Показания В. А. Миллера

I

Я, бывший полковник гвардии Миллер, педагогической деятельностью занимался в батарейных школах ив учебной команде. На фронте я преподавал пехотным офицерам артиллерийское дело. Больше педагогической деятельностью не занимался. В феврале 1918 года я вернулся с фронта, где командовал мортирным дивизионом. Поступил служащим в школу маскировки[292]на 150 руб. и паек, приводил в порядок дела канцелярии. В что время проводили штаты школы маскировки. Месяца через полтора я бросил школу. Мне пришла мысль о создании новой школы – школы полковой артиллерии. Обратился прямо к тов. Дзевялтовскому, который поручил мне составить план сметы и штаты. Дело это, безусловно, должен знать, но нужна специальная подготовка. Для поступления требовалось среднее образование и командный боевой опыт. С июня – июля школа стала функционировать, начала формироваться в середине мая. Педагогический персонал с помощью ГУВУЗа[293]– подбирал я лично Рекомендацией служила предыдущая деятельность. Зав. учебной частью – Руссет, генштабист, окончил педагогические курсы, бывший инспектор Вольского или Оренбургского корпуса. Преподаватель артиллерии – Любачевский. Тактику и топографию читал Свенцицкий. Траншейные орудия – Дехтярев, бывший полковник, артил[лерист], заведовавший командой траншейных орудий на фронте, и Подгорецкий, бывший пехотный офицер. Гранатное дело – Брунцов, пехотный офицер. Газовое дело – Геникс, ныне инструктор классов в школе газотехники.

В переменный состав принимались все изъявившие желание после проверки мною технических знаний, по заключению комиссара. Были левые эсеры Аносов и Коржов, сидевшие в тюрьме во время эсеровских восстаний. Был казначей Андреев, но его вскоре Подвойский взял с собою. Работать в школе мне не пришлось В конце июля я по приглашению Подвойского занял место заместителя председателя военной секции ВВИ.[294]Возвратившись из поездки в середине октября в ГУВУЗ, по поручению ГУВУЗа я формировал Высшую стрелковую школу, с назначением и. д. н‑ ка учебного отдела.

После формирования учебного отдела, траншейных курсов, пулеметных курсов, стрелковых и тактических курсов я ушел, поспоривши с Филатовым, снова в распоряжение ГУВУЗа, где получил назначение для формирования школы окр [ужной]арт[иллерийской] в Москве; существовала на основании данного ГУВУЗом положения. Пока школа находилась в Лефортове, преподавателей было подыскать очень трудно. На артиллерийских курсах преподавателей‑ артиллеристов не было. Были окончившие в 1917 году. С переездом в Мертвый переулок[295]были данные найти более крупные артиллерийские силы (Смысловский, Тихоцкий).

Положение на всех советских курсах считаю катастрофическим, так как не хватает людей. Штатных преподавателей не дают, а приватные получают фунт хлеба и довольно. Все преподаватели ныне перелетные птички. Меня пригласили читать в Кремль. У меня два утра в неделю. Когда же меня перегрузили и я просил меня освободить от одного отделения, этого никак нельзя было сделать за отсутствием заместителя. Вообще, школы открываются без обеспеченности их педагогическим персоналом. Штат школы был увеличен приказом РВСР заведующим учебной частью Кривченко (генштаба), из школы полковой артиллерии, где был помощник, заведующий учебной частью. Я полагаю, что на вверенных мне курсах учебное дело, несмотря на его печальное положение, было поставлено лучше, чем в других местах. Снабжения учебными пособиями нет: что найдешь, то и имеешь, вплоть до карандаша. Материальную часть я потребовал от ГАУ[296]и она была отпущена, хотя в штаты и не включена. Отпущена в неисправном порядке, без панорам и прицелов. Я просил Кривченко расспросить всех преподавателей, нельзя ли где‑ нибудь достать или купить панорамы и прицелы. В конце концов они были куплены по цене 10 000 рублей – панорама и прицелы, две штуки. Кажется, Кривченко сделал это через Кузьмичева с какого‑ то завода или что‑ то в этом роде, но откуда – с уверенностью сказать не могу.

В. Миллер

21/Х – 1919 года

II

В прошлом году, в ноябре или декабре, встретил в Казначействе Николая Васильевича Маслова, который раньше служил в Земском союзе, [297]и я его встречал на войне. После этого он начал захаживать ко мне и оставлял колеты.[298]Затем он исчез и появился в марте. Он говорил, что он служит в хозяйственной части 8‑ й дивизии. Рассказывал про Деникина и Колчака и говорил о выступлении в Москве, причем я всегда указывал на абсурд подобного предположения. В это время он уже работал в 8‑ й артиллерийской бригаде 3‑ й дивизии в хозяйственной части. Он оставил у меня колет (говорил, что деньги) и несколько других пакетов. Затем он исчез и снова появился в августе. В этот приезд передал он мне на хранение кучу бланков. Он говорил, что по поручению командира полка Виноградова должен разослать кой‑ кого своих людей за грузом. Он боялся, что у него документы могут пропасть. Он опять заговаривал о политике, и я опять отверг. Я очень просил его убрать бланки, так как не хотел подвергаться ответственности, но он целый месяц не заходил ко мне.

Несколько дней тому назад я встретил [его] случайно на Арбатской или Кудринской площади и спросил, когда он возьмет бланки. Он обещал через пару дней и просил подождать несколько дней. Карточку, которую вы мне показываете, я видел и познакомился месяц тому назад и видел его раза два. Приказ № 1 дал мне Николай Васильевич. Желая говорить совершенно чистосердечно и откровенно, я заявляю, что с человеком, который называл себя Василием Васильевичем, видался весьма таинственно и в различных местах на бульварах и т. п. Он предложил мне взять боевой участок Лефортово – Хлудово (прилагаемый при сем план), причем вместе с планом были еще какие‑ то бумаги. Я не давал своего согласия и сказал, что подумаю. Он обещал мне людей в будущем и во имя спасения России и поддержания чести мундира составить план. Однажды, кажется в конце августа или в начале сентября, меня Николай Васильевич пригласил на заседание. Заседание состоялось на Малой Дмитровке в квартире Алферова Дмитрия Яковлевича, с которым я встретился по работе его транспортной конторы «Маяк». На заседании присутствовало человек пять Никого, кроме Алферова, по имени и отчеству не знаю. Был также гражданин, которого вы называете Ступиным, он был знаком под именем Василия Васильевича.[299]

Был еще один черный, высокого роста, усы маленькие. Был некто среднего роста, бритый. На собрании называли имя «Михаил Михайлович». Других имен не помню. Они уговаривали меня принять командование. Выступление предполагалось ими при взятии Петрограда или при крупных успехах деникинской армии на юге. или при других событиях, могущих повлиять на общественное настроение. Силы наши подсчитывались так примерно: из школы – человек 50, из 35‑ го полка – ударная группа в 60–70 человек. Высшая стрелковая школа, по их словам, должна была дать большое количество, но я лично этому не верил. Примерно они считали от 150 до 200 человек. На школу маскировки почти не рассчитывали, на караульную команду рассчитывали, примерно на 30–40 человек. На заседании главным образом были заняты подсчетом сил.

Они говорили, что у них имеется склад оружия в районе Лефортово – Немецкая улица, дом не помню. Пироксилин и динамит, найденные в школе, находятся в школе с весны, не заприходованы по небрежности. Приносили по приказанию Николая Васильевича в отдельных пакетах, примерно по 20 фунтов, всего четыре пакета. Все положили ко мне в комнату, и первое время я даже сам не знал, что в пакетах динамит и пироксилин, и только дня через два он, Николай Васильевич, сказал, что это динамит и что нам пригодится. Я тогда отправил динамит в школу в Лефортово, а затем перевели школу в Мертвый переулок и сложили в чулан со всякой дрянью. Я велел Цветкову аккуратно положить, но сам я не видел, как он положил. Винтовки были у Фишера Михаила Владимировича, который состоял заведующим учебной частью пулеметных курсов. Был арестован, и, когда его выпустили, он бежал. Винтовки лежали на квартире, кажется, Серебряный п., д. 1, кв. 15 или 16. После его побега пришла его сестра и жаловалась, что он убежал и оставил три винтовки. Я согласился взять их в школу. Винтовки лежали в комнате. Револьвер Кольта мой и наган, которые по ошибке прислали из стрелковой школы.

Казначеем был Тихомиров Николай Иванович. Поручали разным лицам закупку оружия. Одну партию поручили купить мне и дали на это около 200 или 250 тысяч рублей. Я поручил купить К., но не знаю, купил ли он. Оба брата Сучковы не верили в выступление и говорили, что приведет к напрасным жертвам. Насколько мне известно, гражданских организаций было несколько: «Национальный центр», «Возрождение»[300]и т. п. Я несколько раз говорил и возбуждал вопрос о средствах, на это мне говорили, что деньги имеются в достаточном количестве. Дмитрий Яковлевич извещал о заседаниях, но на субботу и на понедельник меня он не извещал. Может быть, мне Алферов говорил о заседаниях, но я не помню. Цветкову я давал поручение узнать, какие силы будут за нас в Вешняках, и он должен был разузнать об этом. На собраниях с командиром 35‑ го ж.‑ д. полка я не встречался. Лейе пришел ко мне в связи с перемещением. Ударную группу в 60–70 человек, кажется, определял сам Лейе. На заседаниях сам Лейе не присутствовал и докладывал о силах кто‑ то другой. К Лейю относились с недоверием, так как он молод.

Александр Николаевич Подгорецкий состоит инструктором нашей школы. Я ему давал поручения чисто осведомительные, так как у него был телескоп. Я посылал его в Калугу за снарядами. Пробыл он там около двух дней. Вся поездка заняла четыре‑ пять дней. Он подробного доклада мне лично не делал, о поездке в Калугу говорил только, что он переговорил со своими людьми. Ордер на склад был написан на [бланке] Комиссариата здравоохранения, каким образом был получен бланк, я не знаю.

Сучков на мое предложение поставить у него типографию для печатания воззваний – отказался, так как боялся навлечь на себя подозрение. Кривченко Петр Александрович – заведующий учебной частью у меня в школе.

Курилко Владимир Николаевич состоит делопроизводителем в школе. По отношению к нему я относился не с полным доверием, хотя чувствовал, что он свой человек. На заседаниях говорилось о подготовке взрывов, и мне было поручено найти людей для отправки на юго‑ восток: Пенза – Саратов – Рузаевка.

С Назаревским я встречался два раза. Я говорил ему, чтоб он дал статью в нашу нелегальную газету. Он сказал, что попробует написать, но написал или нет, я не знаю, так как статьи он мне не сдавал. Определенного плана восстания еще не было установлено. В штабе были различные предположения на этот счет.

Юделевич состоит заведующим отделом снабжения ГУВУЗа; записка, адресованная на его имя, мне не знакома.

А. А. Бутягина – учительница, квартирная хозяйка, читает на пулеметных курсах русский язык. Я также читал лекции в Кремле.

Сестра Бутягиной проживает по Брянской ж. д., разъезд 12, имение Собакино, Куйбышев Николай Владимирович раньше служил в Высшей военной инспекции, а потом назначен комиссаром какой‑ то дивизии. Помеченная надпись на чертеже означает: № 1 – вокзалы, № 3 – Таганка, № 2 – Лефортово, № 4 – Замоскворечье, № 5 – Дорогомилово. Во главе секторов должны были стать я, Лейе, Савелов, Яновский или Янковский (предполагаемый план).

Дегтярев состоит заведующим траншейными курсами в Высшей стрелковой школе. Теща моя и Мария Владимировна Посполитокис, сестра Фишер желали открыть кафе или другое торговое дело, а потому я в книжке производил расчеты.

Шиловский Евгений Александрович служит в Высшей военной инспекции, знаю по службе.

На заседании говорили о побеге Стогова.

Свенцицкий Владимир Осипович состоит заведующим учебной частью в Кремле. Знаком с ним по службе.

21 /IX – 1919 года

III

К прежнему показанию могу прибавить следующее: в № 2 Савенков, имя, отчество не знаю, бывший офицер, среднего роста, шатен. Квартиры не знаю, а служит в Народном комиссариате путей сообщения. Участник № 3–фамилию не помню, должен был подойти с Рязанского шоссе, № 4 – Янковский или Яновский, имя не знаю, живет за Москвой‑ рекой. № 5 говорил, что в Дорогомилове предполагается формирование, но еще о нем одни слухи, так как разведка точных данных не дала.

Припоминаю, что кто‑ то докладывал, что ввиду отказа Сучкова типографию надо оборудовать в церкви; другой говорил о пустых монастырях; третий – о казенных учреждениях, но, на чем остановились, не знаю.

Из штаба дано было мне задание для прекращения передвижения войск в районе Пенза – Рузаевка – Саратов и Сызрань устроить взрыв ж. д., причем мною было поручено К.[найти] двух подходящих людей; люди были найдены, но не поехали. Причина – их недоверие к организации и кто стоит в центре организации. Оригиналы документов, из которых были сделаны подложные документы, были принесены с документами. Штабом было поручено Лейю отправить агентов к Мамонтову с осведомительными поручениями. Лейе обратился ко мне, и я ему посоветовал испросить по 20 тысяч на каждого на расходы и иметь документы на разные города. Бланки я ему дал из числа присланных ко мне. Когда выехали агенты и вообще поехали ли они, не знаю. Вопрос о том, получены ли 50 берданок от караульной роты, мне не известно и никаких распоряжений по этому поводу я не делал. От Сучкова я взял свой карабин, который у него хранился. Свидетельство о несуществующей воинской части было написано на имя Высшей военной школы маскировки, причем Сучков отказывался разрешить поставить у себя типографию. Когда была составлена вышеуказанная бумага, он временно согласился взять только на хранение машину, но тотчас же позвонил по телефону, чтобы машину не привозили. Некто лично мне обещал дать статьи или воззвания для набора. Назначил ли штаб кого‑ либо редактором, я не знаю, но техническая работа была поручена К. Лично я обещал дать К. статью; писать начал, но работа не клеилась. Я написал два воззвания и передал их для корректировки и печати К.

Лейе пришел ко мне по рекомендации кого‑ либо из общих знакомых. Ввиду предполагаемого расформирования его части он просил его устроить в 5‑ й батальон, причем я знал, что он свой человек. Был ли он с Богоявленским или с другим господином, я не знаю.

У меня на заседании были Всеволод Васильевич, [301]Алферов, К. и еще один или два человека, которые пришли с ними. Мне было дано задание – линия Вокзальная площадь, слияние Москвы‑ реки с Яузой. Я распределил силы так: 35‑ й полк – вокзал; Савенков – Лефортово; я со своей школой – Таганка; за Москвой‑ рекой демонстрацию должен был производить Яновский. Другая группа одновременно действовала в районе Ходынского поля и окрестностей. Кто командовал, фамилию не знаю. Всеволод Васильевич на мой вопрос, кто, сказал: своевременно вам скажем.

В. Миллер

22/IX – 1919 года

IV

Насколько мне известно, предполагалось, что восстание должно было начаться около 6 часов вечера в нескольких пунктах одновременно – за городом и в городе. Город был разделен на два сектора. Центр первого сектора – Лефортово, а тыл – Вешняки; а второй сектор: центр – Ходынка и прилегающие местности. Руководителем первого сектора был назначен я, фамилия руководителя второго сектора мне не известна. Мой сектор был разбит на пять пунктов, и в моем распоряжении находились для действия в районах. Руководителями в районах были назначены Лейе, Савенков или Савицкий (работает в жел. – дор. учреждении, находящемся на Никитской улице, [302]д. № 14, бывшее реальное училище и гимназия во дворе, роста ниже среднего, шатен, около 30 лет, кажется, одет во френч защитного цвета, бывший офицер, причем он говорил, что у него имеется около 100 человек бойцов), Янковский или Яновский, а пятый еще не был назначен. Лейе и Савенкова прислали ко мне из штаба, Янковского пригласил я сам – сколько мне помнится, с ним познакомился через Михайлова Александра Александровича. Он не знал, что я предполагал дать ему Замоскворецкий район, изъявил полную готовность, куда бы я его ни направил. Сучкову просил не говорить, так как ему не доверяли. Передвижные средства должны были прислать из штаба, а я должен был представить список необходимого количества автомобилей, мотоциклов, лошадей. Количество броневиков еще не было установлено. Броневики должен был доставить Савенков, причем после осмотра выяснилось, что взять броневики будет технически трудно выполнимо, так как слишком узкие ворота.

Заведующий учебной частью броневой школы Шематуров должен был оказать содействие для вывода броневиков. С Шематуровым встречался два раза. В первый раз он зашел ко мне в школу (Лефортово), а второй раз – на квартиру (Арбат). Прислали ко мне из штаба и во второй приход мы обсуждали о деталях. При этом разговоре присутствовали Савенков, Поздняков, Рубинский. Через Подгорецкого я давал поручения Звереву достать места в санитарном поезде для агентов, едущих для устройства взрыва на ж. д. в районе Саратов – Рузаевка – Пенза, и Подгорецкий принес от Зверева от 6 до 10 записок. Зверев присутствовал на заседании, где обсуждался вопрос о взрывах. Это было месяца полтора назад в помещении на Тверской, между Садовой‑ Триумфальной и Страстной площадью, [303]на частной квартире, плохо обставленной, почти без обстановки. Со Зверевым я встречался на заседании у Дмитрия Яковлевича раза два. Насколько мне известно, он ведал инженерной частью, но наверняка сказать не могу. С Иваном Ивановичем Федоровым (служащий на Староконюшенном, дом № 33) я познакомился через Сергея Сергеевича Денисова (служит там же). Сергей Сергеевич был у меня на квартире, приблизительно в конце мая. Сейчас не могу вспомнить, кто из наших общих знакомых привел ко мне.

Сергей Сергеевич с самого начала уговаривал меня вступить в организацию активным членом. Он говорил о взрывах и в последующих разговорах обсуждал о способах, местах взрывов. Мне казалось, что Иван Иванович Федоров состоял членом штаба с совещательным голосом. Показания Подгорецкого о посещении Ивана Ивановича правильны. К Ивану Ивановичу заходил я раза два, причем он говорил о желательности взрывов в окрестностях

Москвы. С Поздняковым я познакомился в штабе на одном из заседаний, а затем встретил один раз у кого‑ то на частной квартире, а другой раз― на заседании Дмитрия Яковлевича, и затем он был у меня на Арбате. Он вместе с Рубанским Михаилом Ивановичем должен был выработать план действия стрелковой школы. С Рубанским я знаком давно, ему я давал поручения обследовать стрелковую школу со всех сторон и на всякий случай обследовать ж. д. в этом районе. С Руссет я знаком очень давно. Я говорил ему о нашей организации; он предупреждал, что меня могут арестовать, но на мой вопрос, откуда у него сведения, он не сообщил мне. Подгорецкий говорил мне о Лиснере, как о спекулянте и вообще как об интересной личности. Лейе мне говорил, что у них очень хороший политический комиссар и что он выручал их, когда Василий Васильевич потерял документ 35‑ го полка при побеге.

С Михайловым я познакомился месяца полтора назад в школе. Ему мною дано было поручение обследовать школу маскировки, Кунцевский район и прилегающие железные и шоссейные дороги. Руководителем Кунцевского района, кажется, должен быть некто в красных штанах, приятель Михайлова. Фамилию Талыпина я слыхал на заседании. Об Анищенко, кажется, кто‑ то говорил на заседании. Зверев в штабе докладывал, что, по полученным из Реввоенсовета сведениям, взято Дно, но по проверке оказалось, что это ложь, и вообще он читал сводки, полученные из РВСР. Рубанскому я давал поручения через Сергея Сергеевича войти в связь с ГВИУ на предмет технического оборудования взрывов мостов и телефонных проводов, но результаты были плачевны из‑ за недостатка технических средств.

Шуберт Ник. Алек, знал об организации очень туманно. Я говорил с ним, но он отнесся очень критически. Кажется, взрывы мостов были отброшены за неимением технических средств.

23/IX – 1919 года

В. Миллер

Сегодня, 23/IX, Миллер рассказал, что в разговорах они строили планы, как захватить Ленина и Троцкого в качестве заложников против красного террора и для этой цели держать их в каком‑ нибудь имении вне города Москвы.

Ф. Дзержинский

V

Алексея Николаевича и Николая Николаевича Сучковых я знаю примерно с 1906 года. Николай Николаевич женат на моей сестре Марии Александровне. Н. Н. Сучков окончил Московский лицей и Московский университет, работал при профессоре Озерове, читал лекции в лицее и готовился в профессора. А. Н. Сучков окончил Московский лицей и служил в Петрограде чиновником в Государственной канцелярии. Характеры их очень похожи: люди они крайне деятельные; я никогда не видал, чтобы они сидели без дела. Впечатление составлялось такое, что они сами себе придумывают работу. В то время я служил в Петрограде и мне редко приходилось их видеть. При встречах о политике не было и речи, так как я ею совершенно не интересовался, и весь разговор сводился к семейным делам или текущим событиям.

В 1914 году я с бригадой ушел на войну, а Сучковы были призваны и служили сначала, кажется, при штабе Южного фронта, а затем при ставке главнокомандующего. В 1916 году я первый раз услыхал, что ими создана школа военной маскировки, которая приносила реальную пользу нашей армии.

Служа в штабах и организуя школу, Сучковы приобрели знакомство во всех сферах. Все их знали, и они всех знали. Их знало строевое начальство, инженерное, артиллерийское и интендантское ведомства. По демобилизации нашей армии я вернулся в Москву в апреле 1918 года, Сучковы были в Москве.

Находясь без места, я был в очень тяжелом положении, и Сучковы предложили мне поступить к ним в школу. Я поступил на должность обслуживающего, и они мне дали работу по выработке и проведению новых штатов школы, так как школа жила еще по старым штатам и помещалась на Поварской, 5.

Одновременно с организацией школы Сучковы ведали комиссией по выработке форм обмундирования, которая помещалась в том же здании.

Работа шла самая кипучая; с утра и до поздней ночи толпился народ и шли заседания, которые имели очень серьезный, деловой характер. Я лично там встречал Подвойского, Дзевялтовского, Перчихина, Марьясина, инженера Величко, интенданта Акимова, Бабикова, представителей различных цехов: художников, портных, красильщиков, сапожников и т. д. Двери на заседания были открыты, и в зал проходило много посторонней публики. Кроме того, Сучковы работали и в других местах, так что часто бывали в отлучке. Я их иногда спрашивал: когда они отдыхают? Ответ был один: «Старая Россия сгнила и провалилась, мы обязаны строить новую, а когда идет постройка, отдыхать нет времени. Мы строим Россию по новым формам». Они были прямо влюблены в Подвойского, хвалили энергию Троцкого и восхищались великим умом Ленина. Никаких разговоров, кроме дела и работы, не было. Я поражался, с какой любовью и энергией они отдавались работе. Личной жизни у них не было.

В начале мая я ушел из школы и приступил к формированию 1‑ й Московской советской школы полковой артиллерии и боевых технических приспособлений. Имея собственное ответственное дело, мне редко приходилось видеть Сучковых, но каждый раз при встречах разговор был только деловой и всегда торопливый, так как они всегда куда‑ то спешили. У меня в школе были комиссарами Коржов и Аносов; случайно от них я узнал о готовящемся выступлении «левых эсеров». Я сейчас же предупредил А. Н. Сучкова; он тут же сказал: написать мне рапорт Подвойскому – и прямо повез меня к нему. Я сделал доклад Подвойскому в 12 часов дня. Вечером был убит Мирбах, а ночью сам А. Н. Сучков с отрядом приехал ко мне в школу и по ордеру арестовал всех левых эсеров (июль 1918 года). Я знаю, что Сучков ездил с отрядом усмирять левых с.‑ р. Оба они были возмущены выступлением и громко это высказывали. В этот период Н. Н. Сучков работал в финансовой комиссии и страшно увлекался своей работой.

С 20 июля по 22 сентября я был в командировке при наркомвоене Подвойском. Осенью Сучковы переехали в Кунцево, а мне дали работу по формированию Высшей стрелковой школы. Сначала я работал в Москве, а затем, в декабре 1918 года, переехали в Вешняки. Сучковых видел редко, так как нас разделяло значительное расстояние, кроме того, я несколько раз не заставал их дома. При наших кратковременных свиданиях мне почти никогда не удавалось быть с ним наедине; все время толпился народ. Разговор вертелся только о белых и, главное, о школе. Высшая школа маскировки начала процветать. Пользуясь своим прежним огромным знакомством, они привлекли к работе в школе лучшие умы и силы. Кроме школы они создали целый ряд научных учреждений при школе. В этот период они работали не покладая рук, не зная ни отдыха, ни времени для еды. Школа принимала вид стройного научного учреждения. Мне часто приходилось слышать, как они жаловались на недостаток настоящих работников, на трудность что‑ либо достать и быстро провести в жизнь. Людей они подбирали, глядя только на их работоспособность. Так, они уволили из школы правителя канцелярии бывшего полковника Савича, заведующего строевым обучением Крупенского и многих других, фамилий коих не знаю; все увольнялись за скверную работу. Кругом пошел ропот, что Сучковы шкурники и не помогают своим, на них стали коситься. Михайлов им выразил недоверие, а С. С. Денисов прямо говорил, что Сучковых надо повесить как предателей. Когда я приезжал раньше в школу маскировки, то все отзывались с любовью о Сучковых; за последнее время отношения переменились, настроение было натянутое, о них говорили с досадой (частные Разговоры).

Летом и осенью 1919 года я несколько раз говорил с ними о политике (правда, мимолетом), и вот их взгляд: «Ни в какую контрреволюцию мы не верим, так как все это будет немедленно подавлено и вызовет только лишние жертвы лучших людей. Если и будет перемена, то она произойдет путем эволюции; большевизм есть наше национальное движение, и мы должны спокойно его пережить. Уже теперь он начинает укладываться в чисто государственную национальную форму и приобретает стройную форму. Что будет дальше, сказать трудно, но пока мы должны идти вместе с ним, так как это эпоха». От всяких активных действий они наотрез отказывались и просили об этом не говорить.

В середине августа я просил Сучкова поставить у них типографию, они в этом отказали, потом сказали: подумаем; ответа не дали. Наконец после долгих переговоров они дали согласие только поставить, причем заявили, что они ее проведут по книгам (середина сентября), но когда я вернулся домой, то они уже звонили по телефону, чтобы ее не привозили. Документ на типографию был изготовлен заранее, так как надеялись, что Сучковы согласятся. В производстве работ на типографии они прямо отказали. И, видимо, они были очень недовольны, что к ним обратились с подобной просьбой. Давным‑ давно у них валялись карабины с патронами (кажется, один из них он мне подарил, еще давно). В начале сентября я выпросил их у него и увез в Собакино, где и передал Валентине Александровне Бутягиной, прося ее их спрятать для меня. Осенью несколько раз они уговаривали меня бросить всякие организации и заниматься только созидательной работой по школе, говоря, что абсолютно в этом нет никакого толка и в конце концов из пустой болтовни я очень сильно пострадаю и не принесу никакой пользы.

Как‑ то, разговаривая о подборе служащих, они высказывались, что все силы употребляют, чтобы спасти и сохранить нужных для строительства России людей, оценивая их исключительно по их талантливости, способности и уму, и, действительно, в Высшей школе маскировки был отличный работоспособный подбор сотрудников, что и дало возможность поставить великолепно дело. Когда я говорил о политике с кем‑ либо из сотрудников школы, они относились к этому неодобрительно и несколько раз просили меня этого не делать. С кем они могли вести переговоры о политике и об организации, я не знаю.

С Николаем Александровичем Шубертом говорил только один раз об организации, но он отнесся к ней самым скептическим образом. С Николаем Вильгельмовичем Руссетом я часто говорил о событиях, он уговаривал меня бросить это дело, так как из него ничего хорошего не выйдет, и сам наотрез отказался принимать какое‑ либо участие в политических делах. Меня он предупредил, что мне грозит опасность. Почему он так думал, он мне не сказал.

Насколько помню, гусар в красных штанах и есть Янковский или Яновский, о котором говорил Михайлов, это было недели три тому назад.

24/IX – 1919 года В. Миллер

VI

В Реввоенсовете Республики у меня никаких знакомых не было. В самом Реввоенсовете я по делам службы был два раза и говорил с секретарем Глезаровым по делу о ставках и о призыве командного состава, но мне предложили подать рапорт по команде. Если бы у меня были знакомые, они навели все справки. Некоторые отрывочные сведения я получал через Подгорецкого, который их получал через телеграфиста или телефониста.

2) В Вс [ероссийском] гл [авном] штабе у меня тоже знакомых не было, и, приходя туда по делам, мне приходилось ожидать очереди наравне с другими. Мне пришлось там бывать по делу формирования школы. Я просил Сучковых указать кого‑ либо из их знакомых, чтобы мне не ждать в приемной, но они никого мне не указали.

3) В ГВИУ я был раза два, когда хлопотали о получении мотоцикла, никого там не знаю, так как и раньше не имел знакомых среди военных инженеров.

В ГВИУ мною был послан Рубинский с запиской, переданной через Подгорецкого; с ним он держал связь, я не знаю, так как, получив от Рубинского сведения, что реальных средств в ГВИУ нет, я больше им не интересовался, так как реального содействия оттуда ждать не мог.

4) Кавказца […] Герасимов [ича] я раза два встретил в штабе, [304]но с ним не говорил, так как он ко мне отношения не имел.

5) С огнеметчиками никакого дела не имел и даже не знаю, была ли такая команда.

6) С радио у меня никакой связи не было.

7) Фамилию Жукова я слышал в штабе, но с ним знаком не был и, какую он выполнял функцию, не знаю.

8) Про конницу я слышал мельком, что думают набрать немного всадников, но так как о ней почти при мне не говорили и для меня она не имела никакого значения, я ею не интересовался. Кто ее формировал, не знаю. (Справки даст штаб.)

9) В штабе Всеволодом Васильевичем мне было дано следующее задание: произвести одновременно взрыв мостов на всех ж. д. радиусом 50–70 верст от Москвы и также попортить телеграфное сообщение. Это надобно было сделать за несколько часов до начала выступления. Имея много знакомых в Высшей стрелковой школе, так как я формировал ее учебный отдел, я поручил это Рубинскому, то есть найти по нижеследующему расчету: для порчи ж. д. группы в 5–4 человек, на телеграфные провода по 2. Рубинский производил разведку моста по Николаевской ж. д., 54 верст; Рязанская ж. д. 74 верст, другие данные не помню. Все дороги были обследованы и партии были назначены, но они были малочисленны – по 1–2 чел., тогда я сказал Н. С. Цветкову, чтобы он подобрал людей среди местных жителей и дал бы их Рубинскому для усиления партии. Цветков нашел несколько человек. Распределение дорог намечалось следующим образом: Курская – Цветков, Рязанская – Рубинский и Миттельштедт, Нижегородская – Смирнов, Розанов, Савеловская – Тютнев, Курская – Курилко (ему людей в помощь я предлагал взять из 35‑ го полка от Лейе), Александровская и Брянская – А. А. Михайлов (из Кунцева). На другие дороги группы были еще точно не намечены. Разрушение проводов должны были сделать подрывные группы, так как не хватало людей.

Рубинский говорил, если дать рабочих, то руководителей он выделит из сформированных им групп. Рубинскому я верил, так что в детали не входил. Кроме того, для разрушения или серьезного повреждения одноколейного ж. д. моста надо около 2 пудов пироксилина. Нам нужно было достать около 38 пудов пироксилина или другого взрывчатого материала, капсюлей, бикфордова шнура. У меня имелось только около 2 пудов пироксилина, 7 капсюлей и аршина 2 бикфордова шнура. С партиями я не торопил, так как взрывчатых веществ достать было негде и я боялся лишней суеты и разговоров.

Когда в штабе выяснилось, что взрывчатых веществ окончательно достать нельзя, то мне предложили разобрать пути, пользуясь местным населением. За малочисленностью людей и ввиду инертности подмосковного населения я считал эту задачу невыполнимой и предпочитал собрать всех людей в ударную группу. Рубинскому ГВИУ обещало дать кошки для лазания по столбам, но и этого не дало, все дело так и кончилось разговорами и пожеланиями. Говорилось много, а реальной работы было очень мало.

10) Список лиц, с которыми имел дело по организации, видел в штабе или других местах:

1. Ступин Всеволод Васильевич,

2. Зверев Касьян Константинович,

3. …..Герасимович (кавказец),

4……Евгеньевич

5. Алферов Дмитрий Яковлевич,

6. Тихомиров Иван Николаевич,

7. Василий Васильевич,

8. Талыпин Сергей Иванович,

9. Зыков (шофер Зверева),

[305]

1. Лейе Николай Р., 2. Поздняков, 3. Савицкий Михаил Михайлович, 4. Шематуров, 5. Подгорецкий Александр Никол., 6. Цветков Николай Серг., 7. [Кудеяр Сергей Антонович], 8. Рубинский Михаил Иванович, 9. Михайлов Александр Александрович, 10. Яндоловский, 11. Денисов Сергей Сергеевич, 12. Маслов Николай Васильевич, 13. Фишер Михаил Владимирович.

[Фамилии, которые только слышал: ]

1. Стогов Николай Николаевич, 2. Жуков, 3. Щепкин, 4. Ланкевич, 5. Найденов.

[Фамилии лиц пассивных, которых я считал своими: ]

1. Курилко Владимир Николаевич, 2. Тютнев, 3. Миттелыптедт Борис Карл., 4. Смирнов, 5. Казаков Петр Петрович, 6. Михайлов Константин Александрович, 7. Федоров Иван Иванович, 8. Константин Петрович, 9. Горячев, 10. Толоконников, 11. Сучков Н. Н., 12. А. Н. Сучков, 13. Назаревский, 14. Ладыженский Александр Алекс, 15. Анисимов Сергей Владимирович.

По вопросу о взрыве двух летательных аппаратов никакого поручения я Подгорецкому не давал и говорил в частной беседе о моем разговоре с Иваном Ивановичем Федоровым, который высказывал пожелание об уничтожении аэродрома, на что я отвечал, что тогда пришлось бы охватить всю Москву, и по этому делу ничего не было предпринято. Допускаю, что Подгорецкий мог меня понять в том смысле, что я даю ему поручение.

28–29/IX – 1919 года

В. Миллер

VII

Весной с. г. (апрель – май) ко мне стал заходить Николай Васильевич Маслов (он так называл свою фамилию). Я его встречал на войне в организации Земского союза в Варшаве, Ломже и Галиции – человек штатский, но все время убеждал меня работать, действуя на самолюбие и напоминая мой долг по отношению ко всему офицерскому корпусу. Заходил он ко мне несколько раз весной, летом и осенью. Адреса он мне не говорил, говоря всегда, что «я зайду сам», цель его была, очевидно, вербовка людей. В организации я его не встречал.

Весной пришел ко мне Сергей Сергеевич Денисов; его познакомил со мной кто‑ то из общих частных знакомых, кто, не помню, так как в это время у меня на квартире формировалась Московская окружная артиллерийская школа и у меня бывало человек по 50 в день (спросите у Денисова).

Денисов говорил о взрывах на ж. д. и просил у меня помощи. Я сказал, что буду искать людей. Через несколько дней он прислал мне на квартиру около 2 пудов пироксилина и мелинита; приносили разные лица, пакетами по 20 фунтов (4 пакета). Затем этот пироксилин я перевез в Лефортово, из Лефортова – в Мертвый, 5, где он и был найден при обыске. Как произвести взрывы: Денисов прислал сапера – Константина Петровича (его знает Подгорецкий), фамилию и адреса не знаю. С Денисовым я виделся за все время раза четыре‑ пять. Кажется, Денисов меня познакомил с Иваном Ивановичем Федоровым (служба была весной: Староконюшенный, 33, кажется, управление ж.‑ д. войск). К Федорову я заходил раза два‑ три и один раз посылал Подгорецкого. Разговоры вертелись около взрывов, но имели характер пожеланий и предположений. Людей и средств не было, и все кончилось одной болтовней.

Летом Денисов через Константина Петровича передал мне записку, чтобы я явился в штаб. Мне дали пароль и адрес (точно не помню) близ Бутырской тюрьмы (Николай Иванович) Ивана Николаевича, кажется, Тихомирова. Там впервые я встретил Всеволода Васильевича, разговор шел общий – произошло знакомство. К этому времени я просил Михаила Ивановича Рубинского, [из] Высшей стрелковой школы, подыскать людей для организации взрывов мостов на ж. д. вблизи Москвы, радиус – 50–70 верст. Фамилии, кого подбирал Рубинский, меня не интересовали, так как работа лежала на нем, а мне было важно иметь группу из 3–5 лиц на каждой ж. д. с аналогичной просьбой для Александровской ж. д. и Брянской. Я обратился к Александру Александровичу Михайлову – Высшая школа военной маскировки. Кроме того, я дал Рубинскому и Михайлову поручение подобрать людей из среды школ как активную группу на случай выступления. В Высшей стрелковой школе я вел переговоры с Борисом Карловичем Миттельштедтом, но он явился как бы в помощь Рубинскому. Рубинский получил записку от Денисова и был мною командирован в ГВИУ за получением технических средств, но средств дано не было за неимением, и взрывы состояться не могли. С кем имел дело Рубинский в ГВИУ, не знаю (спросите у Рубинского).

В начале августа я получил задание произвести взрыв моста в районе Саратов – Пенза – Рузаевка, так как люди Рубинского ехать не могли, то я просил кучера найти людей. Людей он нашел, но из‑ за недоверия к организации они не поехали. Техника выполнения такова: Иван Николаевич Тихомиров давал бланки на проезд, он же сказал Звереву, откуда принести пропуска на санитарный поезд. Я посылал Подгорецкого к Звереву, и он мне принес10 – 6 пропусков. На партию было ассигновано 20 тысяч рублей.

Деньги дал Иван Николаевич (Николай Иванович). Посылка не состоялась, и документы были взяты у меня при обыске. Рубинский мне докладывал, что у него партии подбираются, и он насчитывает человек верных 15–18. У Михайлова насчитывалось человек шесть. Разведка мостов ими была произведена.

Подгорецкий Александр Николаевич был у меня для связи и выполнял разного рода поручения – связь.

На Николая Рейнгольдовича Лейе была возложена задача штабом послать людей для связи к Мамонтову. Первый раз Лейе пришел ко мне на квартиру из штаба поговорить о личном деле. Попросить Аржанова, которого я знал, назначить его командиром 5‑ го ж.‑ д. батальона, причем он с Алексеем Николаевичем Богоявленским, который просил похлопотать за него на предмет перевода его из 35‑ го полка в штаб ж.‑ д. войск. За А. Н. Богоявленского просил Хренников Иван Николаевич, который знал о моем обширном знакомстве. Кроме того, брат Богоявленского чинил в мастерской мой мотоцикл.

Следующий раз Лейе заходил и спрашивал совета, как отправить людей, я дал ему бланки и сказал, чтобы он взял из штаба 20 тысяч рублей на каждого едущего (аванс). В третий раз Лейе был у меня на предмет получения задания на случай выступления, так как штаб подчинил его мне с его 35‑ м полком.

На заседаниях в штабе я бывал редко (раз 6–7); два раза – в квартире у Триумфальных ворот, на Тверской, [306]а остальные разы – на квартире у Алферова Дмитрия Яковлевича, М. Дмитровка, д. 2/4, кв. 44. На одном из заседаний мне было предложено организовать типографию. Я обратился к К., так как знал, что он имеет специальные познания в типографском деле (работал у Сытина и учился за границей). В конце августа он типографию нашел и хранил у себя, так как поставить ее было некуда. Впредь До приискания места для постановки машины согласился набирать готовый материал у себя на дому. В первую очередь я ему дал полученное от Д. Я. Алферова: 1) приказ, 2) приказание, 3) воззвание, и я сам написал два черновика воззвания. Также я обращался к Назаревскому, чтобы он тоже дал материал; он согласился, но материал до ареста им прислан не был. Работал ли К. один или в компании, я не знаю.

Одновременно я получил из штаба приказание достать оружие. Я сообщил об этом Подгорецкому и К. Через некоторое время К. сообщил, что оружие может быть добыто в значительном количестве (предполагалось приобрести приблизительно, согласно расчету, см. записку).

На приобретение типографии и оружия было отпущено около 180 тысяч рублей, которые я передал К. Вследствие телефонного затруднения часть этих [денег], а в какой сумме, я не знаю, К. должен был вернуть Василию Васильевичу, с которым К. вел переговоры. Бланки для легализации склада оружия на Бауманской ул.[307]я получил от Алферова Д. Я., передал их К., который осматривал склад совместно с Николаем Сергеевичем Цветковым. Перевоз оружия производился на лошадях школы К., Цветковым, Толоконниковым и Горячевым. Заведование складом возложили на Цветкова (у него документы). Откуда перевозили оружие, не знаю (К. знает). Сколько оружия было перевезено, я тоже не знаю.

В Кунцеве моя работа свелась к служащему. Связь я держал через Александра Александровича Михайлова. Про деятельность Сучковых я уже написал. Через Михайлова у меня завязалась связь с караульной ротой, где меня Михайлов познакомил с Яндоловским (гусар в красных штанах). Показанную мне ранее фамилию Янова или Яновского прошу не считать, так как правильно Яндоловский. Он сказал, что в любой момент будет вместе с ротой в моем распоряжении, вся связь через Михайлова. Кроме наружного оружия в роте имелось 50 берданок, которыми рассчитывал вооружить примкнувших крестьян. С другими лицами, кроме общих разговоров, я никаких серьезных дел в Кунцеве не имел. В Московском отд. Высшей школы воен. маскировки у меня никакой связи не было. Н. В. Руссет от всякого участия отказался, ссылаясь на старость и болезнь и необходимость помочь дочери.

Детали, как вел дело Рубинский, могу сообщить следующие: им были обследованы все ж. д., кроме Александровской и Брянской; на каждую ж. д. были назначены партии; из числа участников мне известны еще Тютнев, Некрасов – служат в Высшей стрелковой школе. Кроме того, я сказал Н. С. Цветкову, чтобы он в помощь Рубинскому подобрал несколько надежных лиц из числа жителей Вешняков и передал бы их Рубинскому. Группы делил сам Рубинский; на Курскую ж. д. должен был ехать Цветков, на Рязанскую – Миттельштедт и Рубинский, на Савеловскую – Тютнев. На Курскую я полагал послать Владимира Николаевича Курилко (делопроизводителя моей школы), а людей ему дал бы Лейе, так как он ведал охраной этой дороги. Николаевскую ж. д. нужно было взрывать только по особому распоряжению штаба. Деньги на разведку давал Иван Николаевич, и я оплачивал действительный расход, деньги давал Рубинскому.

В штабе мне приходилось бывать редко, так как все необходимое и срочное я передавал через Дмитрия Яковлевича Алферова. В штабе я встречал Ивана Николаевича, он ведал денежной частью; Всеволода Васильевича – начальника штаба, от которого и получал все приказания непосредственно; Зверева Касьяна Константиновича, который ведал самостоятельной отраслью, автомобилями; Талыпина, который ведал участком, но войти с ними в связь я не успел; Василия Васильевича, который играл видную роль, но какую, не знаю, его я видел раза три; «Евгеневича», имя и фамилию не знаю, который назначался быть начальником артиллерии; Михаила Михайловича Савицкого, командира полка; Позднякова – имя и отчество забыл – командира полка; Лейе Николая Р [ейнгольдовича] – командира полка; Алферова Дмитрия Яковлевича – связь, затем еще несколько лиц, с которыми мне не пришлось иметь никакого дела и фамилии которых я не знаю.

При важных вопросах Всеволод Васильевич уводил того, с кем должен был говорить, в другую комнату и там с глазу на глаз давал приказания. При мне однажды какой‑ то молодой человек в пиджаке делал доклад Всеволоду Васильевичу о рабочих в Волоколамске – впечатление было самое плачевное, по его словам, активных работников там почти не было. Зверев говорил, что в его распоряжении имеется много автомобилей. Еще раз я встретил уже не молодого человека, который ведал инженерным делом, имя и фамилию не знаю. Общая всех жалоба – на малочисленность людей, способных выступить в первую голову.

На последнем заседании, наконец, мне был дан определенный участок: центр его – Лефортово, тыл – Высшая стрелковая школа – Вешняки. Другой участок был Ходынка и прилегающая местность. Кажется, там командовал Талыпин, но я с ним на этот счет не говорил. Предварительный план был составлен следующий: одновременное выступление с двух концов Москвы, наступление на центр, при неудаче – оборона линии трамвая «Б». Под мое командование входили и мною было намечено следующее распределение:

1) Участок Лейе – вокзал, около 70 человек. 2) Лефортово – отряд Мих. Мих. Савицкого (по его словам, человек 50), он должен был вывести броневики, и дать шоферов должен был Шаматуров – пом. заведующего учебной частью Броневой школы. 3) Таганская площадь, куда должен был подойти из Высшей стрелковой школы Поздняков и Рубинский после захвата там оружия. Поздняков говорил, что у него имеется человек около 100. На этом участке я думал находиться сам, куда и предполагал вывести свою школу и при помощи Позднякова заставить ее целиком примкнуть.

4) Замоскворечье – караульная рота Высшей школы военной маскировки – Яндоловский (по его словам, около 160 человек).

5) Дорогомилово, куда я послал на разведку Подгорецкого, но ответа от него еще не получил.

Кроме того, штаб мне обещал дать еще людей. Таким образом, я рассчитывал для первого удара иметь около 500 человек. Конечно, эту группировку я наметил только приблизительно и изменил бы ее в зависимости от обстановки.

Из Броневой школы мы должны были захватить 5 исправных броневиков, и, кроме того, Зверев должен был мне дать автомобили и мотоциклы, точного количества еще подсчитано не было. Лично проверить силы преданных мне отрядов я не успел и говорю со слов их командиров. Детальный боевой план еще выработан не был, так что и эта схема могла перемениться. Я слышал, что когда обсуждался вопрос о броневиках и автомобилях, то было предположено те машины, которые нельзя будет вывести, временно испортить (это знает Зверев).

Я слышал, как Зверев приносил сводки и читал их, но многое в них было наврано, так, например, сообщалось о взятии станции Дно. С политическим центром я связи не имел, так как и на это у меня не было времени, кроме того, я и раньше никого из членов не знал, так как политикой не занимался. Ввиду того, что в моем распоряжении не было радиотелеграфных станций, я с ними связи не имел. На мне лежали следующие обязанности: 1) типография, 2) покупка оружия, 3) командование восточным сектором, 4) организация взрыва мостов и порча телеграфных линий под Москвой. П. 3, кажется, отпадал за неимением технических средств и людей.

Служа все время в строю, я ведал боевой частью. Все деньги мне передавал Иван Николаевич лично или через Всеволода Васильевича, или Дмитрия Яковлевича. Деньги давались на определенный предмет и отпускались туго, видимо, в них был недостаток. С Иваном Николаевичем Хренниковым я имел следующие сношения: во‑ первых, семейные – он уговаривал меня помириться с женой, затем я его просил, не может ли он мне найти людей среди бывших обществ хоруговеносцев, но он все время крестился и никого указать не мог, после долгих переговоров он указал на Мохова, но я к нему не пошел один, а Хренников идти со мной не хотел.

Вид Хренников имеет ненормальный, так что я ему очень не доверял. Н. С. Цветкову я давал поручение собирать оружие, но о результатах он мне не докладывал.

28/IX – 1919 года

В. Миллер

VIII

Алферов говорил, что у него в штабе Московского округа есть знакомство, через которое можно хлопотать об оставлении призывного в Москве. Я просил его запискою пристроить гр. Оханова, за которого просил К. Оханова совсем не знаю и не видал.

Когда я первый раз был у Ив. Ив. Федорова, то разговор был вообще о разрушении жел. – дор. полотна по всей России (крушения, разборка путей и проч.), так как это неминуемо вызывает пробки на всех узлах и тормозит все движение, причем он говорил, что создание таких пробок желательно. В дальнейшем, при другом посещении, разговор коснулся о взрыве мостов в районе Москвы; при следующем посещении он говорил о районе Пенза – Рузаевка. Знакомство с Федоровым состоялось весной, разговор о Пензе – Рузаевке шел в начале августа.

Денисов С. С. заходил несколько раз весною и принес пироксилин. Недавно он опять зашел, причем, кажется, говорил о возможности скорого выступления. В связи со скорым выступлением я и послал к нему Подгорецкого.

Со штабом Ступина меня познакомил запасной преданный человек Подгорецкого, примерно в конце или в начале июля с. г., С. С. Денисов. Кто познакомил меня с Денисовым, не помню, вероятно, помнит Денисов. А. Н. и Н. Н. Сучковы в разговорах по телефону часто называли по имени и отчеству лиц, близко стоящих к правительству (Раттель, Подвойский, Кржижановский, Аржанов), часто бывал секретарь в Кремле и др. Никаких сведений стратегического характера Сучковы мне не давали. Возможно, что кому‑ нибудь другому и давали.

Формирование Высшей школы военной маскировки, кажется, началось или в штабе Брусилова, или в ставке главнокомандующего. Там много работал по делу школы инженер генерал Величко. Очень возможно, что Сучковы лично знали генерала Брусилова.

Акимова я видел в комиссии по выработке форм обмундирования, где Н. Н. Сучков был председателем. Но уходя из Высшей стрелковой школы, где я был начальником учебного отдела, был прикомандирован в ГУВУЗ, откуда получил формирования Московской окружной артиллерийской школы.

Анисимова знаю с весны. Полагал, что он может принять участие на основании предыдущих разговоров, в которых он иногда соглашался, иногда отказывался. К нему я послал Подгорецкого с предложением принять участие. Ответ Анисимова мне не известен.

С Шубертом Ник. Н. Н. Сучков был очень откровенен, при мне они иногда даже замолкали.

Шиловскому я предлагал содействовать (организации), но он наотрез отказался. Позднее, по возвращении из Украины, он ко мне заходил, но не застал.

Мое предложение касалось дачи сведений военного характера. Шиловский служил тогда в Высшей военной инспекции.

О настроении в школе маскировки. Старые слушатели большею частью люди безразличные, а вновь прибывающие стоят на платформе Советской власти. Служащие заботятся только о себе.

Стаж[308]– уменье рисовать; есть окончившие высшее учебное заведение, есть просто маляры.

Рубинский говорил о Казакове как о своем человеке, которому он поручил разведку.

Ладыженский у Рубинского работал по разведке. Иногородняя разведка была в штабе, и я отношения к ней не имел.

Давыдов Иван Владимирович – старший делопроизводитель счетного отдела ГУВУЗа (через него проходили сметы). Когда был призван, просился ко мне в школу. Давыдов мне рекомендовался Курилко на должность делопроизводителя.

Мурзин Сергей Николаевич служил у меня преподавателем мат [ериальной] части, ушел в жел. – дор. войска, Мурзин пришел ко мне из школы маскировки, когда был призван.

Относительно Могилева: кажется, там служили братья Ладыженского, однако к организации отношения не имеют.

В. Миллер

30/IX – 1919 года

IX

П. В. Бергштрессер, бывший мой делопроизводитель в 1‑ й Московской школе полковой артиллерии, указывал на существование общества и предлагал поближе познакомить и ввести в это общество. Я отказался; вскоре Бергштрессер уехал в Рязань. Это было в ноябре прошлого года. Стыкова Виктора Васильевича видел несколько раз – он заходил к своему брату в школу (к Бергштрессеру).

Разговор о выступлении с Н. Н. Сучковым был приблизительно таков: в планы выступления его почти не посвящал, указывал в общей форме о возможности выступления. Из родственного чувства предупреждал его, что ему следует куда‑ нибудь уехать на случай выступления (например, переменить квартиру), словом, отстраниться от событий. Не думаю, чтобы Н. Н. Сучков считал меня вполне советским человеком.

Примерно в январе – феврале Н. Н. Сучков дал мне рекомендацию о вступлении в Коммунистическую партию; в то время я никакой политикой не занимался и только работал. Вторую рекомендацию я получил от сотрудника Высшей военной инспекции Бабина Евгения Ивановича.

В Городском районе от меня потребовали ряд формальностей, которых я сразу выполнить не мог и поэтому передал бумаги комиссару Высшей стрелковой школы Дмитриеву через секретаря ячейки (не помню, кто). Дальнейших результатов моего заявления не последовало. Хотел получить обратно, но мне сказали, что их потеряли. Вскоре я ушел из В. с. школы (март).

В Московскую организацию я вступил в связь – конец мая – начало июня. Неприем в партию меня очень обидел, так как я совершенно искренне работал.

Последний разговор о типографии с Н. Н. Сучковым был обостренный; я ему сказал, что нечего было путать, брать так брать или сразу отказываться. Я ему много раз говорил, что в городе ставить опасно («тысячу раз попадешься»), а за городом значительно безопаснее. Постановка типографии – поручение штаба. От печатания на машине в районе школы Н. Н. отказался, сказав, что это особый вопрос, согласился лишь на время спрятать типографию, однако далее и от этого отказался.

Штаб дал бланки для легализации машины. Содержание бланков: такая‑ то часть ввиду ухода на фронт предлагает школе маскировки принять на хранение печатную машину. Бланки ― на имя Н. Н. Сучкова (кажется). Я просил поставить машину на самый короткий срок.

Недели за полторы‑ две до ареста я мельком видел Николая и Алексея Сучковых вместе. Николай сказал Алексею, что он хочет поставить в Кунцеве станок‑ американку. Алексей ответил: делай, как хочешь.

Через несколько дней я приехал в Кунцево с К. Николай был в Москве. Цель приезда – условиться о деталях, между прочим, познакомить с К., который должен был работать на машине.

Алексея Николаевича мы нашли в канцелярии, где произошел следующий разговор: познакомил его с К., и, когда стал говорить о станке, Алексей Николаевич сделал удивленный вид, стал спрашивать, зачем станок. Когда мы ему объяснили, что желательно печатать статейки осведомительного свойства, а затем напечатать кое‑ какие приказы и документы, воззвания, какие могут понадобиться, А. Н. завел бесконечный разговор с К. о партийности К. и прочее, причем К. ответил, что он беспартийный.

В это время вошел Назаревский. Тогда Ал. Ник. сказал: вот они хотят ставить станок, раз брат Николай знает, что он, Алексей, ничего не имеет против.

Кто‑ то тут зашел, и мы простились.

Уходя я просил Назаревского зайти ко мне в школу на предмет разговора о статьях, так как я знал, что он литератор.

К Назаревскому я отнесся с доверием потому, что Сучков нашел возможным при нем говорить о нашем деле – о постановке типографии.

Через несколько дней Назаревский ко мне зашел, и я просил его написать воззвание к крестьянам окружных (вокруг Москвы) деревень. Воззвание не должно было иметь погромный характер, но должно было поддержать восставших в Москве и окрестностях в смысле объединения и информации. Назаревский согласился написать, однако ничего принести не успел.

Алексей в день его посещения нами уговаривал нас подождать Николая, но мы торопились и ждать не могли.

Вернувшись домой, мне сообщили, что звонили из Кунцева, чтобы я вещи не привозил (типографию). Конец разговора может подтвердить Назаревский.

Однажды в штабе был разговор, что хорошо было бы иметь в ЧК людей. Говорили также, что хорошо бы провести на командные должности отрядов особого назначения своих офицеров, спрашивали, нет ли у меня. Говорили, что нужно было пехотинцев, пулеметчиков, артиллеристов и т. д., но у меня никого не было.

В. Миллер

3/Х – 1919 года

Дополнительно:

Очевидно, братья Сучковы хорошо знали, для какой цели нужна была типография, но при разговорах этого не высказывалось.

В. Миллер

X

Относительно отправки штабом офицеров на фронт мне известно: поручено было Лейе отправить двух человек (см. выше).

Я лично отправил с целью спасения двух человек: одного, Комарова, отправил примерно перед пасхой – дал документы на Сызрань. Дал отпускной билет (по болезни) нашей школы. Второй меня просил Фишер отправить его приятеля в Самару (около пасхи). Поручений никаких им не давал.

Знаю, что связь была, деньги получались. Слышал, что примерно зимой в Англию уехал Чечерин, он служил в школе маскировки; когда он уехал, точно не знаю. Когда я говорил с К., я думал об этом факте, кроме того, я имел в виду слова Денисова с угрозой по отношению к Сучковым и сказал фразу: «что Сучковы у меня в руках», чтобы К. не боялся, возможно, что и приукрасил их для убедительности.

3/Х – 1919 года

О гарантии в верности Сучковых. Действительно, был разговор между Миллером и К. о том, что А. Н. Сучкова и Назаревского надо держать в руках, для чего признавалось желательным иметь против них какие‑ нибудь документы. При этом гр. Миллер сказал в успокоение К., который был опечален, что против А. Н. Сучкова у меня есть данные (я имел в виду слова С. С. Денисова, что он не минует веревки, а затем отъезд служащего школы Чечерина за границу).

С. К [удеяр]

Д о п о л н и т е л ь н о:

XI

Назаревского я никогда раньше не видал. К Назаревскому отнесся с доверием потому, что А. Н. Сучков ему доверял, допуская при нем разговор о машине.

А.Н. Сучков сказал Назаревскому: «Вот приехали ко мне печатать противоправительственные вещицы».

Миллер предложил Назаревскому написать кое‑ что, тот согласился. Миллер просил его зайти в школу, потому что в это время постучались. Перед началом разговора в комнате были, очевидно, люди, никакого отношения к делу не имеющие (двое мужчин и одна женщина).

А. Н. просил их выйти из комнаты.

Миллер: Русеет к делу никакого отношения не имеет.

К.: Кажется, был в курсе некоторых дел организации.

На улице однажды при встрече Русеет предупредил Миллера, что ему, Миллеру, грозит опасность.

В. Миллер

4/Х –1919 года К [удеяр]

XII

Алекс. Алекс. Михайлова видел в Кунцеве и в школе маскировки.

Знаю его давно, дал ему поручение примерно в начале августа обследовать Александровскую и Брянскую жел. дор. и наметить подходящие для взрывов мосты, причем такие, которые можно было бы исправить в течение недели, то есть 4–5 сажени.

Он ездил по этому поручению, сказал, что подходящие мосты нашел. С ним говорил Рубинский для установления деталей.

Рубинский – дальний родственник Огородникова Николая

Александровича, с которым однажды Рубинский и зашел ко мне Л. Л. Кисловский говорил, что было бы хорошо завести поближе знакомство с кадетами и «Национальным центром».

Политические центры в Москве («Национальный центр», «Правый центр», «Союз возрождения»), я слышал, что порешили выделить военную организацию и не вносить в нее политику.

9/Х – 1919 года В. Миллер

Относительно роли Сучковых – она двойственная: с одной стороны, они оказывали услуги сильным мира сего, с другой стороны, вызволяли и устраивали людей другого лагеря; так, например, Николай говорил, что ему удалось высвободить нескольких лиц, замешанных в процессе Вацетиса, [309]недели за две до моего ареста.

По просьбе Лейя я просил Н. Сучкова, чтобы убрали из полка командира Чаброва и назначили другого, фамилия вроде Петухов или Потехин (см. записную книжку). Лейе рассчитывал, при Петухове легче заниматься своей контрреволюционной деятельностью.

По просьбе того же Лейя я просил Н. Сучкова ускорить перевод А. Н. Богоявленского из 35‑ го полка штаба ж.‑ д. войск.

12/Х – 1919 года В. Миллер