Амаркорд

Гуэрра Тонино & Феллини Федерико

Тонино Гуэрра, Федерико Феллини

Амаркорд

Пер. с итал. - Г.Богемский.

Я вспоминаю

Я знаю, знаю, знаю,

что у человека в пятьдесят лет

всегда должны быть чистые руки,

и я их мою по два, по три раза в день...

Но лишь тогда, когда я вижу, что они

у меня грязные,

я вспоминаю себя в ту пору,

когда был мальчишкой.

" Ладошки" появляются в марте. Никто не знает, откуда они прилетают. Это пух с деревьев, крошечные, невесомые перышки, плавающие в воздухе. Они словно прозрачные воздушные шарики или мыльные пузыри, которые опускаются вниз или взмывают вверх, кружатся в непрерывном танце, будто у них есть какая-то своя жизнь, цель и предназначение. Пролетев над крышами окраинных домишек, они достигают городка, усыпают сады и огороды, пляшут во дворах, где женщины уже развесили на ветвях проветрить легкие весенние платья.

Потом " ладошки", продолжая свой путь, прибывают на городской вокзал. Они летят в неподвижном воздухе, застывшем над железнодорожными тупиками. И наконец, вот они - над крышами домов. Они спускаются на мостовые и тротуары, устилают Главную улицу, проплывают, покачиваясь, перед квадратами распахнутых окон.

Ребятишки, идущие в школу, без конца подпрыгивают, пытаясь схватить таинственные пушинки. Они радостно кричат: " Ладошки! Ладошки! Весенний пух! "

Какой-то старик решил наловить их в шляпу - он размахивает ею, словно сачком для ловли бабочек.

Тем временем облако " ладошек" достигает берега моря. Оно окутывает бесчисленные окна Гранд-отеля, еще спящего за причудливо украшенным лепкой фасадом, пролетает над головами первой группки немецких туристов, разбивших лагерь на пляже подле черного мотоцикла-фургончика и время от времени бросающихся в воду с возбужденными, гортанными криками, и добирается до мола, на краю которого стоит представительный господин лет шестидесяти с длинными седыми волосами, ниспадающими ему на плечи из-под широкополой мягкой шляпы, в брюках, стянутых на щиколотках велосипедными зажимами. В городе его называют " Адвокатом".

Одной рукой он придерживает новехонький велосипед, снабженный уймой всех необходимых аксессуаров, а другую вытянул вперед, ожидая, когда на раскрытую ладонь упадет пушинка. И в самом деле - один из множества белых невесомых комочков медленно опускается на ладонь Адвоката, и он с довольным видом зажимает его в кулаке.

" Фогараццы" - это костры, которые жгут, празднуя приход весны. В каждом селении, перед каждой фермой складывают высокую поленницу. В эту кучу суют все, что может гореть: старые автомобильные покрышки, ящики из-под фруктов, ломаную мебель, старые, пропитанные бензином комбинезоны, деревянные балки, доски, пришедшие в негодность соломенные стулья. И в ночь на 19 марта посреди чуть вырисовывающейся на фоне темного неба громады гор вдруг вспыхивает огонек, едва заметная красноватая искорка. За ней - другая, третья. И затем разом вверх взвивается множество огненных языков, заполняя небо неяркими сполохами.

Один из этих костров виден вблизи: куча дров на гумне крестьянского дома. Отблески багрового пламени играют на лицах детей и старика крестьянина, смотрящего вместе с ними на разгорающийся все ярче огонь.

Другой костер разложен прямо на мосту. Сидящие на перилах люди переговариваются, смеются.

В центре Луговой площади тоже высится поленница. Такая огромная, что достигает крыш. А ее все еще продолжают укладывать. На самую верхотуру этой фогараццы забрался Мудрец, иными словами - дурачок, какие есть в каждом городке или селении, причем они частенько изрекают самые светлые и глубокие истины. Он укладывает дрова, которые подает ему какой-то парень, стоя на ступеньке приставленной шаткой лестницы. Другие молодые ребята, вооружившись вилами и палками, укрепляют основание этой деревянной горы. Вокруг столпилось полно зевак. С Главной улицы, из переулков появляются все новые и новые потоки людей. Целые семейства расхаживают по широкой площади, где царит атмосфера напряженного ожидания. Трое парней быстро прокладывают себе путь сквозь толпу, волоча по земле огромную охапку сушняка.

Бобо - подросток лет пятнадцати - несет, подняв высоко над головой, стул с отломанной ножкой. Он пытается пробиться сквозь плотную стену любопытных, окруживших фогараццу, но из толпы вдруг вытягивается рука и хватает парнишку за ухо. Это его отец - крепкий, коренастый человек, кажущийся увеличенной копией сына.

- Куда это ты собрался, бандит? А ну-ка тащи стул обратно.

- Папа, но мы же ничего не принесли! Он ведь ломаный.

Синьор Амедео - так зовут отца Бобо - обращается к стоящей рядом жене (она одних с ним лет, и ее простоватые черты смягчает выражение какого-то внутреннего благородства и степенности):

- Миранда, кто отец этого сукина сына?

Женщина подносит к губам палец, давая мужу понять, что здесь не место для подобных разговоров. Тогда Амедео оборачивается к сыну и говорит, указывая в сторону дома:

- Ты у меня еще схлопочешь! Сейчас же неси домой!

Бобо, скуля, как собака, которой привязали к хвосту консервную банку, уходит.

Под портиками на площади у одной из колонн останавливаются Угощайтесь и две ее сестры. Из сестер она самая красивая. За ней издали наблюдает Лисичка; у этой девушки совсем светлые, почти прозрачные и светящиеся, как у кошки, глаза; сразу видно, что она не в силах совладать со своим женским началом: есть в ней что-то дикое, хищное. Она прислонилась к стене под портиком в сторонке от всех, затаилась там, словно в засаде. Но фигурка в ситцевом облегающем платьице вдруг отделяется от стены и спешит прочь, будто присутствие Угощайтесь ей помешало. Она идет крадучись, почти вжимаясь в стены, вдоль витрин закрытых магазинов. Потом резко сворачивает налево, словно ей что-то неожиданно пришло в голову, и, воровато озираясь, пересекает площадь. Вскоре она вновь пристраивается под портиком, в другом темном и уединенном уголке.

С Главной улицы, ведя новенький, сверкающий велосипед, выходит Оливо Оливетти, по прозвищу Адвокат. Этого человека мы уже видели на краю мола. Он останавливается позади толпы восхищенных зрителей, окруживших фогараццу.

Бобо, сидя на мостовой посреди площади (за его действиями следят несколько приятелей), разбивает камнем желтые палочки поташа. Потом берет большой болт, отвинчивает гайку, забивает нарезку порошком, медленно навинчивает гайку обратно.

Между тем кто-то прокуренным, хриплым басом кричит, что пора зажигать костер. Из-под портиков выбегает парень с горящей тряпкой и незаметно бросает ее к подножию фогараццы. Солома вспыхивает, зрители указывают на огонь пальцами и, довольные, гогочут.

Языки пламени вздымаются вверх. Молодой, лет тридцати, мужчина, высокий и плечистый, подходит к костру, хватает лестницу и убегает, весело скаля зубы. Это дядюшка нашего Бобо, братец его матери, по прозвищу Дешевка. Наверху деревянной горы мечется Мудрец, одежда его загорелась, он не может слезть и испускает громкие вопли, то ли продолжая дурачиться, то ли потому, что и впрямь не на шутку струхнул. Снизу доносятся смех и аплодисменты. Пламя разгорается. Один из парней - в руках у него длинный шест - подбегает к поленнице и знаками показывает Мудрецу: хватайся.

Мудрец начинает перебираться с одного склона горы на другой, то и дело застревая между поленьями. Достигнув края, он свешивает ноги, пытается ухватиться за шест. Ему это не удается, он скользит вниз с кручи, падает в лижущий ее основание огонь, но тотчас вскакивает и ковыляет прочь, изрыгая проклятия и гася на себе тлеющую одежду.

Между тем гуляющие на площади спешат присоединиться к толпе, кольцом окружившей разгорающийся костер. Лисичка по-прежнему держится в сторонке. Какая-то девица оборачивается, словно ужаленная, и молча бросает разъяренный взгляд на ватагу толкущихся позади мальчишек. Не иначе кто-то из них ущипнул ее пониже спины.

От жаркого пламени раскраснелись лица. Огонь освещает балконы и окна только теперь мы видим, что дома кишат людьми. В одном из окон директор гимназии Зевс и учительница математики синьорина Леонардис со своим могучим, выдающимся далеко вперед бюстом. Гарь и дым, натолкнувшись на стены домов, устремляются ввысь, над крышами, наполняя, теплом непроглядную тьму уже наступившей ночи.

Бобо швыряет свою самодельную гранату. Раздается взрыв; Угощайтесь и обе ее сестры в ужасе отшатываются.

Высунувшись из окна, главарь местных фашистов, или попросту Шишка, длинный, худой, мрачного вида человек, разряжает револьвер в красное, задымленное небо. Внизу, в толпе, какой-то парень толкает в спину стоящую впереди него в самом первом ряду девушку. Та чуть было не падает в огонь. С проклятьями она возвращается на место.

Родители Бобо и его младший братишка сосредоточенно наблюдают, как пламя набирает силу. Мальчуган упорно вырывается от крепко держащей его за руку матери, и та в конце концов, потеряв терпение, начинает вопить как сумасшедшая:

- Никуда больше не пойдешь! Привяжу тебя к кровати! Тоже мне Нерон нашелся!

Еще один парень, вооружившись вилами, шурует в костре, шевеля горящие поленья. Высоко в воздух взмывают снопы искр, и люди на балконах и у распахнутых окон испуганно пятятся. Директор гимназии Зевс, хлопая ладонями по своей длинной бороде, гасит залетевшую в нее искру.

Угощайтесь, прячась за спины сестер, поправляет сползший чулок. Неожиданно оглушительный взрыв посреди площади заставляет всех на секунду позабыть о костре и оглянуться. Взорвавшаяся петарда оставила густое облако дыма, который стелется по мостовой и окутывает площадь.

Но это не единственный костер в городке. Много их и на окраинах, хотя там они, разумеется, помельче.

На тесной площади перед церковью священник дон Балоза застыл в религиозном экстазе перед маленьким костром, разложенным на каменной паперти. Вперив взгляд в пламя, он поправляет ногой выпавшую головешку.

Во внутреннем дворе одного из населенных беднотой домов ребятишки лет семи-восьми водят хоровод вокруг своего костерка. Вдруг все как по команде останавливаются и разом пускают струю на тлеющие головешки, которые издают громкое шипение.

В порту качается на волнах, подобно огромному блуждающему огню, бочка с горящим тряпьем и соломой. На судах и баркасах, пришвартованных у мола, моряки со своими семьями наблюдают за огненной бочкой, медленно удаляющейся в сторону маяка. На молу, среди прочих, стоит, опираясь на свой велосипед, и Оливо Оливетти по прозвищу Адвокат. Его взгляд и мысли следуют за языками пламени, лижущими бочку, пока морские волны, вздымающиеся все выше, по мере того как бочка удаляется от берега, не гасят последние искорки.

Но вернемся на Луговую площадь. Высокая фогарацца превратилась уже в жалкую груду обуглившихся поленьев. Все взгляды прикованы к Дешевке, который решил через нее перепрыгнуть. Болельщики образовали длинный коридор от середины площади до остатков костра, и в глубине этого коридора мы видим Дешевку, изготовившегося к прыжку. Наконец он разбегается и перепрыгивает через догорающий костер. Публика рукоплещет ему. Синьор Амедео сквозь зубы говорит жене:

- Да уж, ничего не скажешь, твой братец действительно самая настоящая дешевка.

А вот и другой парень разбегается и прыгает через костер.

И еще один подлетает к тлеющей груде поленьев, но, так и не решившись, обегает ее стороной. Толпа встречает его улюлюканьем и оглушительным свистом.

Трое парней за руки и за ноги хватают Лисичку и несут ее к костру. Девушка извивается как змея. Они приближаются к самому огню и делают вид, что собираются бросить ее в костер. Лисичка не кричит, а только в ярости скалит зубы, пытаясь высвободиться. Наконец ей удается встать на землю, но с одной ноги слетела туфля. Вот Лисичка вырвала руку и начинает царапаться. Тогда ее отпускают, и она уходит, прихрамывая, потому что туфлю так и не нашла.

Кто-то, не рассчитав прыжок, приземляется прямо на горячие поленья. Тут же вскакивает и убегает, расталкивая толпу и волоча за собой шлейф сверкающих искр. Угощайтесь смеется и поправляет прическу.

А вот через костер прыгает и Бобо. На него обрушивается град отцовских тумаков. Большинство из них приходится по голове. Потом отец хватает Бобо за руку и тащит домой. Следом идут мать и младший братишка.

В эту минуту всеобщее внимание привлекает лязг и грохот со стороны Главной улицы. Появляется Черная Фигура на своем блестящем от масла мотоцикле. С адским скрежетом он тормозит посреди площади. На голове у него кепка козырьком назад. Люди спасаются под портиками, жмутся к стенам.

Черная Фигура начинает свою карусель. Сначала он объезжает вокруг костра, потом с диким грохотом направляется к центру площади. Возвращается назад и на полной скорости пролетает по поленьям костра, таща за собой горящие головешки, поднимая облака золы, гари, огненных искр. Раздаются восторженные вопли. Черная Фигура повторяет на бис свое выступление, разбрасывая горящие поленья и головешки по всей площади. Некоторые пытаются преградить ему путь, но он рассеивает эти кучки смельчаков, то прибавляя газу, то делая резкие виражи и тормозя так, что заднее колесо дико скрежещет о камни мостовой. Наконец он останавливается поодаль и озирается вокруг с победоносным видом.

И вновь уезжает, пронесясь по тлеющему костру.

Многие уже расходятся. Люди окликают, ищут друг друга в толпе. Пустеют балконы, закрываются окна. Черная Фигура едет теперь медленно, его мотоцикл петляет среди бредущих по домам жителей городка.

Поздняя ночь.

Площадь пуста. Мостовая усеяна обрывками бумаги, покрыта слоем золы. Среди мусора мы видим и туфлю Лисички. Какая-то старушка совком наполняет бидон. Она берет золу из большой кучи, которая расплылась темным пятном по площади, там, где был сложен костер. С Главной улицы, ведя рядом велосипед, выходит Адвокат. Он отправляется спать последним. Дойдя до середины площади, он останавливается и после короткого раздумья обращается к нам уверенным и назидательным тоном, хотя говорит негромко, доверительно:

- Дата рождения этого поселения теряется во тьме веков. В городском музее хранятся орудия из камня, относящиеся к доисторической эпохе. Кроме того, я и сам открыл несколько древнейших захоронений в пещерах, что сохранились на землях графов Какарабос. Во всяком случае, первое письменное упоминание о нашем городе относится к двести шестьдесят восьмому году до нашей эры, когда он стал колонией Древнего Рима и отсюда взяла начало одна из римских дорог - виз Эмилия...

Неожиданно над площадью звенит голос:

- Адвокат!

Адвокат умолкает и поворачивает голову в ту сторону, откуда послышался возглас. И тут же следует оглушительный, словно взрыв, долгий и раскатистый непристойный звук. Адвокат сразу же пытается как-то сгладить эту " милую" шутку. Он даже хочет использовать ее как звуковое сопровождение для своей речи:

- Вот вам одна из черт веселого нрава наших жителей, в чьих жилах течет римская и кельтская кровь... Эти люди славятся жизнерадостностью, великодушием, прямотой и упрямством. От божественного Данте до Ортегаса и Д'Аннунцио не счесть высоких талантов, воспевших этот край, и его сыновей, которые оставили вечный, неизгладимый след в искусстве, науке, политике, религии...

И вновь его прерывает громкий неприличный звук. Адвокат, не в силах скрыть досаду и раздражение, оборачивается к пустынным портикам. И громко вопрошает своего невидимого обидчика:

- Ну кто ты? Хочешь прослыть остряком, а показаться боишься.

Снимает шляпу. И долго стоит с непокрытой головой, глядя на безлюдную площадь.

- Да покажись же. Я готов встретиться с тобой лицом к лицу и ответить на твои издевки.

В исполненном достоинства ожидании Адвокат вновь оглядывает пустынную площадь. Но, так и не дождавшись ответа, поворачивается и, ведя рядом велосипед, направляется в глубь площади. Но каждый его шаг сопровождают все новые трубные звуки. Адвокат, удаляясь, разводит руками, как бы говоря: чтобы нанести человеку удар в спину, особой смелости не требуется.

Учеников четвертого класса гимназии [соответствует 8-му классу 10-летней школы] построили перед зданием, сохранившимся еще со средневековья, - сфотографироваться " на память". У всех окон гимназии, выходящих во двор, столпились ученики других классов и с любопытством глядят на них. В группе человек пятнадцать; фотограф изо всех сил пытается расположить их перед объективом в каком-то порядке.

Директор гимназии Зевс, потрясая длинной, огненно-рыжей бородой, беседует с учителями, ожидающими, когда их пригласят фотографироваться.

Среди учеников - второгодник Бочка, парень из крестьянской семьи. Он старше всех своих товарищей. Девочки немножко побаиваются его. В кармане у него лягушка: он показывает ее стоящему рядом приятелю. Здесь и Ганди, высокий, худой, с большими черными глазами, глядящими из-под длинных вихров. А вот толстый косоглазый Вонючка. Рядом с ним Жердь; он в белой рубашке и при галстуке.

Как всегда, самый неугомонный из всех - Бобо. Он щиплет товарищей, переходит с места на место, то тут, то там садится на корточки, разрушая композицию группового портрета. Все это игра, которую он ведет на расстоянии. Временами, словно ненароком, Бобо поглядывает на окно третьего этажа, где смеется, наблюдая его выходки, хорошенькая девочка - Нардини.

Наконец фотограф, тощий человечек в больших, как у Гарольда Ллойда, очках, приглашает учителей занять места по бокам расставленной в три ряда группы.

Физик - толстяк, напяливший два свитера, и синьорина Леонардис учительница математики - становятся с левой стороны.

Директор Зевс, дон Балоза - преподаватель закона божьего - и учитель греческого языка, прозванный за свой тоненький голосок Писклей, занимают позицию справа.

Но в тот самый момент, когда фотограф, испустив вопль: " Спокойно, снимаю! ", уже готов щелкнуть затвором, Бобо симулирует припадок, вновь нарушая с таким трудом составленную композицию. И тут вмешивается директор Зевс. Он награждает Бобо парой тумаков - у того голова мотается из стороны в сторону, - а затем яростным взглядом пригвождает его к месту.

Именно такое выражение лица директора и запечатлел групповой снимок. На фотографии мы видим его грозный, чтоб не сказать кровожадный, взор, устремленный на Бобо, который замер, вытянувшись по стойке " смирно" и глядя прямо перед собой.

Урок физики

Из отверстия, проделанного в черном ящике, выбивается лучик света и освещает шар, укрепленный на небольшом стеклянном основании. Шарик отбрасывает овальную тень на стоящий рядом экран.

Мы слышим голос учителя физики Бонджованни и время от времени видим его руку, появляющуюся в световом поле, - каждое слово он подчеркивает выразительным жестом.

- Как вы можете убедиться, тень по своим размерам кажется больше, чем отбрасывающий ее предмет, что является результатом дивергенции, то есть расхождения лучей, которые испускает источник света. Ясно? Откройте окна.

В классе поднимается гвалт. Одно из окон распахивают Бобо и Бочка. Еще два - другие ребята. Окна почти что упираются в стены высоких домов напротив, отчего в классе постоянно царит полумрак.

За партами школьники, которых мы недавно видели во дворе. Среди них две девочки - одна маленькая, худенькая, неугомонная; другая - толстая, бледная и смиренная, как монахиня.

Учитель стоит за кафедрой, на которой в беспорядке громоздятся самые разные предметы для опытов: слепок человеческого уха, сигара, морковка, которую учитель то и дело подносит ко рту и откусывает по кусочку. Потом он ставит ногу в грязном башмаке на сиденье стула и начинает завязывать шнурок.

Урок математики

Учительница математики нарисовала на доске два прямоугольных треугольника.

- Если на сторонах прямого угла C' взять два отрезка, то C'A'CA, а C'B'CB.

Она быстро пишет эти буквы на доске, и ее мощная грудь вздрагивает и колышется под легкой тканью блузки.

Ребята, только что упиравшиеся ступнями в нижние перекладины парт, теперь осторожно опускают ноги на пол и начинают тихонько ими перебирать; парты, словно сами по себе, едут к доске.

Главный зачинщик - Бочка. Он бесшумно скользит на своей парте впереди, а за ним движется весь класс,

Учительница продолжает давать объяснения и писать на доске, по своему обыкновению резко, нервно, порывисто, и ее обширный бюст вибрирует и подпрыгивает все сильнее.

- Как мы уже сказали, если квадрат одной стороны треугольника равен сумме квадратов двух других его сторон, то угол, заключенный между этими двумя сторонами, является прямым. Отсюда следует, что два треугольника: ABC и A'B'C' - подобны, а поскольку угол C' - прямой, то прямым будет и угол C.

Она поворачивается и неожиданно видит придвинувшиеся к ней почти вплотную парты. На месте, посреди класса, осталась только одна парта, за которой сидят две девочки.

Урок истории

Учитель истории вызвал Бобо. Вопросы и ответы звучат так, словно это не урок, а какая-то викторина. Преподаватель - худенький человечек, похожий на усталую лошадь. Он непрерывно курит. Затянувшись, он вынимает сигарету изо рта, задает вопрос, потом вновь затягивается. Говорит он вполголоса, совершенно безразличным тоном. Единственное, что по-настоящему волнует учителя: как бы не уронить пепел с сигареты. Но он любит, чтобы столбик пепла был как можно длиннее.

- Чей сын Друз?

- Тиберия.

- Куда удалился Тиберий, когда отошел от управления государством?

- На Капри.

- Убийство Агриппины?

- Шестьдесят девятый.

Учитель делает пометку на лежащем перед ним листке. Бобо, обеспокоенный этим, спрашивает:

- Что, разве не в шестьдесят девятом?

Учитель медленно вынимает изо рта сигарету, следя за тем, чтобы не стряхнуть пепел. И говорит вполголоса:

- Нет. В пятьдесят девятом.

Бобо с досадой ударяет кулаком по кафедре, отчего столбик пепла обламывается и падает. Учитель в отчаянии закрывает лицо руками. И, не в силах сдерживаться, начинает истерически кричать:

- Я с тобой с ума сойду! Ты меня доконаешь!

Урок родного языка

Вонючка следит взглядом за мухой. Жердь чешет руку. Бочка расстегнул штаны и любуется тем, что там увидел.

Солнечный луч неожиданно освещает кафедру. Он падает из крайнего окна, чудом пробившись через заслоны высоких стен. Сквозь пляшущие в воздухе пылинки мы видим лицо учителя, он щурится от яркого света. Мы слышим его хриплый, простуженный голос и видим, как вылетающие изо рта брызги слюны сталкиваются с танцующими пылинками.

- " И она распустила свои шелковые косы на трепещущую грудь..." Ну, и так далее, и так далее.

Ребята за первой партой прикрывают лица носовыми платками, чтобы защититься от слюны декламирующего учителя.

Директор

Лицо директора гимназии Зевса. Злющим взглядом сверлит он одного за другим сидящих в классе учеников. На физиономии у него застыла постоянная угроза. Так и кажется, что он все время твердит: " Все вы у меня в кулаке! Всех вас вижу насквозь! "

Наконец, достигнув максимума тишины и внимания, он начинает урок грозным, рокочущим басом, скандируя для внушительности каждое слово:

- Аль-бу-ин под-пи-сал мир!..

Урок закона божьего

Дон Балоза ведет урок с закрытыми глазами. То и дело он обмахивается платком, который не выпускает из рук.

- Иисус представляет нам бога в виде отца. Бог - это отец всех людей. Но прежде всего он отец Иисуса. Иисус не присоединяется к всеобщему зову: " Отче наш! ", а взывает: " Отец мой! "

Ученики слушают рассеянно, с отсутствующим видом. Мысли их витают где-то далеко.

Кто зевает, кто опустил голову на крышку парты. Слова дона Балозы повисают в воздухе:

- Иисус прежде всего сын божий. Он обладает таким же могуществом, как и его отец...

Бочка пытается дотянуться до сидящей впереди девочки. Вонючка и Жердь на цыпочках выходят из класса. Дон Балоза закругляется:

- А кроме того, существует еще дух святой, которого следует рассматривать в том же плане, что и отца и сына. Он, как и они, есть бог. Существует лишь один бог, но он в то же время и Иисус, и святой дух. Вот почему мы говорим, что бог триедин, то есть един в трех ипостасях...

Наконец священник открывает глаза и с удивлением видит, что класс опустел. На местах остались лишь две девочки.

Урок греческого языка

Пискля с большим пафосом декламирует по-древнегречески стихотворение Архилоха. Он почти в экстазе.

- Эпта некрон гар пезонтон ус эмарпсамен позйн кейлиой фонэес эймен... [семеро мертвыми пали, когда мы пешком их настигли, а нас - их убийц тысяча было... (древнегреч.)]

Затем смотрит на Бобо и повторяет специально для него особенно труднопроизносимое слово:

- Эмарпсамен.

Бобо, весь напрягшись и вспотев от усердия и страха, пытается повторить:

- Эмарп...

Но язык не слушается, и с губ его срывается звук, не только неблагозвучный, но почти что непристойный.

Класс разражается смехом. Бобо оглядывается на товарищей и говорит с притворным раздражением:

- Не смейтесь, идиоты, у меня и так ничего не получается.

Затем вновь поворачивается к Пискле, который смотрит на него с добродушным и снисходительным видом. Учитель даже слегка растроган его упорным стремлением справиться с нелегкой задачей. Бобо просит:

- Пожалуйста, повторите еще раз...

- Эмарпсамен. Обрати внимание на положение губ и языка... Эмарпсамен...

Бобо собирается с силами и совершает новую попытку:

- Эмарп...

Но вновь язык его подводит, и с губ срывается негромкий звук, вызывающий в классе дикий хохот. Мальчишки хохочут неестественно, преувеличенно громко. Один даже катается по полу от смеха. А Бобо снова оборачивается и говорит:

- Ну перестаньте, прошу вас... вы же видите, как это трудно...

Пискля вновь повторяет трудное слово:

- Эмарпсамен, эмарпсамен... Попробуй и ты быстро произнести два-три раза подряд, без перерыва... Может быть, в первый раз ты и ошибешься, но потом поправишься... У тебя обязательно получится...

Бобо несколько секунд молчит, чтобы вновь получше сосредоточиться. Потом решительно приступает:

- Эмарпс...

Вместо двух последних звуков опять раздается нечто неприличное, но теперь уже куда отчетливее. Бобо пытается произнести хотя бы только " псамен", но всякий раз изо рта вырывается одно и то же.

Он издает эти звуки все быстрее и быстрее, упорно и нахально, прямо в лицо учителю, который наконец начинает подозревать, что над ним насмехаются. Лицо у него мрачнеет, и, чтобы избавиться от Бобо, он кричит:

- Иди на место! Садись!

Урок рисования

Ученики по очереди зажимают пальцем нос. Учительница рисования смотрит на них, и на ее плоском, как камбала, лице отражается изумление. Бобо поднимает руку.

- Разрешите выйти! Вонючка воздух испортил!

Вонючка развалился на парте как свинья. Покраснев, он поднимает голову и, водя во все стороны своими косыми глазами, обиженно возражает:

- Ну что ты врешь!

Уборные

Бобо шествует по длинному широкому коридору, куда выходят двери классов. Заходит в уборную. Глубоко и облегченно вздыхает, словно наконец нашел спокойный уголок. Из кабинок, отгороженных невысокими, не доходящими до потолка дверями, слышится тихое журчание воды.

Он подходит к окну, из которого виден бескрайний простор голубого неба. Смотрит вниз, во двор. В одном из окон замечает женщину, разбивающую над сковородкой яйцо. Доносятся голоса; люди свободно идут по улице - каждый, куда ему надо. Над низкими крышами в воздухе плывет запах моря. Бобо мечтательно говорит про себя: " Интересно, есть ли кто сейчас на берегу? "

==

Набережная и пляж совсем пусты. Там царит ничем не нарушаемая тишина. Все невесомо, неподвижно, словно застыло. Но вдруг нереальность этого пейзажа, напоминающего полотна художников метафизической школы [направление в итальянской живописи 30-х годов, главой которого был художник Джордже Де Кирико (1888-1978)], нарушает резкий грохот мотоцикла, мчащегося на бешеной скорости. По безлюдному молу как угорелый летит, пригнувшись за рулем и как бы слившись воедино со своей машиной, Черная Фигура. Душераздирающе визжат тормоза: мотоцикл останавливается в полуметре от края. Испуганно взлетают чайки. И хотя вокруг нет никого, кто мог бы ему поаплодировать, Черная Фигура все равно доволен.

Он разворачивает мотоцикл и несется в обратную сторону, выписывая немыслимые кренделя и временами едва не касаясь ограждающих мол слева цементных блоков. Чуть не врезавшись в стену, отделяющую мол от порта, он на полном ходу резко сворачивает на улочку, ведущую в город, и постепенно треск его мотоцикла затихает вдали.

В это время из-за дюн появляется Лисичка - та самая загадочная девушка, которую мы уже видели на празднике, когда жгли костры. Она бредет, глубоко погружая босые ступни в песок, и своим хрипловатым голосом зовет:

- Фуманчу! Фуманчу!

Она вертит во все стороны головой, пристально вглядываясь своими прозрачными, фосфоресцирующими глазами в простирающуюся перед ней холмистую песчаную пустыню.

Сделав еще несколько шагов, девушка вновь повторяет свой зов, видимо, она ищет кошку. Но ленивые жесты, неспешная походка говорят о том, что поиски кошки - всего лишь предлог бесцельно побродить по дюнам. На вершине нагретого солнцем песчаного холмика она наклоняется, чтобы снять вцепившуюся в ногу колючку.

С лесов строящегося неподалеку дома несколько каменщиков окликают девушку, машут ей. Лисичка на них и не глядит. Поднимается и не спеша уходит, продолжая звать свою кошку:

- Фуманчу! Фуманчу!

Со строительной площадки синьор Амедео наблюдает за рабочими, готовящими раствор цемента и загружающими его в бадью: ее на канатах спускают сверху два других строителя. Синьор Амедео закуривает сигару и идет дальше, пробираясь между штабелями кирпичей, деревянными балками, длинными железными рельсами.

В одном из узких проходов перед ним вдруг вырастает Лисичка: она глядит на него в упор, не скрывая своего волнения. Синьор Амедео кусает кончик сигары. Улыбается и с легким вздохом спрашивает:

- Ну, тебе чего?

Прислонившись спиной к штабелю кирпича, она отвечает:

- Я потеряла кошку.

Амедео глубоко затягивается сигарой, словно хочет скрыть лицо за облаком дыма.

- Тут ее нет. Ну же, будь умницей, уходи.

Лисичка искоса бросает на него взгляд. Поднимает колено, чтобы упереться ногой в кирпичи, а может, для того, чтобы немного повыше приоткрылась нога.

- Жарко... Вы не чувствуете, как потеплело?

Отец Бобо не отвечает. Лишь лениво машет рукой: уходи, мол. Лисичка медленно отделяется от кирпичей, плавно проскальзывает мимо Амедео, едва не коснувшись его, и скрывается за грудой балок, потом вновь показывается из-за Дюн и наконец уходит прочь. Отец Бобо провожает ее взглядом - он по-прежнему держит в зубах сигару, но затаил дыхание и не затягивается.

Потом он возвращается на площадку и поднимается по мосткам на самый верх, на плоскую крышу дома.

Каменщики, усевшись кто где, обедают; одни едят хлеб с луком, другие хлеб с тушеными овощами. Выдубленный солнцем, высушенный, как чернослив, рабочий говорит остальным:

- Мой отец клал кирпичи, мой дед клал кирпичи, я кладу кирпичи. Тысяча, десять тысяч, горы кирпичей. Черт возьми, сколько кирпичей! А своего дома у меня так и нет!

Остальные каменщики выражают свое одобрение этому крику души нечленораздельным, но достаточно красноречивым мычанием. Что может сказать на это отец Бобо - подрядчик, он же старший мастер?

- Совершенно верно. И я был таким же, как все вы, тоже ничего не умел, а потом постепенно, мало-помалу, дошел до старшего мастера... Ах дорогой мой, необходимо терпение... ничего не достичь вот так, с ходу, раз-два!.. Надо стараться, вкалывать... - И, повернувшись, начинает спускаться по крутым мосткам.

Нынче, как и каждый вечер, все жители городка вышли прогуляться по Главной улице, которая соединяет две городские площади - Луговую и Муниципальную.

Толпа идет двумя встречными потоками в обе стороны; все шествуют медленно, словно это крестный ход.

Кого тут только нет: мальчишки, девчонки, юноши, девушки, дамы и господа - проплывают, словно парад-алле на цирковой арене; десятки раз они раскланиваются друг с другом, останавливаются перед витринами магазинов и затем вновь продолжают путь по двое, вчетвером, изредка в одиночку...

Директор гимназии Зевс, который тоже, прихрамывая, бредет по Главной улице, сверлит Бобо и его приятелей исполненным угрозы взглядом полицейского.

И недаром: ребята, ни на шаг не отставая, следуют за Угощайтесь, величественно выступающей в сопровождении своих двух сестер. Мальчишки зачарованно и конфузливо наблюдают за мягким, плавным колыханием ее пышных бедер: их изящные движения напоминают ритмичную работу огромных паровозных колес и поршней, И, чтобы побороть обуревающее его волнение, Бобо сопровождает каждое из этих потрясающих движений глубоким выдохом, подражая пыхтенью паровоза. Угощайтесь сохраняет полнейшую невозмутимость. Встречные при ее появлении улыбаются и подмигивают; в этих взглядах можно прочесть приятные воспоминания и недвусмысленные намеки... Она тоже временами улыбается в ответ - лукаво и снисходительно. Сестры, гордые и довольные, греются в лучах ее славы.

Вдруг Бобо и его дружки застывают как вкопанные перед большим окном какой-то конторы. Через стекло виден заваленный бумагами письменный стол, а за ним сидит чиновник лет пятидесяти в двух парах очков: одна на носу, другая поднята на лоб. Мальчики рассматривают чиновника долго и неумолимо. Оторвавшись от документов, которые внимательно изучал, он тоже глядит на них. Без сомнения, мы - свидетели ежевечерней шутки. Это что-то вроде " гляделок": кто выдержит дольше. Внезапно чиновник вскакивает и, изрыгая проклятия, кидается к двери, чтобы схватить одного из этих паршивцев. Но Бобо и его товарищи удирают, свернув в узкий переулок.

Запыхавшись, они вваливаются в лавку, где продают птиц, клетки, собачьи поводки, просо и все необходимое для домашней живности. Хозяйка лавки с опаской смотрит на ворвавшихся подростков. Бобо спрашивает:

- У вас имеются в продаже какаду?

- Нет-нет, какаду нет, - поспешно отвечает хозяйка.

Ее пронзительный голос срывается и дрожит, совсем как крик попугая. Мальчишки, расхохотавшись ей в лицо, выскакивают из лавки и вновь вливаются в струящуюся по Главной улице людскую реку.

Шишка в высшей степени элегантен: на нем фашистская форма, в руке стек. Со всеми встречными женщинами, даже если они идут под ручку с мужьями, он здоровается коротким: " Привет! " С Угощайтесь обменивается долгим, заговорщическим взглядом.

Угощайтесь с сестрами идет дальше. Она останавливается у кинотеатра " Молния" и изучает афиши. Рядом с ней вырастает владелец " Молнии", господин лет пятидесяти, с черными усиками, который глубоко убежден, что он - вылитый Рональд Колмен.

- Когда будет фильм с Гэри Купером? - спрашивает у него Угощайтесь.

- В воскресенье.

С удовлетворенным видом она продолжает прогулку.

Среди праздной толпы бредет в плаще из грубой ткани крестьянин - он оглушен и растерян, как выпущенный на арену бык.

Адвокат, по-прежнему держа руль своего велосипеда, указывает на мемориальную доску под одним из окон и произносит шепотом:

- Гарибальди! - Потом, сделав несколько шагов в людском водовороте, останавливается и созерцает палаццо графини Какарабос. Прикрыв рот ладонью, чтобы никто, кроме нас, его не услышал, он доверительно шепчет: Пятнадцатый век!

Затем указывает на каменный балкончик, прилепившийся сбоку к другому зданию, на углу узкого переулка. И с гордым видом улыбается, как бы подчеркивая огромную ценность этого редкостного архитектурного памятника. Двигается дальше, как всегда высоко подняв голову и не обращая никакого внимания на окружающих, но тотчас вновь останавливается. Прислонив к животу велосипед, он обеими руками описывает в воздухе дугу. И вполголоса поясняет нам:

- Двойное окно!

И впрямь под самой крышей мы видим старинное, диковинное окно с полукруглым верхом, разделенное посередине тонкой колонной.

Угощайтесь с сестрами восхищенно разглядывает кольца и часы, выставленные в витрине ювелира. Но вдруг вновь встречается взглядом с Шишкой, чье отражение возникает в витрине. Дешевка тоже уставился на драгоценности, вернее, делает вид, что уставился. Рассматривая их, он произносит шепотом, но достаточно громко, чтобы могла услышать стоящая рядом Угощайтесь:

- Стоит мне захотеть, и ты забеременеешь от одного моего взгляда.

Угощайтесь вместе с сестрами уходит.

Дешевка глядит им вслед, потом переходит на другую сторону улицы, где у входа в фотографию неподвижно, словно манекен, с сигаретой во рту застыл Джиджино Меландри - местный красавчик. В руке у него телеграмма. Когда подходит Дешевка, он показывает ему телеграмму.

- Это от той, из Цюриха. " Приезжай немедленно больше не могу точка".

В этот вечер на Главной улице происходит нечто, вызывающее особое оживление: вдали слышится скрип извозчичьей пролетки. Это Мадонна - так его прозвали за необъятные габариты.

Гуляющие выстраиваются шеренгой вдоль витрин магазинов по обе стороны улицы, чтобы дать дорогу пролетке, везущей проституток для публичного дома: его состав в обязательном порядке сменяется каждые полмесяца. Размалеванные девицы курят сигареты в длинных мундштуках, сидя нога на ногу.

Дора, хозяйка заведения, важно и гордо восседает на облучке рядом с Мадонной, который правит лошадью с хмурым видом, словно желая показать, что не имеет к своим пассажиркам никакого отношения.

Завсегдатаи Коммерческого кафе сгрудились у двери. Некоторые дамы отворачиваются. Зато все остальные жадным взглядом провожают пролетку, следующую по Главной улице и поднимающую волну желаний. Вдогонку несутся восхищенный шепот, выкрики, непристойные шутки.

Время уже позднее. В мгновение ока Главная улица пустеет. Все расходятся по домам - пора ужинать. Но для кое-кого прогулка еще не окончена: Черная Фигура, согнувшись над рулем мотоцикла с зажженными фарами, преодолевает короткий отрезок Главной улицы и исчезает в глубине Луговой площади.

После ужина Главная улица опять немного оживает. Но теперь прохожие шагают торопливо, ныряя в двери кафе или кино. В полночь город вымирает полностью.

Все окна закрыты ставнями. Цепочку повисших над улицей фонарей чуть заметно колышет ветер, и фасады домов то выступают в их тусклом блеске, то снова погружаются в ночную тьму. Этой ночью покой Главной улицы нарушает медленно движущаяся автоцистерна. Ее владелец Карлини - городской золотарь по прозвищу Одеколон. Это пятидесятилетний приземистый человек с приплюснутым носом и огромными, зияющими ноздрями. Цистерна сворачивает в длинную подворотню у палаццо графов Какарабос и въезжает во внутренний двор, где ее поджидает доверенный человек графини, вероятно, камердинер, с большим ацетиленовым фонарем в руках.

Карлини вылезает из кабины и начинает не спеша раздеваться, пока не остается в одних кальсонах. Одновременно он спрашивает камердинера:

- Что упало?

- Брильянтовое кольцо госпожи графини.

- В котором часу это произошло?

- Графиня отправилась в уборную ровно в шесть часов вечера и в десять минут седьмого уронила перстень в унитаз.

Карлини вооружается крюком и очень ловко поднимает одну за другой четыре цементные плиты, закрывающие выгребную яму. Камердинер сразу же подносит к носу платок. Однако продолжает светить Карлини фонарем; а золотарь спускает ноги в люк и по грудь погружается в темную жижу. Как ни в чем не бывало он принимается долбить окаменевшие слои нечистот, пытаясь найти кольцо. Видя, что камердинер прикрывает лицо платком, Карлини говорит ему невозмутимо и рассудительно:

- Я считаю, что нет никакой разницы между ароматом и вонью: и то и другое - лишь оттенки понятия " запах". Может быть, если бы нас приучили, что аромат - это плохо, а вонь - хорошо, дела на свете шли бы совсем по-другому. И почему это люди не терпят дерьма?! Ведь оно такой же продукт нашего организма, как и мысль!..

На втором этаже зажигается окно, и мягкий свет озаряет старинный кессонный потолок. На фоне окна вырисовывается фигура графини в пеньюаре. Тихим, как вздох, голоском она говорит:

- Я полагаюсь на тебя, Карлини... Найди мне его. Я им очень дорожу... Это семейная реликвия.

Карлини стоит на дне зловонного колодца и внимательно шарит руками вокруг себя, перебирая один за другим все плавающие на поверхности этой отвратительной жижи комочки. Время от времени графиня окликает его, нежно и печально:

- Ну как, Карлини, нашел?

Карлини сощурил глаза и весь напрягся, стремясь придать большую чувствительность пальцам и ощупывающим дно ступням. Он отзывается почтительно, но не отвлекаясь от работы:

- Еще нет.

Не проходит и минуты, как графиня вновь с тоской спрашивает:

- Ну как, Карлини, нашел?

Но и на этот раз в воздухе повисает скупое " нет", содержащее в себе некоторый проблеск надежды.

Обедают на кухне, узкой и длинной, как кишка, - повернуться негде. За столом Бобо, его младший брат, на углу, рядом с синьорой Мирандой, сидит дедушка (он не ест, потому что, как всегда, уже обедал утром, в одиннадцать часов). Тут же Дешевка - братец синьоры Миранды, а во главе стола синьор Амедео, без пиджака, но в шляпе.

На первое сегодня суп. Посреди стола дымится большая миска. Миранда разливает суп по тарелкам. Бобо тянется за бутылью, чтобы налить себе воды, но его руку перехватывает отец и говорит:

- До супа не пьют.

У кухонного стола, служащего продолжением раковины, стоит служанка. Она повернулась спиной к обедающим. Это разбитная и аппетитная деревенская девчонка - зовут ее Джина. Дедушка гладит ее пониже спины и говорит:

- На столе не хватает ложки.

Она резко оборачивается и хлопает ладонью по нахальной руке.

Бобо, его братишка, отец - все держат ложки с супом у рта и дуют, чтобы остудить. Дешевка поставил свою тарелку рядом с пустой тарелкой для второго: он единственный, кто охлаждает суп, переливая его ложкой из одной тарелки в другую. Дедушка наблюдает за обедающими. Потом вдруг спрашивает:

- А соли достаточно?

Отец Бобо, уже снявший пробу, утвердительно кивает.

Джина, протиснувшись между сидящими рядом братьями, собирается унести со стола супницу. Бобо с зажатой в руке ложкой высоко поднимает согнутый локоть, чтобы дотянуться до груди служанки. Но, получив от родителя подзатыльник, Бобо обливает супом куртку.

В этот момент дедушка поднимается и говорит:

- Пойду на минутку выйду.

Джина ставит перед синьором Амедео большое блюдо с вареной курицей. Бобо тут же тянется к нему вилкой. Отец резко, словно отсекая ножом, бьет его по руке и бранится сквозь зубы.

- Я хотел взять крылышко, - хнычет Бобо, дуя на руку.

- А получишь вилкой по лбу.

Синьор Амедео накладывает второе себе, потом передает блюдо жене, которая кладет кусочек Дешевке и дает одно крылышко Бобо, а другое младшему сыну.

Возвращается дедушка, садится и объявляет:

- Теперь я чувствую себя лучше.

Брат Бобо разражается неестественно громким, деланным смехом.

Амедео срывает с груди салфетку, комкает и в сердцах швыряет ее в лицо сыну.

Дешевка ест молча.

Он сосредоточенно трудится над ножкой, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Дедушка, указывая на обглоданную косточку, говорит:

- На ней еще осталось мясо.

Потом опять проводит ладонью по заду Джины, которая на этот раз не на шутку рассердилась и кричит:

- Что вам мой зад - чаша со святой водой?!

Внезапно раздается звон колокольчика у входной двери. Миранда идет открывать. Отец Бобо раздраженно бормочет:

- Черт бы их всех побрал, не дадут пообедать спокойно!

На пороге появляется Миранда и, обращаясь к мужу, говорит:

- Это кавалер Бьонди. Просит тебя на два слова.

Амедео так низко наклоняется над столом, будто хочет впиться в него зубами, и меж тарелок и стаканов прокатывается яростное, приглушенное проклятие:

- Агарабарданарабембо!

Затем он резко встает и, раздраженно пыхтя, выходит из кухни.

Брат Бобо роняет на пол вилку и получает возможность заползти на четвереньках под стол. Он выныривает по другую сторону стола, поближе к двери. Но ему приходится поспешно вернуться на место, так как у входа в кухню уже слышатся шаги отца.

Синьор Амедео как ни в чем не бывало садится снова за стол. С невозмутимым видом отпивает из своего стакана глоток вина.

- Хорошее это " Санджовезе".

Ставит стакан. Вытирает рот салфеткой. Потом обращается к Бобо дружески, почти ласково:

- Ты вчера вечером ходил в кино?

- Да, папа, там было очень здорово.

- А что показывали?

- Фильм про индейцев... Белые, американцы, хотели построить железную дорогу, а краснокожие...

Но тут отец, подскочив, хватает его за шиворот.

- А ты там чем занимался?

Бобо отвечает жалобно, чуть не плача:

- Я? Ничем, папа.

Он вырывается, наконец ему удается выскользнуть, и он удирает в сад, преследуемый разгневанным папашей.

Скатившись с лестницы, Бобо сворачивает за угол дома, оглядывается и видит, что отец гонится за ним по пятам. Вновь бросается бежать и, достигнув другого угла, опять оглядывается. Он тяжело дышит, и по лицу видно, что он здорово напуган. Отец тоже останавливается. Он весь дрожит от слепой ярости, с которой не в силах совладать.

- Стой! А ну иди сюда, свинья поганая! Висельник проклятый!

- Ага! Я подойду, а ты меня по шее!

- Да я тебе все кости переломаю!

Амедео рвется вперед, пытаясь поймать сына, но тот снова ускользает. Бобо бегает вокруг дома, жалобно вереща:

- Это не я!

- С завтрашнего дня никакой школы, никаких денег, будешь ходить со мной на стройку и работать чернорабочим!

- Ладно.

- Я тебе покажу " ладно", чертово отродье!

Вот появляется и Миранда. Выходит на крыльцо из кухни и говорит:

- Амедео, успокойся, тебя соседи слышат.

- Ты мне скажи, от кого ты прижила этого змееныша! Я в его возрасте уже три года работал.

Ему отвечает Бобо:

- Слыхали, ты работал могильщиком. Старая песня, папа.

Отец в последний раз бросает на него полный бешенства взгляд и, поднимаясь по лесенке, говорит жене:

- В своем доме, черт подери, я веду себя как хочу. Понятно?

Он входит в кухню, останавливается и видит Дешевку, который все так же невозмутимо продолжает обедать. Амедео долго молча смотрит на него в упор, и взгляд его выражает нескрываемое презрение и отвращение. Миранда берет тарелку Бобо, чтобы отнести ему еду в сад. Муж спрашивает с угрозой:

- Куда ты? Поставь тарелку на место. Не то, смотри, я тут все разнесу.

Теперь нервы не выдерживают и у Миранды. Она кричит:

- Да скажешь ты наконец, что он натворил!

Муж выскакивает в коридор и возвращается с шляпой в руках.

- Это шляпа кавалера Бьонди. " Борсалино" [всемирно известная фабрика шляп]. Он меня заставил за нее заплатить! На, понюхай!

И сует шляпу под нос жене.

- Этот бандит, твой сыночек, в кино с балкона налил прямо на голову кавалеру Бьонди. Мне пришлось отдать ему три скудо!

- А я уверена, что это не он. Наверно, кто-нибудь из этих бездельников, его приятелей.

- Перестань защищать этого оболтуса! Что один мерзавец, что другой! Все твое воспитание! Уголовников растишь!

Миранда вопит, как с цепи сорвалась:

- Ну так сиди сам дома и воспитывай! Повоюй-ка с ними с утра до вечера! Вы меня все с ума сведете! Вот возьму да отравлю вас всех! Насыплю в суп стрихнина!

Дедушка выходит из кухни в гостиную. Взявшись обеими руками за спинку стула, он считает:

- Раз, два... три!

При счете " три" он издает громоподобный звук.

Миранда, вся растрепанная и потная, в отчаянии всплескивает руками.

- Сил больше нет! Я покончу с собой. Умру одна! И немедленно!

Выбегает в коридор, распахивает дверь уборной и запирается изнутри.

Муж кричит ей вслед, что раньше он покончит с собой. И обеими руками пытается разорвать себе рот. Потом дает выход своей ярости в целом потоке богохульств и проклятий, которые словно срываются с катапульты:

- О мадонна, черт побери! Так-растак-перетак!

Хватается руками за край скатерти и стаскивает ее на пол вместе с мисками, тарелками, бутылками, стаканами...

Дешевка успевает вовремя приподнять свою тарелку и вилку; скатерть выскальзывает из-под прибора, не нарушая его трапезы. Братишка Бобо тоже не теряет спокойствия - напротив, вся эта суматоха его забавляет, и он нахально хохочет во всю глотку - точь-в-точь так, как мы уже слышали прежде.

Час спустя дверь уборной открывается, и на пороге возникает Миранда. С видом жертвы она бредет по коридору на кухню.

В кухне Джина, напевая вполголоса танго " Района", раскладывает по столу осколки разбитых тарелок и стаканов. Дедушка всякий раз, как она наклоняется, чтобы поднять их с пола, любуется открывающимся зрелищем.

Миранда строгим, деловым тоном спрашивает у служанки:

- Сколько разбито тарелок?

- Пять.

- А стаканов?

- Три.

- Все равно ему платить придется.

И уходит. Дедушка указывает на пол возле раковины.

- Вен там еще осколок.

Джина наклоняется, пытаясь найти его, а дедушка впивается взглядом в ее ноги, открывшиеся до самых ляжек, перетянутых резинками. Джина выпрямляется, насмешливо смотрит на него и заявляет:

- Вы меня уж в третий раз заставляете наклоняться, чтобы посмотреть, чего у меня там. А что вам теперь нужно, кроме грелки? Ведь одной ногой в могиле стоите.

И ухмыляется. Дедушка берет ее за локоть и злобно, со свистом шепчет:

- Кто? Я? Ну это еще неизвестно. Но ты запомни, душа моя, если я и умру, то не от голода!

Джина вырывается и уходит, вызывающе качая бедрами, и тут ее опять настигает рука дедушки: он звонко шлепает ее по заду.

Крупным планом искаженное криком лицо учителя физкультуры. На голове у него фуражка с фашистским орлом.

- На караул!

Длинная шеренга авангардистов [название организации фашистской молодежи], выстроенная на привокзальной площади лицом к зданию вокзала и застывшая неподвижно, единым движением вскидывает винтовки. Вдоль шеренги, как на смотре, идет в сопровождении учителя сам Шишка. Среди замерших по стойке " смирно" парней мы видим и Бобо: ему нелегко дается эта вынужденная неподвижность. Шишка останавливается и салютует перед штандартом с фланга шеренги, а затем направляется к подъезду вокзала. Учитель физкультуры поворачивается и командует:

- Смир-но! Напра-во! Правое плечо вперед, шаго-ом марш!

Взвод, выполняя команду, следует за учителем в здание. Двое барабанщиков по бокам знаменосца со штандартом выбивают маршевый ритм, гулко разносящийся под сводами вокзала.

Перрон заполнен людьми в фашистской форме, в воздухе полощутся флаги: широкая черная полоса рядом с залитыми солнцем железнодорожными путями. Под грохот барабанов занимают свое место среди встречающих и авангардисты. Воздух дрожит от грубых окриков, резких команд, пронзительных призывов трубы.

Мы видим Сыновей волчицы, балилл (среди них братишка Бобо), Юных итальянок, Итальянских женщин [названия детских и женских фашистских организаций] во главе с учительницей Леонардис; сразу за ней стоят Угощайтесь и ее сестры, на сей раз совсем не накрашенные.

Отдельную группу составляют учителя, директор гимназии Зевс, священник дон Балоза. Вокруг коляски с безногим столпились инвалиды первой мировой войны - все в касках; а поодаль три ветерана гарибальдийских походов, одному, наверно, полтораста лет, а то и больше.

Здесь и Адвокат, выглядящий весьма элегантно в своей форме, и местная фашистская милиция [военные подразделения фашистской партии]: среди ее бойцов выделяется Дешевка. А позади пожилые фашисты - участники " похода на Рим" [бескровный государственный переворот, в результате которого в 1922 г. к власти в Италии пришел Муссолини] - в черных рубашках и женщины тоже в черном; рядом маячит гигантский бюст табачницы. А вот и берсальер [горный стрелок в итальянской армии] с фанфарой - он как раз трубит сигнал.

Звонок, возвещающий прибытие поезда, заставляет всех мгновенно умолкнуть. Обрываются и звуки фанфары. Последние распоряжения отдаются уже знаками или шепотом. Кто поправляет мундир, кто съехавшую феску [черная феска с кистью - головной убор фашистской милиции].

Двое служителей катят свернутую в рулон бархатную дорожку, расстилая ее до самого края перрона.

И вот вдали, на путях, показывается поезд: черный дымящий паровоз словно плывет по волнам пара. Состав подходит к перрону и останавливается.

Все с напряженным вниманием вглядываются в окна вагонов. Трижды трубит труба. А когда в одном из окон вырастает силуэт Федерале - руководителя областной федерации фашистской партии, под навесом перрона раздается воинственный гимн. Федерале совершенно лысый, пучеглазый, с торчащими кверху большими усами, острые концы которых сливаются с черными бровями.

Угощайтесь не отрывает от него взволнованного взгляда, у учительницы математики тоже возбужденно блестят глаза. Короче говоря, всех охватывает священный трепет. В этот момент гремит голос главного в Городке фашиста Шишки:

- Соратники, поприветствуем фашистским кличем нашего Федерале!

В ответ перрон оглашается громоподобным:

- Эйя-эйя-алала!

Братишке Бобо все вокруг кажется до ужаса огромным: мелькающие над головой руки с зажатыми в них кинжалами, реющие в вышине штандарты и знамена, громоздящиеся перед глазами крыши вагонов. До слуха его доносится отрывочная и бессвязная речь Федерале:

- Соратники... эта фашистская земля... глубокая борозда... бессмертный Рим... маяк человечества... судьба... победа... мы не свернем с пути...

Оглушительный грохот аплодисментов, вновь звуки фанфары, бой барабанов, команды, тут же кем-то отменяемые, начальство, шествующее по узкому коридору сквозь толпу... Угощайтесь во что бы то ни стало пытается проскользнуть поближе к эскорту Федерале. Пробираясь вперед, она истерически кричит:

- Я хочу до него дотронуться! Дайте мне до него дотронуться!

Один из немногих, кто не пошел встречать Федерале, - синьор Амедео. В этот час мы застаем его дома: он спускается с крыльца, ведущего в садик. Подходит к калитке, хочет открыть ее, но она заперта на ключ. Тогда он оборачивается к дому и раздраженно кричит:

- Миранда! Миранда!

Жена появляется на пороге не сразу.

- Кто запер калитку? - разъяренно рычит Амедео.

- Я.

- Так-растак-перетак!

Миранда спускается по ступенькам и подходит к мужу.

- Сегодня тебе лучше не выходить...

Неожиданно, словно только сейчас заметила, она развязывает и снимает с шеи мужа черный анархистский бант.

- Нечего красоваться.

- Ты что, думаешь, я испугался этих собравшихся на площади тараканов? Хватит, давай сюда ключ.

Миранда молча идет к дому, унося бант.

Муж окликает ее:

- Миранда!

Но она даже не оборачивается. Тогда он принимается вышагивать взад-вперед по садику, изливая в громких проклятиях переполняющие его горечь и ярость.

- Это просто неслыханно - запирать меня каждый раз дома, когда эти подонки устраивают свои вонючие демонстрации! Это верх издевательства над человеком!

Вдруг он останавливается и, оглядывая крошечный участок, отведенный под огород, замечает:

- Если тут не поливать, пропадет весь салат. Миранда!

Между тем из здания вокзала выходит на маленькую, залитую солнцем площадь все окружающее Федерале начальство, а следом - военизированные отряды. Федерале, словно что-то вдруг вспомнив, припускается бегом. За ним трусят рысцой все остальные.

Вдоль бульвара выстроились жители городка. Они рукоплещут. Болтаются вывешенные из окон флаги. Такое впечатление, что по мостовой, извиваясь, быстро ползет длинная черная змея. Звучит фанфара, задавая ритм бегу. Крупным планом перед нами лицо Шишки, который, задыхаясь, на ходу докладывает:

- Девяносто девять процентов населения записано в члены фашистской партии... У нас имеется... тысяча двести авангардистов и балилл... три тысячи Юных итальянок, четыре тысячи Сыновей волчицы... двенадцать тысяч фашистов... сорок четыре многодетные семьи...

Его физиономию сменяет вспотевшее лицо учительницы Леонардис. Она тоже с трудом переводит дыхание.

- Это изумительно... такой энтузиазм... он делает нас юными и в то же время древними-предревними. Юными - потому что фашизм омолодил нашу кровь своими светлыми идеалами... Древними - потому что... никогда еще так глубоко, как сейчас, мы не чувствовали себя сыновьями и дочерьми Рима...

Дешевка, который бежит в составе взвода фашистской милиции, орет во всю глотку, сопровождая свои слова выразительным жестом:

- Я вам одно скажу: по части баб Муссолини будь здоров!

Немного спустя на большом зеленом поле Юные итальянки выполняют в танцевальном ритме гимнастические упражнения по команде учителя физкультуры, стоящего на деревянной подставке с края поля.

- Р-р-раз, два, три, четыре... Пауза... Р-р-раз, два, три, четыре!..

Боже, до чего изящны движения Нардини! Руки ее движутся легко, словно молоточки по струнам фортепьяно. Бобо, стоя у кромки поля, внимательно, с восхищенным, мечтательным выражением наблюдает за ней. Наверно, сам того не замечая, он тоже плавно взмахивает руками, повторяя каждый жест Нардини.

Громкие аплодисменты с трибун, переполненных зрителями и представителями власти, награждают выступление Юных итальянок. Быстро построившись в колонну, они покидают поле.

А с краю уже выстроились авангардисты в трусах и майках; свою форму они сложили в сторонке аккуратными кучками, в одну линию, параллельную кромке поля. Среди них и Бобо. Маршируя с воинственным видом, под предводительством учителя, выходят они на зеленый прямоугольник. Воцарившуюся тишину нарушают отрывистые команды:

- Напра-а-во! Шаго-ом марш!

Отряд направляется прямо к трибунам. Но Бобо по ошибке в полном одиночестве вышагивает в противоположном направлении. Публика смеется. Кто-то из товарищей, скривив рот, окликает его:

- Бобо! Эй, Бобо!!!

Бобо в испуге и смущении поворачивается налево кругом. Поспешно, осыпаемый бранью, занимает свое место в рядах.

Отряд делится на три колонны, которые располагаются треугольником вдоль разложенной в середине поля огромной гирлянды цветов. Авангардисты наклоняются и начинают поднимать вверх на вытянутых руках эту колоссальную гирлянду.

По мере того как гирлянда поднимается, зрители видят, что это гигантский портрет дуче, составленный из многих тысяч цветов разных красок и оттенков. Темные цветы - для каски, шей, бровей и глаз, розовые - для губ, телесного цвета - для кожи лица, зеленые листья - для воротника мундира. В воздухе раздаются оглушительные аплодисменты - такие громкие, что заставляют трепетать лепестки несметного множества цветов, образующих портрет.

Все три группы авангардистов держат портрет на высоко поднятых палках. Бобо между двух соучеников, взволнованный, восхищенный, с головой погружен в царящую вокруг праздничную атмосферу... Однако перед взором его, оказывается, проносятся совсем иные картины...

Он видит себя и Нардини: взявшись за руки, они идут по длинной бархатной дорожке. За ними следует его брат с подушечкой, на которой лежат два обручальных кольца. У Нардини, хотя она по-прежнему в форме Юных итальянок, на голове длинная фата.

Они идут, освещенные солнцем, пока на них не падает какая-то огромная тень. Они останавливаются и поднимают глаза: перед ними высится портрет Муссолини. По цветам, образующим кожу лица, словно пробегает дрожь, цветочные губы раскрываются, и из огромного рта вырываются какие-то нечленораздельные глухие звуки... Потом мы различаем слова:

- Хочешь ли ты, авангардист Бобо Маркони, взять в жены Юную итальянку Альдину Нардини?

Еле слышным шепотом Бобо произносит традиционное " да". Он не в силах совладать с охватившим его волнением.

Воздух содрогается от рукоплесканий. Мы вновь видим Бобо - лицо у него залито слезами, он держит одну из палок, на которых укреплена гирлянда. В небе низко проносится самолет и разбрасывает над полем рой листовок, которые пляшут в воздухе, как обезумевшие бабочки.

К восьми часам вечера на городской площади еще ощутимы следы минувшего праздника. Из окон муниципалитета свисают полотнища флагов. У фонтана собралась кучка фашистов в форме; они слушают разглагольствования Мудреца. В глубине площади проходит, распевая, какая-то компания. Откуда-то доносятся даже звуки трубы. Мудрец чуть под хмельком.

- Соратники! - говорит он. - Нам обещали хлеб и работу. Но я вам скажу вот что: хлеб - оно, конечно, неплохо, но нельзя ли было бы заместо работы выдать нам вина? Не то сухой хлеб не лезет в глотку.

Общий хохот. Некоторые, пряча улыбку, отходят прочь. Один из чернорубашечников протягивает Мудрецу зажженную сигарету, Тот тянется за ней, но фашист, будто нечаянно, роняет сигарету в фонтан. Мудрец пытается поймать ее на лету, а все только того и ждали: пинками Мудреца сталкивают в воду.

На Главной улице тоже очень людно. Одни возвращаются домой, другие вышли прогуляться. Большинство в форме фашистских, организаций, многие молодые люди не успели переодеться и идут в спортивных костюмах. Две девушки с обручами. Бобо бредет, волоча за собой по земле фашистскую эмблему, которая тянется за ним, словно длинный хвост.

Перед Коммерческим кафе толпится народ, глазея на высоких чинов. Среди прочих и Угощайтесь. Она обменивается долгим взглядом с Шишкой, смотрящим на нее сквозь стекло из бара. Адвокат, держа руль велосипеда, беседует с учительницей Леонардис.

У стойки бара - все фашистское начальство. Иными словами, Шишка, Федерале, прочие избранные и их приближенные, в том числе инвалид войны в коляске. Шишка поднимает вверх палец и заказывает буфетчику:

- Мне рюмку " ферне". То же, наверно, и нашему дорогому гостю.

Остальные фашисты заказывают кофе.

У бильярда Дешевка с кием в руке. Он наносит удар, поражая шар противника, который описывает замысловатую кривую, но так и не попадает в лузу. Федерале с бокалом в руке подходит к бильярду.

Дешевка и его противник вытягиваются перед высоким начальством. Тот ставит бокал на борт бильярда, берет кий, который ему услужливо подает Дешевка, долго натирает его мелом и тщательно готовится нанести удар. Только он собрался ударить, как вдруг в кафе гаснет электричество. На мгновение воцаряется полная тишина, но затем сразу же слышится хор растерянных голосов. Кто-то говорит:

- Нет света во всем городе. Должно быть, какая-то авария.

В самом деле, Главная улица вся погружена в темноту. Это непредвиденное событие, пожалуй, даже создает повод для веселья. Люди оживленно перекликаются, раздаются взрывы смеха, там и сям вспыхивают огоньки зажженных спичек. Кто-то кричит:

- Луче! Луче! [Свет! Свет! (итал.)]

А другой голос издалека откликается:

- Дуче! Дуче!

Фашисты подхватывают:

- Да здравствует дуче! Эйя-эйя-алала!

В кафе появляется официант со свечой