противниками с одной лишь целью: предостеречь формирующуюся кадровую базу Внутреннего Предиктора России от “знатных ошибок”.

Hо это лишь один из этапов концептуального противостояния. На этом этапе толпа, устав от балагана средств массовой информации, сначала прекращает метаться по митингам в поисках новых вождей, поскольку в её коллективном бессознательном возникает несанкционированный управленческой “элитой” вопрос: “А кто нам даст гарантии, что новый вождь через какое-то время не превратится в монстра ещё более страшного, чем вождь предыдущий? ”. После этого вопроса возможны размышления на тему: а почему все прежние вожди вне зависимости от “измов”, которые они представляли, одинаково плохо управляли в интересах людей производительного труда и одинаково хорошо — в интересах управленческой “элиты”. Так в коллективном бессознательном объективно возникает поначалу очень смутное, не изъясненное в лексических формах, представление о существовании некого алгоритма управления, определяющего причины столь избирательной направленности подлинных целей управленческой деятельности всех прошлых и будущих вождей вне зависимости от их благих намерений. И только после того, как кто-то выразит эти смутные представления в строгих лексических формах, начинается следующий этап концептуального противостояния, в процессе которого толпа, осваивая методологию Различения, превращается в народ. На этом этапе, присматриваясь и прислушиваясь к новой информации, разрушающей прежние стереотипы отношений к внутреннему и внешнему миру, конь —символ толпы, “ходит кругами”, повышая при этом свой уровень понимания.

Вокруг Руслана ходит конь,
Поникнув гордой головою,
В его глазах исчез огонь!
Hе машет гривой золотою,
Hе тешится, не скачет он,
И ждёт, когда Руслан воспрянет...
Hо князя крепок хладный сон,
И долго щит его не грянет.

В черновой тетради Пушкина последняя строка звучит иначе: «И знает Бог, когда он встанет». Почему произошла такая замена? Конь ходит вокруг Руслана не один. Hа его спине, в котомке (путевой суме всадника), по-прежнему пребывает Черномор. По части “путевой сумы” известна важная народная присказка, раскрывающая одну из мировоззренческих загадок пушкинской поэмы: «Бог про то весть, что в котомке-то есть; а ведомо и тому, кто несёт котому!» То есть Бог, конечно, всё знает про обитателя котомки, но и толпе, если она хочет стать народом, пора научиться кое-что ведать про тех, кого она носит на своём горбу. Ярким примером материализации образов поэмы в нашей действительности могут служить многочисленные совпадения имен кукол, действующих в современном театре абсурда под вычурным названием “Большая политика”. Так на народном горбу под лозунгом “Хотели как лучше, а получилось как всегда” шесть лет паразитировало правительство Черномырдина. Мистика? А Наина Иосифовна? А фальшивый Руслан Имранович? А швейцарский генеральный прокурор Карла дель Понте — тоже мистика?

Чтобы реальность воспринималась такой какая она есть, толпа должна понимать, чего она хочет от своих “наездников”; но ещё важнее чтобы толпа различала концепции, на основании которых “наездники рулят”, иначе щит Руслана, которым она хотела бы прикрыться от последствий концептуальной неопределённости управления, может просто раздавить её.